Читать книгу Соловей - Кристин Ханна - Страница 8

По городским меркам местная ecole elementaire – школа небольшая, но довольно просторная и неплохо укомплектованная, а для ребятишек из коммуны Карриво так и вовсе громадная. Прежде чем стать школой, это здание служило конюшней богатому феодалу, а на центральном дворе, вокруг которого подковой выстроились хозяйственные постройки, была стоянка карет и еще хватало места для маленького рынка. Школа могла гордиться прочными каменными стенами, яркими синими ставнями и старинными деревянными полами. Главное здание, сооруженное в том же стиле, разрушили еще во время Великой войны, его так и не восстановили. Подобно многим школам во французских городках, эта тоже стояла на окраине.

Вианна сидела за учительским столом и, нервно теребя смятый платок, разглядывала детские лица. На полу рядом с каждой партой – противогаз. Сейчас дети носят их с собой повсюду.

Открытые окна и толстые каменные стены облегчали жизнь, но все равно жара утомляла. Боже правый, и без того трудно сосредоточиться. Новости из Парижа просто ужасают. Все только и говорят, что о туманном будущем и шокирующем настоящем: немцы в Париже. Линия Мажино прорвана, французские солдаты гибнут в окопах и бегут с фронта. Вот уже три ночи – после телефонного звонка отца – она не спит. Изабель бог знает где между Парижем и Карриво, от Антуана никаких вестей.

– Кто хочет проспрягать глагол «бежать»? – устало спросила она.

– А разве нам не надо учить немецкий?

До Вианны не сразу дошел смысл вопроса. Школьники заинтересованно ждали ответа, глаза светились любопытством.

– Простите? – Чуть откашлявшись, она попыталась выиграть время.

– Нам теперь надо учить немецкий, а не французский.

Жиль Фурнье, сын мясника. Его отец и три старших брата на фронте, хозяйство ведут они вдвоем с матерью.

– И стрелять, – подхватил Франсуа. – Мама говорит, нам нужно научиться стрелять, чтобы убивать немцев.

– А моя бабушка говорит, что нам всем нужно бежать, – сказала Клер. – Она помнит прошлую войну и говорит, что мы будем совсем дураками, если останемся.

– Немцы же не перейдут за Луару, правда, мадам Мориак?

Софи сидит за первой партой, по центру, руки крепко сцеплены, глаза широко распахнуты. Она не меньше, чем Вианна, напугана последними слухами. Перед сном плачет, вспоминая об отце. И даже в школу теперь берет старичка Бебе. Ее подружка и соседка по парте Сара также встревожена и напугана.

– Это нормально, что вы боитесь, – успокоила Вианна. Именно эти слова она сказала накануне вечером Софи, именно так она утешает себя, но прозвучали они неубедительно.

– Я не боюсь! – заявил Жиль. – У меня есть нож. Я убью каждого боша, который сунется в Карриво.

– В Карриво? – вскрикнула Сара.

– Нет, здесь их не будет! – отрезала Вианна. Возражение далось нелегко, собственный ее страх так и норовил прорваться наружу. – Солдаты Франции – ваши отцы, дяди и братья – самые храбрые бойцы в мире. Они сражаются за Париж, Тур и Орлеан даже сейчас, когда мы с вами беседуем.

– Но Париж немцы захватили, – возразил Жиль. – А где же наши солдаты?

– На войне бывают большие сражения и мелкие стычки. Иногда приходится отступать. Но наша армия никогда не позволит немцам победить. Мы никогда не сдадимся. – Она вышла в центр класса. – Но у нас, тех, кто остался в тылу, тоже есть свои задачи. Мы должны быть храбрыми и сильными и должны верить в лучшее. Мы должны продолжать жить и поддерживать порядок, чтобы наши отцы, братья и… мужья могли вернуться в свои дома, понимаете?

– А что с тетей Изабель? – спросила Софи. – Дедушка сказал, что она уже должна приехать.

– Мой кузен тоже убежал из Парижа, – сообщил Франсуа. – И тоже не приехал.

– Дядя говорит, на дорогах сейчас неспокойно.

Прозвенел звонок, дети выскочили из-за парт. В мгновение ока были позабыты самолеты, бомбы, война и страхи. Они опять стали просто ребятишками, у которых закончился школьный день, а на дворе прекрасная летняя погода. И вели себя, как положено всем детям их возраста – горланили, болтали, хохотали, толкались и пулей вылетали за дверь.

Вианна вздохнула с облегчением. Бога ради, она всего лишь учительница. Что она может им рассказать о нынешних ужасах? Как помочь справиться со страхами, когда с трудом скрываешь свой собственный? Она старалась отвлечься в обычных заботах: подбирала мелкий мусор, оставленный учениками, вытирала доску, ставила на место учебники. Наведя порядок в классе, сложила свои бумаги и карандаши в кожаную папку и вынула из ящика стола сумочку. Затем надела соломенную шляпку и, аккуратно поправив ее, вышла из класса.

Вианна шла опустевшими коридорами, взмахом руки прощаясь с коллегами, задержавшимися в своих кабинетах. Некоторые классы были закрыты, учителей-мужчин призвали в армию.

У дверей класса Рашель она замедлила шаг, глядя, как подруга сажает сына в коляску. Рашель хотела было взять отпуск и посидеть дома с Ари, но теперь все изменилось. Ничего не остается, приходится брать малыша с собой на работу.

– Ты выглядишь так, как я себя чувствую, – сказала Вианна.

Волосы у Рашель распушились от влажного воздуха, их будто стало в два раза больше.

– Не похоже на комплимент, но я в таком отчаянии, что буду считать это все-таки комплиментом. А у тебя щека мелом измазана, кстати.

Вианна рассеянно вытерла щеку и наклонилась над коляской. Малыш спал, громко посапывая.

– Как он?

– Для десятимесячного карапуза, которому положено сидеть дома с мамой, а вместо этого он шляется по городу под гул вражеских бомбардировщиков и днями напролет вынужден слушать визги десятилетних школьников, просто отлично. – Рашель с улыбкой отбросила с лица влажную прядь. – Что, кисну я, да?

– Не больше, чем все мы.

– Ха! Сарказм помогает выжить. От этих твоих улыбочек и притворства у меня крапивница начинается.

Коляска прогромыхала по трем ступенькам, и женщины вышли в просторный двор, заросший травой, где в давние времена выгуливали лошадей. В центре двора журчал и брызгал водой четырехсотлетний каменный фонтан.

– Девочки, пойдемте! – окликнула Рашель Софи и Сару, дожидавшихся на лавочке. Девчонки поспешили за ними, о чем-то оживленно болтая и держась за руки. Второе поколение закадычных подружек.

Они вывернули из переулка на улицу Виктора Гюго прямо перед бистро, где на террасе старики потягивали кофе, курили и рассуждали о политике. Впереди по улице плелись три изможденные женщины в потрепанной одежде, с желтыми от дорожной пыли лицами.

– Бедняжки, – выдохнула Рашель. – Утром Элен Рюэль сообщила новость: вчера в городе появилась еще дюжина беженцев. Они ей жуткие вещи рассказали. Впрочем, ты знаешь, как Элен любит приукрасить.

В другое время Вианна непременно отпустила бы колкость в адрес сплетницы Элен, но сейчас ей было не до замечаний. Отец сказал, что Изабель покинула Париж несколько дней назад. Но она до сих пор не появилась в Ле Жарден.

– Я беспокоюсь за Изабель, – сказала она.

Рашель подхватила подругу под руку:

– Помнишь, как твоя сестра сбежала из пансиона в Лионе?

– Ей тогда было семь лет.

– И она добралась до Амбуаза. Одна. Без денег. Две ночи провела в лесу и сумела сесть в поезд.

Из тех времен Вианна почти ничего не помнила, кроме собственного горя. Потеряв ребенка, она была в отчаянии. Вычеркнутый из жизни год, сказал тогда Антуан. И она тоже так думала. Когда Антуан сообщил, что отвезет Изабель в Париж к отцу, Вианна почувствовала – Господи, прости – облегчение.

Неудивительно, что Изабель сбежала из пансиона, в который ее отправили. До сих пор Вианну мучило чувство вины за то, как она обошлась с младшей сестрой.

– Первый раз она сбежала в Париж, когда ей было девять, – сказала Вианна, надеясь найти утешение в знакомой истории. Изабель ведь всегда была несгибаемой и целеустремленной.

– Если не ошибаюсь, пару лет спустя ее опять исключили за то, что отправилась посмотреть бродячий цирк. Или в тот раз она вылезла из окна второго этажа по простыне? – улыбнулась Рашель. – Так или иначе, если Изабель захочет, то скоро будет здесь.

– Помоги, Господи, любому, кто попытается ее остановить.

– Вот увидишь, она придет. Наверняка. Если только по дороге не встретит принца в изгнании и не влюбится.

– С ней и такое может случиться, – хмыкнула Вианна.

– Ну что, уже полегчало? – поддразнила Рашель. – Пошли ко мне, выпьем лимонаду. В такой жаркий день – самое то.

После ужина Вианна уложила Софи и спустилась в столовую. Она слишком нервничала, не могла усидеть на месте ни секунды. Несмотря на разговоры с Рашель, ее не покидали дурные предчувствия. Вианна села, снова встала, подошла к двери, открыла.

Под лилово-розовым закатным небом царил покой. Во дворе тщательно обрезанные яблони, дальше старинная каменная стена, увитая виноградом и розами, заслоняет дом со стороны дороги, ведущей в город. А за ней – акры и акры полей с торчащими кое-где деревцами. Правее начинается настоящий лес, куда они с Антуаном сбегали в юности от посторонних взглядов.

Антуан.

Изабель.

Где они сейчас? Он на фронте, а она идет пешком из Парижа?

Не думай об этом.

Ей нужно было чем-то занять руки. Садом, например. Отвлечься.

Достав поношенные садовые перчатки и надев стоявшие у двери ботинки, она отправилась к клочку земли между амбаром и сараем. Картофель, лук, морковь, брокколи, горох, бобы, огурцы, помидоры и редис росли ровными рядами. На пригорке у амбара – ягодные кусты, малина и ежевика. Вианна встала коленями на темную, маслянистую землю и принялась воевать с сорняками.

Она любила начало лета, это предвкушение будущего урожая. Бывало, конечно, и жарковато в это время года, но если не пренебрегать ежедневными обязанностями, старательно пропалывать и прореживать, с сорняками обычно удавалось справиться. Вианна всегда очень продуманно устраивала грядки. И сад дарил ей гораздо больше, чем она ему. Здесь она обретала покой.

Но вдруг в мире что-то изменилось. Сначала звуки – гул, дрожь, глухой ропот. Потом появился странный запах, которому совершенно не место в цветущем благоухающем саду, – резкий, кисловатый запах гниения.

Вианна вытерла лоб, размазывая по лицу грязь, и поднялась на ноги. Запихнув грязные перчатки в карманы штанов, она пошла к воротам. На дороге, словно изваянные из тьмы, возникли три женщины.

Старуха в лохмотьях, молодая женщина с младенцем и девочка-подросток с пустой клеткой для птиц в руках. Все три – с лихорадочными, остекленевшими глазами, а молодую мать била крупная дрожь. Пожилая женщина протянула грязные ладони.

– У вас не найдется немного воды? – спросила она, но голос звучал так слабо и робко, словно она заранее смирилась с отказом.

Вианна открыла ворота:

– Конечно. Может, зайдете? Присядете на минутку.

Пожилая женщина покачала головой:

– Мы их опережаем. Тем, кто сзади, ничего не останется.

Вианна не поняла, что она имела в виду, но, впрочем, это было неважно. Она видела, что женщины устали и голодны.

– Одну секунду. – Она зашла в дом, собрала немного хлеба, морковки, кусок сыра. Все, чем могла поделиться. Налила воды в бутылку из-под вина и вернулась к воротам. – Тут, конечно, немного…

– Тут больше, чем у нас было с самого Тура, – лишенным выражения голосом ответила молодая женщина.

– Вы были в Туре?

– Пей, Сабин. – Старуха поднесла бутылку к губам девочки.

Вианна как раз собиралась спросить про Изабель, когда старуха неожиданно резко буркнула:

– Они здесь.

Молодая женщина застонала негромко и крепче прижала к себе младенца. Он был такой тихий, а его кулачок такой бледный… У Вианны перехватило дыхание.

Ребенок был мертв.

Вианна слышала о таком – о горе, которое не отпускает, горе, калечащем рассудок и заставляющем мать надеяться, когда никакой надежды уже не осталось.

– Ступай в дом, – приказала старуха Вианне. – Запри двери.

– Но…

Оборванная троица отшатнулась, как будто ее дыхание вдруг стало ядовитым.

А потом Вианна увидела странное темное пятно, ползущее через поле к дороге.

Запах предупреждал о приближении толпы. Запах пота и грязи. Они все ближе, и вот уже сплошная черная масса распалась на отдельные фигуры. Люди – и в поле, и на дороге – шагали, хромали, надвигались на нее. Кто-то толкал перед собой коляску или велосипед, кто-то волок тележку. Лаяли собаки, где-то плакали дети. Слышались кашель и стоны. Они неумолимо приближались, тесня и отталкивая друг друга, голоса звучали все громче.

Всем им Вианна не могла помочь. Она бросилась в дом, заперла дверь, промчалась по всем комнатам, закрывая ставни. Наконец остановилась в гостиной, тяжело дыша.

Дом вздрогнул, слегка. Задребезжали стекла, с потолочных балок посыпалась пыль. Кто-то колотил во входную дверь. Грохот не стихал, кулаки молотили по дереву, как кувалды, и Вианна вздрагивала от каждого удара.

По лестнице сбежала Софи, прижимая к груди Бебе:

– Мама!

Вианна подхватила дочь на руки. Теперь стучали и в заднюю дверь тоже. Висящие в кухне кастрюли и сковородки звенели, как церковные колокола. Снаружи раздался звук заработавшей колонки. Они набирали воду.

Вианна сказала Софи:

– Подожди здесь секундочку. Посиди на диване.

У камина она взяла тяжелую кочергу и осторожно, на цыпочках, поднялась по лестнице. В спальне выглянула в окно, стараясь остаться незамеченной.

Во дворе толпились десятки людей, в основном женщины и дети, но вели они себя как стая голодных волков. Голоса сливались в один отчаянный рык.

Вианна отошла от окна. Что, если двери не выдержат? Такая толпа не то что двери, и стены может снести.

Дрожа от ужаса, она спустилась вниз, не в силах вдохнуть, пока не увидела Софи, сидевшую на диване. Вианна пристроилась рядом, обняла дочь, которая под ее ласковыми руками тут же свернулась в клубочек. Хорошая, сильная мать могла бы сейчас рассказать ребенку какую-нибудь поучительную историю. Но у Вианны от страха пропал голос. Все, на что ей хватало сил, – молиться. Молиться безмолвной молитвой без начала и конца. Господи.

Она прижала дочь к себе покрепче:

– Засыпай, Софи. Я с тобой.

– Мама, – Голос Софи был едва слышен из-за грохота снаружи, – а что, если там тетя Изабель?

Вианна посмотрела на маленькое серьезное личико дочери.

– Помоги ей Боже, – только и смогла она ответить.

Увидев серый каменный дом, Изабель совсем лишилась сил. Гаэтон открыл ворота, которые почему-то отчаянно заскрипели и повисли на одной петле.

Опираясь на него, Изабель доковыляла до входной двери и дважды постучала, вздрагивая от каждого прикосновения окровавленных костяшек к дереву.

Никто не ответил.

Она заколотила кулаками, попыталась позвать сестру по имени, но голос окончательно сел.

Изабель отшатнулась, чуть не упав от охватившего ее чувства поражения.

– Где тут можно поспать? – спросил Гаэтон, поддерживая ее за талию.

– Сзади. В беседке.

Он провел ее вокруг дома, на задний двор. Здесь, в благоухающем жасмином убежище, Изабель рухнула на колени. Она не заметила, что Гаэтон куда-то пропал, а потом вернулся и принес теплой воды, которую она пила из его сложенных лодочкой ладоней. Этого было мало. Живот заурчал от голода, глубоко внутри скрутило. И все же, когда он попытался снова отойти, она потянулась за ним, что-то бормоча, – наверное, просила не оставлять ее одну, и он опустился рядом, подложил руку ей под голову. Так они лежали на теплой земле, глядя на темный покров из виноградных листьев и ветвей над головами. Ароматы жасмина, цветущих роз и влажной почвы смешивались в чудесный букет. Но даже здесь, в тишине, она не могла забыть о том, через что им пришлось пройти совсем недавно… и о том, что ждало их в ближайшем будущем.

Она видела, как Гаэтон изменился. Ярость и гнев стерли улыбку с его губ, сострадание из глаз тоже куда-то пропало. После бомбежки он почти все время молчал, а если и говорил, то короткими, отрывочными фразами. Они оба начали понимать войну, понимать, что их ждет.

– Ты можешь остаться здесь, в безопасности, с сестрой, – сказал он.

– Я не хочу безопасности. А сестра не захочет, чтобы я тут оставалась.

Она повернулась и посмотрела на него. При свете луны, пробивавшемся сквозь листву, видны были глаза, губы, а нос и подбородок скрывались в темноте. Всего несколько дней будто прибавили ему несколько лет. От него пахло кровью, грязью и смертью – как, впрочем, и от нее.

– Слышал про Эдит Кавелл? – спросила она.

– Я что, по-твоему, похож на образованного?

Она подумала секунду и уверенно ответила:

– Да.

На этот раз он молчал так долго, что Изабель поняла: похоже, ей удалось-таки его удивить.

– Слышал. Спасла кучу пилотов авиации союзников во время Великой войны. Это она сказала, что «патриотизма недостаточно». И это твоя героиня – женщина, которую расстреляли?

– Женщина, которая изменила ход истории. Пусть и совсем немного, – ответила Изабель. – И я рассчитываю, что ты – преступник и коммунист – поможешь и мне изменить ход истории. Может, я и правда сумасшедшая, как говорят.

– Кто говорит?

– Все. – Она замолчала. Изабель давно научилась никому не доверять, но ничего не могла с собой поделать – ей хотелось верить Гаэтану. Он относился к ней как к человеку. – И ты мне поможешь. Как и обещал.

– Знаешь, как скрепляют такие сделки?

– Как?

– Поцелуем.

– Очень смешно. Я, между прочим, серьезно.

– Что может быть серьезней поцелуя на пороге войны? – Он почти улыбнулся, но во взгляде время от времени мелькали искры гнева, и это пугало, ведь она по-настоящему ничего о нем так и не узнала.

– Я поцеловала бы того мужчину, у которого хватило бы храбрости взять меня с собой на войну.

– Похоже, ты ничего не понимаешь в поцелуях, – вздохнул он.

– Можно подумать, ты много понимаешь. – Она откатилась в сторонку и тут же затосковала без ощущения его тепла. С деланным равнодушием придвинулась обратно и оказалась с ним лицом к лицу, чувствуя его дыхание.

– Я хочу взять тебя с собой. – Он положил руку ей на затылок, притянул к себе и прошептал, почти касаясь ее губ своими: – Ты уверена?

Изабель не понимала, спрашивает он о войне или о поцелуе, но сейчас это было неважно. Раньше Изабель запросто целовалась с парнями, щедро рассыпая свои милости и совершенно не задумываясь о том, – она не придавала никакого значения подобным пустякам. Но никогда прежде ей не хотелось поцелуя по-настоящему.

– Да, – шепнула она.

От его поцелуя словно что-то раскрылось, развернулось в сердце. Впервые в жизни она поняла, о чем написано в дамских романах; поняла, что душа женщины может измениться так же стремительно, как меняется мир в начале войны.

– Я люблю тебя, – прошептала она.

Она не произносила этих слов с четырех лет, и тогда они предназначались маме. Внезапно лицо Гаэтона застыло, улыбка стала такой натянутой и фальшивой, что Изабель растерялась.

– Что случилось? Я сделала что-то не так?

– Нет. Конечно, нет.

– Как же нам повезло, что мы встретились, – сказала она.

– Нам жутко не повезло, Изабель. Уж поверь. – И с этими словами он привлек ее к себе и поцеловал.

Она отдалась этому поцелую, заполнившему всю ее вселенную, и наконец поняла, каково это – быть кому-то нужной.

Проснувшись, Вианна прислушалась к тишине. Где-то пела птица. Рядом ворочалась и бормотала во сне Софи.

Вианна встала, подошла к окну, открыла ставни.

Обломанные ветви яблонь свисали, словно сломанные руки; створки ворот болтались на одной петле – остальные две были сорваны. Поле и луг через дорогу вытоптаны. Беженцы разбросали свои пожитки повсюду – чемоданы, тележки, теплую одежду, нести которую слишком тяжело, а надеть на себя – жарко; попадались даже подушки.

Вианна спустилась на первый этаж и осторожно повернула ключ в замке. Прислушалась – тишина. Наконец отважилась повернуть ручку и отворить дверь.

Огород погиб. Они выдрали все, что выглядело хотя бы отчасти съедобным, оставив после себя лишь сломанные стебли и вытоптанные грядки.

Охваченная отчаянием, Вианна обогнула дом. Задний двор тоже разорен. Разрушено все.

Она уже собиралась вернуться в дом, но тут услышала странный звук. Какое-то хныканье. Словно детский плач.

Вот опять. Неужели кто-то бросил младенца?

Вианна подкралась к беседке, увитой жасмином и розами.

Свернувшись клубочком, прямо на земле лежала Изабель – платье изорвано в клочья, лицо в порезах и синяках, левый глаз заплыл, а к корсажу приколот листок бумаги.

– Изабель!

Подбородок сестры слегка дернулся, она приоткрыла один воспаленный глаз.

– Ви, – произнесла она надтреснутым, сухим голосом. – Спасибо, что не позволила войти в дом.

Вианна опустилась на колени, склонилась к сестре:

– Изабель, ты вся в крови. Тебя…

Изабель не сразу поняла, что имеет в виду сестра.

– А, нет. Кровь не моя. Ну, по большей части не моя. – Она огляделась по сторонам: – А где Гаэт?

– Кто?

Изабель с трудом поднялась на ноги, покачнулась.

– Он что, бросил меня? Нет, правда. – Она заплакала. – Он ушел без меня.

– Пойдем, – тихо позвала Вианна.

Она провела сестру в прохладу дома, где та сбросила стоптанные грязные туфли и поплелась в ванную, оставляя кровавые следы на лестнице.

Пока Вианна подогревала воду и наполняла ванну, Изабель сидела на полу, раскинув грязные ноги, бормотала себе под нос и размазывала слезы по пыльным щекам.

Когда ванна была готова, Вианна помогла Изабель раздеться. Та покорно подчинилась и только всхлипывала от боли.

Вианна расстегнула некогда красное платье Изабель, стянула его, боясь, что сестра рухнет от малейшего неосторожного движения. Кружевное белье Изабель местами было в пятнах крови. Вианна распустила завязки, осторожно сняла его.

Стиснув зубы, Изабель забралась в ванну.

– Откинься назад.

Вианна пустила струю теплой воды на голову сестры, стараясь не попасть на лицо. Отмывая спутанные волосы и израненное тело, она все время лепетала какую-то бессмысленную успокаивающую ерунду. Потом помогла сестре выбраться из ванны, вытерла ее мягким белоснежным полотенцем, натянула ночную рубашку, благоухающую лавандой и розовой водой.

– Может, поспишь?

– Поспишь… – пробормотала Изабель, и голова ее бессильно качнулась.

Изабель едва добралась до кровати, глаза ее закрывались. Уснула она прежде, чем голова коснулась подушки.

Изабель проснулась в темноте.

Где она?

Она села в кровати так резко, что голова закружилась. Перевела дыхание, огляделась.

Спальня в Ле Жарден. Ее старая комната. Никаких теплых чувств. Как часто мадам Жуть запирала ее здесь «для ее же блага»?

– Не думай об этом, – вслух произнесла она.

Но тут же вспыли гораздо худшие воспоминания. Гаэтон. Он бросил ее. И тут же всепоглощающее чувство разочарования, так хорошо знакомое, накрыло ее.

Неужели она ничему не научилась в жизни? Люди бросают. Это она знала. Они бросают всех, но особенно – ее.

Изабель надела бесформенное синее домашнее платье, которое Вианна оставила в изножье кровати, спустилась по узкой лестнице, держась за металлические перила. Каждый отдающийся болью шаг казался маленькой победой.

Внизу было тихо, только радио едва слышно бормотало что-то. А, Морис Шевалье поет о любви. Прелестно.

Вианна, в клетчатом фартуке поверх желтого домашнего платья, хлопотала в кухне. Волосы подвязаны цветастым платком. Она чистила картошку, а в чугунном котелке уже аппетитно булькало.

От запахов рот наполнился слюной.

Вианна бросилась ей навстречу, подтащила стул:

– Садись.

Изабель устало опустилась на стул. А Вианна уже протягивала ей тарелку: ломоть еще теплого хлеба, треугольник сыра, горка айвового пюре и несколько ломтиков ветчины.

Красной, в ссадинах, рукой Изабель поднесла к лицу хлеб, вдохнула его дрожжевой запах. Рука дрожала, когда она, ухватив нож, намазывала хлеб сыром и джемом. Изабель откусила кусочек – лучшая еда в ее жизни. Хрустящая хлебная корочка, воздушная нежная мякоть, кремовый сыр – она едва не упала в обморок. А потом уплетала как безумная, едва заметив чашку cafe noir, что поставила перед ней сестра.

– А где Софи? – с набитым ртом поинтересовалась Изабель. Невозможно оторваться от еды, даже ради приличия. Она потянулась за персиком, надкусила его пушистую спелую кожицу. Сок потек по подбородку.

– У соседей, играет с Сарой. Помнишь мою подружку Рашель?

– Помню.

Вианна налила себе чашку крепкого кофе и присела за стол к сестре.

Изабель сыто рыгнула, прикрыв рот ладонью.

– Извини.

– Думаю, мы можем не обращать внимания на изящные манеры, – улыбнулась Вианна.

– О, ты не знаешь мадам Дюфур. Она бы дала мне кирпичом по башке за такое преступление. – Снова разболелся живот, подступила тошнота. Она отерла подбородок рукавом. – Какие новости из Парижа?

– Над Эйфелевой башней развевается флаг со свастикой.

– А как папа?

– Говорит, в порядке.

– Держу пари, переживает из-за меня, – с горечью произнесла Изабель. – Не надо было ему меня отсылать. Но когда он поступал иначе?

Они коротко переглянулись. Одно из немногих общих воспоминаний, эта общая неприкаянность и брошенность, но Вианна определенно не хотела об этом вспоминать.

– Говорят, беженцев больше десяти миллионов.

– Никогда не видала таких огромных толп, – согласилась Изабель. – И в основном женщины и дети, Ви, да еще старики. А они просто… просто расстреливали нас.

– Но все уже позади, – вздохнула Вианна, – давай думать о хорошем. Кто такой Гаэтон? Ты вчера все время повторяла это имя.

Изабель ковырнула подсохшую царапину на запястье, слишком поздно сообразив, что не надо бы этого делать. Ранка опять начала кровить.

– Может, он как-то связан с этим, – нарушила Вианна затянувшееся молчание и вытащила из кармана фартука скомканный клочок бумаги. Записка, которая была приколота к платью Изабель. На бумаге грязные отпечатки окровавленных пальцев и три слова: Ты не готова.

Изабель почувствовала, как мир уходит из-под ног. Дурацкая детская реакция, она прекрасно понимает, но все равно очень и очень больно. Он ведь хотел взять ее с собой, пока не поцеловал. Но каким-то образом почувствовал ее несостоятельность.

– Да никто он, – сухо бросила Изабель, забирая у Вианны записку. – Просто парень с хитрой мордой, лгун и мошенник. Никто. – И продолжила, глядя прямо в глаза Вианны: – Я ухожу на фронт. И мне плевать, кто и что подумает. Я могу водить санитарную машину или перевязывать раненых. Все что угодно.

– О, ради всего святого, Изабель. Париж оккупирован. Нацисты в городе. Что может сделать восемнадцатилетняя девчонка?

– Я не собираюсь прятаться в деревне, пока нацисты уничтожают Францию. Будем откровенны, ты никогда не испытывала ко мне родственных чувств. – Лицо ее стало жестким. – Я уйду, как только смогу передвигаться.

– Изабель, здесь ты в безопасности. Только это имеет значение. Ты должна остаться.

– В безопасности? – презрительно фыркнула Изабель. – Вианна, ты действительно считаешь, что это самое важное? Я скажу тебе, что я видела своими глазами. Французскую армию, которая бежит от врага. Бошей, которые безнаказанно убивают мирных жителей. Ты, если угодно, можешь не обращать на это внимания, но я – нет.

– Ты останешься здесь. И не будем больше это обсуждать.

– Да когда я была в безопасности рядом с тобой, Вианна? – горько сказала Изабель и увидела боль в глазах сестры.

– Я была молода. И пыталась стать матерью для тебя.

– О, прошу, давай не будем начинать с вранья.

– После того как я потеряла ребенка…

Изабель отвернулась, поднялась и поковыляла к двери, пока сестра не успела произнести что-нибудь непоправимое. Стиснув руки, чтобы не дрожали. Вот именно поэтому она не хотела возвращаться в этот дом и встречаться с сестрой, именно поэтому столько лет здесь не появлялась. Слишком больно. Она включила радио погромче, заглушая собственные мысли.

– …Маршал Петен обращается к вам… – донеслось из динамика сквозь потрескивания.

Изабель нахмурилась. Петен – герой Великой войны, всеми уважаемый национальный лидер.

Вианна тоже подошла поближе, прислушиваясь.

– …Я принимаю руководство правительством Франции…

Помехи заглушали его голос. Изабель нетерпеливо покрутила ручку громкости.

– …Наша героическая армия, достойная славных военных традиций прошлого, отважно сражающаяся против врага, превосходящего по мощи и численности…

Опять помехи. Изабель постучала по радиоприемнику, прошипела сердито:

– Да чтоб тебя!

– …В это тяжкое время я думаю о несчастных беженцах, заполнивших сейчас дороги Франции, об их невероятных страданиях. Я выражаю им свое сочувствие и тревогу об их судьбе. С тяжелым сердцем говорю я вам сегодня, что необходимо прекратить борьбу.

– Мы победили? – растерянно спросила Вианна.

– Ш -ш-ш, – раздраженно отмахнулась Изабель.

– …Вчера я обратился к противнику с вопросом, готов ли он обсудить со мной, как солдат с солдатом, с достоинством и уважением, условия прекращения боевых действий, дабы положить конец войне.

Старческий голос продолжал бубнить что-то о «тяжелых днях» и «прекратить страдания» и, самое гнусное, – о «судьбах родины». А потом он произнес слово, которое Изабель и представить не могла в устах француза.

Капитуляция.

Изабель, спотыкаясь, едва волоча израненные ноги, вышла во двор – ей срочно нужен был глоток свежего воздуха.

Франция. Сдается. Гитлеру.

– Должно быть, все к лучшему, – спокойно заметила сестра.

И откуда она тут взялась?

– Ты же знаешь маршала Петена. Он безусловный герой. Если он говорит, что мы должны прекратить борьбу, значит, мы так и должны поступить. Уверена, он сумеет договориться с Гитлером. – И Вианна потянулась к сестре.

Изабель отшатнулась. От одной мысли, что Вианна начнет ее утешать, снова к горлу подкатила тошнота.

– С такими людьми, как Гитлер, нельзя договариваться.

– То есть ты знаешь больше, чем наши национальные герои?

– Я знаю, что мы не должны сдаваться.

Вианна недовольно цокнула языком, сдержанно демонстрируя раздражение.

– Если маршал Петен полагает, что капитуляция – лучший выход для Франции, так оно и есть. Временно. По крайней мере, военные действия закончатся и наши мужчины вернутся домой.

– Ты просто дура.

– Отлично. – Развернувшись, Вианна вернулась в дом.

Приложив ладонь к глазам, Изабель смотрела в безоблачное голубое небо. Как долго еще оно будет оставаться таким же голубым, прежде чем в нем загудят немецкие самолеты?

Изабель не могла сказать, сколько она простояла вот так, представляя худшее – вспоминая, как боши поливали огнем беззащитных детей и женщин в Туре, как трава становилась красной от крови.

– Тетя Изабель? – словно издалека донесся тонкий голосок. Она медленно обернулась.

У калитки Ле Жарден стояла милая девчушка. Кожа фарфорово-белая, как у матери, выразительные глаза, издалека казавшиеся угольно-черными, темные, как у отца. Малышка словно сошла со страниц детской книжки – Белоснежка или Спящая красавица.

– Нет, ты не можешь быть Софи, – улыбнулась Изабель. – В прошлый раз, когда я тебя видела, ты… ты сосала большой палец.

– Я до сих пор это иногда делаю, – заговорщически улыбнулась Софи. – Никому не расскажешь?

– Я? Да я самый главный хранитель секретов, – Изабель направилась к девочке, все время повторяя про себя: моя племянница. Семья. – А теперь я тоже должна поведать тебе какой-нибудь свой секрет, чтобы все было по-честному?

Софи нетерпеливо кивнула.

– Я могу становиться невидимой.

– Неправда.

В дверях дома появилась Вианна.

– Спроси у мамы. В свое время я сумела сбежать из монастырского подземелья, вылезти через окно и забраться в поезд. И все потому, что умею исчезать бесследно.

– Изабель… – предупреждающе начала Вианна.

Софи не сводила завороженных глаз с тетушки:

– Правда?

– Исчезать легко. – Изабель покосилась на сестру. – Когда никто не обращает на тебя внимания.

– Но я смотрю на тебя, – сказала Софи. – Можешь сейчас исчезнуть?

Изабель расхохоталась:

– Ну конечно, нет. Магия должна быть неожиданной. Ты не согласна? А сейчас давай сыграем в шашки?