Читать книгу Ускользающая темнота - Ксения Баженова - Страница 4

Москва. 1940 год

Долго никто не решался сообщить девочке страшную весть, а она, привыкшая, что мамы не бывает дома неделями, ни о чем не спрашивала. Но в один из дней Зоя проснулась, подошла к окну и увидела, что весь двор покрыт первым белым снегом. Она рванула в гостиную. Папа с няней сидели за круглым столом и пили чай. Зоя подлетела к ним, поцеловала няню в щеку, запрыгнула к отцу на колени: «Папочка, ты видел, там уже снег. Значит, скоро Новый год, и елка, и Дед Мороз. Быстрей бы уже мамуля приезжала!» Няня почему-то сразу вскочила и унесла на кухню чашки с недопитым чаем. – Папочка, что Полина теперь все время плачет? А когда мамочка вернется?

Владимир Михайлович снял дочку с коленей и начал ходить по комнате, теребя галстук. Потом взял Зою на руки и поставил на подоконник, повернул ее лицом к окну и спросил:

– Взгляни на небо, оно тебе нравится?

– Очень нравится, – ответила девочка, задрав голову.

– Почему?

– Оно все время разное и красивое. То синее со звездами, то голубое с солнышком. Потом оно дает дождик, и тогда травка, и цветочки, и деревья – все пьют водичку и растут. А сегодня сыплет снежинками. А они тоже такие красивые. Мы когда пойдем с Полиной гулять, я наловлю их в рукавичку. И они сами мне на шубку налепятся.

– А как ты думаешь, небо доброе?

– Конечно, папочка. В одной сказке написано, что там живут добрые ангелы.

– Ты бы хотела там побывать? Увидеть этих ангелов?

– Очень, очень.

– А что бы ты сказала, если бы узнала, что они все заболели и позвали нашу маму их лечить?

– Я бы расстроилась, потому что они если кого-нибудь зовут, то это навсегда.

– Но там ведь хорошо?

– Но ведь тогда я ее больше не увижу, – тихо сказала Зоя. И с надеждой спросила: – Папа! Ведь это сказка?

– Мама будет приходить к тебе во снах, – ответил отец.

– Ну, папочка, что ты говоришь? Они ведь ее забрали не насовсем.

Но отец ничего не ответил, и маленькая Зоя все поняла. Целый день девочка проплакала в обнимку с маминой подушкой и ничего не ела. К вечеру у нее поднялась температура, и она слегла.

Счет времени был потерян. В пылающих тонах шла кругом ее комната. Дни и ночи сбились, затерялись в складках тяжелого одеяла, втекли в наволочки подушек, наполнили их булыжниками. Черные мушки сновали в воздухе, и Зоя знала, что это больные ангелы, которых полетела лечить мама. Ей было приятно думать, что и она одна из них, она ждала маму, зная, что та ее вылечит. Ангелы вязали огромными, как бревна, спицами, натужно придвигали гигантский стол, на стуле сидела кукла размером с огромного мужика, что продавал мясо в их магазине. И этой куклой была мама. Иногда она протягивала ложку и вливала что-то в Зоин потрескавшийся рот, иногда лица няни и отца плавали над Зоей в белесых высях потолка, и она не помнила их, только где-то глубоко в памяти выплывало узнавание. Кто это? Няня? Папа? Нет! Это тоже больные ангелы. И мы все мертвые. Только мама – эта кукла на стуле – живая. И Зоя знала: это единственное, что удерживает ее сознание. Если бы не эта кукла, она освободилась бы от тяжелой ваты удушья и полетела бы, как эти мушки, эти больные ангелы. И мама-кукла ее лечила, протягивая попеременно то горькое, то горячее, то сладкое, то холодное, вытирала ее крошечный лобик, брала на руки маленькую куколку Зою. И девочка знала, что она больной ангел и мама не уйдет, пока ее не вылечит.

* * *

Первое, что Зоя увидела при пробуждении, была спящая в придвинутом к кровати кресле няня с вязанием на коленях. Зоя улыбнулась и решила устроиться поуютнее, чтобы снова заснуть. Стала взбивать подушку, но тут взгляд ее упал на маленький, стоящий рядом столик. От неожиданности она даже вскрикнула. Среди пузырьков с лекарствами, каких-то бумажек и стаканов сидела кукла, замечательная кукла с такими же, как у мамы, длинными каштановыми косами, перекинутыми на грудь, и в мамином любимом летнем сарафане с пышной юбкой почти до щиколоток и красными крупными розами, только во сто раз уменьшенном. Девочка как завороженная потянулась к ней, но тут проснулась разбуженная Полина, забегала, закудахтала, стала укладывать ее обратно. Зоя, которой няня напомнила мечущуюся курицу, засмеялась.

– Ой, батюшки-светы, смеется, смеется. Зоюшка, радость-то какая, проснулась, ложись, тебе нельзя, вот лекарство, – запричитала «курица» и улыбалась, и плакала одновременно. – А Владимир Михалыч в больнице! Не знает пока. Бульончика пойду погрею, ягодка ты наша, слава тебе господи, оклемалась. Смотри, не подымайся, совсем слабая еще. – И, не прекращая тараторить, нянька вышла из комнаты.

Зоя замерла и боялась посмотреть на тумбочку. Может, ей показалось, и чудесной куклы, похожей на маму, там не было. Немного потерзавшись своими детскими сомнениями, она решила, что нужно всего лишь повернуть голову... Кукла была на месте, и Зоя аккуратно взяла ее, села сама среди мягких подушек и посадила красавицу перед собой.

– Тебя, наверное, зовут Надя? У тебя такие же волосы, как у мамы, и такое же платье.

Цветы на платье были очень аккуратно выведены краской, черные туфельки на маленьких ножках идеально сшиты из маленьких кусочков кожи.

– Откуда ты появилась? – Надя молчала и только внимательно смотрела на девочку красивыми карими глазами, нарисованными искусным художником. Такими же большими и темными, как у мамы. Зоя вспомнила последний разговор с папой. И почувствовала, что все правда, что мама больше не вернется и надо с этим смириться. Стало грустно, хотелось плакать, и силы, только вернувшиеся, казалось, покинули ее. Она прижала к груди куклу и со вздохом легла.

* * *

– Зоинька, ну чудо, просто чудо. Вот, супчика тебе, курочки. Будем здоровьице обратно набирать. – Няня, толкнув боком дверь, вошла с подносом и поставила его на стол. Вкусно запахло едой. Пар клубился от большой фарфоровой чашки, в бульоне плавали две большие половинки яйца. На тарелочке рядом лежали аппетитные кусочки мяса. – Давай, давай, моя хорошая, покушаем немножко. Вот так, под спинку подушечку, чтоб было удобненько. – Устроив Зою, няня присела рядышком и стала кормить ее с ложечки.

– Полинушка, а откуда Надя?

– Вот уже и имя придумала. Это Владимир Михалыч сделал.

– Папа?! Сам?

– Да, вот взял сам и смастерил. Месяц уж ты у нас хвораешь. Как тогда слегла, так и все. Бредила, температурила. Иногда вроде как шла на поправку, а потом раз – и снова. Я все молилась целыми днями, доктора туда-сюда ходили, все знаменитые. Отец приглашал. Только никто ничего сделать не мог. Разных лекарств напропишут – и всех делов. А ты все, золотко мое, не приходишь в себя и не приходишь, Надежду Александровну покойную зовешь, разговариваешь с ней. В общем, с ног мы сбились, только надежда одна, на милость Господа Бога нашего, осталась.

– Нянечка, а что, уже месяц прошел? А кукла-то, кукла?

– Месяц, уж больше, свет мой. Ешь давай. Молодец. Так вот, кукла. Пришел отец, вечер был, ты уж несколько дней болела, а он с чемоданчиком каким-то, и мужчина с ним интересный такой, немного как будто не в себе. Ну это мне, старой, может, так показалось. Усищи у него, как у тараканища, вверх торчат. На шее бант огромный, цветной – и желтый там, и красный – не поймешь. А костюм сиреневый такой и шуба сверху. Калоши снял, а ботинки тоже цветные. Вот потеха-то. А Владимир Михалыч и говорит: «Позвольте, Полина Сергеевна, вам представить, это известный кукольный мастер, господин Клаус Линдт. Будет меня обучать этому прекрасному искусству. Хочу сделать Зоюшке куклу, чтоб не было такой ни у кого. Подайте нам, пожалуйста, чаю в кабинет, а потом ужинать будем». И пошли. Ну, приношу я им чай. Смотрю, чемоданчик разобрали, а там материалов всяких и коробочек видимо-невидимо, и тряпки, и краски, и инструменты – всего полно. Владимир Михалыч и говорит: «Я, Полина, шкаф специальный заказал, стол, лампу. Завтра все привезут. Встреть их, будь любезна». А мне отчего ж не встретить. Потом ужин подала. Этот Клаус все по-немецки бурк-бурк. Только Владимир Михалыч понимает и беседу с ним поддерживает, а я-то ни бельмеса. И с тех пор, как придет домой, сразу в кабинет к себе, сначала с этим мастером, а потом уж один. Будто этот немец сказал, что он ему все основы показал, а теперь отец твой, Зоинька, сам все может делать, потому что вроде как у него хорошо получается. Вот вчера закончил. – Няня кивнула в сторону куклы. – Я как увидела – аж ахнула, сходство-то какое. Посадил вечером к тебе. А ты сегодня раз – и встала, ангелочек наш ненаглядный.

* * *

Сон № 1

После еды и няниных рассказов веки у Зои стали закрываться сами по себе, и она, не помня как, провалилась в здоровый, крепкий сон. Неизвестно, сколько времени прошло, но, когда она открыла глаза, в комнате было темно, и через незанавешенное окно девочка увидела, как с темно-синего неба падает крупный белый снег. Уличный фонарь тускло освещал комнату, по которой разливался отчетливый запах хвои. Зоя села на краешек постели и увидела, что в углу стоит большущая елка и макушка ее, украшенная шпилем, достает до самого потолка. Затаив дыхание, девочка медленно пошла к сказочному дереву. Раскинув пушистые лапы в стеклянных разноцветных бусах, ель тихонечко звенела, и перезвон этот, сливаясь с дурманящим запахом леса, окутывал все вокруг волшебством, как невесомым прозрачным покрывалом. Зое стало радостно и спокойно. Игрушки блестели и переливались, огромные шары, разрисованные диковинными цветами и зверями, завораживали.

– Неужели Новый год? И когда папочка успел нарядить елку, а я даже не проснулась? А ведь здесь должны лежать подарки! – Она раздвинула ветки и, к своей радости, увидев сидящую среди ваты и ярких коробок Надю, взяла ее на руки и вдруг почувствовала под белой с розами тканью ритмичные удары, будто билось человеческое сердце. Зоя ощутила легкий укол страха...

– Здравствуй, доченька, – услышала она тихий родной голос за спиной и обернулась, от неожиданности выронив куклу. На стуле у окна, не глядя на Зою, сидела мама. Лицо ее, точно сделанное из голубоватого льда, было необычайно красиво, но не живой человеческой красотой, а гладью холодного камня или стекла. Две косы покоились на груди. Белое с красными розами платье сверху покрывала широкая шаль, которую мама носила дома. Носки черных кожаных туфелек выглядывали из-под длинной юбки. – Подойди ко мне, девочка моя. Я так давно хочу тебя приласкать. Ты даже не была у меня на похоронах. Это понятно, тебя не хотели травмировать. А я так грущу по моей любимой деточке. Скажи, скучаешь ли ты без меня?

– Очень скучаю, мамочка, – всхлипнула Зоя.

– А любишь ли ты меня, как прежде?

– Конечно, люблю и всегда буду тебя любить.

– А будешь, как раньше, слушаться свою мамочку?

Для Зои все это было само собой разумеющимся: и любить, и слушаться, и она не знала, как еще ответить. Молча и утвердительно кивнула.

– Тогда подойди ко мне и принеси свою новую игрушку.

Зоя подняла Надю с пола, но с места так и не тронулась.

– Это нехорошая кукла. Она принесет несчастье. Надо уничтожить ее.

– Почему? Ее сделал папа для меня. Она так схожа с тобой, и я ее люблю!

– Я сама к тебе подойду! – Мать встала, шаль, упав на пол, обнажила язвы на руках, протянутых к Зое. – Чтобы забрать эту мерзкую куклу! Ты боишься моих рук? У куклы нет таких болячек? Зато у нее есть сердце! Его надо вырвать! Вырвать скорее, пока это не сделал кто-нибудь другой!

Она приближалась ужасно медленно, но неотвратимо. По Зоиным щекам катились слезы, в которых одновременно смешивались бессилие, ужас и любовь к маме. У нее кружилась голова и не было сил закричать и позвать на помощь. Она все крепче сжимала куклу и шептала: «Боженька, помоги мне, пожалуйста!»

Вдруг за окном словно вспыхнули сотни огоньков свечей и осветили чудесные узоры на стекле, сотканные из морозного серебра, хрустальные блики забегали по комнате, и покойница остановилась, посмотрела туда, где все сверкало и летали странные тени: «Меня зовут домой. Но я еще приду». И образ, постепенно теряя четкие очертания, превратился в легкий дымок и исчез за шторами. Наступила тишина. Крепко прижимая Надю к себе, напуганная и дрожащая Зоя некоторое время сидела под елкой, тупо смотрела в окно и потом шепотом спросила: «А где твой дом? Где он?» Она подползла к кровати и, забравшись с головой под одеяло, начала молиться, как умела, обо всех: о страшной и любимой маме, об отце, о Наде и о себе, да так и заснула.

* * *

Утро встретило ее ярким солнцем и чистым голубым небом. Она потянулась и увидела большую ель, рядом на табуретке стоял папа и прилаживал шпиль:

– Проснулся, ребенок! С добрым утром. А я вот вчера вечером принес эту красавицу, да не стал наряжать, боялся тебя разбудить. Новый год уж через несколько дней. Пора готовиться. – Он ловко соскочил с табуретки, подсел к дочке и обнял ее.

– Я смотрю, кукла тебе понравилась, раз ты с ней спишь.

– Очень, папочка. А ты сделаешь еще другую?

– Обязательно, ребенок.

Зоя ласково потерлась о папину щеку. От ночных кошмаров не осталось и следа тревожных воспоминаний.

– А мне мамочка сегодня снилась.

Владимир Михайлович ласково потрепал дочь по волосам, встал и подошел к окну:

– Чья это шаль? Мамина ведь! Как она здесь очутилась? Она же в комоде лежала. Пойду положу на место. – Папа вышел и унес с собой шаль, но своим недоуменным лицом оставил страшную догадку, что мама приходила, не снилась.

Наступал новый, 1941 год.