Читать книгу Мы – это мы - Ксения Перова - Страница 4

Хэл ни разу не был во Вьене, но дорогу, которая вела туда, знал очень хорошо. Собственно, она одна, ошибиться невозможно. Сейчас, осенью, она представляла собой цепочку ям разной глубины, до краев наполненных водой. Хэл шел по самому краешку обочины – мокрые ветки и трава, конечно, доставляли неудобства, но хотя бы не надо без конца петлять, огибая лужи.

Ярко светила луна, дорога извивалась серой лентой в ее свете. Когда Хэл решил, что отошел от деревни достаточно далеко, достал флейту и заиграл веселый мотив. Это помогало не думать о зловещей черноте, притаившейся между деревьями. Смелости ему было не занимать, но глубокой ночью одному на проселочной дороге даже взрослому человеку станет жутко.

К счастью, разбойники за последние тридцать лет повывелись – во всяком случае, Хэл за всю жизнь не слышал ни об одной банде, хозяйничающей в окрестностях Вьена. А ведь после того как эпидемия Белой Лихорадки выкосила большую часть человечества, такие нападения были буквально прозой жизни. Спасаясь от болезни, люди бежали из Мегаполисов – впоследствии это назвали Великим Исходом, – занимали небольшие населенные пункты и окружали их крепостными стенами. Многие, воспользовавшись хаосом, пытались заграбастать побольше благ современного мира – еды и боеприпасов. Банды сражались друг с другом, делили сферы влияния, нападали на города и при удаче разоряли их.

Сейчас, спустя триста лет, даже крепостные стены были, в общем-то, не нужны. Хэл убедился в этом, когда через пару часов вышел наконец к Вьену.

Дорога вынырнула из леса, и вокруг раскинулось огромное поле; посреди него чернел спящий город. Лунный свет не скрывал, а, скорее, подчеркивал удручающую ветхость крепостной стены. Был здесь когда-то и ров, но он пересох, зарос сорной травой, опущенный подъемный мост ушел в землю и давно превратился в мост обычный.

Приближаясь к городу, Хэл с любопытством оглядывался. На поле чернело множество «ржавок», оставшихся еще со времен эпидемии, а развалины «старого» города достигали границы леса и утопали в нем. Большинство людей питало необъяснимый страх перед остатками погибшей цивилизации, но Хэла они всегда притягивали своей таинственностью. Он много слышал о Хранилищах, в которых человечество попыталось собрать и спасти остатки знаний своего мира. Люди, исследовавшие их – Искатели, – по слухам, приносили в города удивительные вещи.

Да только Вьена все это не касалось, он относился к тем городам, где строго запрещалось использование любых предметов, оставшихся со времен до Исхода. Даже пласт, которым давно уже пользовались в качестве денег в остальном мире, во Вьене был под запретом, все расчеты производились по старинке, путем натурального обмена.

Это просто убийственно сказывалось на торговле – да и торговли-то, по сути, никакой не было, в городе жили тем, что привозили из окрестных деревень.

Хэл машинально ощупал мешочек за пазухой. Что ж, остается лишь надеяться, что лекарь поймет свою выгоду. На такое количество пласта можно неплохо закупиться в Тэрасе, Гайле или даже на побережье.

При мысли об этих городах сердце, как всегда, сжалось от сладкого предвкушения, хотя Хэл понимал, что мечты о путешествиях почти наверняка останутся мечтами. Даже если болезнь в конце концов доконает Майло (в реальности такого исхода Хэл порой сомневался), Клод с Себастьяном женятся и заживут своими домами. О родителях же традиционно заботится семья младшего сына, так что у Хэла не было ни малейшего шанса отправиться в странствия. Но его деятельный ум не выносил рутины, жаждал знаний или, на худой конец, приключений.

В одно из них он ввязался прямо сейчас и ничуть не жалел об этом.

Городские ворота были закрыты, и Хэл довольно долго стучал в калитку, прежде чем за ней раздались нетвердые шаги и хриплый со сна голос:

– Какого Темного нужно?!

– Дяденька! – заскулил Хэл, заранее решив прикинуться младше, чем он есть на самом деле. – Пустите, Всемогущего ради! Мне бы к лекарю!

– Спятил, ночь на дворе?! Рассветет, тогда и пущу.

– Брат помирает, дяденька! Как есть помирает! Мне бы поскорее, пустите, век Всемогущего за вас молить буду!

Сначала Хэл хотел записать в «умирающие» отца, но в последний миг, движимый непонятным суеверием, назвал Майло.

– Ладно, сейчас, сейчас… – сдаваясь, пробурчал голос.

Лязгнул засов, и Хэл проскользнул в открывшуюся щель.

– Где живет лекарь-то, знаешь? – Смутный силуэт охранника чуть покачнулся и оперся о ближайшую стену. Хэла накрыло волной сивушной вони. – Да куда тебе… дойдешь до площади, как перед аркой окажешься, налево от нее улица будет. Вот там…

– Спасибо, дяденька! Спасли брательника моего, век за вас…

– Давай, дуй, – перебил его охранник, махнув рукой, – если повезет, на месте его застанешь…

Хэл почти бегом поспешил прочь от ворот. Это оказалось нелегко, бессонная ночь и усталость от долгого пути давали о себе знать. Кроме того, после слов охранника воодушевление слегка спало. Лекаря может не оказаться на месте – об этом Хэл и правда не подумал! Но что поделаешь, отступать поздно, оставалось надеяться на лучшее.

Чем глубже мир опускался в темные воды осени, тем позднее светало. Солнце как будто обиделось, едва грело и не спешило радовать мир своим появлением. Но сейчас Хэла это только радовало – для успешного осуществления его плана темнота была жизненно необходима.

Летом он порой разгуливал ночь напролет, но ночной город оказался куда неприятнее, чем лес, а тем более деревня. Улица уходила во мрак, точно в бездну, пустая, зловещая, сдавленная с двух сторон высоченными домами, в которых не мелькало ни одного огня. Хэл старался идти побыстрее, но постоянно запинался; низкие, разбитые сапоги чавкали по грязи, крысы бросались врассыпную при его появлении, сверкали бусинками глаз от стен домов и из мусорных куч.

Добравшись до площади, Хэл невольно вздохнул с облегчением. Дома немного отступили, небо вдруг очистилось, показав не по-осеннему яркие, низкие звезды. Хэл решил, что это к удаче – она ему, несомненно, понадобится.

Арка серела неподалеку, выделяясь на фоне окружающей темноты. При виде нее Хэл не смог сдержать дрожь. К этой невысокой каменной арке, покрытой затейливой резьбой, привязывали приговоренных к наказанию плетью, и сквозь нее же проходили те, кому суждено было умереть от рук Свершителя. Тот стоял прямо за аркой и, как только осужденный показывался с той стороны, тут же сносил ему голову мечом.

Хэл сто раз слышал, как об этом рассказывают односельчане, но слушать страшные рассказы в тепле безопасного дома совсем не то же самое, что стоять одному ночью на том самом месте, где пролилась кровь сотен казненных. А что, если души их не ушли на Тот Берег, а бродят сейчас где-то рядом?

Превозмогая противную слабость в коленях, Хэл стиснул зубы и вспомнил, что говорил охранник у ворот. Встать прямо перед аркой, и тогда нужная улица будет с левой стороны. Он покосился в ту сторону. Улица уводила в глубокую черноту, точно зев колодца.

Это было до того жутко, что Хэл почти уже повернул назад. Но вдруг вспомнил свою последнюю встречу с сыном Свершителя, его согнутые плечи, отчаянный взгляд.

И это неожиданно придало сил. Хэл сглотнул и неуверенными шагами двинулся к нужной улице, хотя внутри все вопило, умоляя этого не делать. К счастью, дом лекаря он увидел почти сразу – лишь в его окне горел свет, и можно было различить вывеску над дверью. Читать Хэл, понятное дело, не умел, но символ – круглый пузырек и два перекрещенных ланцета – ни с чем не спутаешь.

Он постучал в дверь, всей кожей ощущая за спиной погруженный в темноту город. Казалось, он вовсе не спит, а только притворяется и исподтишка следит за Хэлом.

– Что такое? – Дверь отворила женщина. – Кто здесь?

– Тетушка, ради Всемогущего! – завел Хэл слезливо прежнюю песню. – Лекарь дома?

– Только что вернулся. Чего тебе?

– Отец тяжело болен. Пожалуйста, впустите!

– Да кто ты такой, скажи, наконец!

– Дирхель Магуэно из Кальи. Мы раньше лекаря не звали, сами как-то спасались, но отец…

Женщина, почти невидимая в полумраке, все еще не пускала его даже на порог, и тут за ее спиной возникла плечистая фигура.

– Магуэно? – произнес низкий мужской голос. – Помню Майло Магуэно, пацаном его ко мне приводили.

Хэл поспешно поклонился до земли, как это делали все деревенские:

– Храни вас Всемогущий! Это мой старший брат, а сейчас с отцом беда приключилась. Три дня уже лихорадка, задыхаться начал…

Тут Хэл покривил душой, но делать нечего, как-то надо было замаскировать истинную цель своего появления.

Женщина всплеснула руками и тихо ахнула. Ее светлый фартук выделялся в темноте белым пятном.

– Ты же не поедешь в Калью на ночь глядя?!

Мужчина густо вздохнул.

– Что делать, раз человек помирает. Принеси-ка котомку, Джен.

Женщина с причитаниями скрылась в доме и через минуту вынесла котомку, плащ и лампу.

– Лошадь возьмем, – заявил лекарь, широко шагая по улице, Хэл за ним еле поспевал, – если пойдем пешком, моя помощь может уже и не понадобиться…

– П-погодите, господин лекарь. – Хэл даже не знал, как зовут его спутника – он его вообще ни разу не видел. В Калье позволить себе вызвать лекаря могло разве что семейство Аганнов. – Есть еще одно дело, по которому я пришел к вам.

Они замерли посреди темной улицы. Где-то далеко залаяла собака, ей отозвалось несколько товарок. Хэлу скрутило живот, но он распрямил плечи и смело глянул лекарю в лицо. Это был высокий мужчина лет сорока, с курчавыми черными волосами и огромным горбатым носом. В темных глазах читалось недоумение.

– Дело? Какое еще дело?

– Я слышал, вчера тут были неприятности… со Свершителем.

– Неприятности? – лекарь цокнул языком. – Ну если считать неприятностями два десятка убитых и вдвое больше покалеченных… я только что с последним отваживаться закончил, а тут ты.

– Прошу, зайдите к Свершителю, он, наверное, совсем плох…

Это прозвучало как-то жалко, почти умоляюще, и Хэл подосадовал на себя.

Лекарь сделал шаг назад, на лице мелькнуло гадливое выражение, словно он увидел раздавленную лягушку или паука с добычей в лапах. А потом развернулся и двинулся назад, держа лампу повыше, чтобы не споткнуться.

Хэл остолбенел, но тут же бросился за ним.

– Подождите, куда же вы?!

– Убирайся. Ты же не думаешь, что я пойду лечить Свершителя? Чем быстрее он сдохнет, тем лучше.

– Но так нельзя! – возмутился Хэл, невольно выходя из «сыновней» роли. – И потом, если Свершитель умрет, на его место просто назначат нового. А каким он будет, еще неизвестно. Может, вам работы еще прибавится.

Лекарь даже не оглянулся.

– Я заплачу! – выкинул Хэл свой последний козырь. – Вот!

Он похрустел мешочком, и тяжелые шаги по булыжнику слегка замедлились. Лекарь обернулся с такой миной, как будто Хэл не предлагал ему плату, а руки выкручивал. Тот потряс мешочком в воздухе.

– Он ваш, если поможете Свершителю… и моему отцу.

Сердце Хэла стучало, как бешеное, пальцы онемели, и не только от прохлады ночной осени.

Он вдруг почувствовал, что сейчас в буквальном смысле решается его судьба, хоть и не мог понять, каким образом. Это ведь не его отец лежал сейчас где-то с пробитой головой и, быть может, умирал. А темноглазый мальчик, собиратель кореньев, не хотел даже говорить с ним, не то что дружить.

Но их последняя встреча не шла у Хэла из головы. Он снова вспомнил тяжелое дыхание, затравленный, исполненный отчаяния взгляд. Мучительно красноречивый, он умолял о помощи. Хэлу никто не может помочь, но он сам способен оказать помощь тому, кто в ней нуждается. Тому, от кого все отвернулись.

Он шагнул ближе к лекарю – тот не отстранился – и протянул мешок.

– Возьмите. Мы успеем до света и сохраним все в тайне. Обещаю.

Хэл, разумеется, понятия не имел, где живет Свершитель, поэтому старался держаться за спиной лекаря. Они шли быстро, почти бежали, одна улица, вторая… наконец свернули в неприметный переулок, дома на него выходили задней стеной, без окон.

С противоположной стороны Хэл с удивлением увидел заросли деревьев и кустарника, почти как в лесу. Среди них стоял небольшой домик в два этажа, верхние окна мерцали светом, слабым, словно дыхание умирающего.

У крыльца лекарь взглянул на Хэла, но тот покачал головой.

– Стучите. Я здесь подожду.

– Почему? – удивился тот. – Я не убегу, что уж теперь-то!

– Давайте же! – настойчиво произнес Хэл.

Лекарь пожал плечами и постучал. Какое-то время из дома не раздавалось ни звука, потом лестница заскрипела под медлительными, тяжелыми шагами.

Хэл метнулся в сторону и спрятался за угол дома. Он слышал тихие голоса, но не мог разобрать слов. В конце концов, дверь затворилась, и опять стало тихо – лишь ветер посвистывал в обнаженных кронах деревьев.

Хэл остался на месте, кутаясь в плащ и слушая шуршание веток над головой. Приближалось утро, но темнота и не думала редеть; посыпался мелкий, противный дождь.

У него уже зуб на зуб не попадал, когда дверь снова скрипнула, и послышались удаляющиеся шаги. Хэл поспешил за лекарем и догнал его на главной улице.

– Как он?

– Жить будет. – Лекарь все ускорял шаг, и Хэл, еле поспевая за ним, пропыхтел:

– А… мой отец… как же с ним?

– Неужели ты думаешь, что после подобного я еще потащусь в Калью? – пренебрежительно фыркнул лекарь.

Сердце Хэла екнуло.

– Но… как же… мы ведь договорились… подождите!

Он догнал лекаря и схватил его за полу плаща, тот со злостью вырвался и прошипел:

– Пошел вон, паршивый щенок! Или все в городе узнают, что Магуэно спутались со Свершителем!

Его худое горбоносое лицо почернело от гнева, но в глаза Хэлу он все же не смотрел. Потоптался на месте и бросил напоследок:

– Завязывай с этим, парень. Порядочных людей дела Свершителя не касаются. Помрет он или будет жить – его проблемы, а не наши. А то смотри, закончишь так же, как он.

Хэл стоял молча, опустив голову, чтобы скрыть жгущие глаза слезы. И лишь когда шаги лекаря замерли в лабиринте улиц, резким движением вытер лицо рукавом и поспешил под нехотя светлеющим небом к городским воротам.

Через пару часов, мокрый насквозь и совершенно вымотанный ночным приключением, он стоял у забора, смахивающего на крепостную стену. Пожалуй, тот смотрелся куда надежнее стены, окружавшей Вьен. Рассвело, но низкое, серое небо как будто придавливало утро к земле, не давая ему разгореться в полную силу.

В этот раз собаки молчали – то ли спали, то ли обходили дозором свои владения. И это оказалось очень некстати.

– Эй! – крикнул Хэл. Он устал и не был склонен к церемониям. – Эй! Эй!

Откуда-то издалека донеслось возмущенное басовитое гавканье, и пару мгновений спустя в ворота изнутри ударилось тяжелое тело и заскребло когтями по доскам. Хэл невольно отскочил назад.

– Тор, Нана! Молчать!

Суровый окрик усмирил псов в одно мгновение. Хэл узнал голос, но все же крикнул для верности:

– Это я! Выйди, надо поговорить!

– Не о чем нам разговаривать, – проворчал голос, однако его обладатель уже подходил к воротам.

– Это насчет твоего отца.

Повисло молчание. Наконец тихо звякнул засов, и в непроницаемом на первый взгляд частоколе появилась вертикальная щель. Мальчик боком проскользнул в нее, чтобы не выпустить собак. На нем были домашние штаны, рубашка из грубого полотна и теплый плащ. Еще раз убедившись, что калитка полностью закрыта, он повернулся к Хэлу с немым вопросом во взгляде.

«Можно подумать, я собираюсь брать эту их крепость штурмом», – подумал Хэл, но его раздражение испарилось при виде осунувшегося лица и покрасневших глаз мальчика. Казалось, он не спал всю ночь или долго плакал, и Хэл внезапно ощутил непонятную и даже пугающую близость с ним, хотя они, по сути, даже не были знакомы. Ничего подобного он прежде не чувствовал и даже слегка смутился, но лишь на мгновение.

– Лекарь сказал, твой отец будет жить.

Плечи мальчика слегка расслабились, но в темном взгляде читалось сомнение. Сомнение и надежда. Он отчаянно хотел поверить Хэлу.

– Откуда ты знаешь?

– Я только что из города. Привел лекаря к твоему отцу и потом его расспросил. Ну… лекаря. Не твоего отца, конечно.

Хэл попытался улыбнуться, но так вымотался, что улыбка вышла довольно жалкой.

Смуглое лицо мальчика медленно посерело, словно с него схлынули все краски. Он крепче сжал полы плаща на груди и уставился в землю, неловко переминаясь с ноги на ногу.

Мгновения падали, как тяжелые капли. Собаки возились за забором, царапались, поскуливая, ледяной ветер свистел в кронах деревьев. Мальчик упорно молчал и не поднимал головы, и Хэл понял, что благодарности можно не ждать.

– Ну, в общем, вот так… – ошеломленный, обиженный, он не знал, что еще сказать и повернулся, чтобы уйти. – Теперь ты знаешь… стало быть… пока.

– Эдвард, – чуть слышно прошелестело у него за спиной.

Хэл обернулся.

– Что?

Мальчик весь дрожал и по-прежнему смотрел в землю, но щеки его горели, от бледности не осталось и следа. Наконец он поднял голову – темные глаза сверкали, словно он бросал миру какой-то вызов.

– Меня зовут Эдвард. Эдвард Райни.

Хэл повернулся и после некоторого колебания положил руку ему на плечо, в обычном для деревенских жесте приветствия.

– Я Хэл Магуэно… ой!

Эдвард так быстро повторил жест, что чуть не заехал ему по носу. Хэл невольно засмеялся и почувствовал, как что-то внутри разжимается и удивительным образом встает на нужное место. Крепкие пальцы сжали плечо, и он охнул.

– Полегче, Эд, полегче! Мы только познакомились, не стоит сразу же меня калечить!

Эдвард поспешно убрал руку, снова вспыхнув до корней волос.

– Прости.

– Да ничего. – Хэл потер плечо и с уважением протянул: – Ну и здоров же ты! А чего тогда бегаешь, ты же можешь любому навалять!

Эдвард взглянул на него с недоумением, и Хэл сразу же понял, что сморозил глупость. Избитые мальчишки нажаловались бы родителям, а Свершителя и его семью в деревне и так еле терпят. Дело вполне могло кончиться изгнанием.

– Завтра мне надо в город, – прервал его раздумья Эдвард, – если хочешь, пойдем вместе. Встретимся здесь, на рассвете.

– Идет! – обрадовался Хэл. – Тогда до завтра?

Эдвард кивнул, но не двинулся с места. И когда Хэл обернулся в последний раз, прежде чем нырнуть в лесную чащу, все стоял и смотрел ему вслед.

Дружба, завязавшаяся довольно натужно, да еще таким странным образом, тем не менее сложилась и продолжилась. Хотя довольно долго, особенно в первое время, у Хэла было четкое чувство, будто он идет с завязанными глазами, а на дороге тут и там разложены сырые яйца.

Эдвард никогда не упрекал Хэла, если тот долго не появлялся, и был рад любой возможности пообщаться, но, беседуя, порой говорил что-то такое, что казалось обидным и даже оскорбительным. Произносилось все с одинаково непроницаемым выражением лица, и Хэл каждый раз готов был полезть в драку, но в конце концов сообразил, в чем дело.

Его новый знакомый никогда не общался ни с кем, кроме родителей, не имел понятия о многих вещах, с рождения известных каждому человеку, живущему в обществе. Кроме того, он явно из кожи вон лез, чтобы Хэлу не было скучно, во время беседы сильно волновался и допускал еще больше ошибок.

Родители Эдварда общительностью не отличались – отец в основном жил в городе, мать целыми днями возилась по хозяйству, а братьев и сестер у Эдварда не было. Хэлу было сложно такое представить – совершенно один в семье! Не с кем и словом перекинуться, а главное, работы-то сколько!

Зато стало понятно, откуда у Эдварда, его погодка, такая чудовищная сила в руках и плечах – с детства он фактически в одиночку выполнял всю тяжелую работу в доме. Таскал воду из колодца, рубил и носил дрова, чистил хлев – Райни не держали корову, только трех коз, но возни с ними было не меньше.

Времени, чтобы болтаться по лесу, как это привык делать Хэл, у Эдварда просто не было, поэтому как-то само собой получилось, что Хэл стал частым гостем в усадьбе Свершителя и, болтая с Эдвардом, помогал ему, чем мог. Не будешь же сидеть и смотреть, как друг надрывается!

Хозяйка, Альма Райни, как и Эдвард, смуглая и черноволосая и почти такая же крепкая, была явно не в восторге от приятеля сына, но ни словом не возразила против их дружбы. На почтительное приветствие Хэла обычно рассеянно кивала, ловко отворачивалась, взмахнув подолом домотканого платья, и снова работала, работала, работала.

Но жизнь Эдварда не состояла, как можно было ожидать, лишь из тяжелого каждодневного труда.

В одном из сараев-пристроек была оборудована небольшая мастерская, и, увидев ее через пару недель после знакомства, Хэл пришел в восторг.

– Ты все это сделал сам? – поражался он, рассматривая стол, заставленный прозрачной стеклянной посудой, шеренги пузырьков, бесчисленные связки трав под потолком, и особенно немного раскоряченное, с вылезающими кирпичами, но весьма крепкое сооружение в дальнем углу мастерской: – Это же стеклодувная печь, верно? Но как ты ее построил?

– По книге, – слегка смущенно пояснил Эдвард.

Он поманил ошарашенного Хэла за собой. Солнце опустилось за лес, воздух был прозрачен и холоден, с тем особым привкусом, который появляется только в преддверии зимы, когда по ночам уже подмораживает. Бледно-голубое небо еще светлело, но под деревьями воцарилась темнота.

Нана и Тор считали Хэла своим и даже не поднялись с теплой соломенной подстилки, когда мальчики прошли через двор к дому, лишь лениво проводили их взглядом желтоватых глаз.

Хэл вступил в узкую переднюю с некоторой робостью – Эдвард впервые предложил ему зайти в дом. Стащил сапоги и почему-то на цыпочках прошел вслед за другом в общую комнату. Просторная, с камином и яркими лоскутными ковриками на гладком деревянном полу, она ему сразу понравилась. Справа, из-за закрытой двери кухни, доносилось позвякиванье и вкусно тянуло тушеной капустой – Альма готовила ужин.

Эдвард приложил палец к губам и знаком велел Хэлу идти следом. Они поднялись по потемневшей от времени деревянной лестнице на второй этаж, в коридор которого выходило четыре двери – три с правой стороны и одна с левой. Эдвард подошел к самой дальней двери и открыл ее.

В лицо пахнуло теплом, запахом пыли и разогретой ткани. Жарко горел камин, хотя здесь явно никто не жил, и Хэл удивился подобному расточительству. Умирающий за окном осенний вечер делал комнату еще уютнее.

С двух сторон от камина стояли мягкие кресла, они так и манили сесть и понежиться в тепле, под толстым шерстяным пледом. А у стен расположились два объемистых шкафа, наполненных… книгами?

Хэлу захотелось протереть глаза – да, это были книги, они стояли ровными рядами, корешок к корешку. В это невозможно было поверить, целое состояние!

Ни Хэл, ни его домашние не умели читать и писать – никто, кроме Майло, у которого из-за болезни хватило времени овладеть этим непростым искусством. Но и он, хоть и пыжился, ни разу в жизни не держал в руках настоящей книги, а умение писать сводилось к способности с грехом пополам накарябать свое имя.

Созданные еще до Исхода, сохранившиеся от погибшей цивилизации, книги ценились очень дорого. Увидеть их так много в одном месте было равносильно шансу наткнуться при вскапывании огорода на алмаз с кулак величиной.