Читать книгу Зона комфорта - Кристина Райн - Страница 5

Солнце висело в выгоревшем небе белёсым блином, ветер гнал лохмотья листьев по мостовой, выдувал остатки тепла с опустевших улиц. Прохожие спешили оставить промозглость за дверью с двумя замками, не обращая внимания на человека, сгорбившегося на деревянном ящике у моста. Клокатая шапка у ног, смятый окурок за ухом.

Лишь один прохожий остановился, заскользил взглядом по измятому морщинами лицу и бледной клешнеобразной руке с остатком сигареты. Прохожий поёжился, спрятал поглубже руки в карманы пальто.

– На это смотришь? – попрошайка наклоном головы указал на руку с двумя пальцами. Большой и указательный. Усмехнулся, затянулся: – Как раз для сигаретки.

Прохожий не сказал ни слова, думал о чём-то своём.

– Я тоже когда-то был. И работа была и пальто, – скривил рот в улыбке попрошайка, сплюнул. – Халат, должность, фонендоскоп. Врач я был. Хороший, – уже без усмешки, просто констатация ненужного факта.

– И что случилось?

– Пациент умер. На операционном столе, – наигранное пренебрежение, какое бывает только, когда больно до одури.

– Так бывает, – заметил прохожий.

– Бывает, – окурок полетел в сторону. – Вот и в суде так сказали.

Тусклые глаза попрошайки пристально посмотрели на прохожего – давно с кем не говорил, а тут вдруг вырвалось. Давнее, незабытое, колкое. Дрянная погода во всём виновата.

– Суд оправдал, а я себя нет, – опустив глаза, продолжал попрошайка. – Пить стал, а как ещё справляться? К психологу что ли идти? Пить проще, да и не хотел я себя прощать, – он помолчал, вспоминая прошлое, которое уже как будто и не его. – Знаешь, какой это пацан был? Я, когда про операцию ему говорил, он прямо про шансы спросил, по-взрослому так. Без соплей этих: «Доктор, пожалуйста». Я и соврать не мог – операция сложная, сказал ему сделаю всё, что могу. Да вот не так много и смог. Не справился.

Он скривил рот. Скорбь не бывает прекрасной, она всегда уродует.

– Сломалось что-то внутри. Музыка из меня ушла. Знаешь, операция она как симфония. В каждом движении своя мелодия, тональность. Опербригада – целый оркестр. Когда всё слажено – музыка гениальна, а если пианист сфальшивит – этого никто не исправит. Понимаешь? Хотя откуда ты поймёшь? Молодой ещё совсем, пороха не нюхал. Я не в обиду. Это хорошо. Хорошо, когда всё хорошо. Банально, но ведь правда.

Попрошайка замолчал, потыкал носком изношенного ботинка шапку.

– Зачем живёшь тогда?

– По инерции. Пробовал уйти, не вышло. Переломало всего, да пальцев лишился.

– Может не время…

Мокрая крошка окутала этих двоих, отрезала от мира. Разговор не для тёплой кухни с румяным борщом, такой может быть только промозглым ноябрём между двумя незнакомцами, которые больше никогда не встретятся.

Прохожий полез в карман, достал кошелёк, придержал его культёй, здоровой рукой вынул купюры – все, что были. Не бросил в шапку, вложил в двупалую руку шершавые бумажки.

– Может не время ещё уходить, – чуть слышно повторил он и пошёл дальше, спрятав руку со свежими шрамами в карман. Лишь раз остановился у урны, выбросил пачку таблеток. Не время.

В мыслях уже не было попрошайки и даже этой бескрайней серости. Он думал о чёрно-белых клавишах, ждущих дома и ещё не сыгранных сонатах. И немного о том, чему сможет научить того, кто коснётся клавиш его фортепиано.