Читать книгу Донбасс. Это моя земля. Такое могло произойти только здесь - Ксения Казакова - Страница 13

Давным-давно, когда на месте современного промышленного города простиралась степь и первые угольные шахты кротовыми норами чернели по берегам широкой реки, поселился на окраине слободы Александровка молодой горняк по имени Степан. Никто не знал, откуда он пришел и что таилось в глубине его черных, шершавых как уголья глаз.

Степан был не по годам серьезен, молчалив и обладал поистине сверхъестественной силой. Мужики рассказывали, как однажды он поднял на плечи быка в 50 пудов и на спор пронес целую версту до самой дальней шахты. Молодого шахтера не брали ни обвалы, ни пожары, все было нипочем его ловкому обушку. Жадные до наживы хозяева всеми силами пытались переманить силача к себе, но он оставался верным своей Гурьевской шахте, будто бы не интересовали его вовсе ни деньги, ни слава.

– Заговоренный, – шептались на лавках бабы, а мужики и вовсе боялись связываться с мрачным богатырем. Лишь старая ведунья Прасковья горестно вздыхала: «Эх, видать, продал молодец душу подземному Шубину, вот и мается, бедолажный, любви-то теперь ему на этом свете не сыскать». И впрямь, в стародавние времена ходило в слободе поверье, что шахтный дух Шубин взамен неуязвимости и мощи забирает у молодых горняков способность любить. Но это было так давно, что все уже позабыли те наивные рассказы предков.

Прошла весна, и в донецкую степь пришло лето. Терпкое, тягучее, как запах полыни в раскаленном августовском воздухе.

К хозяину шахты из столицы приехала молодая синеглазая дочь Мария. Его большой красивый дом из красного кирпича будто бы ожил и посветлел, привлекая степных странников в ненастную пору. От рассвета до заката сновала на хозяйском подворье тонкая девичья фигурка. Все успевала юная Мария: обустроить ночлег для очередного неприкаянного путника, дать урок чтения соседским ребятишкам, помочь одинокой солдатке Кузьминичне натаскать воды из слободского колодца. По вечерам над притихшей степью звучал ее голосок – грустный и глубокий, словно рассказ чумака, везущего свой нехитрый скарб по бескрайнему южно-русскому простору.

Степан подолгу останавливался около хозяйского дома, замирая, вслушивался в бередящие душу строки девичьей песни.

Однажды он встретил ее у колодца и ухнул раскатисто:

– Судьба моя, дай помогу тебе ведра отнести!

Мария скользнула своей небесной бирюзой по шахтно-породным глазам Степана и молвила тихо:

– Чудной ты…

С тех пор стали они часто видеться. Вначале будто бы и не нарочно, а потом по нескольку раз в день маячила у хозяйского забора огромная фигура горняка, а светлое Марьино платье в закатные часы мелькало среди пыльных отвалов угля.

Повеселел Степан, будто оковы с него сняли, словно пробудился от долгого сна. Смеялся и шутил, подкручивая густой шахтерский ус.

Забеспокоился тучный хозяин – не такой судьбы он желал своей единственной дочери. Послал он самых верных своих прислужников шпионить за влюбленным, а в один прекрасный день отправился вместе с ними вслед за Степаном и Марией, чтобы окончательно разлучить молодых.

Погоня настигла пару около входа в шахту, где они частенько коротали такие драгоценные для себя часы, скрываясь от любопытных глаз.

Не раздумывая, Степан потащил свою невесту в глубь копанки, надеясь, что земная твердь скроет их от скорой расправы.

Всадники промчались мимо. Ночь вдовьим платком накрыла шахтный поселок. Степан и Мария уже думали выбираться из своего укрытия. Как вдруг они услышали около себя характерный звук обвала. Потом еще один, совсем близко. Степан бросился на землю, накрыв возлюбленную своим могучим телом. И как раз вовремя, третий, самый крупный, кусок упал прямо на него, лишив последних жизненных сил.

– Выбирайся отсюда, Машенька. Ползи вперед, я тут останусь. Должно, так Шубину угодно, наказывает он меня, – еле промолвил поверженный шахтер.

Впереди была сплошная темень, и девушка задрожала от страха, прижавшись к своему суженому.

Тогда Степан слабеющими пальцами разорвал рубаху и достал из широкой груди огнедышащее шахтерское сердце.

– Не бойся, душа моя, бери его и иди вперед. Мое сердце всегда с тобой.

Вспыхнули в последний раз и погасли навеки черные Степановы уголья.

Мария выбралась из шахты, неся впереди себя сердце любимого. Не желая ни с кем делить свою беду, она пошла куда глаза глядят, подальше от опостылевшей слободы.

На ночь девушка остановилась в ближайшем лесочке, не боясь уже ни человека, ни зверя.

Приснился ей Степан, счастливый и нежный, точно как на последнем их свидании.

– Машенька, – молвил он, – завтра поутру выйди из лесочка, поверни направо и там, на ближней опушке, схорони мое сердце, не таскай его за собой. Через сто лет сослужит оно людям добрую пользу. Знаю я, будет оно лежать не на земле и не на небе, а между ними, в черных шахтерских руках. Будет стоять тот шахтер на перекрестке четырех дорог, а вокруг будут ездить кони диковинные, стальные, в двести раз мощнее наших скакунов. Хорошо ему будет там, почетно. Будет мое сердце приносить счастье в любви одиноким парням и девушкам, надобно будет только три раза обойти вокруг него, думая о своем суженом. Сделай, свет мой, как я прошу, а по мне не тоскуй, не стою того. Живи, моя синеглазая, я буду отсюда на деточек твоих смотреть и радоваться. Как только радуга на небе повиснет, знай, это я тебе свой привет передаю.

Проснулась девица, вытерла слезы, увидела разноцветное коромысло над собой, и так ей светло на душе стало, что аж потеплело все внутри.

Все заветы Степана исполнила Мария, вот только замуж так и не вышла, и деточками не привел Бог обзавестись. Поселилась она на опушке того самого леса да рядом со Степановым сердцем дожила свой век. Говорили, что перед самой смертью приезжали к ней суматошные как воробьи студенты, записывали ее рассказ, улыбаясь про себя простодушности местной легенды:

– Какое сердце, какой Шубин, когда мы строим Днепрогэс, а скоро вообще на Марс полетим!

* * *

В мастерскую заглянуло холодное зимнее солнце. Оно осветило склоненную над холстом седую голову скульптора и величественного чугунного шахтера в углу. То была заготовка будущего монумента, почетного государственного заказа, который мастер называл главным делом своей жизни.

Скульптор нервничал, он чувствовал, что его творению чего-то не достает. Чего-то важного, пожалуй, самого основного элемента. Вдруг вспомнилась ему легенда, которую в детстве рассказывала бабушка, склонившись над кроватью в неярком свете ночника. Легенда о горняке-гиганте, прогневившем своей любовью самого Шубина. И про его сердце, зарытое где-то здесь, неподалеку от мастерской.