Читать книгу Стёртые лица - Ксения Кошелева - Страница 3

Колыбелью для девочки стала обувная коробка, заботливо выстланная какой-то полосатой тряпкой. Вместе с девочкой в коробке лежала записка – угол позавчерашнего газетного листа и накарябанные красным карандашом поверх статьи о культивации помидоров два слова на митенштуре1: «РАКСАНА ПАЖАЛУСТО». Той же неуверенной рукой с другой стороны, на груди обезглавленного футболиста республиканской сборной (его голова пострадала, когда отрывался угол) были выведены те же самые слова, но уже на аштуцуах2. Разве что «РАКСАНА» поменялась с «ПАЖАЛУСТО» местами.

Первым, кто наткнулся на коробку, был молочник Герцум, энкориец, обращённый в имперскую веру. Сестра Габриэлла, взявшая на руки завёрнутого в застиранное полотенце ребёнка, за последние полгода приняла от него трёх найдёнышей – Герцум приходил раньше всех, а сестра Габриэлла имела обыкновение вставать затемно.

Взяв на руки младенца, сестра вспомнила вдруг ту лопоухую девицу с именем, которое никак не шло на ум, но зато в памяти остался её огромный живот и рассказы о краснобородом язычнике – святая Ута, язычнике-дикаре!.. Девица появлялась пару раз на благотворительных завтраках, устраиваемых имперской общиной, ела много, словно бы в последний раз, и успевала набивать карманы своей драной куртки пирожками и булками. Её имя сестра Габриэлла так и не вспомнила, но ей точно было известно, что девица живёт вместе с другими местными митами на выселках, что она нищая, безграмотная и совершенно испорченная – как и большинство этих несчастных людей. Они остались на этой земле после того, как Республика отвоевала её у Империи лет с пятьдесят назад, и существование влачили жалкое.

Вот и та девица – в её жизни единственным ярким пятном была красная борода дикаря-скотовода, одного из тех, что кочуют в округе, иногда переходя со своими стадами границу и добираясь до этих самых выселков. Кого-то из них солдаты ловят и расстреливают на месте, кого-то вешают, чтобы не тратить пуль, и, может, этот таинственный язычник, от которого девица была беременна, уже давно мертвец. На это обстоятельство самой девице было наплевать – она охотно рассказывала всем, что этот нечестивец был мужчиной видным и даже шикарным, не чета местным беднякам, окружавшим её – что имперцам, что республиканцам. Чёрные глаза и бородища до середины груди, выкрашенная в красный цвет – и плевать, что он не говорил ни на одном из языков, что знала девица. Настоящий ужас, по мнению сестёр прихода. А ещё ужаснее было то, что однажды девица не явилась на благотворительный обед, а потом и вовсе никто из местных не смог сказать, видел ли её в последнюю неделю.

И вот – пожалуйста.

– Ты помнишь, – тихо спросила Габриэлла у молочника, – ту девушку с язычником?

Герцум кивнул, но ничего не сказал.

У ребёнка, подброшенного в обувной коробке, были серьёзные чёрные глаза, волнистые смоляные волосы и уши, оттопыренные чуть больше, чем следует.

– Бедная девочка, – произнесла сестра Габриэлла, и молочник, изучавший записку на газете, кивнул, не сильно, правда, понимая, кого именно имеет в виду сестра – мать или ребёнка.