Читать книгу Анатомия счастья - Кристоф Магнуссон - Страница 4

Анита Корнелиус проснулась от какого-то скрежета, который перешел в вой и показался ей спросонья совершенно инфернальным. Она провела рукой по простыне и села в кровати. Через открытую дверь спальни в комнату падал свет. Снаружи так ярко горел свет, что Анита четко разглядела плакат на стене: человек с раскинутыми руками, вид спереди, вид сзади, с точной схемой всей его нервной системы. Анатомическое пособие, купила несколько лет назад на блошином рынке. Значит, она дома. Уже хорошо. А на кухне Рио звенит посудой, кофе варит в кофеварке. Это она и воет. На часах без малого семь утра. Но сегодня у нее все равно еще выходной. Точно, да. Зато вот Рио, очевидно, надо на работу. Он торопится, хотя еще не опаздывает. Четко, быстро, привычными движениями собирается на службу. Только в ее кухне. Металлически звякнул тостер. Запахло готовым завтраком. Анита нашла майку, надела ее. За кофе спасибо, но готовить ей завтрак на ее кухне – это уж чересчур по-рыцарски.

Может быть, Рио не привыкать хозяйничать в чужой кухне, может, он каждую неделю какой-нибудь одинокой женщине готовит завтрак. А у всех одиноких женщин кухни одинаковые, что от Stilwerk, что от Habitat, этот якобы индивидуальный заказ у всех ровесниц Аниты совершенно один и тот же. Вот ведь оказывается, и Анита теперь принадлежит к определенной группе, к когорте женщин, которым приходится начинать жизнь заново. И ничем она не особенная, не свободнее других, она – одна из многих и относится к этому удивительно нормально.

Она покрутила головой вправо, влево, наклонила голову вперед, назад. Не болит. После второго бокала вина вчера она пила только воду. Опьянеть не успела, а жаль. Тогда на легкое винное опьянение можно было бы свалить все, что произошло потом. Она помнила все: слова, руки, губы, – и все равно вчерашний вечер был как будто в тумане.

Она закрыла глаза и про себя перечислила на латыни все двенадцать нервов головного мозга. В непростые минуты она всегда с удовольствием, как заученные наизусть молитвы или стихи, вспоминала, чему ее учили на медицинском факультете, о годах, проведенных в сосредоточенной работе в тишине библиотеки, о годах покоя и предсказуемости. Nervus olfactorius, Nervus opticus, Nervus oculomotorius, Nervus trochlearis, Nervus trigeminus, Nervus abducens, Nervus facialis, Nervus vestibulocochlearis, Nervus glossopharyngeus, Nervus vagus, Nervus accessorius, Nervus hypoglossus.

Рио с двумя чашками вышел из кухни.

– Осторожно, горячо. – Он протянул ей кофе.

Именно, подумала Анита, осторожно, жирный восклицательный знак. Вообще-то это она должна бы теперь готовить завтрак. Для своего сына. Но сын теперь уплетает с другом Маттеусом донеры, а его матери варит кофе некто третий. Другая бы радовалась, но Анита с некоторых пор не любила сюрпризы. Хоть что-нибудь может происходить по ее плану?

У кофе был привкус бетона. Когда она расставалась с Адрианом, представляла себе все по-другому. Планировала пожить одна и научиться одиночеству. На несколько лет вперед была запланирована размеренная спокойная упорядоченная жизнь, пешие прогулки, вечера с книгой и чашкой чая, наблюдения за сменой времен года в ботаническом саду.

– Ничего, если я кое-что скажу? – поинтересовалась Анита.

– Само собой.

– Я считаю, что одна ночь вместе – в самый раз.

– Согласен.

– Я теперь одна, пользуюсь полной свободой, о'кей? У меня нет проблем с сексом на одну ночь, хотя я мать подростка.

– Моя мама тоже так говорила, – ответил Рио.

– Что ты хочешь сказать?

– Да ничего. Ну не то чтобы… Все в полном порядке. Вот это и хотел сказать.

– Я имею в виду, что нам даже не обязательно обмениваться телефонами, – пояснила Анита.

– Еще вчера обменялись.

– Но мы не обязаны… Ну, ты понимаешь…

– Понимаю. Не обязаны. О’кей?

Анита ушла в ванную. Когда вышла, через открытую дверь гостиной снова увидела диваны, кресла и картины, прислоненные к стене. Наверняка и Рио заметил. Вероятно, ее квартира производит впечатление, будто Анита – беспомощный человек, не приспособленный к жизни. И Анита вдруг почувствовала себя чужой в своей квартире, пока здесь находился и хозяйничал, как у себя дома, Рио. Она прокралась по комнатам, осторожно и неуверенно, как тот, кто торопится скорее уйти после неудачного свидания. Но куда же ей идти, она же здесь живет. Живет одна, и пусть так оно и остается! Но тут сидит этот мужчина, пьет кофе прямо посреди ее личного пространства. Она оделась, помыла руки и крикнула Рио:

– Тебе на работу?

– Вообще-то нет, – был ответ.

– Зачем ты тогда встал в такую рань?

– Не знаю. Настроение хорошее. Так ведь бывает?

Что теперь надо сделать или сказать? Зазвонил телефон. Звонила коллега, которая только что заступила на смену. Звонили из школы, дочка заболела и…

– Подменить тебя? – перебила Анита, вскакивая.

Она одним глотком выпила кофе, попросила Рио пропустить ее первой в душ.

Помылась с рекордной скоростью, еще влажные волосы перехватила резинкой в хвост, надела джинсы, лифчик и футболку, больше ничего и не надо – жара. Настроение вдруг улучшилось. День будет предсказуем: все однозначно, понятно и неизбежно.

– Спасибо за прекрасный вечер, – сказала она Рио на прощание. Ничего лучше ей в голову не приходило.

– Да не за что, это тебе спасибо, – ответил Рио и прибавил: – Ничего не планируем?

– Не планируем. Ты не думай, что я сбегаю, мне просто надо быстро на работу.

– Без проблем. Мне тоже уйти?

– Не торопись. Просто захлопни дверь за собой.

Она пошла пешком в клинику, тут близко, зашла по пути в булочную, она всегда сюда заходила, когда шла на раннюю смену. Продавщица выложила на витрину свежие булочки. Ну, слава богу, день начинается как обычно. В последнее время именно работа на «Скорой» стала самым предсказуемым и вменяемым явлением в ее жизни. Здесь что бы ни случилось, на все есть свои алгоритмы, правила, предписания, определенная последовательность действий, заранее просчитанная и известная. Один вызов за другим, отвез пациента в приемный покой, сдал специалистам на руки, все, свободен.

А вот и клиника «Урбан», ярко освещенная солнцем. Первые пациенты курили у главного входа под табличкой «Курить запрещено». Один в спортивном костюме, другой – в халате, купленном явно не для того, чтобы носить его на публике. Еще один таскал за собой стойку с капельницей, на этикетке значилось «Гепа-Мерц», пациент был желтый, печень не в порядке.

Анита прошла к подстанции «Скорой помощи». Пропустила вперед двух фельдшеров, которые выгружали из машины женщину с всклокоченными седыми волосами. Вслед за ними вошла в помещение подстанции, у двери ввела четырехзначный код 1516, годами не менявшийся. Анита использовала его даже для разблокировки своего мобильного телефона. 1516 – год, когда в Германии был введен закон о составе пива.

Со вздохом облегчения Анита повесила свои вещи в шкафчик, надела белый халат и оранжевые брюки, ощутила прикосновение липкой синтетики на коже. Проверила куртку: надпись «Врач «Скорой помощи» в полном порядке. И вошла в ординаторскую со старыми кремовыми диванами, с зеленым, как трава, столиком между ними, на котором всегда стоит плошка с какой-нибудь выпечкой или печеньем. Судя по запаху, администрация клиники снабжала этими кексами централизованно все отделения, вместе с медикаментами, мылом для рук, перевязочными материалами. Анита бросила на стол пакет с булочками и услышала голос Маика:

– Ага, и ты здесь?

– Да. Моринген отпросилась, я подменяю. Вот успела по дороге булочек купить. Это святое.

– Молодец! У меня как раз вот, – Маик держал в руке банку с медом, – дедушка прислал.

– Здорово! Люблю мед! – отозвалась Анита, стараясь скрыть излишний энтузиазм, в конце концов, для Маика сегодня обычный рабочий день.

– Доктор Моринген выдернула тебя из кровати? – поинтересовался Маик, разрезая булочку.

– Нет, я к тому времени уже встала.

– Ты разлюбила спать по утрам?

– Люблю по-прежнему.

– Ах да, у тебя же сын гостит. Совсем забыл.

– Вчерашний день был полон сюрпризов.

– Что случилось?

– Ничего, он ночевал у друга. Вот и все.

Маик приподнял правую бровь. И не пару миллиметров, а гораздо выше. Посторонний бы не придал значения, но Анита-то знала: Маик так поднимает бровь, когда уверен, что от него скрывают всю правду.

– Дай слово, что никому не расскажешь? – потребовала Анита.

– Даю.

– Лукас действительно ночевал у друга. А у меня ночевал кое-кто другой.

Маик перестал жевать, выпрямился и театрально распахнул глаза.

– Чему ты так удивляешься? – спросила Анита.

– Еще как удивляюсь!

– Ну, встретила старого знакомого. Пригласила домой. Что такого-то?

– Не ожидал от тебя такого, фрау доктор!

– Другие делают это постоянно. Вот ты, например.

– Именно! От меня-то чего и ждать. Но ты-то, ты всегда такая была…

– Наседка?

– Я не это хотел сказать.

– Гляди, Адриану не проболтайся.

– Мистер Экс, значит, об этом знать не должен? А почему? Вы расстались год назад, – напомнил Маик, – имеешь право.

– Не о том речь. Я вообще не хочу, чтобы обсуждали мою личную жизнь.

– Тоже мне личная жизнь. Так, секс случайный.

– Ну, не знаю, может быть, у мужчин все по-своему.

– У каких мужчин? У тех, которые гомо или которые гетеро? Не покатит. Ты так говоришь, как будто в XXI веке в мегаполисе только гомосексуалы просто занимаются сексом и расходятся.

– Ну, хорошо. Но я не желаю, чтобы половина больницы знала, как тогда про тебя, когда ты со Шмитти… Или с Тео…

– Ладно, понял, – заверил Маик, откусывая большой кусок булки.

Он и вправду был единственным коллегой Аниты, который не считал нужным скрывать свою сексуальную жизнь. Анита знала его много лет, с тех пор, как приехала в Берлин. Без малого десять лет назад Адриан и Анита переехали в Берлин из Любека, тогда еще оба молодые ассистенты. Анита тогда стала подрабатывать в медицине катастроф и в первую же свою смену познакомилась с Маиком. Маик перебрался в Берлин из Нойштрелица задолго до этого. Ему было всего двадцать четыре года, но он уже и в Берлине, и в работе «Скорой помощи» разбирался много лучше Аниты, так что она научилась у него многому в профессии и с интересом наблюдала, как он держал себя в своей личной жизни.

Как и все пожарные, Маик учился на санитара службы спасения. Пожарные редко любили этот курс, но Маик его с самого начала обожал. Ни пожарная дружба на вахте, ни ритуал совместной стряпни не привлекали его так, как дежурство на «Скорой помощи». Не каждый фельдшер так предан своему делу. Этот энтузиазм и сблизил Аниту и Маика. Аните нравился его открытый, искренний нрав, его темперамент. С таким человеком, как Маик, можно было с одинаковым успехом и тушить пожар, и веселиться на празднике, не опасаясь, что он будет молча стоять в стороне, а Адриан именно так вел себя на многих вечеринках. И после развода дружба Маика стала для Аниты особенно ценна. Тем не менее она не решалась рассказать о Рио, которого Маик немного знал. Надо подождать, как дальше дело пойдет.

– Ну, чего ты так ухмыляешься? – возмутилась Анита.

– И не думал даже. Ты решила провести с кем-то ночь, ну и порядок.

– Маик, я серьезно!

– Что серьезно? У вас с ним серьезно?

– Не то. Скажи, я покраснела?

– Фрау доктор, да ты что?

Анита, не переставая жевать, подошла к зеркалу.

– Врун!

Анита включила телевизор, и они продолжали завтракать молча, пока у Аниты не запищал пейджер. Запищал, завибрировал и, поскольку лежал на самом краю стола, свалился на пол, но Маик в последний момент его подхватил. Они откусили еще по знатному куску от своих булок и отправились спасать пациента с затрудненным дыханием в садовое товарищество «Согласие», участок 127.

– Садовая избушка. Не к добру, – заметил Маик, пока Анита пристегивалась на пассажирском сиденье.

Маик не доверял вызовам в садовые товарищества. Анита поначалу думала, что такой вызов означает примерно следующее: чистенькому аккуратному пенсионеру во время вечернего гриля стало нехорошо от не вполне свежего картофельного салата, и «Скорую помощь» он уже встречает с упакованной зубной щеткой и подготовленной карточкой медицинского страхования. Однако опыт показал, что пенсионер в случае недомогания из своего садика за городом обязательно доберется до дома в городе. Но есть еще и такие люди, у которых нет другого дома, кроме как эта лачуга на участке. Странные это люди, или, как выражается Маик, специальные.

Ехали в направлении Мерингдамм. На светофоре загорелся красный. Маик включил сирену перед перекрестком, притормозил, пропуская испуганных пешеходов, метавшихся на переходе. Какой-то папаша подхватил сына на руки и пальцем стал показывать на машину «Скорой». Все прочие зажали уши. Из кареты «Скорой помощи» кажется, что половина Берлина состоит из людей, заткнувших уши.

Маик сосредоточенно рулил в сторону Зюдкройц, Анита проигрывала в голове разные сценарии. Брать ли с собой из машины мобильный набор для трахеотомии? Нет, лучше не брать. Пострадавший, как выяснилось, страдает хронической обструктивной болезнью легких, трахеотомия тут ни при чем. Доклиническую трахеотомию вообще почти не делают. Только одному из коллег довелось однажды воспользоваться набором для трахеотомии. Анита сама только пару раз тренировалась на манекенах.

Проехали мимо ухоженной внешней ограды садоводства «Согласие». Кто-нибудь должен же выйти их встретить? Никого. С противоположной стороны подъехал автомобиль спасателей с сиреной. Обе машины остановились у въезда. Хорошо хоть стенд есть со схемой товарищества. Обе бригады вышли из машин и встали перед планом участков. Один из ассистентов ткнул пальцем в квадрат:

– Здесь!

– На противоположном конце, – объявил Маик без тени нервозности.

Анита ценила, что он никогда не ворчал, даже когда приходилось долго идти пешком и тащить на себе в тридцатиградусную жару рюкзак с необходимым оборудованием и медикаментами.

Соседи отрывались от садовой работы и с нескрываемым удивлением провожали врачей взглядом. Прошли участки 116, 117, потом почему-то 141. В боковой улице за участком 138 сразу следовал 142-й. Повернули обратно. Анита старалась не думать, как смешно выглядят две бригады «Скорой помощи» в оранжевой форме и с тяжелым оборудованием за плечами, мечущиеся по садоводству по жаре сначала туда, потом обратно. Один из помощников окликнул пожилого господина, который в шортах и расстегнутой рубашке копошился на грядке с помидорами.

– Добрый день. Не подскажете ли…

– Если вы к герру Шмидту, то вам на участок 127, вон там направо и сразу налево.

На участке 127 давно уже никакой аккуратный пенсионер не орудовал садовыми ножницами. Когда-то и здесь цвел сад и колосились грядки, но с тех пор прошли годы. Плитка на дорожке заросла мхом, у мусорного ведра стояли винные коробки. Анита открыла дверь, и в ноздри ударил густой табачный перегар, от которого, очевидно, и пожелтели обои в прихожей. На шаткой вешалке висели лососево-розовая с серым куртка и зеленая парка. Под вешалкой стояла пара стоптанных кроссовок на липучках.

Рядом – бежевый кислородный аппарат OxyCare PerfectO2, который с резким хрипением извлекал из окружающей среды кислород и перегонял его в шланг. Анита проследовала вдоль шланга. Он вывел ее через маленький коридор мимо боковой спальни в главную комнату избушки. Следуя этим недлинным путем, Анита уже составила довольно четкое представление о том, что ее ожидает: тощенький старичок на диване, огромная пепельница с окурками, блок дешевых сигарет. Сейчас жара, он, должно быть, в шортах, бледные ноги торчат из штанин. Он увидит Маика и скажет:

– Ах, доктор.

Так оно и было. Он сидел перед телевизором, шло какое-то дневное ток-шоу. Какое именно, Аниту совсем не интересовало. Телевизор работал тихо, значит, у пациента нет проблем со слухом.

Шланг оканчивался кислородной маской на носу герра Шмидта. Губы у него были сложены так, как будто он собирался свистнуть, на самом деле он так выдыхал. Аните хватило одного взгляда на него: этот человек много лет живет задыхаясь. У него в глазах – ужас, паника. Такими глазами смотрят на врача астматики или пациенты, которым внезапно не хватает воздуха. В этих глазах – отчаяние. Этот пациент – профессионал, и румянец у него на щеках – это цвет болезни, а не здоровья.

Маик поставил на пол рюкзак спасателя и первым делом открыл окно, так они поступали всегда в случаях затрудненного дыхания или удушья у пациентов. Потом выключил телевизор. Стало тихо. И в очередной раз в своей жизни Анита видела незнакомого человека, о котором рассказывало не только его тело и его болезни, но и все его жилье, вся его приватная сфера, рассказывала откровенно до интимности, к которой Анита за столько лет уже привыкла и перестала даже ее замечать.

Герр Шмидт резко втянул воздух в легкие, кислородные очки у него на носу подпрыгнули.

– Я врач «Скорой помощи». Анита Корнелиус.

– Ах, фрау доктор.

– Вы герр Шмидт?

– Да.

– Вы нас вызывали?

– Да, извините. Сейчас мне уже лучше.

– Вы дышите с трудом. Давно это у вас?

– Три года.

– А до тех пор дышали нормально?

– У меня хро…

Дальше ему не хватало воздуха.

– У вас хроническая обструктивная болезнь легких? – договорила Анита. – Эмфизема? Легкие курильщика?

Он кивнул, снова сложил губы трубочкой и стал выдыхать маленькими порциями, очень тяжело. Проблема хронического обструктивного заболевания легких: вдыхать уже тяжело, а выдыхать – отдельная проблема, воздух не желает выходить из раздувшегося легкого. Пациент с таким диагнозом каждый раз выдыхает чуть меньше, чем вдохнул, так что в легкие поступает все меньше свежего воздуха. Болезнь постоянного переизбытка воздуха в легких. Анита взглянула на пачку сигарет с надписью «Курение старит вашу кожу».

Пепельница была оловянная, огромная и полная до краев. Если выбросить наконец ее содержимое, на дне окажется, скорее всего, старинная крепость или средневековый центр какого-нибудь Гейдельберга. Журнальный столик, на котором царствовала пепельница, в середине был выложен кафелем и поднимался, если нажать на рычаг сбоку.

Рядом с пепельницей стоял флакон клея для моделирования и половинка Тауэрского моста. Кругом на всех предметах мебели были расставлены склеенные модели: Бранденбургские ворота, Вартбург, Эйфелева башня. Только на приоконном столике не было никакой модели, там лежали пачки с лекарствами и стояли семейные фотографии, каждой лет по двадцать, не меньше.

Датчик показал недостаточное насыщение крови кислородом, но для этой болезни это почти норма. Анита опустилась на колени рядом с больным:

– Герр Шмидт, я осмотрю ваши ноги.

И она стала ощупывать худые ноги больного, и вправду торчащие из коротких штанов. Когда пациент легко одет, осматривать его легче. Ноги были одинаковой толщины, вернее, одинаково тощие. Анита обнаружила две маленькие ранки – начало периферического артериального тромбоза, или эмболии, – в остальном кожа была относительно здоровой. Анита оттянула кожу между пальцами на ноге, образовалась складка, которая долго не разглаживалась. Все ясно: больному не хватает не только кислорода, у него обезвоживание.

Она приложила стетоскоп к груди пациента. Хрипы и шумы, похожие на шум моря. С таким звуком Лукас в детстве надувными нарукавниками скреб о борт резиновой лодки. Выдыхает так долго, что у Аниты у самой перехватило дыхание. И с таким шумом, как будто воздух – тяжкий груз и герр Шмидт принужден тащить его по земле. Совершенно хрестоматийные явные симптомы, как в учебнике. Сюда бы студента, ему бы сказать: «Слышите характерные экспираторные хрипы на выдохе?»

– Сколько сигарет вы выкуриваете за день?

Анита привыкла задавать подобные вопросы и получать честные ответы.

– Только одну.

– Сигарету?

– Пачку.

– После того, как вы нас вызвали, вы курили?

– Ах, фрау доктор…

О вреде курения говорить бессмысленно. Герру Шмидту об этом прекрасно известно.

– Я знаю, мне нельзя курить. Но бросить не могу.

– Наши коллеги часто к вам приезжают?

– Раньше редко. Но за это лето уже дважды. Я каждый раз боюсь, что мне конец. Но проходит. И скоро снова можно жить.

– Вас отвозили в больницу?

– Нет, – встревожился больной, – не надо мне в больницу.

Анита послушала его сердце. Герр Шмидт умолк, пока она слушала, потом снова заговорил:

– Хистерс[7] тоже курил. До ста с лишним лет курил.

Анита не стала спорить. У каждого свой пример для подражания и свои оправдания.

Маик тем временем нашел список лекарств герра Шмидта.

– Вы принимаете тиотропия бромид, правильно?

– Да, фрау доктор. И сегодня уже принял.

Анита подумала, что мало чем может помочь этому пациенту, по крайней мере, как врач. Таблетки он принимает, кислород в кровь поступает удовлетворительно, сердце бьется. Герр Шмидт был в порядке, насколько может быть в порядке пациент с его диагнозом, пациент, который толком не моется, мало пьет и плохо ест.

Анита заглянула в крошечную кухню, примыкавшую к гостиной. На столе стояла открытая банка с равиоли, из банки торчала ложка.

Если бы речь шла о чисто вымытом пациенте в чистой постели, с которым жена регулярно проводит дыхательную гимнастику, Анита оставила бы герра Шмидта дома, все равно коллеги в клинике мало что могут для него сделать. Но с точки зрения социальной помощи – очень даже могут. Для человека, который в целом пребывает в таком жалком состоянии, великой помощью были бы даже два дня в больнице среди заботливого персонала. Ему сделают внутривенные вливания от обезвоживания, залечат раны на ногах, будут регулярно кормить и так же регулярно мыть. Такой уход, конечно, слишком мимолетен, и получить его можно только в отделении интенсивной терапии, но состояние герра Шмидта как раз подходит для отделения интенсивной терапии. Его бы приняли без колебаний. Вот ведь дилемма: ему необходима помощь, но его нельзя назвать тяжелобольным. Анита уже видела перед собой чиновницу из кассы медицинского страхования. Дама отставит в сторону чашу с кофе, не примет счет от клиники к оплате и потребует у лечащего врача обоснования и объяснений, что такого особенного вдруг стряслось с хронически больным герром Шмидтом, что его необходимо было помещать в стационар.

С такими пациентами всегда тяжело, и с годами все тяжелее. Но Анита была бы не Анита, если бы не пошла до конца: она диагностирует обострение и уговорит сделать то же своего бывшего мужа, который на этой неделе как раз дежурит в интенсивной. Самое трудное – уговорить герра Шмидта.

– Герр Шмидт, мы отвезем вас в больницу, там удостоверятся, что приступ удушья не повторится.

– В больницу? – изумился больной. – Но мне намного лучше.

– Одно другому не мешает.

– Я хочу остаться дома.

– В больнице выспитесь, отдохнете, – уговаривала Анита, как будто перед ней был надорвавшийся на работе менеджер, – коллеги смогут вам помочь.

– Никто мне не поможет.

– О вас позаботятся, через пару дней будете как новенький. Сами увидите.

– Нет. – И он потянулся за сигаретой.

– В больнице курить нельзя. Невыкуренные сигареты вы потом сосчитаете и докурите после выписки, – наступала Анита.

Молчание. Оба ассистента «Скорой помощи» уже поняли, в чем дело. Они переминались с ноги на ногу с выражением: «Уговаривай быстрее, а! Или брось его совсем».

– Вам виднее, фрау доктор, – произнес больной.

– Подготовьте герра Шмидта к перевозке, – скомандовала Анита.

Один из спасателей вышел, чтобы поближе подогнать машину. Маик собирал сумку для пациента, искал паспорт и карточку медицинского страхования. Анита заполняла протокол: показатели уровня кислорода и прочие показатели она написала хуже, чем были на самом деле, так что герр Шмидт с каждой строчкой становился болен все тяжелее.

Через открытое окно слышался далекий шум вокзала Зюдкройц и пение птиц, идиллия, да и только. На ее фоне даже хрипение герра Шмидта казалось почти гармоничным звуком.

Анита села в машину к спасателям, и пациента повезли в клинику «Урбан». Маик ехал следом на их автомобиле, в котором для пациента места не было. Анита позвонила бывшему мужу. После двух гудков в трубке услышала голос, который за много лет стал родным, но теперь с каждой неделей становился все более чужим.

– Паульсен.

Анита мгновение колебалась. Почему он представляется по фамилии? Он же видит, что это она звонит.

– Адриан, это я.

– Да. Привет.

– Есть одна минута? Я по работе. У вас в интенсивной есть свободное место?

– Целых три.

– Хорошо. Тогда сейчас привезем вам ГОМЕРа.

– Сюда?

– Ну да. Звоню тебя предупредить.

– А в другое место нельзя? Работы невпроворот.

– Его надо срочно.

– А почему ты вообще сегодня работаешь?

– У Моринген ребенок заболел, я заменяю.

– А где Лукас?

– Ночевал у Маттеуса. Хайди не говорила?

Анита покосилась на герра Шмидта, он, очевидно, не слушал.

– А, ну да. Забыл. Ладно, везите сюда. Разберемся.

– До скорого.

Анита не ожидала, что Адриан будет колебаться. Годами само собой разумелось: есть ГОМЕР, и это их общее дело. Анита радовалась всякий раз, когда они вместе снова играли в эту игру.

Когда-то она впервые услышала это название. В первый год после университета, еще в Любеке, Адриан как-то вернулся с работы в университетской клинике и рассказывал, как его коллеги в больнице называют хронических больных, да и любых пациентов, с которыми одна возня, а толку никакого: GOMER, это значит Get-Out-Of-My Emergency-Room[8].

Адриан тогда так веселился, так смеялся и был счастлив и увлечен, как мальчик. Ей тогда тоже стало весело. Так они и сидели вдвоем на кухне общежития с бутылкой пива в руке и хохотали над этим словом до слез, в эйфории от того, что теперь выражаются как настоящие врачи.

Немного позже Анита прочла книгу, из которой пошло это выражение, – «Божий дом»[9] – переживания одного молодого врача в американской клинике. Аниту тогда разозлил циничный тон книги, и с тех пор она сочувствовала таким ГОМЕРам. Адриан, очевидно, также испытывал к ним чувство сострадания. И с тех пор как они с Анитой были приняты интерном и анестезиологом в интенсивную терапию клиники «Урбан», то и дело опекали какого-нибудь ГОМЕРа, о котором в обычной палате не позаботились бы должным образом. Это стало для них своего рода хобби, так иные супружеские пары разводят розы или мастерят и развешивают скворечники – общая романтическая забота.

Герр Шмидт сидел в перевозочном кресле, поправлял время от времени на носу кислородные очки и молчал. В туннеле под Тиргартеном Анита одернула края служебной куртки, чтобы та немного женственнее сидела на талии, большей элегантности от этой униформы ждать не приходится. Когда герр Шмидт прикрыл глаза, она быстро достала пудреницу, помаду и тушь. Она всегда их носила во внутреннем кармане, хотя и не помнила уже, когда пользовалась ими в последний раз, но ей было как-то спокойнее, если это дамское хозяйство сопровождало ее на очередной вызов. Накрасить губы она так и не решилась, в машине слишком трясло. Вместо этого она поправила темно-пшеничные волосы, сфотографировала саму себя на мобильный и посмотрела снимок. Волосы лежали удивительно красиво, хотя утром она вылетела сразу после душа, почти не причесываясь.

Один из ассистентов постучал в стекло между кабиной и салоном:

– Приехали!

И Анита почувствовала толчок: машина подъехала к приемному покою.

Ассистент на пассажирском сиденье вышел. Герр Шмидт посмотрел на Аниту. Он надел сверху еще жилетку, видимо, так ему казалось, что он лучше одет. Она положила ему руку на колено:

– Я знаю здесь доктора Паульсена, он очень… он о вас позаботится.

Она отстегнула ремень безопасности и улыбнулась, на случай если Адриан выйдет навстречу. Но у входа были только рабочие – ставили новый забор. В клинике «Урбан» все время что-то строят, ремонтируют одно отделение за другим, вот и сюда добрались.

Вот они уже и в приемном покое. Герра Шмидта принимала сосредоточенная доктор-ассистентка. Анита доложила: пациент мужчина, 78 лет, с тяжелым обострением хронической эмфиземы, страдает внезапными удушьями, хотя в данный момент кажется, что дышит нормально. Ассистентка была очень молода, но у Аниты было чувство, что девушка просекла ее уловку. Наконец из дверей лифта показался бывший муж и подошел своей обычной торопливой, но расслабленной походкой. Анита не знала, как ей следует его приветствовать. Встреть она его на улице, подхватила бы под руку или обняла, но в клинике они никогда так не делали. Она протянула ему руку, даже не снимая латексной перчатки.

– Добрый день, – сказал он.

– Добрый день, – ответила она, – по телефону я все рассказала. Это герр Шмидт, 78 лет, обострение хронической эмфиземы легких.

– Хорошо. Я его забираю.

– Вот протокол.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – отозвалась Анита, едва не добавив «герр коллега», но это слишком уж как в романе, не перестараться бы в присутствии ассистентки. Анита и ее бывший вместе помогли пациенту пересесть из транспортировочного кресла в другое, на колесах, не задев даже его кислородный шланг. Давно уже Анита не видела Адриана так близко. Она заглянула ему в глаза и подумала о том восторге, с которым Адриан начинал в любекской больнице. Куда что девается: теперь он выглядел только уставшим. Она положила герру Шмидту на колени его сумку, что собрал Маик, и сказала:

– До свидания. Поправляйтесь.

– Спасибо, фрау доктор.

– Позаботься о нем. – Анита осторожно улыбнулась Адриану, как только ассистентка вышла.

– Естественно, – отозвался Адриан, и Анита почувствовала, что они еще на один шаг отдалились друг от друга.

Он ей не улыбнулся, посмотрел устало и равнодушно, и этот взгляд ей напомнил, почему она много лет любила его и почему больше не любит.

– Как вообще дела? – поинтересовалась она.

– Нормально. Устал. Как сама?

И почему-то посмотрел на свой телефон.

– Как всегда. Обживаю новую квартиру. Самой нравится.

Не рассказать ли о Рио? Нет, не время. Да и некогда. К тому же с Рио все еще совсем неопределенно. Адриан явно торопился. А кто в этой больнице не торопится? Главное, герр Шмидт в добрых руках. Ее план сработал.

Адриан попрощался и увез пациента к лифтам. Анита поглядела им вслед, пошла в машину и с удовлетворением опустилась на пассажирское сиденье. Поехали.

– Адриану совсем неохота возиться с герром Шмидтом, – заметил Маик.

– Ты так думаешь?

– Думаю, вам больше не стоит играть в эти игры, раз уж вы теперь не вместе.

– Почему?

– Потому что как раньше уже не будет. У меня тоже так было, когда мы с Тео разошлись. Один другому слишком напоминает о том, что у них было.

– Значит, мы больше не должны помогать таким, как герр Шмидт?

– Всем не поможешь.

– Я не пытаюсь помочь всем. Только иногда кому-нибудь. Мы же добрые, ты же знаешь. – Анита пнула коллегу в бок.

– Добрые, но не психи.

– У нас зеленый.

День пролетел быстро. Один вызов следовал за другим. Только к семи вечера немного улеглось, и Анита вышла на воздух. В ординаторской нечем было дышать. К счастью, приемный покой и подстанция «Скорой помощи» в «Урбане» выходят прямо на канал, и рядом с выходом стоят лавочки, откуда можно смотреть на воду и лебедей. Анита любила тут посидеть, особенно в начале вечера.

Конец лета. Листья на деревьях темнеют и сморщиваются по краям. И этот удивительный размытый вечерний свет, от которого весь город на полчаса погружается в синеву, пока еще дети играют на площадках, – и это напоминает, что лето скоро пройдет, хотя на газонах еще загорают.

Может быть, сегодня последний жаркий вечер в этом году. И очевидно, так подумала не одна Анита. На канале, да и во всем городе, кипела жизнь, как это и бывает в последние теплые вечера. Всем разом приспичило выйти на улицу: бегунам, большим семьям и семьям маленьким, молодым парочкам и парочкам постарше, с фотоаппаратами и одинаковыми рюкзаками. На скамейку рядом с Анитой присел пожилой пациент, и она тут же подумала о герре Шмидте, который теперь с его хрипами окружен заботой в интенсивной терапии. И от этой мысли мир превращался для Аниты, пусть хоть на минуту, в утопию, где для каждого найдется место и будут решены все проблемы.

Так Анита себе это представляла, когда почти двадцать лет назад покинула родительский дом, чтобы стать врачом. Она родом из маленького городка на юге Германии, где ее отец работал аудитором, скупил половину недвижимости в городе и передал ее в управление ее матери. Где именно на юге Германии находится этот городок, не имеет значения. Анита по своей воле уехала учиться на север, в Любек. И этим все сказано. Она бы и еще севернее уехала, хоть на сам Хельголанд, будь там университет.

Первые два года в университете были как своего рода свободное падение. Студенчество, вечеринки, пиво рекой, наслаждение одиночеством, тоска по дому. Завязались отношения с одним студентом с факультета технологий защиты окружающей среды, он занимался акустикой слуховых аппаратов. Были и другие знакомства в пивных и кафе, где о профессии вообще речь не заходила. Была и одержимость жить так, как никто в родном городе от нее не ожидал. К экзаменам начала готовиться, когда уже было вообще-то поздно, учила ночи напролет, спала днем часа по два, не выходила даже в магазин и питалась на бегу в гриль-забегаловке рядом с университетской клиникой, одном из немногих тогда в Любеке круглосуточных заведений. Тогда эта учебная лихорадка так захватила Аниту, что она каждую минуту думала о чем-то медицинском: энзимы, ферменты, активные вещества, нервы и мускулы обволакивали ее, как кокон. Вечером перед первым экзаменом она накинула куртку и вышла в кафе захватить домой гамбургер и, ожидая заказа, гладила свою руку и перечисляла названия костей запястья, тихо, как ей казалось, но, видимо, достаточно громко, потому что к ней присоединился мужчина в голубой операционной форме, поедавший за соседним столиком половинку цыпленка с зеленым салатом.

– Сначала идет ладьевидная кость, потом полулунная.

– Я так и сказала, – обиделась Анита.

– Нет, ты их перепутала.

– Правда?

– Ты сначала назвала Os lunatum, а потом Os scaphoideum. А они идут наоборот. Подсказку знаешь?

– Some lovers try positions that they cannot handle[10], – отвечала Анита.

– Именно. Значит, сначала scaphoideum, то есть some, потом lunatum, то есть lovers.

– Я лучше съем гамбургер здесь, – поменяла Анита свой заказ.

В тот вечер она больше не стала ничего учить и на другой день сдала экзамен с весьма достойной оценкой.

С Адрианом у Аниты все вышло так, как и у других студентов-медиков. После нескольких неудачных отношений с кем-то с других факультетов появился наконец мужчина, с которым она осталась насовсем, с единственным во всем мире. Анита становилась врачом настолько неразделимо с Адрианом, что даже трудно сказать, кем они стали раньше – влюбленными или коллегами. Она многому у него училась, он ведь был на два курса старше, проходил уже последнюю свою студенческую практику, когда они познакомились. Но потом и Анита окончила университет и начала работать, и разница сократилась, потом совсем почти исчезла, и вот когда они сровнялись как профессионалы, начались разногласия: Анита с ее энтузиазмом, подвижничеством и желанием решить все проблемы стала все чаще и больнее сталкиваться с холодной и равнодушной отстраненностью Адриана от окружающего мира. Долгое время Анита полагала, что так проявляются его самодостаточность и замкнутость, и продолжала восхищаться мужем, но Адриан все реже подавал поводы для восхищения. И всякий раз, когда муж оставался дома, а Анита одна или с ребенком ходила на родительские собрания, детские вечеринки, дни рождения, в гости к общим друзьям, ей все больше казалось, что Адриану нужна жена в первую очередь, чтобы по жизни улаживать неприятности и решать проблемы.

– Ну, доктор? О чем мечтаем? – услышала Анита голос Маика.

– Да так. Погода располагает.

– Или думаешь об этом знакомом с вечеринки? – предположил Маик. – Позвонит, не позвонит?

Анита не сразу поняла. Все эти вызовы, медицинская форма и история с герром Шмидтом – Анита совершенно забыла о событиях последней ночи и вот теперь вспомнила.

– Так трудно ответить? Все еще тоскуешь по Адриану?

– Нет. Просто по-другому себе это представляла.

– И как же?

– Не так внезапно. Я думала, зарегистрируюсь на сайте знакомств, с кем-нибудь начну переписываться, встречусь с ним, посидим, поговорим, подумаем. А в прошлую ночь случилось все и сразу.

– Встретились, поговорили и спарились?

– Да ну тебя!

– Сколько ты выпила?

– Два бокала вина.

– Это ни о чем. Неужели ночью было так противно?

– Нет! Вовсе нет! – возразила Анита и сама удивилась собственной уверенности.

Маик с его прямотой заставил ее подумать о прошлой ночи. Удивительно, прикосновения рук Рио были приятны и вызывали доверие, и ей нравилось проводить рукой по его тугим кудрям. Смущала только внезапность.

– Ну, ладно, меняем тему, – предложил Маик и показал толстую белую папку, – вот, прислали.

– Это документы для твоего повышения квалификации?

– Они самые. Скоро сможешь считать меня начальником службы спасения.

– Круто.

– Надо же как-то развиваться по жизни.

– Тебе выдадут такой… как его называют?

– Светоотражающий спецжилет, – напомнил Маик.

– Точно.

– Шути, шути.

– И не думала я шутить.

– Знаешь, сколько придется пахать.

– Извини, – попросила Анита, – я только очень надеюсь, что ты меня не бросишь и, даже когда станешь начальником, будешь возить меня на вызовы.

– Посмотрим, доктор, поглядим.

Запищал пейджер. Маик и Анита встали и пошли к машине. Поехали.

– Господи, скорее бы уже выходной, – заявил Маик.

Судя по всему, они оба надеялись, что этот вызов достанется уже коллегам следующей смены.

– Я после вызова пойду пиво пить. Ты как? – спросил Маик.

– Я с тобой, – отвечала Анита, читая сообщение на пейджере.

Что-то они слишком размечтались о пиве и выходном, а вызов-то между тем похожий.

– Опять удушье, – сообщила Анита, когда машина повернула на Бервальдштрассе.

– Может, из-за жары, – предположил Маик, – странно, мы опять туда же едем, что ли? Так, так, так, стоп!

В этот момент и Анита обратила внимание, что они снова едут по адресу герра Шмидта.

– Быть не может, – выдохнула Анита.

Ошибка? Нет, так не бывает. Герр Шмидт выписался из интенсивной терапии раньше срока? Почему? Она же его убедила. Не выдержал без сигарет? Не надорвались ли с ним коллеги в интенсивной?

Они снова остановились перед въездом в садоводство, карета «Скорой помощи» уже стояла у забора. Пошли к участку 127.

Подле герра Шмидта стояла дама, которая приветствовала врачей словами:

– Я соседка. Это я звонила.

Хозяин молчал.

– Вы опять дома, – спросила Анита, стараясь не сильно возмущаться.

– У меня ничего нет. Они говорят.

– Давайте по порядку. Расскажите все как было. Мы не торопимся.

– У меня нет обострения.

– И они вас выписали?

– Они не могут для меня ничего сделать.

– Кто именно вам это сказал?

– Врач.

– Какой именно?

– Тот самый, которого вы… – он задержал дыхание, как будто размышляя, как бы получше выразиться, поглядел на соседку, на Маика, – которого вы хорошо знаете.

– Доктор Паульсен?

– Откуда ему знать? – вмешалась соседка. – Его привезли на машине «Скорой помощи», я удивилась, зашла посмотреть, нашла его вот в таком состоянии.

– Я не хотел вас снова вызывать.

– Я же не могла вас бросить одного в таком состоянии, – возмутилась соседка.

Анита взглянула на Маика. Просто выписали, и все.

– Хотя бы социальный работник к вам приходит?

– Никто к нему не приходит, – сообщила соседка.

– Я справляюсь, – прохрипел больной.

– Мы отвезем вас в другую больницу, – объявила Анита.

– Не надо. У меня все как всегда.

– На этот раз получится, – настаивала Анита, – вообще-то всегда получается. Просто в «Урбане» интенсивная терапия, видимо, переполнена.

Хотя Анита знала, что это не так.

– Я останусь дома.

– Он совсем бледный, – заметила соседка.

– Я всегда такой.

– На этот раз получится. Я вам обещаю, – заявила Анита, не обращая внимания на взгляд Маика.

– Я приму мой тиотропиум…

– Но вы же должны что-нибудь сделать! – опять встряла соседка.

Ох, сказала бы Анита этой соседке, как она была бы рада поместить больного в интенсивную терапию! Но вместо этого Анита произнесла дежурную фразу:

– Против воли герра Шмидта мы ничего не можем сделать.

– Мне уже лучше, – подтвердил пациент и в доказательство своих слов, не отсоединяясь от кислородного аппарата, встал и прошествовал к полке за новой пачкой сигарет.

– Но вы же отключаете аппарат, когда курите, – заметила Анита.

– Всегда. Фрау доктор, я справлюсь. Уже много лет справляюсь. Простите за все эти хлопоты, – отвечал пациент.

Анита поймала нетерпеливый взгляд Маика. Все, решено. Больной, учащенно дыша, подписал отказ от госпитализации. Соседка успокоилась.

– Но если станет хуже, вызывайте нас снова, хорошо? – попросила Анита и кивнула ассистентам из службы спасения: могут быть свободны.

В сумерках возвращались через Кройцберг. Начало девятого. Надо добраться на подстанцию, сдать смену. И все, выходной. Маик стал ритмично нетерпеливо барабанить по рулю, как будто наигрывал мелодию.

– Кружку холодного «Йефера»[11], – объявил он.

Анита не отвечала. Обычно она так же быстро и просто, как Маик, забывала все, что произошло за смену, но только не сегодня. Воодушевление, которое сопровождало ее весь день после того, как ей удалось поместить герра Шмидта в клинику, сдулось, как сдувается резиновый батут в конце народных гуляний.

Еще и протокол осмотра надо написать. Она взяла планшет с формулярами, вписала номер вызова, имя и адрес герра Шмидта, в пункте «неврология» прочерк, напротив шкалы комы Глазго – прочерк, диагноз – эмфизема легких – крестик.

– Ты решила заколоть этот планшет шариковой ручкой? – спросил Маик.

– Иначе нижние копии никто не прочтет, – ответила Анита.

– Ты расстроена. Из-за Адриана, да? – поинтересовался Маик на следующем красном.

– С чего ты взял?

– Ох, Анита, – вздохнул Маик, – знаю я тебя, ты всегда печешься о таких людях.

– Опека тут ни при чем. Это было чисто профессиональное решение. Пару дней в интенсивной облегчили бы ему жизнь на год вперед.

– Кто его знает, может, этот Шмидт сам виноват: захотел домой к своим сигаретам и сбежал, самостоятельный не в меру, и все свалил на Адриана?

– Ты думаешь, герр Шмидт врет?

– А с каких пор все наши пациенты говорят только правду?

– Ладно, не будем портить вечер, завтра выходной.

– Да что такого особенного стряслось-то?

Анита засопела и продолжала писать протокол. На это раз спокойнее.

По окончании смены Анита и Маик вышли из здания подстанции. Маик собрался уже было отправиться в Мерингдамм в запланированную пивную, но Анита спросила:

– Слушай, ты извини, ты не обидишься, если я сегодня с тобой не пойду?

– Да выпить-то я и один могу. А почему ты не идешь? Неохота?

– Вообще-то, и я бы выпила. Но надо еще кое-что уладить, – ответила Анита.

Есть одна мысль. Идея. Точно, надо пойти, надо выяснить. Хотя никто там не ждет и рад не будет. Плевать, надо идти! Надо это сделать! Она желает знать правду! Повинуясь порыву, Анита пошла медленно и нерешительно в сторону Диффенбахштрассе, где раньше располагалось психиатрическое отделение клиники «Урбан», а несколько лет назад его перестроили в жилой квартал для статусных медиков. Для таких людей, как Хайди и Адриан.

Анита только дважды коротко заходила к Лукасу, Хайди и Адриану в их новую квартиру. Удивительно, но ей приходилось уже делать над собой усилие, чтобы по дороге на работу обойти это место стороной. Она изо всех сил избегала этого обновленного кирпичного, только что отпескоструенного фасада, этой двери с табличкой «Келер/Паульсен», хотя рука сама как будто тянулась к звонку. И вот теперь Анита стояла в темноте перед этой дверью и глядела прямо в видеокамеру домофона.

Секунда собраться с духом. И она нажала на звонок. Из домофона раздался изумленный голос:

– Мама?

Анита посмотрела в темную камеру. Черт ее разберет, работает она или нет, хоть бы где огонек горел.

– Войти можно?

Дверь зажужжала. Анита поднялась на второй этаж, в новый дом своего сына.

Как врач «Скорой помощи» Анита привыкла начинать анамнез с состояния жилища больного. Обитатели опрятных квартир склонны аккуратно регулярно принимать лекарства и посещать врача. Это как экспресс-анализ на токсины, аллергены или гормоны – сразу многое узнаешь о пациенте. С годами Анита и в личной жизни научилась проводить такие «экспресс-анализы». Библиотекарю, который не понимает, к какому разделу отнести новую книгу, начинает нервничать, необходимо четкое понимание вещей.

В квартире Хайди сразу складывалось впечатление, что хозяин этого жилища – человек с изысканным вкусом и чувством стиля. Чего стоил один только ценнейший паркет без единой царапины. В коридоре с головокружительно высокими потолками висели подписанные черно-белые фотографии из деревенской жизни пятидесятых годов. В гостиной царила невероятная комбинация из диванов, а на стильных стеллажах стояли несколько раритетных стильных сувениров. В потолки из гипсокартона вделаны галогеновые светильники, в их холодном прямом свете квартира превращается почти в театр со своей драматургией. По левую руку, рядом с балконной дверью, лестница на галерею, где стояла абстрактная скульптура. Справа от балконной двери в нише кресло с видом в сад, через подлокотник переброшен плед, рядом – столик с кофейником и двумя зачитанными журналами. В углу Анита обнаружила любимый постер Адриана в рамке – с Майлсом Девисом. Раньше этот плакат висел у них в гостиной. В этом доме постер Девиса – единственный признак того, что Адриан переехал сюда жить год назад. Практичный минимализм вместе с тщательно продуманным и оборудованным уютом напоминали ВИП-зал в аэропорту.

– У нас сегодня на ужин сальтимбокка, – объявил Лукас, – я не знал, что тебя пригласили. Мы уже едим.

Анита последовала за сыном через новую гостиную в кухню от «Бультхауп», сверкающую благородной сталью. Здесь за большим обеденным столом с невероятно тонкой столешницей из стали на стульях от «Бройер» со свободно подвешенными сиденьями ужинало семейство. На заднем плане тихонько журчал домашний фонтан.

На столе в большом блюде, прикрытом чем-то зеленым, возлежали плоские куски мяса, подле стояла плошка с картофелем, по цвету посуда и еда идеально подходили друг к другу. Хайди встала, увидев Аниту, приняла позу педагога по хореографии, явив в полном блеске свое платье и тонкую талию, небрежно бросила матерчатую салфетку на стол и обняла гостью так порывисто, что Анита даже не успела посмотреть на нее.

– Какой приятный сюрприз, – пропела хозяйка, воздушно целуя Аниту в обе щеки, даже не касаясь их губами, зато Анита ощутила прикосновение холодных жемчужных серег хозяйки.

Хайди выпрямилась, улыбнулась, блеснула белыми зубами и заправила прядь волос за ухо. Анита в очередной раз обратила внимание, как хорошо она выглядит. Платье с белыми и синими крапинами по зеленому фону подчеркивало ее фигуру и само по себе бросалось в глаза. На первый взгляд девчонка, на второй – очень утонченная девчонка.

– Будешь с нами ужинать? Адриан готовил. Получилось превосходно.

Адриан только сейчас поднял глаза от тарелки. Анита знала: бывший муж ненавидит спонтанные визиты. Во время их совместной жизни доходило до того, что Адриан не открывал дверь тем, кто приходил без предупреждения.

– Ну да, ты же знаешь мои стандарты, – произнес Адриан.

– Шалфей свежайший, – проворковала Хайди.

– Не знала, что вы ужинаете, не хотела мешать.

– Ерунда! Давай с нами.

– Надо было позвонить…

– Да брось ты. Садись уже, – велела Хайди.

Анита поглядела на Адриана и Лукаса в надежде увидеть хоть малейший знак одобрения, но оба молча продолжали есть. Хайди между тем скрылась в глубинах кухни и явилась с прибором и салфеткой для Аниты, разложила все это перед гостьей на сверкающей стали, и Анита, как магнитом притянутая, села за стол.

– Вообще-то я уже ела, – прошелестела Анита.

– Кусочек, – уговаривала Хайди, накладывая Аните порцию, – ты же с дежурства. Эти длинные смены ваши – это бесчеловечно!

– Мы не каждую минуту заняты, есть время и отдохнуть, – возразила Анита.

– Все равно, вы – герои, – настаивала Хайди, – пашете как волы. И еще эта тяжелая публика. И никакого признания!

– Я правда на минутку… – начала было опять Анита, но Хайди довольно шумно плеснула ей в стакан воды из графина.

– Или налить чего-нибудь другого?

– Вода в самый раз, спасибо.

Анита не ела ничего с обеда, но теперь кусок в горло не лез. С этим блюдом слишком много связано воспоминаний. В последние годы вместе они часто его готовили и ели все втроем.

– Красиво у вас тут.

– Ничего особенного, – отвечала Хайди, указывая на стулья от Марселя Бройера, каждый из которых стоил почти тысячу евро, – простенько, но со вкусом, мы так решили. Надо мне к тебе наведаться.

– Обязательно, – подтвердила Анита, едва скрывая удивление.

– Мы сегодня на рисовании чертили архитектурные планы, – сообщил Лукас, – для настоящих домов. С окнами, жизнеобеспечением и в масштабе.

– Здорово. Справились?

– Вроде да. Расчеты сложные. Надо было масштаб рассчитать и начертить дом 1:1000 или 1:2500.

– Тут из-за одной ошибки все пойдет криво.

– Вот в том-то и дело.

– И ты справился? – уточнила Хайди.

– Да.

– Супер! – Анита похлопала сына по плечу, может быть, слишком крепко.

– Ай! – засмеялся Лукас, быстро дожевав свой кусок. – Я пошел, мне еще надо написать страницу о дневных хищных птицах.

– А, твои любимые. Это ты одной левой, – подбодрила Анита.

– Я взял биологию как предмет по выбору. Ты знала, что совы могут с места полететь назад? У них есть такой коготь на лапах, такой специально изогнутый, практично.

– Неплохо, – подал голос Адриан, до того настолько поглощенный едой, что, казалось, и не слушал вовсе.

– Я не знала, – призналась Анита, и на мгновение ей показалось, что это опять один из сотен семейных разговоров за обеденным столом в последние годы.

Тут встряла Хайди:

– А что с алгеброй?

– Я пока делаю биологию.

– Сделай сначала алгебру, это важнее. Биология подождет, фанат хищных птичек. – И Хайди погладила Лукаса по голове, вернее, по бейсболке, которую он не снимал во время еды.