Читать книгу Конус ясного зрения - Ксения Панфёрова - Страница 43

Располосован воздух полудня лучами

Узкими струйками света сквозь стены и потолок.

Внутри себя я всё ещё там,

в джаянистском храме,

Сплю на полу…

полуженщина, полубог.

Всё угасает, чтобы воспрять с новой силой,

В поле сражений нельзя отступать и троить.

Смертное тело, свернувшись, забвенно застыло,

Как в барельефах редких – братья мои.

Слышу сквозь сердце голос моей проводницы,

Образ пространства меняет свои миражи.

«Дочь нелюбимая, самое время смириться:

Пыль под ногами вселенной вся эта жизнь».

В жестах изящных, застывших, у каждого бога

Громче молчания, глубже небес завет:

Сестра, там, вдали так темно! Забери в дорогу

Нашу любовь и этот полуденный свет.

Колокольный звон под рассветом летних полей.

Остановлюсь послушать и наполняться стану.

Взросление или умение становиться сильней

Делает из людей милосердных титанов.

Лягу в постель из шёлка июньских трав.

Есть где лежать, что поесть и уже не больно.

Это реальной жизни суровый нрав

Наделяет суперспособностью – быть спокойным.

Радостный труд не гнетёт и не тащит на дно.

Быть успокоенным легче, чем очень гордым.

Есть недовольство сильное, но одно:

Людьми, недовольными всем, с недовольной мордой.

Справиться молча с задачей и козьим лицом,

Видеть свои богатства – рабочая схема.

Если проблема не стала для мира концом,

Можно считать, что это вообще не проблема.

Я слышала мысли тех, приходящих до нас.

Расти высоко! – Из серий на грани бреда. —

Так высоко, что выше только Кайлас.

А над Кайласом боги и будь им предан.

С каждой задачей – уровень выше.

Спутники сферу делят над крышами.

Чтоб не сравняться с землёй в этом движе,

ПрОклятый трижды возьмёт, да и выживет.

Вывернись весь, покажи, что ты можешь

День из зенита выжат и прОжит.

«Линию смерти» чувствует кожей:

Каждый писатель, учитель, художник.

Всегда настаёт момент, когда поздно лечить.

Конец одинаковый, в правильном предлежании.

Красная кнопка кремационной печи —

Последняя дверь в отпуск без содержания.

Поцелуй на прощание, холод, конвейер, конвой.

В саван и в землю или в огонь с распятием.

Безусловно любить, провожая друг друга домой,

Опуская щиты «бессмертия» и непринятия.

Вопросов прижизненных тронута водная гладь

Брошенным камешком: Что остаётся в наследие?

А близкие люди даны нам, чтоб понимать:

Вот кто закроет за мной эту дверь последнюю.

Когда общение стало невыносимо,

Когда достигло предела всё то, что бесило,

Совсем безразлично – как некрасиво —

Твой гнев и бессилие.

Жжёшь письма во имя свободы и просто согреться.

Фантомные боли в том месте, где было сердце.

Живёшь по уму, по возможностям и по средствам.

И некуда деться.

Всё вылезет против. Все проданы: те и эти.

Прости, отмолчись. Даже это в красках подсветят.

О чём ни скажи – лишь ты за себя в ответе.

Слова носит ветер…

Особенно про красивых. О них очень зло и много.

Влачи против ветра себя и свою тревогу.

Спасибо высокому болевому порогу,

Таблеткам и Богу…

Не теми путями ходили. Не там строили.

Для больной души десять лет – пустяк.

Твои слова тучным тревожным роем

Над моей головой, как пули, свистят.

Не спрятать натуру за тусклыми толстыми призмами.

Убегая день ото дня, от себя до себя беги.

Но если рука из руки безвозвратно выскользнет,

Дверь удастся захлопнуть только с ноги.

Изменений уже не потерпит старушка-история.

Где-то чётко прописано, как мы равняли счёт.

Но однажды нас поровняет печь крематория.

Это главный ответ на вопрос твой: что-то ещё?

В переходе с классической музыки в мат,

В интервале с провала в погрешность

Он лечит людей, сошедших с ума,

И сводит с ума не сошедших.

Человеческих горестей яма, без дна,

Никогда не бывает пустая.

Я знаю всех женщин его имена

И книги, что на ночь читает.

И если однажды не сгинет в запой,

Из дам, что не посланы на х*р,

Он искренне преданным будет одной —

Племенной английской собаке.

Сгоревшему в войнах холодных, больших,

Проход в цитадель интроверта,

К блестящим глазам и ко звёздам души —

Риоха и слово эксперта,

Идущему в тапочках по мостовой,

В своих белоснежных одеждах.

Лохматое солнце с изящной рукой —

Таблетка последней надежды.

Такая вот память. Плесните Ваниш!

Совсем утомили её капризы.

И ты мне являться во снах перестанешь,

Когда меня вскроют для экспертизы.

И вспомнится сразу июнь и свобода,

И степи распустят ковыльные пряди.

Откуда ты есть? Без ума! Без породы!

Во лбу семи пядей!

Слагая в десятки (не меньше, не больше)

Года, персоналии, тьму декораций.

И так, если это цена моей мокши, —

Оплата натурой, без скидок и акций.

Озябшие ручки. Реальность реальна.

Сдаю на воротах апостольский табель.

Меня ожидает мой рай персональный —

Бескрайнее поле разложенных грабель.

Когда ярость мертвит языки, застилает глаза,

И воздух пустой – это всё, что осталось спасать.

От дома из детства остался только фасад,

Уже не вернуться назад.

Когда в каждом слове и жесте законцентрирован яд,

Всем поражениям только ленивый не рад,

Смертное тело – твой парадный наряд

Столько жизней подряд.

Ты падаешь-падаешь, но когда встанешь – стой,

Пусть упадут, кто сжирал тебя всей толпой.

Пусть захлебнутся бездоказательной клеветой,

Своей правотой тупой.

Для них ты – кусок железа в слабом звене.

Истина не имеет веса. Прав, кто сильней,

Они бы тебя расстреляли, поставив лицом к стене,

За силу твою извне…

Читаешь подробно мысли в людских глазах.

И видишь в них столько лжи, что не рассказать.

Тебя бы сослали на шесть столетий назад,

С костра инквизиции – в ад.

Тебя б разобрать на цитаты и образцы,

Волю дурную, дикую взять под уздцы.

Но ты же матёрый волчара в шкуре овцы.

Так что не СЦы!

Мальчик, тук-тук! У вас точно «все дома»?

Нет! Я не агрессивная!

Делаем вид, что мы не знакомы.

Делаем вид усиленно!

Это особенный почерк и стиль.

Типа в культурной коме я.

Чем основательней уровень близости,

Тем мы и незнакомее.

Ты так задумчив! Серьёзный, глубокий!

Только старайся не плакать.

Ибо мой смех подрывает весь округ

Прям до созвездия рака.

Вытри с мозгов своих старую плесень,

Сделай лицо попроще.

Фраза вот эта: «Ты меня бесишь!»

Мне импонирует очень!

Жаль мне тебя! Ведь тебя задолбала

Баба с горящими избами.

Можно влюбиться в кого попало,

Но выбесит только избранный.

Грезят о чувствах больших, настоящих

Люди неукротимые.

Лучше быть искренне-страстно-бесячей,

Чем вполовину любимою.

Стоял июнь. Не помогали в зное

Вакцины и божественный елей.

Маразм крепчал. Крепчала паранойя.

Мерещились враги из всех щелей.

У кочегара Пети среди лета

Всё обострялось хуже, чем весной.

Повсюду ему мнились конкуренты,

Так сильно, что его порой трясло.

Казался в каждом вор кассирше Зине.

Под подозрением соседи, кот и дочь.

Купила макароны в магазине

И пересчитывает их с тех пор, за ночью ночь.

Страдал подобным даже плотник Вася,

Боясь утратить опыт свой и стаж,

Отчаявшись, вздыхал он: «НиКуяСе!

Вокруг одно враньё и шпионаж!».

Гуляка Саша очень недоволен.

Он глубоко женат и он с кольцом.

И если с ним заселфились на фоне,

От гнева перекашивал лицо.

Девица Лида вечно одинока.

На всех мужчинах порча или сглаз.

Зовёт на море – в рабство сдаст, ей Богу!

А если врач – на органы продаст.

Не смейся и ещё не зарекайся

Хозяев много у порочных свойств.

Любой из нас бывает Зиной, Васей

И королём психических расстройств.

Поймёт лишь тот, кому извилин хватит, —

Закон малоприятен, но таков:

Предателям мерещатся предатели,

Дурак повсюду видит дураков.

Никто не любит, когда страшилки становятся былью,

Поднявшейся в памяти слоем золы и пыли.

Подавленный гнев найдёт себе время расправить крылья.

Тираненный долго, сам станет тираном

Жестоким, но сильным.

Желание быть вечно правым коверкает речи,

Особенно если не туп, но вымолвить нечего.

И вся эта «правота» у всех уже в печени!

Который июнь! Который январь! С утра и до вечера!

Достало до млечных путей и обратно! Бесит:

«Мораль праотцов» и прочая классная ересь.

И, если всё это раньше делилось на десять,

Сейчас умножается. Правда, на ноль.

Такая вот песня.

На скользком пути каждому свой крест.

Порой, выгибая спину, порою не очень.

И если так больно смотреть на чей-то регресс,

Помогай без упрёка или сваливай молча.

От дна оттолкнувшись, снова начать с нуля.

Жаль, что мотор теперь не работает ровно,

Когда непонятно: падает курс рубля,

Или сахар в крови, или твоя корона.

В себе подавляя фразу «I miss you so!»,

Так сложно душой и сердцем остаться чистой.

Но можно хотя бы совсем не трогать лицо,

Если в руках держать по бокалу виски.

Каждый поступок – билет в неизвестный круиз.

А тренинги роста – вообще шедевральное что-то.

Когда советует парень из Беверли-Хилз

Магаданскому парню «выйти из зоны комфорта».

Выйти в открытый космос, потратить лям

/На новые туфли/, съехать с потухшей темы,

Выкинуть древнекитайскую мудрость «Кху Ям»,

Ели она не решает твои проблемы.

И ты говоришь мне: «Моя дорогая, постой!

Кто пьяный? Я пьяный? А ты не смотри, что я выпил!

Знаешь, моё любимое время – с тобой.

А твоё?» – «А моё любимое Present Simple».

Приходит рассвет, ни на что не похожий.

Терпения было впрок.

Ты всё, без сомнений, осилишь и сможешь.

Начни! Не разобран полгода в прихожей

Траурный гардероб.

Мотор между рёбер холодный и бешеный,

Как ссора родных сестёр.

Ты любишь во всём адекватность и взвешенность,

Но пахнет суровым и лютым экшеном

Немецкий ликёр.

Тебя – хоть убей – всё равно непослушная!

Куда не шагнёшь – дестрой.

Советчиков всех на выстрел пушечный.

Семейное положение – «Сири в наушнике/

Голос мужской».

Весенние песни доносятся с улицы.

Ты слушала ночь напролёт:

Что всё ещё сбудется. Ты же умница!

В пороге красный American tourister

Ревизии ждёт.

Условие жизни необходимое:

Стресс, выживание, гонка спортивная.

Живая материя. Всё здесь живое:

Планирует, дышит, жильё себе строит.

На всём земном шаре – животные птицы

 и каждый из тварей чего-то боится.

До приступа дрожи, безмерно и в меру.

Вариантов бескрайня цифра примеров:

Свиданий с лисицей зайчонок боится.

Охотничьих ружей боится лисица.

Охотник боится дождя и супруги,

Супруга – развода и сплетен подруги.

Политику страшно мандат свой утратить.

В тайге заблудиться не хочет спасатель.

Слабак опасается сильных и борзых,

На севере – зноя, на юге – морозов.

И каждый боится чего-то на свете:

Леса – что в пожаре поднимется ветер.

Степная трава – светила в Зените.

Кто круче проспорить – Москва или Питер.

И весь океан, из глубин и изнанки,

Боится, что с нефтью затонет вновь танкер.

Боится планета, что лопнет терпение,

А я – одиночества и ожирения.

Поскольку поесть я умею «как надо»,

Боюсь /до потери сознанья/ блокады.

В колёсах вселенной вращаются спицы.

А мама боится, что я могу спиться.

Солнце в зените. Храм на воде.

Шаг невесом.

Мир есть жилище. Нигде и везде

Собственный дом.

Таймер просчитан на целую жизнь

В горсти песка.

Воинство света, не промахнись

На толщину волоска.

Всё иллюзорно. Ни места, ни дня.

Нет ни правды, ни лжи.

Будь непреклонен, носитель огня,

Несокрушим.

В ночь отбывает восточный экспресс.