Читать книгу С жизнью наедине - Кристин Ханна - Страница 7

Бесконечный световой день перевел внутренние часы Лени, и ей казалось, что она не поспевает за Вселенной, словно само время, единственное, что до сих пор не подводило, на Аляске текло иначе. Она ложилась засветло и просыпалась тоже засветло.

Наступило утро понедельника.

Лени стояла у окна гостиной, стараясь разглядеть в натертом до блеска стекле собственное отражение. Без толку. Слишком ярко.

Она видела лишь свой призрак, но знала, что выглядит не ахти, даже для Аляски.

Во-первых, как всегда, волосы. Длинные, непослушные, рыжие. Кожа молочно-белая, как у всех рыжих, вдобавок на носу россыпь веснушек, похожих на красные перчинки. Глаза, правда, красивые, цвета морской волны, – жаль, шоколадные ресницы подкачали.

Сзади подошла мама и положила Лени руки на плечи.

– Ты у меня красавица и в этой новой школе наверняка с кем-нибудь подружишься.

Лени хотелось верить привычным маминым утешениям, но разве же это правда? Сколько она уже сменила школ, и нигде толком не вписалась. С первого же дня всегда что-то было не так – ее волосы, одежда, обувь. Уж где-где, а в средней школе всегда встречают по одежке. Лени в этом убедилась на собственном горьком опыте. Тринадцатилетние девчонки – самые суровые критики моды, они не прощают ошибок.

– Да я там, наверно, буду единственной девчонкой на всю школу, – Лени тяжело вздохнула. Что проку надеяться на лучшее, разбитые надежды ранят слишком больно.

– Ты там будешь первая красавица. – Кора с нежностью заправила ей волосы за ухо, и Лени почувствовала: что бы ни случилось, у нее всегда есть мама. Она не одна.

Дверь домика распахнулась, и повеяло холодом. Вошел папа с парой дохлых уток. Сломанные шеи их бессильно свисали, клювы били папу по ноге. Папа поставил ружье на стойку у двери и положил добычу на деревянный стол возле умывальника.

– Мы с Тедом до рассвета ходили в его засаду. Так что сегодня у нас на ужин утка. – Папа шагнул к маме и чмокнул ее в шею.

Мама отпихнула его и рассмеялась:

– Кофе хочешь?

Кора отошла к кухонному закутку, и папа повернулся к Лени:

– Ты чего такая грустная, в школу не хочешь?

– Нормальная.

– Да ладно, знаю я, в чем дело, – не поверил папа.

– Вряд ли, – мрачно возразила Лени. На душе у нее было тяжело.

– Дай-ка угадаю. – Папа театрально нахмурился и скрылся в спальне. Вскоре вернулся с черным мусорным пакетом и поставил его на стол. – Может, это поднимет тебе настроение.

Ну да. Только мусора ей сейчас не хватало.

– А ты открой, – сказал папа. Лени неохотно разорвала пакет.

Внутри лежали черные расклешенные джинсы в ржавую полоску и пушистый бежевый свитер, который выглядел так, словно вязали его на здорового мужика, но от стирок свитер сел.

О господи.

Лени, конечно, модницей не назовешь, но это же мальчишечьи джинсы, а уж свитер… да такие сто лет никто не носит!

Лени и мама переглянулись. Обе прекрасно понимали, что папа очень старался. И облажался. Надень она такое в Сиэтле – проще застрелиться.

– Лени? – У папы огорченно вытянулось лицо.

Лени выдавила улыбку:

– Очень красиво, пап, спасибо.

Папа вздохнул:

– Вот и хорошо. Я все корзины перерыл, пока нашел.

Армия спасения. Так он, значит, заранее все придумал, еще когда они были в Хомере. Теперь эти уродливые вещи казались Лени почти красивыми.

– Примерь, – попросил папа.

Лени ушла в спальню родителей и переоделась.

Свитер был откровенно мал, а шерсть такая плотная, что руку не согнешь.

– Шикарно выглядишь, – сказала мама.

Лени попыталась улыбнуться.

Мама шагнула к ней и протянула железную коробку для завтраков. На ней был нарисован Винни-Пух.

– Тельма подумала, тебе понравится.

Вот теперь ее в школе точно засмеют, и ничего тут не поделать.

– Ну что, пап, поехали, – сказала Лени. – Не хочу опаздывать.

Мама крепко ее обняла и прошептала:

– Удачи.

Лени уселась на пассажирское сиденье «фольксвагена», и они покатили по ухабистой дороге, свернули к городку, выехали на главную дорогу, грохоча, миновали поле, которое считалось аэродромом. У моста Лени крикнула:

– Стой!

Папа врезал по тормозам и обернулся к ней:

– Что?

– Можно я отсюда сама дойду?

Папа бросил на Лени обиженный взгляд:

– Но почему?

Лени слишком волновалась, чтобы еще и отца успокаивать. Везде, где ей довелось учиться, обычаи были одни и те же: с родителями на школьный двор лучше не соваться. Они как пить дать заставят тебя краснеть.

– Мне уже тринадцать лет, тем более мы на Аляске, а здесь нужно быть самостоятельной, – ответила Лени. – Пап, ну пожа-а-алуйста.

– Ладно, как хочешь.

Лени вылезла из автобуса и пошла одна по городу, мимо мужчины, сидевшего скрестив ноги на обочине с гусыней на коленях. Лени услышала, как мужчина произнес: «Нет, Матильда, даже не вздумай», и прибавила шагу. Миновала грязную палатку, в которой размещалась контора проката рыбацких лодок.

Школа, состоявшая из одной-единственной комнаты, располагалась на поросшем сорняками пустыре за городом. Позади тянулись желто-зеленые болота, в высокой траве змеился ручей. Скаты крутой железной крыши доходили почти до земли.

Лени остановилась в дверях и заглянула внутрь. Комната оказалась просторнее, чем можно было предположить снаружи, минимум четырнадцать на четырнадцать футов.[18] На дальней стене висела доска, на которой прописными буквами было написано: ОШИБКА СЬЮАРДА.[19]

За большим столом лицом к двери стояла эскимоска – крупная, широкоплечая, с большими сильными руками. Бронзовое лицо обрамляли две длинные черные косицы. Между нижней губой и подбородком чернела татуировка. Одета она была в линялые джинсы, заправленные в резиновые сапоги, мужскую фланелевую рубашку и замшевый жилет с бахромой.

Завидев Лени, женщина воскликнула:

– Привет! Добро пожаловать!

Дети повернулись, скрипнув партами.

Всего в классе было шестеро учеников. На первом ряду сидели две девочки помладше. Лени узнала их: Агнес и Марти, внучки Чокнутого Эрла. Узнала она и насупленного парнишку, Акселя. За сдвинутыми партами хихикали две девчушки-эскимоски лет восьми-девяти, на голове у каждой красовался увядший венок из одуванчиков. В правой части класса лицом к доске стояли две сдвинутые парты. Одна пустовала, за второй сидел тощий мальчишка с белокурыми волосами до плеч. Он был единственным, кого заинтересовала новая ученица. Парень обернулся к Лени и внимательно ее рассматривал.

– Меня зовут Тика Роудс, – представилась учительница. – Мы с мужем живем в Беар-Коуве, так что зимой мне порой сюда не добраться, но я стараюсь как могу. И от учеников жду того же. – Она улыбнулась. – А ты Ленора Олбрайт. Тельма предупредила, что ты придешь.

– Лени.

Миссис Роудс оглядела Лени:

– Тебе сколько, одиннадцать?

– Тринадцать, – ответила девочка, чувствуя, как вспыхнули щеки. Ну когда же у нее наконец вырастет грудь?

Миссис Роудс кивнула:

– Вот и отлично. Мэтью тоже тринадцать. Садись вон туда. – Она указала на парту рядом с белокурым мальчишкой. – Давай.

Лени с такой силой вцепилась в дурацкую коробку с Винни-Пухом, что побелели пальцы.

– П-привет, – пробормотала она, проходя мимо Акселя.

Тот бросил на нее безразличный взгляд и продолжил рисовать на желтой обложке тетради нечто похожее на инопланетянина с огромными сиськами.

Лени неловко плюхнулась на стул рядом с тринадцатилетним парнишкой, покосилась на соседа и буркнула:

– Привет.

Он широко улыбнулся, показав кривые зубы.

– Ну слава богу, – парень откинул волосы с лица, – а то я боялся, что придется до конца года сидеть с Акселем. По нему же тюрьма плачет.

Лени не удержалась и хихикнула.

– Ты откуда? – спросил он.

Лени растерялась. Она никогда не знала, как отвечать на этот вопрос, поскольку он подразумевал некое незыблемое прошлое, которого в ее жизни не существовало. Не было такого места, которое она считала бы домом.

– Последняя моя школа была в Сиэтле.

– Тебе, наверно, сейчас кажется, будто ты провалилась в Мордор.

– Ты читал «Властелина колец»?

– Ага. Полный отстой, я знаю. Но это Аляска. Зимой тут темно как в жопе, а телевизора у нас нет. А я, в отличие от отца, не могу часами слушать по местному радио стариковскую болтовню.

В душе Лени шевельнулось незнакомое чувство, которого она еще не понимала.

– А я люблю Толкина, – тихо призналась она, и ее охватило странное облегчение: надо же, оказывается, как приятно говорить начистоту. В прошлой ее школе большинство любило кино и музыку, а не книги. – И Герберта.[20]

– «Дюна» клевая. «Страх убивает разум». Лучше не скажешь.

– И еще «Чужак в чужой стране».[21] Примерно так я себя и чувствую.

– Еще бы. Тут, на Последнем рубеже, всё не как у людей. В соседнем городе, к северу от нас, мэром выбрали собаку.

– Да ладно!

– Я тебе клянусь. Маламута. Большинством голосов. – Мэтью прижал руку к сердцу. – Такое и захочешь – не придумаешь.

– Я как сюда шла, видела человека, который разговаривал с гусем.

– Это Полоумный Пит с Матильдой. Они муж и жена.

Лени расхохоталась во все горло.

– Какой у тебя странный смех.

Лени почувствовала, как щеки вспыхнули от смущения. Прежде ей такого не говорили. Неужели это правда? Интересно, как же она смеется? О господи.

– Ой, прости. Сам не знаю, почему я так сказал. Вечно я что-нибудь ляпну. Я сто лет с ровесницами не общался. Честное слово. Ты красивая. Правда. Я несу чушь, да? Ты, наверно, сейчас от меня с визгом сбежишь за парту к Акселю – мол, уж лучше сидеть с этим будущим убийцей, чем с тобой. Ладно, все, затыкаюсь.

После «ты красивая» Лени не слышала ни слова.

Она старалась убедить себя, что это ничего не значит. Но когда Мэтью взглянул на нее, Лени охватила надежда. «А мы ведь можем подружиться», – подумала она. В смысле, не просто ездить вместе на автобусе или сидеть за одним столом в столовке, а по-настоящему.

Стать друзьями.

Такими, у которых есть общие интересы. Как Сэм и Фродо, Энн и Диана,[22] Понибой и Джонни.[23] Лени на мгновение закрыла глаза и замечталась. Они могли бы вместе смеяться, болтать…

– Лени! – окликнул он. – Лени!

Ой. Он дважды позвал ее по имени.

– Да ладно. Я сам такой. Вечно зависаю. Мама говорит, я живу в мире собственных фантазий с выдуманными людьми. А сама с Рождества никак «Еще одно развлечение у дороги»[24] дочитать не может.

– Ну да, – призналась Лени. – Я иногда… туплю.

Мэтью пожал плечами – мол, подумаешь, что тут такого.

– Кстати, ты в курсе, что завтра вечером будет барбекю?

* * *

«Ну так чего, придешь?»

Лени снова и снова прокручивала в голове вопрос, дожидаясь, пока отец ее заберет. Конечно, ей хотелось прийти. Больше всего на свете.

Но родители не любили такие сборища. Да и вообще с соседями не общались, если уж на то пошло. В семействе Олбрайт это не принято. В старом их квартале соседи то и дело устраивали что-нибудь – те же барбекю, на которых отцы семейств в свитерах с V-образными вырезами пили скотч и жарили бургеры, женщины курили сигареты, попивали мартини, приносили подносы с куриными потрошками, обернутыми жареным беконом, а дети с воплями носились по двору. Лени знала об этом, поскольку как-то раз подглядывала за соседями через забор и видела все эти обручи, водные горки и брызгалки.

– Ну что, Рыжик, как в школе? – спросил папа, когда Лени после уроков залезла в «фольксваген» и захлопнула дверь. Он приехал за ней последним из всех родителей.

– Мы узнали, как Россия продала нам Аляску. И про гору Алиеску на Чугаче.[25]

Отец что-то одобрительно пробормотал и включил первую передачу.

А Лени думала, как сказать о том, чего ей хотелось. «В моем классе есть парень моего возраста. Он наш сосед».

Ой нет, о парне лучше даже не заикаться.

«Наши соседи устраивают барбекю и приглашают нас».

Но папа подобные сборища на дух не переносит. По крайней мере, там, где они жили раньше, он их терпеть не мог.

Они с грохотом прокатили по грязной дороге, вздымая клубы пыли, и свернули в густую зеленую тень, на дорожку к дому. Во дворе толпился народ – похоже, здесь собрался едва ли не весь клан Харланов. Соседи работали молча, дружно, то сходясь, то расходясь, точно в танце. Клайд распиливал бревна на доски той штукой, похожей на клетку, Тед доделывал запасник – прибивал доски к боковым опорам, Донна укладывала поленницу.

– Наши друзья приехали в полдень, чтобы помочь нам подготовиться к зиме, – сказал папа. – Нет. Они больше чем просто друзья, Рыжик. Они наши товарищи.

Товарищи?

Лени нахмурилась. Папа что, в коммунисты подался? Он же их вроде ненавидит, как хиппи и власти.

– Вот так и надо жить, Рыжик. Люди должны помогать друг другу, а не убивать чужих матерей за кусок хлеба.

Лени бросилось в глаза, что почти у каждого в кобуре на поясе висел пистолет.

Папа открыл дверь автобуса.

– На выходных мы все поедем в Стерлинг, будем ловить лосося в «Лачуге фермера» на Кенае. Говорят, чавычу фиг поймаешь. – Отец ступил на топкую землю.

Чокнутый Эрл помахал отцу, и тот кинулся к нему.

Лени прошла мимо новой клетушки размером футов девять в высоту и четыре в ширину, со стенами из черного полиэтилена (наверняка пакеты для мусора). Сквозь открытую дверь было видно, что внутри полным-полно рыбин, которых разре́зали вдоль хребта и подвесили на сложенных шалашиком ветках. Тельма, стоя на коленях у железного ящика, подкладывала дрова в огонь. Клубы черного дыма поднимались к висевшему над ящиком лососю.

Мама чистила лосося на столе во дворе. Подбородок ее был перепачкан розовыми рыбьими потрохами.

– Это коптильня, – мама кивнула на Тельму, – Тельма учит меня коптить рыбу. Оказывается, это целое искусство. Если огонь слишком сильный, рыба изжарится, а она должна сушиться и коптиться. Вкуснятина. Как прошел первый школьный день?

Волосы мама убрала под красный платок.

– Классно.

– Не засмеяли тебя из-за одежды и коробки с Винни-Пухом? Девочки тебя не обижали?

Лени невольно улыбнулась:

– Там вообще нет девчонок моего возраста. Зато есть мальчик…

– Мальчик? – с любопытством спросила мама.

Лени зарделась.

– Ну, мам. Он мой друг. Просто мальчик.

– Угу, ясно. – Мама закурила, пряча улыбку. – Красивый?

Лени пропустила ее вопрос мимо ушей.

– Кстати, он сказал, что завтра вечером будет барбекю. Я хочу пойти.

– А мы и поедем.

– Правда? Вот здорово!

– Ну да, – улыбнулась мама. – Я же тебе говорила, тут все будет по-другому.

Лени никак не могла реш^*ит^*ь,^*что надеть на барбекю. Она совершенно растерялась и не понимала, что с ней происходит.

Одежды у нее было немного, выбирать особо не из чего, но она все равно перемерила несколько вариантов. В конце концов (в основном потому, что отчаялась выглядеть красиво, – куда уж ей, с такой-то внешностью) остановилась на клетчатых синтетических брюках-клеш, зеленой водолазке в рубчик и жилетке из искусственной замши с бахромой. Волосы, как ни билась, красиво уложить не удалось, так что в итоге просто убрала их с лица и заплела косу толщиной с кулак.

На кухне мама складывала в пластиковый контейнер крупные ломти кукурузного хлеба. Она расчесала стриженные лесенкой волосы до плеч, и те блестели на свету. Мама принарядилась: тугие джинсы клеш, обтягивающий белый свитер и массивное бирюзовое индейское ожерелье с бусинами в виде цветков тыквы, купленное несколько лет назад в индейской резервации. Ей явно хотелось произвести впечатление.

Мама рассеянно закрыла крышку судка, и из него вышел воздух со звуком, похожим на отрыжку.

– Боишься, да?

– С чего ты взяла? – бегло улыбнулась мама, но глаза ее оставались серьезными. Она накрасилась, чего давно не делала, и выглядела ярко и красиво.

– Помнишь, что было на ярмарке?

– Это другое дело. Тот парень хотел его обмануть.

Но Лени-то помнила, как было на самом деле. Они прекрасно проводили время на ярмарке штата, пока папа не надулся пива. Потом какой-то парень принялся заигрывать с мамой (а она с ним), и папа озверел. Толкнул парня, так что тот едва не разбил себе башку об опору пивной палатки, и заорал на всю ярмарку. Явилась охрана, но папа разбушевался не на шутку, и пришлось вызвать полицию. Лени с ужасом заметила, что за дракой наблюдали двое ее одноклассников. Они видели, как папу волокли в патрульную машину.

Дверь домика открылась, и вошел отец.

– Ну что, красавицы, готовы веселиться?

– А то, – тут же ответила мама и улыбнулась.

– Тогда поехали.

Они забрались в автобус и отправились в гости. Через считаные минуты – по прямой бы и четверти мили не набралось – подъехали к железным воротам с белесым коровьим черепом. Ворота были гостеприимно распахнуты.

Подворье Уокеров. Их ближайших соседей.

Папа медленно въехал в ворота. Подъездная дорожка (две ленты примятой травы, которые вились вверх-вниз по заросшему лишайником участку) лениво змеилась меж тоненьких черных еловых стволов. Сквозь прогалину слева Лени увидела вдалеке голубое пятно, однако вид открылся, лишь когда они выбрались на поляну.

– Ого, – сказала мама.

Они очутились на плоском утесе над тихой голубой бухтой. На огромном, заросшем травой пространстве вырубили все деревья, кроме нескольких самых красивых.

На холме над утесом, точно корона, возвышался двухэтажный бревенчатый дом. Треугольный фасад украшали огромные трапециевидные окна. Дом опоясывала веранда, выдаваясь вперед, точно нос гигантского корабля, выброшенного бурей на берег и навеки обреченного гнить на суше, глядя на родную стихию. На веранде стояли разрозненные стулья, обращенные к открывавшемуся с утеса великолепному виду. По другую сторону дома виднелись загоны, там обитали коровы, козы, куры и утки. В доходившей до колена траве там и сям валялись мотки колючей проволоки, деревянные поддоны и клети, тут же стоял сломанный трактор, лежал ржавый экскаваторный ковш, торчали корпуса машин – одни вышли из строя, другие дышали на ладан. Неподалеку от маленькой деревянной постройки, над которой клубился дым, сгрудились ульи. Чуть в стороне Лени заметила остроконечную крышу уборной.

У подножия утеса уходил в море серый причал. В конце его на потрепанной арке виднелась надпись: БУХТА УОКЕРОВ. К причалу были привязаны гидросамолет и две блестящие серебристые рыбацкие лодки.

– Гидросамолет… – протянул папа. – Ишь ты, богачи. Они вылезли из автобуса и прошли по высокой траве мимо ярко-желтого трактора с черным ковшом и блестящего красного вездехода. С утеса Лени увидела, что на берегу вокруг огромного костра собрались люди – человек десять, если не больше. Пламя тянулось в лиловое небо, искрило, трещало, точно кто-то щелкал пальцами.

Лени вслед за родителями спустилась на берег. Отсюда ей было видно всех собравшихся. На бревне сидел широкоплечий мужчина с длинными светлыми волосами и играл на гитаре. Марджи-шире-баржи приспособила под барабаны-бонги два перевернутых пластмассовых ведра, а учительница, миссис Роудс, наяривала на скрипке. Натали изо всех сил дула в губную гармошку, а Тельма пела «Короля дорог».[26] Строчку «Я богач среди бедняков» подхватили все.

Клайд и Тед занимались жаровней, которая выглядела так, будто ее смастерили из старых бочек из-под мазута. Неподалеку Чокнутый Эрл отхлебывал что-то из глиняного кувшина. Две младшие девочки из школы, Марти и Агнес, согнувшись, собирали у воды ракушки вместе с Малышкой.

Мама спустилась на пляж. В руках у нее был судок с кукурузным хлебом. Следом шел папа с бутылкой виски.

Высокий широкоплечий мужчина отложил гитару и встал. Одет он был, как большинство здешних мужчин, во фланелевую рубашку, линялые джинсы и резиновые сапоги, но все равно выделялся. Казалось, он создан для этой суровой земли: может целый день бежать без остановки, срубить любое дерево и играючи перебраться по бревну через бурную реку. Даже Лени он показался красивым – для такого-то старика.

– Том Уокер, – представился мужчина. – Рад вас видеть.

– Эрнт Олбрайт.

Том пожал папе руку.

– А это Кора, моя жена.

Мама улыбнулась Тому, пожала ему руку и оглянулась:

– А это наша дочь, Лени. Ей тринадцать.

– Привет, Лени, – сказал Том. – Мой сын Мэтью говорил о тебе.

– Ой, правда? – обрадовалась Лени. (Ну чего ты лыбишься как дура.)

К Тому подошла Женева Уокер.

– Привет, Кора. Вижу, с мужем моим вы уже познакомились.

– Бывшим. – Том Уокер обнял Женеву. – Я на нее не надышусь, но жить с ней не могу.

– И без меня тоже, – усмехнулась Женева. – А мой нынешний вон там. Кэлхун Мэлви. Он меня любит куда меньше, чем Том, зато мы отлично ладим. И еще он не храпит. – Она игриво ткнула мистера Уокера в бок локтем.

– Я слышал, вы не очень-то подготовлены к здешней жизни, – сказал мистер Уокер папе. – Вам придется быстро всему научиться. Не стесняйтесь просить о помощи. Я всегда рад. Если вам что-нибудь понадобится, только скажите.

Папа поблагодарил, и Лени насторожилась. В папином голосе прозвучало раздражение, словно его оскорбили. Мама тоже это заметила и бросила на мужа встревоженный взгляд.

Пошатываясь, подошел Чокнутый Эрл в футболке с надписью «Я так долго рыбачил, что совсем зарыбался». Пьяно ухмыльнулся и, покачиваясь из стороны в сторону, пробормотал:

– Что, Большой Том, помощь Эрнту предлагаешь? Ну надо же, как благородно. Ни дать ни взять король Иоанн[27] снизошел до бедных своих рабов. Пусть тебе помогает твой дружок губернатор.

– Господи, Эрл, ну сколько можно, – покачала головой Женева. – Пошли лучше споем что-нибудь. Эрнт, вы умеете на чем-нибудь играть?

– На гитаре, – ответил папа. – Но я продал…

– Вот и отлично! – перебила Женева, схватила папу за руку и потащила прочь от Чокнутого Эрла, к Марджи-шире-баржи и собравшемуся на берегу импровизированному ансамблю.

Женева протянула папе гитару, на которой прежде играл мистер Уокер. Чокнутый Эрл, спотыкаясь, отошел к костру и снова взялся за глиняный кувшин.

Интересно, думала Лени, знает ли мама, как она привлекательна, когда вот так стоит на берегу в обтягивающих джинсах и ее светлые волосы треплет легкий ветерок? Она была совершенна, как точно пропетая нота, и красива, как орхидея, какой-то нездешней красотой.

Ага. Все она прекрасно понимала. И мистер Уокер тоже понимал.

– Что будете пить? – спросил он маму. – Может, пива?

– Пива? С удовольствием, Том, спасибо, – ответила мама, и мистер Уокер повел ее к столику с едой и ведерку, в котором охлаждались банки с пивом «Рейнир».

Рядом с мистером Уокером мама не шла, а плыла, покачивая бедрами под музыку. Она легонько дотронулась до руки Тома, он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Лени!

Она услышала, как ее окликнули по имени, и обернулась.

Мэтью махал ей с утеса.

Лени поднялась к нему; Мэтью дожидался ее с двумя банками пива в руках.

– Пробовала когда-нибудь пиво? – спросил он.

Лени покачала головой.

– Вот и я нет. Пошли. – Он двинулся налево, в заросли, по осклизлой извилистой тропинке, которая вела вниз, мимо валунов.

Мэтью вывел Лени на заросшую лишайником полянку. Сквозь прогалину в черных елях было видно, как взрослые веселятся на берегу. До них было от силы футов пятнадцать, но казалось, что это другая планета. Взрослые хохотали, болтали, играли и пели. Малышня искала в гальке ракушки. Аксель в сторонке метал нож в гнилое бревно.

Мэтью уселся, вытянул ноги и откинулся на бревно. Лени опустилась рядом с ним, но так, чтобы не касаться Мэтью.

Он с треском открыл пиво и протянул Лени. Она сморщила нос, отхлебнула глоток. Пиво щипало горло. Омерзительный вкус.

– Гадость, – скривился Мэтью, и Лени засмеялась. Еще три глотка – и она тоже откинулась на бревно. С берега долетал прохладный ветерок, принося с собой соленый запах моря и дразнящий аромат жареного мяса. Взрослые толклись и гомонили совсем рядом, за деревьями.

Мэтью и Лени спокойно молчали, и Лени это удивляло. Обычно рядом с теми, с кем хотела подружиться, она ужасно нервничала.

Веселье на берегу было в самом разгаре. Взрослые передавали друг другу стеклянную банку. Мама танцевала, покачивая бедрами и потряхивая волосами. Она походила на лесную фею и точно светилась изнутри, танцуя для дюжего лесного народца, отупевшего от выпивки.

От пива Лени поплыла, ее охватила такая легкость, будто в животе пузырился воздух.

– Почему вы решили сюда переехать? – поинтересовался Мэтью и, не успела Лени рта раскрыть, швырнул банку в валун, так что та расплющилась.

Лени не удержалась от смеха. Мальчишки есть мальчишки.

– Папа… любит приключения, – наконец пояснила она. (Правду говорить ни в коем случае нельзя, никто не должен знать, что папа не задерживается ни на одной работе, что ему не сидится на одном месте, и уж точно – что он слишком много пьет и орет.) – Ну вот ему и надоело в Сиэтле. А вы? Когда вы сюда переехали?

– Мой дед, Экхарт Уокер, перебрался на Аляску во времена Великой депрессии. Сказал, не хочет стоять в очереди за жидкой похлебкой, упаковал вещички и автостопом двинул в Сиэтл. А оттуда уже на север. Говорят, он прошел Аляску пешком от края до края и даже залез на гору Алиеску с лестницей на горбу, чтобы перебираться через трещины в ледниках. С бабкой Лили они познакомились в Номе. Она работала в прачечной и закусочной. Они поженились и решили жить здесь.

– Значит, в этом доме жили твои дед с бабкой и выросли вы с отцом?

– Не, ну как. Большой-то дом построили гораздо позже, но да, мы все выросли здесь. Мамина семья из Фэрбанкса. Сестра там сейчас учится в колледже и живет с ними. Родители мои разошлись несколько лет назад, мама выстроила себе на участке дом и переехала туда с новым своим парнем, Кэлом. Тот еще говнюк. – Мэтью усмехнулся. – Но мы все равно работаем вместе. Зимой они с папой играют в шахматы. Что поделать, это Аляска.

– Ух ты. Я и представить себе не могу, каково это – прожить всю жизнь на одном месте. – Лени поймала себя на том, что завидует Мэтью, и ее это смутило. Она запрокинула голову и допила последние капли пены из своей банки.

Импровизированный ансамбль разошелся вовсю: музыканты барабанили в ведра, бренчали на гитаре, играли на скрипке.

Тельма, мама и миссис Роудс покачивали бедрами под музыку и распевали во все горло: «Роки-Маунтин, штат Колорадо…»[28]

Клайд крикнул от жаровни:

– Бургеры с лосятиной готовы! Кому сыра?

– Пошли, – сказал Мэтью. – Жрать хочу, умираю. – Взял Лени за руку (такой естественный жест) и повел ее сквозь заросли на берег. Они подошли сзади к папе с Чокнутым Эрлом, которые пили и болтали, и услышали, как Эрл ударил своей стеклянной банкой о папину, так что та гулко звякнула.

– Этот Том Уокер воображает, будто его говно малиной пахнет, – сказал папа.

– Когда ВНМТ, сам ко мне приползет, потому что я подготовился, – пробормотал Чокнутый Эрл.

Лени от испуга застыла на месте и посмотрела на Мэтью. Он тоже все слышал.

– Сынок богатых родителей, – процедил папа. Язык у него заплетался. – Вроде вы говорили, да?

Чокнутый Эрл кивнул, пошатнулся и навалился на папу. Они держали друг друга.

– Ишь, возомнил о себе.

Лени отодвинулась от Мэтью, съежившись от стыда. Ей казалось, что она одна-одинешенька.

– Лени?

– Мне жаль, что ты это слышал, – ответила она.

Мало того, что папа бормотал ругательства, так еще и мама стояла рядышком с мистером Уокером и так ему улыбалась, словно сознательно нарывалась на неприятности.

Все как всегда. А ведь на Аляске все должно было быть иначе.

– Чего ты? – удивился Мэтью.

Лени покачала головой. Ее охватила привычная печаль. Она никогда не смогла бы ему объяснить, каково это – жить с отцом, который тебя пугает, и мамой, которая так сильно его любит, что вечно провоцирует на опасные доказательства любви. Например, флиртует с другими.

Лени ни с кем не делилась этими тайнами. Они лежали грузом на душе.

Все это время, все эти годы она мечтала найти настоящего друга, такого, которому можно доверить любые секреты. Как же она раньше не догадалась?

У нее никогда не будет такого друга, потому что она сама не сможет быть таким другом.

– Извини, – пробормотала Лени. – Все в порядке. Пошли поедим. Жрать хочу, умираю.