Читать книгу Мертвые - Кристиан Крахт - Страница 17

А что же учитель Кикучи? Он отдал его, отдал в мир, своего мальчика. Не прошло и года (тюремное заключение было проигнорировано), как его отправили на пенсию, и перед ним разверзлась бездна свободного времени, бесконечный океан ничегонеделанья.

Он испугался, потом ушел в себя и не без удовлетворения осознал, что еще все-таки остались кое-какие дела, которые нужно уладить. Прежде всего, он хотел удалить непривлекательные стальные зубы, которые ему когда-то ввинтили в челюсть, потому что ребенком он слишком неумеренно предавался наслаждению сластями.

Из-за гложущего страха перед предстоящей пыткой – и еще ради усмирения своего тела и духа – он начал ежевечерне посещать спортивный клуб, чтобы научиться стрельбе из лука.

Там его уважали, и он проявлял талант и спортивную элегантность; и когда он поднимал лук выше лба и опустошал свое бытие, чтобы оно стало единым целым со стрелой и мишенью, ему удавалось заставить исчезнуть не только лицо Масахико, но и непрерывные чудовищные мысли о своих зубах и о предстоящей операции.

Каждый раз после двух выпущенных стрел он, в соответствии с педантичными правилами стрельбы из лука, проскальзывал, словно дух, в своих белых носках, обратно в заднее помещение, склонялся в поклоне перед красным солнечным кругом японского флага, висящего над ним на стене, и брал две следующие стрелы, которые лежали, приготовленные для него, на специальном столике.

И когда поздним вечером он возвращался домой, ехал на трамвае через оживленный квартал, он, благодаря этой стрельбе из лука, больше не чувствовал одиночества старости, которое после ухода на пенсию тесно облегало его, словно содранная с зайца шкура. Он знал, что дома сварит для себя чай, съест немного риса и будет наблюдать за тенями.

Осторожно, чуть ли не с робостью, чтобы не спугнуть эту хрупкую фантазию, думал он о возможности обзавестись каким-нибудь хобби. Когда-нибудь, с улыбкой представлял он себе, он будет собирать фарфоровые наперстки… Стальные зубы он так и оставил во рту. О немцах, о германском после Зольфе никогда больше не слышал; однажды вдруг пришел маленький денежный перевод, который он отложил на потом, чтобы в последний свой – перед смертью – день рождения с круглой датой позволить себе волшебный ужин в одном из изысканных столичных ресторанов.