Читать книгу Русалка - Кристина Генри - Страница 4

Наутро Леви Лайман навсегда покинул деревню.

На сей раз нанять повозку не составило труда – все как один стали необычайно любезны, лишь бы поскорее его спровадить.

Прошлой ночью ему посчастливилось встретить по дороге угрюмого местного жителя на повозке, запряжённой старой клячей. Лошадёнка плелась как улитка, повозку потряхивало на каждом бугорке и впадине, но Леви уже ничего не замечал, наконец дав отдых отбитым саквояжем ногам и стёртым ступням.

Возница, у которого, казалось, каждое слово было на вес золота, поведал Леви, что о еде и ночлеге можно попросить в «Молодом гусе», в чём тот сильно усомнился, ибо как раз там накануне получил от ворот поворот.

Однако, войдя следом за возницей с каменным лицом и выдержав несколько хмурых взглядов от посетителей, он обнаружил, что, словно по волшебству, деньги вновь обрели силу. Должно быть, оттого, что он упомянул о намерении утром покинуть эти места, хозяин стал гораздо радушнее.

Утром перед трактиром появился ещё один местный житель на повозке, запряжённой парой добрых лошадей. По дороге до ближайшего городка Леви несколько раз пытался завязать с ним разговор, но этот малый, похоже, не был расположен к беседам, и ничего кроме многозначительного «угу» из него вытянуть не удалось. Впрочем, он с большой охотой принял вознаграждение в полдоллара за свои услуги.

В том городе Леви умудрился достать билет на поезд до Бостона, так и не взяв в толк, почему Барнум сразу не отправил его тем же способом, а заставил мучиться в море.

Леви не задумывался о неудаче, – хотя знал, что Барнум будет ворчать о зря потраченных деньгах – он мечтал добраться до городка побольше, где найдется кровать поудобнее, да жители поприветливей.

Леви от природы был человеком доброжелательным, отчасти поэтому Барнум его отправлял, как он сам выражался, «окучивать клиента». Но холодный приём в «Русалочьей деревне», как окрестил её Леви, был способен остудить даже самую пылкую натуру.

Что касается самой женщины – ну, жаль, конечно, что она не заинтересовалась предложением. Она красива, бесспорно, но красавиц можно найти повсюду. А вот чего не подделать, так это её необычность, что-то чуждое, неземное.

Наверное, всё дело в глазах. Не просто цвет, а что-то особенное во взгляде, отчего сразу ясно – эти глаза повидали такое, что недоступно человеческому взору. Ничего удивительного в том, что её считали русалкой. Как жаль, что она не согласилась сыграть эту роль для мистера Барнума. Ну они что-нибудь да придумают. Пожалуй, если обставить дело как следует, сойдёт и чучело, привезенное Мозесом Кимболом.

Поездка до ближайшего города заняла целых полдня, и к тому времени, когда Леви добрался до гостиницы, где жизнерадостный хозяин с удовольствием предложил горячую ванну и виски, вся эта история ему уже казалась каким-то наваждением.

Впрочем, той ночью ему приснилось, как он гуляет по берегу, а следом идёт черноволосая русалка с серыми глазами.

Наутро он оплатил билет до Бостона и смирился с необходимостью предстать перед разгневанным Барнумом, ведь такой новости тот явно не обрадуется.

* * *

Амелия стояла на перекрестке, разглядывая вывеску на стене огромного здания.

«АМЕРИКАНСКИЙ МУЗЕЙ БАРНУМА», – прочитала она.

Амелия не очень хорошо умела читать. Джек читал немного и научил её всему, что знал, но дома этот навык был почти что ни к чему, а здесь слова были повсюду – на дорожных указателях, на вывесках крупными буквами, на страницах газет, что продавали мальчишки на улице.

Эти слова вливались в какофонию шумов, красок, людей – несметных полчищ людей. Её задевали на ходу, зазывали в магазины, выскакивали перед самым носом, и она вдруг застывала на месте, создавая затор и раздражая идущих позади.

Они говорили быстро, двигались порывисто, и от новизны ощущений она то трепетала, то тосковала по спокойствию родного утёса – скалам, ветру и вечному океану.

«Что ж, – размышляла она, – ещё не поздно вернуться. Джек никогда не вернется домой, – напоминала она себе. – Можно вечно стоять на утёсе в ожидании призрака, а можно повидать мир. В конце концов, когда-то давно ты именно ради этого увязалась за тем кораблём».

А хижина рыбака – это ещё не весь мир. Чтобы его увидеть, нужно выйти за порог. И она вышла.

Некоторые здания возвышались словно утёс, на котором она провела столько времени, и стояли почти вплотную друг к другу. Даже в деревне, где дома теснились рядом, меж ними всё-таки оставались проходы. Судя по всему, в Нью-Йорке об этом никто не задумывался.

После ухода Леви Лаймана она тщательно отобрала несколько вещей из одежды – всё самое лучшее, получилось совсем немного – и прибрала в доме. Потом свернула постельное бельё и убрала в сундук, переложив кедровыми плашками. Всё это она проделала машинально, по привычке, и скоро управилась.

Потом соорудила заплечный мешок из непромокаемой ткани, уложила в него всё необходимое и зашила горловину, чтобы вода не проникла внутрь. Пока она не доберётся до города, человеческие пожитки не понадобятся. Она заметила, что обнажённое тело люди считают непристойностью и косо смотрят даже на неприкрытые лодыжки.

Хотя она тщательно выбрала и уложила только самое необходимое – одежду и деньги, – мешок получился всё-таки объемистый из-за туфель. Амелия их ненавидела и почти никогда не носила без крайней необходимости. Но в городе без них не обойтись, считала она.

Человеческая еда была не нужна, Амелии вполне хватало сырой рыбы из океана, в конце концов, на то и даны русалочьи зубы. Впрочем, при Джеке она никогда её не ела.

Наведя в хижине порядок, Амелия спустилась по ступенькам в бухту, сбросила одежду и оставила её на берегу, закинула мешок за плечи и нырнула в воду.

Соседи, найдя опустевший дом и одежду на берегу, решат, что она насовсем вернулась в океан, как и подобает русалке, и на том успокоятся.

Мешок неловко болтался за плечами и мешал плыть, но деваться было некуда. Не явишься же в Нью-Йорк без одежды, в чем мать родила. Надо попытаться хоть на время смешаться с настоящими людьми.

Из-за мешка путешествие заняло больше времени, чем ожидалось, да и отвыкла она от таких дальних заплывов.

Она даже приуныла от своей слабости, ведь когда-то переплыла целый океан и погружалась в бездонную пучину, а нынче совсем разнежилась от жизни на суше. Для подготовки к столь долгому путешествию ночных купаний явно не хватало.

У Джека в хижине были карты восточного побережья, да и Амелия знала, как плыть вдоль берега и прислушиваться к разговорам моряков со встречных судов, так что добралась до Нью-Йорка, не заплутав где-нибудь в Бостоне.

Только жизнь в Мэне не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось в этом городе. Она оказалась перед входом в музей, над которым гремел с балкона самый ужасный оркестр из всех, что ей доводилось слышать.

Справедливости ради отметим, что ее музыкальный опыт ограничивался парадами в День независимости (Джек их любил), но всё же Амелия не сомневалась, что эти музыканты явно заняты не своим делом.

От этого оглушительного грохота так и хотелось поскорей спрятаться в музее.

Здание музея было таким необъятным, что закрывало весь обзор, и пока не обернёшься, вокруг ничего не было видно. Стены верхних этажей расписаны огромными яркими изображениями каких-то животных – таких чудны́х она не видывала даже в океане.

Интересно, есть ли внутри живые звери? По периметру здания тянулась длинная верёвка с разноцветными флагами.

Наблюдая за посетителями музея, Амелия заметила, как они платят деньги при входе. Свои деньги она хранила в специально пришитом кармашке платья, потому что не хотела носить на руке дамскую сумочку с завязками по нынешней моде.

От непромокаемого мешка она избавилась сразу же, как только вышла на сушу. Амелия дождалась ночи, нашла уединённое местечко – что оказалось не так-то легко, ведь в каждом порту даже по ночам царила суета – чтобы высушить волосы и одежду. На рассвете она оделась и с бешено колотящимся сердцем отважилась войти в лабиринт Нью-Йорка. Наконец-то она повидает белый свет, а на этом крохотном острове уместилась весьма немалая его часть.

Собираясь в путь, Амелия не догадалась прихватить с собой плащ, и теперь её пробирал озноб от морского бриза, хотя и не такого пронизывающего, как дома. Впрочем, места в мешке всё равно бы не хватило из-за туфель.

Многие встречные дамы как-то странно на неё косились, должно быть, из-за моря, которым она пропахла насквозь. Хотя удивительно, как его можно учуять на улицах, разящих конским навозом и роющимися в грязи свиньями. Ну что же, с этим ничего не поделаешь, придется посетителям музея с этим смириться или отойти подальше – ей было все равно.

Амелия решительно двинулась вперед за бесконечным потоком людей в огромное здание. Отсчитав двадцать пять центов, она заметила, как билетёрша уставилась на её волосы и руки.

«Так вот в чем дело!» Теперь она поняла, почему многие странно смотрели на неё на улице. На ней не было ни шляпки, ни перчаток, а волосы она заплела в простую косу, свисавшую до пояса вдоль спины, а не скрутила уродливым пучком на затылке.

Люди обращают внимание на такие глупости. А что, скажите на милость, случится, если кто-то увидит её волосы и руки? Звёзды упадут с небес? Земля расколется пополам? В непромокаемом мешке всё равно бы не поместились всякие безделушки вроде шляпок (которых у неё, кстати, и не было), бижутерии, зонтиков или вееров, с которыми щеголяли прочие дамы.

Как-то раз Джек заметил, что её считают ведьмой в том числе из-за таких взглядов. Своенравных женщин, идущих наперекор традициям, часто обвиняли в ворожбе, ибо считалось, что такая дерзость присуща только ведьмам.

– Пусть думают, что хотят, раз им так нравится, – отрезала Амелия. – Я не собираюсь им в угоду носить чепчики.

– И впрямь, такая ведьмочка, что просто загляденье, – потянулся к ней Джек, сверкнув глазами.

Она вдруг поняла, что стоит как вкопанная посреди ярко освещённого музейного вестибюля, сдерживая подступающие к горлу рыдания, а проходящие мимо люди бросают на неё любопытные взгляды. Потом встряхнула головой, отгоняя горестные мысли, и двинулась дальше, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Она пошла вперёд, не обращая внимания на назойливые предложения разносчиков иллюстрированных путеводителей по музею.

– Всего десять центов! Без путеводителя не обойтись! – слышались визгливые голоса.

Амелии путеводитель был ни к чему. Мало того, что денег кот наплакал, так всё равно ей многих слов не разобрать.

Вслед за толпой она перешла в другой зал. Поначалу она вообще не поняла, для чего эта комната. Стены были обшиты деревянными панелями со множеством маленьких, чуть больше лица, окошек, в которые заглядывали посетители и восхищённо ахали.

Она стала в очередь к ближайшему окошку следом за господином в высоченном цилиндре и клетчатых брюках. «Вот бы Джек посмеялся над этим клоунским нарядом!» – подумала Амелия, и сердце тут же пронзила острая боль. Как ни старалась она отвлечься от мыслей о Джеке, но при виде каждой диковины так и хотелось с ним поделиться.

Господин в клетчатых брюках, чей сюртук насквозь пропах трубочным табаком, заглянул в витрину, сверился со своевременно приобретенным иллюстрированным путеводителем, удовлетворённо кивнул и уступил место Амелии. Она приблизилась к стеклу.

За ним были устроены крохотные декорации, словно в детском кукольном домике. Крохотный человечек с шестом правил длинной узкой гондолой с загнутыми носом и кормой по каналу, пересекавшемуся со множеством других, где плыли такие же лодки с гребцами, а берега каналов соединялись ажурными мостиками, на которых толпились люди, любуясь рядами зданий, выстроившихся вдоль берегов. В этот момент Амелии вспомнились толпы туристов, что её окружали со всех сторон.

Позади какая-то дама демонстративно прочистила горло в знак нетерпения, и Амелия перешла к соседнему окошку, за которым оказалась миниатюрная копия белоснежного замка со внутренним двориком.

Без путеводителя или объяснений, что означали сценки, Амелии они быстро наскучили. Хоть и весьма искусно изготовленные, без понимания происхождения они оставались никчёмными безделушками. Вместе с толпой она перешла в следующий зал.

Там перед ней предстало множество птичьих чучел, и, хотя большинство посетителей пришло в восторг от разнообразия оперения, Амелии стало больно на них смотреть. При виде останков этих прекрасных вольных созданий, превращённых в безмолвные пустые оболочки, сердце обливалось кровью.

Тут ей вспомнился рассказ мистера Лаймана о скелете русалки: всего-навсего «мумии обезьяны с пришитым рыбьим хвостом», которую Ф. Т. Барнум собирался выставить среди прочих мёртвых экспонатов, а с ними заодно и саму Амелию.

Потом она задумалась, зачем пришла сюда.

В голове даже мелькнула мысль принять предложение Барнума, стать его экспонатом, чтобы накопить денег на путешествие по миру, как люди. Хотя она была свободна плыть куда пожелает, после путешествия до Нью-Йорка выяснилось, что на суше всё не так просто. Здесь не обойтись без одежды и уймы прочих вещей, которые полагалось иметь людям. Путешествовать на корабле или поездом гораздо легче, и даже жена рыбака понимала, что это стоит немалых денег.

Но неужели она бы смогла находиться здесь, среди скопления мёртвых животных, и чтобы толпы людей, прочтя о ней в красочном путеводителе, разглядывали её через стекло, как эти игрушечные инсценировки? Как же иначе, покинув свою хижину на утёсе, заглушить боль утраты и жить среди людей без денег?

Она всего-то и умела, что быть русалкой да Джеку верной супругой, а этим на жизнь не заработаешь. Все эти годы после гибели Джека она жила на его сбережения, и сумела протянуть так долго, потому что могла питаться морской рыбой, а из утвари почти всё необходимое уже имелось в доме. Но на путешествия, как это делали люди, пришлось бы немало потратиться. А ей хотелось повидать весь белый свет, вот она и явилась туда, где человек по фамилии Барнум хотел её запустить в аквариум толпам этих зевак на потеху.

Сама идея покинуть родную хижину ей вдруг показалась отчаянно безрассудной. Неужели ради каких-то чудес света сто́ит становиться развлечением для посторонних, а возможно и оказаться в неволе у жестоких людей? О чём только она думала?

Да она вообще не думала. Надо признать, она совершенно потеряла голову от тоски, и чтобы окончательно не сойти с ума была готова бежать куда угодно, а первое, что пришло в голову – тот город, откуда явился незнакомец в поисках русалки.

Амелия неловко попятилась от птичьих чучел, словно следящих за ней пустыми блестящими бусинками глаз, и наткнулась на пожилого джентльмена, – опять в высоком цилиндре, так непохожем на шерстяную шапочку, которую Джек надевал перед выходом в море, – который её отчитал за рассеянность. Тогда она метнулась в угол, подальше от толкотни, но и там оказалось очередное чучело – огромная серая туша, хотя и помельче некоторых океанских обитателей, с длинным щупальцем между глаз вместо носа, как у осьминога, только без присосок. Глаза у него тоже были стеклянные, застывший взгляд напоминал акулий, но из-за длинных ресниц казался каким-то неестественно нежным.