Читать книгу Никто не пострадал - Ксения Корнилова - Страница 4

Было в этом полуденном ничегонеделании что-то упоительное. Сбежав ото всех под кроны растущих на дальней поляне, почти у самого забора, дубов, Лукас лежал в тени и смотрел, как бликует солнце между листьями деревьев, щурил свои карие глаза с длиннющими черными ресницами и почти по крошкам откусывал мягкий мякиш белого хлеба, который утащил из столовой, когда мрачная тучная бабища на раздаче еды чуть-чуть зазевалась. Ему нравилось проводить время в одиночестве. Нравилось думать о том, какая она – зазаборная жизнь, и представлять, как он выйдет отсюда, и весь мир будет у его ног.

Другие мальчишки, а тем более девчонки, его не любили и побаивались. Уж слишком жесткий был у него нрав и слишком быстрые на расправу кулаки. В отличие от других «трудных детей», он не кучковался ни с кем в компании, потому что не считал, что настоящую силу возможно доказать количеством. Да и нечестно это – когда пятеро на одного. Куда круче, когда ему одному удавалось справиться с любым задирой.

Лукас Далтон с пяти лет жил в интернате для «трудных подростков». Его родители, намучившись с непослушным своенравным чадом, с радостью передали его в заботливые цепкие руки хозяина этого славящегося жестокими мерами пресечения нарушения порядка заведения на огромной территории в несколько гектаров, обнесенной высоким железным забором. Таким высоким, что нечего было и думать, чтобы перемахнуть через него и раствориться в ближайшем леске, за журчащей прямо за ограждением рекой.

Дети жили в маленьких, всего в два этажа, зданиях, раскиданных почти по всему периметру метрах в двухстах от забора. Центральная часть была отведена под игровые площадки, спортивные корты, парки и даже небольшой участок земли с аттракционами, которые запускали по выходным каждое лето, а рядом ставили киоски с разноцветной сахарной ватой и мороженым. Что еще нужно маленькому сорванцу, чтобы почувствовать себя счастливым?

Но не всем этого было достаточно. Многие дети не могли смириться с заточением и раз за разом устраивали истерики, пытались перелезть через забор, откуда их снимали зоркие охранники, наблюдающие за периметром участка по наставленным кругом камерам, и отправляли в крохотные комнатушки, где место было только для одной кровати. Даже стоять в ней было проблематично, что уж говорить о том, чтобы разложить на полу игрушки и сочинить очередную безумную историю, хоть на минуты отвлекающую от мыслей о том, что тебя бросили. Что ты никому не нужен.

Большинство все-таки были довольны. Несмотря на строгость, здесь и правда было хорошо, особенно тем, кто жестко следовал правилам и не торопился проявить свой несносный характер перед преподавателями и воспитателями.

Лукас был одним из вторых. Он жил здесь вот уже почти десять лет и успел свыкнуться с мыслью о том, что надежды вырваться отсюда до восемнадцатилетия у него не будет. Если только родители не отчалят в мир иной. Но тогда ему бы пришлось переехать в захудалый сиротский приют – никаких других родственников у него не было. Или, по крайней мере, он о них ничего не слышал. Зато прекрасно представлял себе, во что может превратиться жизнь мальчика даже в таком элитном месте, если вести себя как идиот и пытаться противостоять системе. Поэтому отстаивание позиций среди других брошенных в золотую выгребную яму детей не могло достигаться только за счет доказательств собственной силы – легко можно было угодить в тесную каморку на пару недель. Нет. Нужно было мыслить шире и дальше и применять стратегию, логику, смекалку и жестокость. Чтобы, не дай Бог, не начать переживать за того, кто вдруг случайно встанет у него на пути.

Его расчет был прост – пока он вынужденно находится здесь, нужно брать максимум возможного. Лукас слишком рано понял, что лучше всего вопросы решаются через личные связи и хорошее отношение к тебе. Так он за свои красивые карие глаза и длиннющие ресницы получал дополнительную порцию десерта от совсем старой женщины, пока она еще могла передвигаться и работала в их столовой – пекла удивительно вкусное овсяное печенье. Тягучее, мягкое внутри и хрустящее снаружи, на славу сдобренное шоколадной крошкой. За грубую лесть, которую невозможно было в их мире принять за чистую монету, он однажды – единственный из всех постояльцев интерната – был выбран на поездку в самый большой парк развлечений в их стране. Это были самые незабываемые два дня его жизни!

Да, люди вокруг могли решить все его проблемы, главное – найти к ним ключик. А что еще это может быть, как не правильная репутация? Все эти никчемные сопливые размазни когда-то выйдут, как и он, в большой мир, и вот тогда-то начнется настоящая жизнь. Настоящие приключения.

Солнце припекало так, что не спасала тень от раскинувшихся над ним листьев деревьев, и уже не было сил сопротивляться накатывающей, словно морские волны, дреме. Закрыв глаза, Лукас Далтон уснул.

Легкий ветерок трепал его кучерявые каштановые волосы, выгоревшие за последние два месяца лета и теперь отливающие рыжиной. Во сне он улыбался – ему снился большой мир. И он сам был большой. И мог принимать большие решения. Такие, что изменят не только его жизнь, но и, возможно, судьбу всего человечества.

* * *

На обед давали картофельное пюре с крохотной котлеткой и горой омерзительных разваренных овощей, названия которых он даже не знал. Лукас ковырял в тарелке, смотрел, нахмурившись, на то, как другие уплетают за обе щеки, и ждал, когда отвернется старшая воспитательница, как всегда наблюдающая за тем, как они себя ведут за столами и не кидаются ли друг в друга едой. Ее отвлекли – какая-то девчонка ни с того ни с сего вцепилась в волосы сидящей рядом подруге, и завязалась потасовка. Недолго думая, мальчик схватил недоеденную котлету с тарелки соседа по столу и запихнул целиком в рот. Он улыбался, пережевывая мягкий сочный фарш, и с любопытством смотрел, как поведет себя его жертва. Пацан был новеньким, только вчера его перевели из какого-то другого интерната, а значит, ему надо было дать понять, кто здесь хозяин.

Тот ничего не сказал. Глядя равнодушными глазами на нахала, давящегося его котлетой, он схватил тарелку и перевернул на голову обидчику. И пока тот, замерев от неожиданности, приходил в себя, мальчик спокойно взял свой поднос, отнес его в окошко, где принимали грязную посуду, и вышел из столовой, даже не обернувшись.

– Эй, ты что творишь? – Лукас догнал новенького в коридоре, схватил за руку и с силой дернул на себя. – Жить надоело?

Мальчик, лет двенадцати, смотрел, не мигая, словно хотел что-то прочитать на его лице и не мог.

– Я тебя обидел? – наконец, спросил он.

– Ты нарвался на большие неприятности, – процедил сквозь зубы Лукас и уже замахнулся было рукой, но что-то его остановило.

Новенький смотрел с любопытством, не понимая, что сейчас произойдет и чего ждать от этого задиристого мальчишки. Было в его лице что-то странное. Странное и нелепое. Ну не ведут так себя с нападающими! Можно испугаться, сжаться, убежать, принять вызов, разозлиться. Этот же рассматривал обидчика, словно экзотическую бабочку, случайно севшую на цветок прямо перед его носом.

– Ты что, ненормальный? – буркнул Лукас.

– Ага, – кивнул тот и улыбнулся.

– А что с тобой?

– Говорят, я не такой, как все. Я не умею считывать людей. У меня… что-то с мозгом. Какая-то проблема. – Увидев, как расширились глаза у собеседника, он засмеялся. Не потому, что понял, что тот его испугался. Просто мальчик стал напоминать громадную жабу с картинки в книжке со сказками, которую он читал, когда был маленький. Не хватало только раздуть шею и присесть на корточки.

Смех этого странного новичка ввел Лукаса в ступор. Отойдя от него на пару шагов, он рассматривал невиданное до этого дня существо и старался понять, как ему действовать дальше. Нельзя было допустить, чтобы надетая ему на голову миска с едой сошла этому сумасшедшему с рук, – все перестанут принимать его всерьез и придется отвоевывать с таким трудом занятые позиции заново.

– Заразный? – наконец, спросил он, все еще не приняв никакое решение.

– Нет.

– Ладно.

Ничего больше не сказав, Лукас Далтон развернулся и быстрым шагом пошел по коридору к своей комнате, которую делил с тремя другими мальчиками. Скоро все начнут выходить из столовой, и не нужно, чтобы они видели его в таком виде, да еще и рядом с этим чудаковатым малолеткой.

Уже через неделю мальчиков было не разнять. Они все свободное время проводили вместе, изучая друг друга с одинаковым интересом, – один не умел разбираться в людях, а Лукас помогал ему научиться и старался скрывать свои чувства, как это делал этот придурковатый.

В этом была какая-то сила – в их странной дружбе и в том, как они дополняли друг друга. Как будто две бурлящие в пробирках жидкости сливались вместе, чтобы получилась чистая, как родниковая вода, субстанция. Ну и что, что смертельная. Важнее для них было то, что никто никогда бы не заподозрил этого – настолько они овладели искусством прятаться за маской добродушия. Иногда безразличия. Но никогда – своей душной ненависти к этому миру, а особенно к людям.

Он называл его Фрик. Было у него другое имя, но Фрик ему подходило гораздо больше.

* * *

– Я хочу сбежать отсюда, – голос Фрика кипел от возмущения. Даже его хваленое показное равнодушие, которым он к двенадцати годам овладел в совершенстве, не помогало ему успокоиться. Здесь, на достаточном расстоянии от любопытных глаз, он позволял себе быть настоящим.

– Ты дурак, – лениво отреагировал Лукас. – Даже если ты сбежишь – тебе всего двенадцать. Куда ты пойдешь? На что будешь жить?

– Первым делом я… вернусь домой и покажу этим ублюдкам, что со мной так нельзя.

– Каким ублюдкам? – удивленно приоткрыл левый глаз мальчик.

Они лежали под раскидистыми дубами и наслаждались последними летними днями. Земля уже не прогревалась так хорошо – ночью часто шли дожди, и температура опускалась ниже некуда. Даже приходилось закрывать на ночь окна. Ветер, то налетающий, то затихающий высоко в кронах, трепал кудрявые каштановые, выцветшие на солнце волосы. В желудке переваривалась большая тарелка макарон с сыром, а значит, самое время вздремнуть.

– Папашке с мамашкой. Меня иногда захлестывает такая… ненависть, – процедил Фрик сквозь зубы. – Что я готов на все – на все – лишь бы их не было.

– Странный ты все-таки. Какое тебе дело до них? Забей.

Мальчишка зарычал, оскаливая маленькие белые зубки. И без того тонкие губы превратились в ниточки, курносый нос наморщился. Настоящий маленький звереныш. Обиженный и очень злой.

– Бесит! Я не могу забить!

– Либо найди того, кто сможет помочь, либо помоги себе сам. Все просто.

Фрик задумался. Было видно, как крутятся шестеренки у него в голове, пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль, а потом, схватив, наматывают ее на огромные жернова.

– Ты прав. Это можно исправить. Просто никто никогда этим не озадачивался. – Его светлые, почти прозрачные глаза бегали из стороны в сторону, взгляд прыгал на копошащееся в волосах лежащего напротив мальчика солнце, скатывался, как с горки, на его дрожащие ресницы, резко подскакивал до шелестящей на ветру листвы и падал с высоты на раскрытые ладони. – Я сделаю это.

С той их беседы его новый и, пожалуй, единственный друг затих. Словно обдумывал какую-то важную мысль. Смаковал ее, выжимал себе на язык, как лимонный сок, и морщился.

Лукас не обращал на это внимание. Слишком долго он вообще обходился без кого бы то ни было и сейчас не испытывал никакого дискомфорта, если приходилось одному идти в парк на аттракционы или в столовую.

Все-таки способность не привязываться к человеку была лучшим подарком эволюции.

Сегодня он один гулял по небольшому парку, уставленному аттракционами, больше подходящими для малышни. Зверушки носились по кругу, катая визжащих от удовольствия мальчиков и девочек, совсем хилый поезд не спеша пыхтел по рельсам, колесо обозрения поднимало прозрачные кабинки вверх. Лукас шел, отрывая куски голубой сахарной ваты, намотанной на длинную бумажную палочку, и оглядывался по сторонам. Было скучно. Он вспоминал тот другой, большой парк и понимал, насколько этот – всего лишь позорная пародия.

– Эй, привет!

В тени шатра стояла девчонка на пару лет старше. Еще годик – и она выйдет из этого проклятого места на свободу. Скорее всего, родители упекут ее в элитный университет, где из нее постараются «сделать человека», но вряд ли у кого-то это получится. Ее считали красивой. Все, кроме него самого. И она пользовалась своим смазливым личиком точно так же, как Лукас пользовался своей репутацией фаворита – жестокого и непримиримого, – чтобы добиваться своего. Сомнительный был путь, слишком мало морали и слишком много телодвижений. И не удивительно, что совсем скоро ей пользовались только те, кто не брезговал.

Отпрыск семьи Далтон брезговал.

– Чего тебе? – Он хотел было пройти мимо, но остановился. Достаточно скучно, чтобы не упускать возможность перекинуться парой слов.

– Ничего. Стало скучно. Тебе не скучно?

Она разговаривала односложными фразами, словно не могла уместить в свой мозг размером с грецкий орех достаточно длинные предложения.

– И что ты предлагаешь? – ухмыльнулся молодой человек, обернулся по сторонам – никто не видит? – и, отщипнув от голубого воздушного облака кусок, засунул его в рот.

– Может, развлечемся? – Она пыталась казаться сексуальной, но выходило плохо. Ну, если только кого-то возбуждают жеманные движения, слишком открытые вырезы или щенячьи глаза.

Отпрыска семьи Далтон не возбуждали.

Лукас огляделся, посмотрел на остатки сахарной ваты, облизал липкие пальцы и, схватив ими девчонку за плечо, затолкал в шатер. Здесь были навалены мягкие кресла, подушки, какие-то коробки, складные столы, табуретки, одноразовая посуда – все то, что требовалось для проведения какого-нибудь праздника, устраиваемого обычно раз в месяц, когда отмечали все дни рождения разом, не размениваясь на поздравления день в день. Он толкнул ее на гору подушек и смотрел, как она, натягивая на колени задравшуюся юбку, смеется, запрокидывая назад голову. Глядя на шею, такую белую, что почти светилась в полумраке шатра, и такую тонкую, он представлял, как его руки смыкаются на мягкой коже и сдавливают все сильнее и сильнее. Почувствовав сильное возбуждение, чего с ним не бывало прежде, мальчик расстегнул джинсы и, сорвав с нее трусики, вошел в нее, резко и властно.

Девчонка перестала смеяться. Ей было больно, неприятно, она хотела выбраться из-под него, но не хватало сил. Слабые, как у пятилетнего ребенка, кулачки молотили его по спине, но кричать она не решалась – репутация сыграет с ней злую шутку. Никто не поверит. Только будут показывать пальцем и смеяться. А может быть – даже запрут в эту маленькую комнатушку всего на одну кровать.

– Больно. Прекрати. Пожалуйста.

Чем больше она умоляла своими отрывистыми фразами, тем сильнее распалялось желание. Схватив девушку за горло, Лукас начал давить на него. Сначала легонько, словно боясь раздавить экзотическую бабочку, снятую с цветка и трепещущую у него в ладонях. Она вырывалась, и хватка становилась сильнее – он не мог допустить, чтобы она вырвалась. Он еще не закончил. Он не хотел останавливаться. Почувствовав, как она напряглась всем телом, он ощутил, как волна жара пробежала по телу. Последнее судорожное движение обессиленных рук. Последний толчок его бедер.

Убрав руки с ее горла, Лукас не сразу понял, что наделал. Застегнув джинсы, он было улыбнулся и наклонился к ней, чтобы поправить задравшуюся все-таки юбку. Девушка не двигалась.

– Эй. Ты в порядке? – Он сел рядом на корточки и похлопал ее по щеке. Голова безвольно запрокинулась вправо.

Так вот оно как – убить человека. Он столько раз делал это в компьютерных играх, представлял себя на месте преступников в любимых боевиках, но никогда не думал, что когда-нибудь сделает это. Своими руками.

Странное чувство. Тебя немного трясет, словно ты получил жестокий разряд тока, но это не больно. Скорее – приятно. Приятно ощущать всем телом, как разливается тепло, и каждая мышца расслабляется, подобно тому, как расслабилось в последнюю секунду жизни тело молодой девчонки, лежащей перед ним. Пройдет совсем немного времени, и ткани начнут каменеть. Клетки разрушаться. Оцепенение охватит целиком, и тогда единственным правильным решением будет убить снова, чтобы впустить в свою одеревенелую плоть глоток жизни. Неужели все до этого момента было просто существованием?

Оставлять здесь труп было нельзя. На коже девчонки полно его отпечатков, а во влагалище – спермы. Утащить куда-то и спрятать не выйдет – кругом гуляют ошалевшие от сахара дети. Поднявшись на ноги, Лукас на несколько секунд застыл над телом, пытаясь запечатлеть в памяти этот образ, и, отвернувшись, начал шарить в огромных кучах наваленного прямо на траву барахла. В последний раз им давали зажечь и отпустить в небо китайские бумажные фонарики, и, если повезет, тут найдется зажигалка или коробок спичек.

Повезло. Пламя вспыхнуло и побежало по подушкам, затрещало в наполнителе мягких кресел-мешков, перекинулось на горы пластиковой посуды, добралось до лежащей без движения девушки. Когда языки огня начали лизать ее ногу в красном резиновом кеде и задирать такую непокорную юбку, она вдруг вздрогнула, открыла глаза, попыталась закричать, но захлебнулась огнем. Ее насильник и убийца стоял в нескольких метрах и, оцепенев, смотрел, как она мечется, пытаясь отбиться от настойчивого пламени, но, как и с ним самим всего несколько минут назад, терпит поражение.

Пора уходить – Лукас знал это, но не мог двинуться с места. Огонь, покончив с одной своей жертвой и все еще глодая ее останки, подбирался к нему. Еще секунда – и его потрепанные черные кроссовки начнут лизать языки пламени, заигрывая точно так же, как только что делали это с девушкой. Сорвавшись с места, мальчик бросился вон из шатра, спрятался в тени первого попавшегося аттракциона с вращающимися гигантскими чайными кружками, отдышался и, нацепив на себя уже знакомую и отрепетированную маску доброжелательности, вышел в свет фонарей.

Мальчишки и девчонки носились взад-вперед между лотками с сахарной ватой и ларями с мороженым. Сегодня не уснет не только Лукас Далтон.

* * *

Он уснул, как только голова коснулась подушки. Лежащие на соседних койках мальчишки о чем-то спорили, хихикали, зажимая рот ладонью, устраивали потасовку, обсуждали полыхнувший на площадке с аттракционами пожар. В другое время он бы надавал им подзатыльников, но сейчас не было сил. То внезапное чувство тотального расслабления не отпускало, и не хотелось даже думать, не то что двигаться. Голова была пустая, словно из бешено молотившей стиральной машины слили грязную воду и вытащили все белье. Блестящая пустота.

– Ты какой-то тихий.

Фрик сидел, прислонившись спиной к шершавому, чуть влажному стволу дерева, и вертел в руках подобранный у речки камешек. Плоский – такими хорошо пускать «лягушек» по воде.

– Нормально, – отмахнулся Лукас, перевернулся на живот и положил щеку на сложенные у лица ладони.

Он и правда был задумчив последние несколько дней после страшного пожара, в котором сгорела одна из постояльцев закрытого интерната для «трудных подростков». Пока к ним приезжала полиция, мальчиков одного за другим вызывали на допрос. Выясняли – не видели ли они кого-нибудь у полыхнувшего шатра, пока по всем углам шушукались не только дети, но и преподаватели. И приятная тяжесть внизу живота и расслабление во всем теле не отпускали Лукаса – как за тоненькие ниточки, разум держался за эти разговоры, чтобы не потерять те ощущения. Но сейчас все стихло. Пересуды закончились, люди в форме с блестящими значками уехали, и все потекло своим чередом. Он начал забывать, что произошло там, на чуть влажных подушках. Забывать не детали или действия – забывать самое главное – ощущения! Эмоции! Именно эта врожденная особенность быстро переключаться в настоящий момент и не держаться мысленно за прошедшие события и выручала людей, которые потеряли близких, расстались с любимыми или похоронили жившую у них пятнадцать лет лохматую дворнягу. Еще недавно и Лукас радовался тому, как легко ему было забыть родителей и не держать в голове ненависть к ним – как это делал его новый и единственный друг. Радовался, что ни одну потерю не проживал еще достаточно долго, чтобы бояться лишиться чего-то в будущем. Зачем? Он забудет про это, как только утихнут в голове мысли. Как только выветрится запах. Как только образ перекроет что-то новое.

Он еще помнил теплое тело, казавшееся бездыханным, распростершееся на подушках. Помнил, как ее слабые руки били его по спине, как пальцы сжимали горло, перекрывая доступ кислорода, и из груди девушки вырывались хрипы. Но это уже не трогало. По крайней мере, не так сильно, как в первые дни. И все, о чем мог он сейчас думать, – как вернуть то почти забытое ощущение.

Лукас понимал, что убьет вновь. Не может не убить. Да и кто бы отказался познать это ни с чем не сравнимое чувство власти над такой хрупкой, как оказалось, жизнью? Он никогда раньше не думал об этом, не хотел этого и, возможно, если бы не этот случай, так никогда бы и не познал этого бурлящего кровь наслаждения. Было ли это нормально? Конечно, нет. Но не зря родители отправили его сюда, отчаявшись воспитать нормального человека. А что было бы, если бы не отправили? Возможно, он уже убил бы одного из них. Или, напротив, смог бы под гнетом материнской любви превратиться в послушного среднестатистического ребенка, как превращается в унылое разочарование дикий мустанг, стоит его объездить человеку.

– Ты никогда не думал, кем хочешь стать? – вдруг спросил он. Его голос терялся в пожухлой траве и теплых ладонях.

– Врачом, – не думая, ответил Фрик. – Я найду лекарство. И стану как все.

– Смелый план, – пробормотал Лукас и, прищурившись, посмотрел на мальчишку, играющего с камнем.

– А ты?

Он никогда раньше не думал об этом. Знал, что хочет иметь власть над людьми, знал, что хочет показывать миру свою силу, свою ловкость, свою смекалку. Знал, что ему не подходит работа, где надо быть добреньким или хотя бы вежливым.

– Не знаю. Может, военным. – Он перевернулся на спину и уставился в шелестящие листья.

– Неа. Не твое. – Фрик смотрел на него с любопытством. Как в тот первый день знакомства.

– Это почему? – рассмеялся мальчик и сел, уставившись на своего младшего друга. Разница в возрасте, достаточно внушительная для их лет, никого не смущала. Им всегда было о чем поговорить.

– Там дисциплина нужна. В том интернате, где я жил до этого, был один пацан – сынок военного. Так он такие штуки рассказывал… Ууу! Нет! Точно не твое.

– Тогда что же мое?

– Не знаю. – Фрик пожал плечами и кинул плоский камень – идеальный, чтобы пускать «лягушек» по воде, – в кусты. – Может, полицейский? У них и форма классная, и машина с мигалками. Видел, к нам приезжали? Да не мог не видеть!

– Видел, – кивнул, задумавшись, Лукас.

– Круто, правда?

– Ну да.

Странно, почему он сам про это не думал? Что может быть лучше для него, особенно сейчас? Если он будет полицейским, то сможет прятать улики, подтасовывать факты – все, чтобы на него самого никто не вышел. И даже расследовать свои собственные преступления, держась за тонкую ниточку воспоминаний того блаженного ощущения.

Лукас вздрогнул. Теперь, казалось, все встало на свои места. Все его будущее – как на ладони. А если учесть, что у его родителей полно денег и связей, ему обеспечено хорошее место.

Мальчик рассмеялся и снова завалился на спину, закрыв ладонями глаза. От предвкушения такой близкой и манящей взрослой жизни жутко захотелось есть.

– Пошли, утащим что-нибудь из столовой? – предложил он, подскакивая на ноги.

– Пойдем!

Фрика не нужно было долго уговаривать. Как любой двенадцатилетний мальчик, он был рад не сидеть на одном месте под старыми раскидистыми дубами и бесконечно слушать шелестящий ветер. В нем было слишком много энергии.

* * *

Он не сдержался. Не прошло и двух месяцев – только-только опали листья с деревьев, – как интернат для «трудных подростков» потрясло новое убийство.

Это произошло случайно – как и в первый раз.

Лукас Далтон слонялся от безделья по парку, всматриваясь в черные мокрые стволы и сметенные в кучу опавшие листья. Фрик заболел и сидел в комнате, а его другу просто жизненно необходимо было проветрить голову – после последнего урока он подрался с недавно переведенным к ним мальчиком, и теперь его раздирала кипевшая в побитых костяшках рук злость. На одном из газонов устроились девчонки с местной секции по рисованию. Расставили мольберты, разложили кисточки и краски, как будто из их потуг могло и правда родиться что-то красивое. Усмехнувшись, мальчик уже было прошел мимо, когда заметил ее.

Девочка с удивительно прозрачной фарфоровой кожей сидела на табуретке – позировала. Она подтянула к груди затянутые в белые колготки ноги, обхватила их оголенными до плеч руками, а голову запрокинула назад – вот-вот упадет. Белокурые волосы свисали почти до земли, а тонкая длинная шея изгибалась и пульсировала в такт дыханию. Повернув голову чуть в бок, она смотрела прямо на него и улыбалась.

Дыхание перехватило. Руки сжались в кулаки, стараясь унять дрожь в пальцах, которым не терпелось дотронуться до нее, сжать что есть силы, пока она не обмякнет в его жарких объятиях. Он готов был поклясться, что она поняла, о чем думает этот странный незнакомый парень, глядя на нее ошалевшими глазами, и, вздрогнув, притянула подбородок к груди. Девчонки, рисующие с нее свои корявые шедевры, заныли, прося ее сесть в прежнюю позу, но безуспешно. Натянув на ноги черные ботинки с высокой шнуровкой, незнакомка спрыгнула со стула и побежала в сторону выхода из парка.

Он пошел за ней. Не хотел – но шел, словно привязанный невидимой, но прочной веревкой. Она манила его. Точнее – ее тонкая белая шея. Он хотел быть последним, кого увидят эти круглые с белесыми ресницами глаза. Он хотел, чтобы его крепкие пальцы были последним ее ожерельем.

Девчонка петляла по дорожкам, то ускоряя шаг, то останавливаясь, чтобы оглядеться. Она не знала дороги и путалась, испытывая животный страх. Неизвестно, на что она могла решиться. Рассказать другим о том, что увидела в его лице? Промолчать и продолжать бояться и оглядываться? Казалось, выбор очевиден. И Лукас не мог ей позволить его сделать. Да и не хотел.

Вымощенная белым гравием дорожка уходила все дальше от выхода из парка, но спешащая по ней девочка даже не догадывалась об этом – было еще слишком светло для того, чтобы заметить огни главного здания, и слишком густо росли деревья, которые решили оставить нетронутыми.

– Я могу помочь? – Лукас, насколько мог, взял себя в руки, и теперь его голос звучал почти нормально. – Мне кажется, ты заблудилась.

От неожиданности незнакомка замерла. Ее тело мелко дрожало, и не хватало смелости повернуться и посмотреть в глаза своему преследователю. Худые плечики, такие острые, что чуть не прорывали тонкую ткань легкой куртки, подались вперед, спина сгорбилась. Ей хотелось сжаться до размера такого же белого камушка под ногами и затеряться среди них.

– Ты боишься меня? – ухмыльнулся молодой человек и сделал шаг в ее сторону. Потом еще один. – Почему ты меня боишься?

Это было чем-то новым. Тогда, в том шатре в парте аттракционов, он не хотел причинять боль и тем более убивать – это был минутный порыв, словно мозг прожгло каленым железом и разум полностью отключился, предоставив право голоса животным инстинктам. Но сейчас он не мог уже прятаться за оправданиями. Он точно знал, чего хочет. И не мог остановиться.

Ей не нужно было даже поворачиваться и смотреть в его обезумевшие от вожделения глаза – все было слышно по голосу. Еще какие-то доли секунды девочка принимала решение – бежать или смириться – и выбрала второе.