Читать книгу Дерево-призрак - Кристина Генри - Страница 12

Карен смотрела, как Лорен отскребает стеклянную форму, на которой на ужин запекались куриные ножки. Она ощутила, как к горлу подкатывает желание начать критиковать дочь: Лорен плохо промыла уголки, а если их не отчистить сейчас, жир присохнет – но сдержалась. Лорен и без того практически не разговаривала с матерью после дневного срыва.

Дело в том, что Карен отлично осознавала, что она перегибает. Осознавала, что половина высказанного дочери являлось не более чем придирками, и что Лорен в принципе была хорошим ребенком. Осознавала, что с каждой новой ссорой на пустом месте пропасть между ними только увеличивается.

Но потом Карен видела, как Лорен делает что-то хотя бы капельку неправильно или не подумав – например, оставляет пролитую воду на полу кухни, – и ощущала волну гнева, причем не соразмерного серьезности (или абсолютной несерьезности) проступка. Переходя на крик, мать будто видела себя со стороны: какой нелогичной она казалась, как беспомощна была она перед лицом эмоций.

Карен решительно отвернулась от раковины и стянула со стола скатерть, чтобы вытряхнуть крошки на улице. Ей не следовало опять провоцировать ссору с Лорен – а женщина была честна с собой и признавала, что действительно провоцирует. На душе было неспокойно с самого того момента, как ей позвонила София Лопез и рассказала, что обнаружила миссис Шнайдер истошно вопящей у себя в саду над двумя изувеченными телами девочек.

Целый день Карен старалась забыть этот… если честно, она сама не знала, как назвать то, что произошло с Дэвидом на тротуаре. Транс? В тот момент мальчик выглядел так, будто переживал приступ лунатизма или видел кошмар наяву. А потом лишь улыбнулся и спросил: «Мороженого?» Карен не знала, как поступить. Если малыш не помнил, что говорил, то и рассказывать ему не следовало: зачем сообщать четырехлетке, что он только что описывал кровавую сцену? Так что она просто купила ему клубничный рожок, а себе ванильный, но даже не почувствовала вкуса.

А потом София позвонила рассказать, что случилось днем в их районе, и Карен застыла в ужасе, не в силах произнести ни слова. Не из-за девочек, хотя и это было ужасно. А потому что Дэвид об этом знал, хотя знать не мог.

– Карен? Ты еще тут? – спросила София.

– Да. Тут, просто в шоке.

– Это ты их еще не видела. Не представляю, как меня не стошнило прямо на лужайку Старой Расистки. Карен, это было чудовищно.

Женщина не стала уточнять детали. Она и не хотела их знать, а София точно предпочтет не рассказывать про такую жестокость при детях.

«Дэвид наверняка будет знать, если его спросить», – подумала Карен, занося скатерть обратно в дом. Но она не спросит. Лорен домыла посуду и сбежала из кухни, пока Карен предавалась размышлениям снаружи. Посуду она бросила сушиться на полке, а не протерла полотенцем и не убрала в шкафчик, и матери пришлось сжать зубы, чтобы не выкрикнуть имя дочери.

Из спальни Лорен на втором этаже доносилась музыка: девочка все равно ничего не услышит, пока на полную громкость гремит «When Doves Cry» Принца. С момента выхода альбома «Purple Rain» Карен уже слышала эту песню бессчетное количество раз и не могла дождаться, когда уже дочь найдет себе новое увлечение. Женщина сварила себе полчайничка кофе без кофеина: кофеин вечером – плохая идея. После трех часов дня она даже баночку газировки «Таб» себе позволить не могла – иначе всю ночь будет глядеть в потолок и слушать скрипы в доме, пока остальные спят.

Но сегодня я и так не усну, потому что, кажется, у моего ребенка экстрасенсорные способности. Хотя это абсурд.

Но как еще Дэвид мог знать про тела и про миссис Шнайдер? Это явно экстрасенсорика. Карен помотала головой. От одной только мысли о слове «экстрасенсорика» она чувствовала себя дурой. Дети-ясновидящие – это что-то из книжек Стивена Кинга, типа той, по которой в прошлом году вышел фильм с Дрю Бэрримор. Женщина постаралась вспомнить название. Что-то про огонь? Про девочку, которая могла разжигать пламя силой мысли? Но Дэвид не такой. Так бывает только в книжках.

На полсекунды ей захотелось, чтобы Джо оказался рядом, чтобы было с кем поделиться. С кем-то, кто не расскажет потом о ее переживаниях всем соседям.

Но потом она вспомнила, каким бесполезным собеседником был ее муж: он бы просто не обратил внимания на ее страхи.

А еще Карен вспомнила, что Джо не было рядом, потому что его убили по пути к любовнице. Он считал, что жена не догадывается о его секрете, но она все знала. Карен и без того была в двадцать раз умнее Джо, но он особо и не скрывался. Мужчина перестал возвращаться домой на обед – вместо этого просил Карен завернуть ему еды с собой или сообщал, что сходит в кафе. Экстренные дела заставляли его задерживаться на работе по ночам – какие-то люди, которым страшно необходимо было починить автомобиль именно до завтра. А когда жена спрашивала, что это за неотложные заказы, Джо отводил глаза и отвечал, что не знает хозяина машины.

В каком-то смысле, она была не против. Как только у мужа появился секс где-то на стороне, он перестал донимать ее на эту тему. Карен давно уже не хотелось с ним спать. Зачастую она соглашалась, просто чтобы Джо оставил ее в покое, и она могла спокойно уснуть.

Женщина не могла смотреть на мужа и не думать о всех его мелких привычках: разбрасывать свое барахло, чтобы она прибрала, не слушать, когда она рассказывала о чем-то, или – что хуже – просто перебивать, игнорировать все ее переживания. Сложно испытывать романтические чувства к кому-то, кто считает глупостью то, что ее бесят грязные стаканы, оставленные в раковине.

И да, она признавала, что до некоторой степени это и было глупостью. Это сущая мелочь. Но мелочи накапливаются. И с тем же успехом они могли бы накапливаться в его пользу, но Джо не желал меняться. И, возможно, если бы она не ощущала, что у нее просто не двое, а трое детей, за которыми надо постоянно прибирать, то отношения можно было бы спасти.

Но им не довелось проверить это на практике.

И если бы Джо не умер, может, она бы сейчас была не вдовой, а разведенкой.

Именно в этом и крылась истинная причина их постоянных ссор с Лорен. Дело не в том, что у девочки-подростка бурлили гормоны и она совсем съехала с катушек – по крайней мере, это лишь часть беды.

Другая часть заключалась в том, что Карен испытала облегчение, когда умер Джо, и Лорен никогда ее за это не простит. Дело не в чем-то конкретном, не в том, что мать сказала или сделала. Девочка поняла все сама, хотя Карен и отрицала обвинения. Но у нее не было выбора – как можно сказать дочери, что ты рада смерти ее отца?

Дэвид лепил в гостиной. Ему нравилось взять цветную страницу с комиксами из воскресной газеты, раскатать пластилин по любимым кадрам и хорошенько прижать, пока чернила не отпечатаются. После чего он демонстрировал маме полученную картинку, скатывал ее обратно и начинал заново. Сейчас Дэвид распластался на полу в окружении газетных страниц, чтобы было из чего выбрать. Пластиковое яйцо, в котором хранился пластилин, лежало на кофейном столике – обе половинки аккуратно защелкнуты. Дэвид был полной противоположностью Лорен – никогда ничего не оставлял валяться на полу, чтобы кто-то убрал за него или споткнулся.

Карен хотелось бы думать, что это ее заслуга, но она знала, что в действительности это просто особенность характера: например, в характере Лорен было бросать грязные носки на пол там же, где она их сняла. Так делал и Джо.

Женщина села на диван с кружкой кофе, посмотрела на сына и задумалась.

– Гляди, мамочка! – сказал Дэвид и поднял кусочек пластилина с отпечатанным на нем комиксом про принца Вэлианта.

– Замечательно, солнышко, – сказала Карен, но на самом деле она ничего не видела. Перед ней стоял образ: Дэвид на тротуаре, глаза пустые, а потом он переводит взгляд прямо на мать.

«Это миссис Шнайдер. Она кричит. Там столько крови».