Читать книгу Ради Евы - Ксения Трачук - Страница 5

Москва – Санкт-Петербург, 2019

Ленинградский вокзал, вечная сутолока на перроне, проверка документов… «Нет, билетов не нужно, только паспорт…» И вот уже Борис Левин, вспотевший из-за своей слишком тёплой куртки, а потом возни с чемоданами соседки, которые он услужливо перетащил в купе, наконец умылся, наскоро попил чаю из стаканчика с традиционным советским подстаканником и с трудом взгромоздился на верхнюю полку. Завтра ни свет ни заря поезд прибудет в Санкт-Петербург. Нужно постараться выспаться, хотя бы немного… Удастся ли?

Борис был «практически в разводе», как он теперь про себя думал, а на самом деле – в нелепой ссоре с женой. Лена, донимавшая его придирками и ревностью во время его недавней парижской командировки, не выдержала и сбежала к маме – якобы из-за того, что он не вернулся домой к Новому году.

«Прямо «Ирония судьбы»!» – думал Левин, всё чаще вспоминая нелюбимый им советский фильм. Ибо настоящая ирония, почти как в той картине, заключалась в том, что ревность жены, совершенно необоснованная тогда, в Париже, неожиданно стала полностью обоснованной!

Левин – уважаемый коллегами лектор, учёный, доцент – снова чувствовал себя безнадёжно влюблённым. Никакие доводы рассудка не действовали: с того момента, как в аэропорту Париж – Шарль-де-Голль он столкнулся с Анастасьей, своей однокурсницей и первой любовью, голова его пошла кругом… Оказаться на одном рейсе в Москву, более того, на соседних сиденьях! То был перст судьбы…

Здоровяк, занявший полку напротив, никого не спрашивая, нажал на кнопку выключателя. И верхний свет погас… Левин не стал включать маленькую лампочку у изголовья и снова погрузился в свои мысли.

«Нет, Ольга Никифоровна не могла такое придумать, – думал он о своей тёще, которую всегда недолюбливал, как и она его. – Сказать, что моя жена уже встречается с каким-то типом! Ну одноклассник, и что из того?.. А если это правда? На звонки она отвечать не хочет… И у тёщи я на той неделе её не застал. В конце концов, Лена ведь намекала, что тоже найдёт себе «какого-нибудь Анри». Значит, нашла?.. Эх, позвонить бы Анри, но что он может мне посоветовать в таком деле? С его-то наклонностями!»

Левин улыбнулся про себя, вспомнив своего закадычного французского друга. Уж для Анри не стало бы проблемой новое увлечение: здесь жена, там подруга… Всем бы такую жизненную лёгкость!

В голове Бориса стучало и билось «Либертанго» – забористая мелодия некого Пьяццолы, недавно услышанная по радио. Казалось, с каждым пассажем его сердце колотилось всё сильнее – и он снова и снова думал о Насте…

Как будто детские, ясные голубые глаза… Эти волосы – кажется, они стали чуть светлее, но медная искорка, едва заметная, осталась… Совсем другая, даже более красивая, утончённо-элегантная – и в то же время такая же, как много лет назад!

Борис так и не привык называть её Анастазья́, как французы. Он не видел Настю больше десяти лет – а ведь это он, Париж, их разлучил! Жить там было её главной, заветной мечтой. Он уехал – она осталась… Но счастлива ли она оттого, что мечта сбылась?

«С Рафаэлем всё кончено!» – убеждённо сказала Настя ещё в самолёте, хотя он и не посмел бы спросить об этом. Исходя из слов самого Рафаэля, которого он встречал в Париже, Борис предполагал, что ещё недавно они были вместе. Неужели она набралась смелости и порвала с этим проходимцем? Нет, он не испытывал ненависти к профессору Санти-Дегренелю, но искренне считал его недостойным Насти Белкиной!

Когда-то в Париже, много лет назад, из-за этого донжуана сорвался её брак: это произошло практически у него, Бори, на глазах! Настя и Жан-Ив де Курзель, сын знаменитого философа и романиста, уже готовились к свадьбе. И прямо накануне, из-за целой цепочки случайностей, всё отменилось! У Насти в Москве скоропостижно скончалась тётя, и она, наплевав на возражения будущих родственников, рванула в Россию. Семья де Курзелей такого не снесла – и Настю вышвырнули из этой аристократической компании, как ненужную куклу! Но позднее выяснилось, что дело было не только в её отъезде. Именно тогда Боря, безответно влюблённый в Настю с первого курса, узнал, что его большая любовь, спокойно готовясь к свадьбе с де Курзелем, без зазрения совести изменяла своему жениху! Да ещё с Рафаэлем Санти-Дегренелем, известным бабником и любовником скандальной миллиардерши Обенкур. Тогда Левин почти возненавидел её!..

Теперь всё это не имело значения: он встретил как будто прежнюю, инязовскую, московскую Настю, которую всегда любил. В Москве они виделись три раза, и с каждой встречей Борис, начисто забыв о жене, влюблялся в Анастасью всё больше и больше. Особенно радовало то, что теперь она искала в Москве работу! Значит, Настя Белкина порвала не только с Рафаэлем, но и Парижем?

«Тридцать шесть… Ей всего лишь тридцать шесть, а выглядит она на двадцать пять… Положим, мне около сорока, и выгляжу я неважно! Но ведь я тоже не старик… Всё ещё возможно! Теперь, когда мы снова окажемся в одном городе! Уже неделя, как она приехала в Питер, а мне подвернулась эта конференция…» – думал он, стараясь отбиться от навязчивой мелодии Пьяццоллы.

Текст доклада, который он собирался перечитать по дороге, так и лежал внизу, в рюкзаке. За это время Левин ни разу не вспомнил о нём – хотя обычно готовил своё выступление так, чтобы знать всё на зубок, от первого до последнего слова.

***

Холл небольшого отеля, выбранного исключительно из-за близости к Московскому вокзалу, почти опустел.

Анастасья сидела на низком неудобном диване и уже жалела, что согласилась на эту встречу. После изматывающей поездки к матери, с которой она не встречалась много лет, – и, наверное, ещё долго не встретится – не хотелось ничего, даже видеть Борю. Однако отменить встречу было бы невежливо.

«Хороший, добрый, честный… – думала Анастасья о своём давнем друге. – Слишком хороший и слишком честный… Для меня!»

Она догадывалась и о его институтской влюблённости, и о вновь разгоревшемся чувстве тогда, в Париже, когда она разрывалась между своим французским женихом и роковым профессором Санти-Дегренелем.

Рафаэль… Здесь, в России, казалось, что его просто не существует, будто он не человек, а плод её воображения! Он не звонил и не писал – ни строчки, ни звука, абсолютно ничего. Как это возможно? После их многолетней связи и всего, что произошло?! Неужели она должна звонить ему сама? Нет, она уже не та двадцатилетняя дурочка…

– Настя, прости, ради бога, опоздал!

Борис Левин, запыхавшийся и раскрасневшийся на февральском морозе, стоял перед ней с присыпанным снегом букетом цветов. Какая глупость – покупать красные розы в минус пятнадцать!

– О, не стоило, – вежливо заметила Анастасья, поймав себя на мысли, что хочет ответить по-французски.

Попросив молодого человека за стойкой регистрации поставить цветы в её номер, она последовала за прямо-таки сиявшим от счастья Левиным. «Да, всё по-прежнему… Бедный влюблённый Боря!» – подумала она не без тайного удовлетворения.

Через полчаса, почти всё это время простояв в пробке в такси, они уже сидели в небольшом ресторане на улице Марата. «И здесь французы!» – невольно подумала она.

Анастасья с любопытством изучала меню: последние пару месяцев аппетита не было, зато теперь интерес к еде проснулся с удвоенной силой. Может быть, взять сразу два салата? Или большую пиццу? Жаль, они не выбрали ресторан русской кухни! Сейчас она с удовольствием проглотила бы большую тарелку пельменей. Как же она отвыкла от этого… После долгих колебаний её выбор пал на пасту «Болоньезе»: официант заверил, что порция достаточно большая.

– Понимаешь, у нас совершенно не хотят работать с новыми архивными данными! – Пока Анастасья с удовольствием ела макароны, Борис, едва притронувшись к своей тарелке, с воодушевлением рассказывал о прошедшей конференции. – Им кажется, всё уже давно обработали, написали, проанализировали – а это не так! То и дело открывается что-то новое, в том числе о франко-советских отношениях! А эти деятели работают по старинке, цитируют исследования пятидесятилетней давности…

Левину казалось, что Настя, в отличие от жены, по-настоящему сочувствует его научным проблемам. Она искренне возмутилась, узнав, что тогда, в Париже, по непонятным конъюнктурным соображениям не опубликовали его монографию. Левин до сих пор морщился от одной мысли об этом нелепом, неоправданном отказе.

– А я у мамы побывала, Борь! – без радости в голосе сообщила Анастасья, наконец расправившись с пастой. – Теперь даже жалею, что это затеяла…

– Непросто далось? – с пониманием спросил Левин.

Он знал о сложных отношениях Насти с матерью: та её не воспитывала, а оставила дочь, совсем маленькую, на попечение сестры – той самой тёти Мары, погибшей накануне несостоявшейся парижской свадьбы племянницы.

– Да, встреча была не из лёгких. Хотя чего я ожидала?.. Мой психотерапевт советовала разобраться в этом, вот и я отправилась. Но не знаю, правильно ли сделала. Это было очень болезненно…

– Они тебя плохо приняли? – посочувствовал Борис.

– Плохо? Скорее никак! – вздохнула Анастасья. – Даже чаю не приготовили, правда! С порога стали денег просить. Я дала, конечно. Хотя и не Марианна Обенкур, прямо скажем! – невесело засмеялась она.

Борис улыбнулся: скандальная миллиардерша, умершая в конце прошлого года, была известна всем. Сейчас пресса муссировали слухи о её завещании: из-за давнего финансового разбирательства на многомиллиардное состояние был наложен арест. Впрочем, французская светская хроника никогда особо не занимала Левина, и за делом Обенкур он следил только по одной причине: из-за Насти.

Сегодня она казалась ему особенно прекрасной – немного бледной, но очень милой, какой-то домашней, почти без макияжа и в свободном сером свитере крупной вязки. Веснушки на её лице теперь проступали сильнее, совсем как в институте. Когда он помог ей снять пальто, то ощутил едва заметный аромат её волос – миндально-свежий, как когда-то в Париже… Если бы она всегда была такой!

– Но дело не в моих родных, а во мне самой, – задумчиво продолжала она. – Знаешь, Борь, я думала, что изменилась. Ведь все эти пятнадцать лет я жила во Франции, ездила по миру: Токио, Монреаль, Буэнос-Айрес… Это же абсолютно другая жизнь! Мне так казалось. А вернулась в Россию – и теперь как будто та самая девочка, которая выросла в Тамбове и всегда мечтала о несбыточном… Глупо, правда?

– Жалеешь, что осталась тогда во Франции? – с надеждой в голосе спросил Левин: ему казалось, что он слышал именно то, что всегда мечтал услышать.

– Сейчас – да! – убеждённо произнесла она. – И не из-за Рафаэля. – Услышав это имя, Борис невольно поморщился, но Анастасья этого не заметила. – Просто моя французская мечта оказалась слишком дорогой, во всех смыслах! Нет, конечно, у меня была прекрасная работа, я действительно её любила…

«Была работа, любила – в прошедшем времени! – с удовольствием отметил Борис. – Значит, она всерьёз хочет вернуться в Россию?»

– А помнишь, как на четвёртом курсе мы ездили на ВДНХ? – неожиданно спросила Анастасья. – Ну, весной, на первое мая, кажется? Как смотрели на эти разваливающиеся павильоны: в одном – барахолка, в другом – кафе? Разруха, грязь, бомжи… А потом забрели в Ботанический сад. И никак не могли понять, где же собственно сад: кругом один дикий лес!

Борис неопределённо кивнул: он плохо помнил эту поездку, да и всегда избегал многолюдной ВДНХ.

– Так вот, я там побывала! – оживлённо продолжала Анастасья. – И поражена до глубины души! Другого слова не нахожу, правда!

– Поражена тем, насколько всё изменилось? – уточнил Борис.

– Изменилось, ещё как! Настоящий музей под открытым небом! Эти павильоны золочёные, музеи… Ведь мы тогда, студентами, этого просто не могли видеть: там был один большой рынок, разруха! А теперь… Один каток чего стоит: декорации, музыка, иллюминация! Знаешь, я просто не могла в это поверить, ведь во Франции такое про Россию пишут… Нет, я слышала, что многое восстанавливают! Но не ожидала, что Россия теперь такая! – с чувством закончила она.

– Ну, ещё много проблем, – дипломатично заметил Левин.

– Конечно! – согласилась она. – Но в такие моменты я жалею, что уехала… Да, я бы очень хотела сделать здесь что-то хорошее! Мне предложили один проект – по сути дела, новая система детских домов. Специальные посёлки, где дети будут жить с приёмными родителями… Хорошая идея, правда? Ты же знаешь, для меня это очень личное! Ведь я тоже могла остаться в каком-нибудь детском доме, если бы не тётя Мара…

При упоминании трагически погибшей тёти глаза Насти наполнились слезами, но она сдержалась: в конце концов, пусть Боря и не француз, но не обязан терпеть её эмоции…

«Как это неприятно – совершенно разучилась сдерживать себя! – думала она. – Могу расплакаться из-за чего угодно, как дурочка… А ещё собираюсь устраиваться на новую работу!»

Анастасья не замечала, с каким чувством смотрел на неё Левин: в эту минуту он окончательно уверился в правильности того, что собирался сделать.

***

Дверь Настиного номера, оснащённого замком не с электронной карточкой, а обычным, никак не хотела открываться. Она молча передала ключ Борису, и он, хоть и с трудом, но всё же справился с этой нехитрой задачей.

А что теперь? Никакого плана у него не было: наверное, нужно попрощаться? На завтра он купил им билеты в Мариинский театр: кажется, Настя говорила, что не раз бывала в парижской Опере. Ведь её тётя Мариетта была певицей и даже выступала в Театре Станиславского!

– Борь, извини, пожалуйста, если я странно вела себя сегодня! – сказала Анастасья, стоя в дверях как будто в нерешительности. – Это из-за того, что повидалась со своими – тяжёлая встреча… И спасибо тебе за цветы! Правда, это слишком. Но я очень тронута!

Борис, краем глаза увидев стоявший на столе букет – пять больших ярко-красных роз, – почувствовал прилив смелости:

– Насть, можно я загляну? На минутку…

– Хорошо, – с лёгким удивлением сказала она и зашла внутрь.

«Неужели он изменился?» – подумала она. Да, если бы в институте или тогда, в Париже, он хоть чуть-чуть проявил характер! Но ведь он, со всей своей юношеской влюблённостью, даже никогда не пытался за ней ухаживать!

– Настя, ты знаешь, я всю жизнь вёл себя как… Я никогда не решался! – словно прочитав её мысли, начал Борис, внутренне ругая себя и за выбор слов, и за дурацкий тон: что за мелодрама! – Послушай, в общем… Я ушёл от Лены – это окончательно. Мы разведёмся…

– Но…

– Лена сама уже нашла себе другого! Впрочем, это её дело. В общем, ты знаешь, что я никогда бы не решился на такое, если бы…

Видя, как Левин, почти не глядя на неё, стоит посреди слишком большого, довольно безвкусно оформленного номера, Анастасья невольно пожалела его. Она не сомневалась, что раз уж он, честный и правильный Боря Левин, осмелился… Смысл сказанного был для неё очевиден: несомненно, он хочет уйти от жены. Уйти к ней!

Анастасья почти не слушала, а он продолжал свой монолог, мучаясь от неправильности сложившейся ситуации, обиды, которую наверняка испытает жена, боязни встретить отказ… Честность и искренность его слов не могла не трогать – и это так контрастировало с парижским цинизмом, который уже почти стал её, её собственной второй натурой!

Оставив своё пальто и сумочку на кресле, Анастасья спокойно подошла к Борису, по-прежнему беспомощно стоявшему посреди комнаты, и положила руку ему на плечо:

– Может, хотя бы снимешь куртку? Или собираешься признаваться мне в любви прямо так?

Левин с готовностью выполнил её указание.

Да, никто никогда по-настоящему не признавался ей в любви – ни Жан-Ив, ни даже Джонатан Беккер, за которым она была замужем целый год… И уж тем более не Рафаэль!

Анастасья явственно вспомнила, как пятнадцать лет назад, когда они оба учились в Париже, а она уже жила на «Ла Мотт-Пике – Гренель»22 со своим женихом Жан-Ивом, Боря однажды поцеловал её. Довольно неумело и совершенно неожиданно: просто однажды провожал домой и вместо французского «bise» – традиционного прощального поцелуя в щёку, принятого у друзей, – легонько, но решительно чмокнул её в губы. Впрочем, в тот момент, уже по-настоящему влюблённая в Рафаэля, Анастасья не придала этому ни малейшего значения.

– Я люблю тебя. С первого взгляда – тогда, в институте… И всегда любил. Ты всё знаешь, ведь так?

На этот раз она сама поцеловала Бориса – и неожиданно почувствовала, что совсем не совершает насилия над собой. Прикосновение его рук, ещё холодных от уличного мороза, показалось каким-то бодрящим, освежающим, возвращая к ещё более далёким студенческим годам, когда он частенько провожал её до общежития…

«Я излечилась от Рафаэля, – думала Анастасья. – Это очевидно! Вот только… Ведь надо сказать, сказать Боре!..»

Однако ситуация не располагала к беседе. Минута, две – и они плавно переместились на кровать, застеленную аляповатым покрывалом с золотыми вензелями.

***

Бесконечный стыд – вот что испытала Анастасья, проснувшись на следующее утро и не решаясь даже повернуть голову в сторону спящего рядом Бори.

Она долго не могла заснуть: за окном завывала метель, а она перемалывала в голове всё то, что произошло с ней за последние несколько месяцев. Её собственные проблемы – а их хватало – оставались в подвешенном состоянии, и поездка в Россию не прояснила, а только запутала ситуацию.

Предложение о работе, озвученное её новой знакомой – Ольгой Гуссефф, очень её вдохновило. Речь шла о руководящей должности в фонде по созданию сети семейных детских домов. Но никакой конкретики не было! Чтобы переехать из Парижа в Москву, где у неё не было абсолютно ничего – ни кола ни двора, – требовалось соответствующее обеспечение. Эмоциональная и порывистая Ольга, имевшая мало опыта, об этом толком не подумала – и теперь приходилось думать самой Анастасье. Что бы заставило её, в её положении, бросить свою работу в Париже – пусть уже нелюбимую, но обеспечивающую достойный доход – и перебраться в Москву, из которой она уехала много лет назад?

А Рафаэль… Даже думать о нём не хотелось! Пятнадцать лет! Пятнадцать лет её жизни, потраченной на этого самовлюблённого, высокомерного, бездушного человека… Нет, больше никогда, никогда! Но даже при всём желании она уже не вычеркнет его из своей жизни: теперь это просто невозможно.

Но зачем она, со всем клубком собственных проблем, впутала в них ещё и Борю?! Какое право она имела так с ним поступать? Ведь он, с его принципами, никогда её не простит!

Тем временем Левин тоже проснулся и, до сих пор не до конца поверивший в произошедшее, расхрабрившись, запечатлел поцелуй на голове своей невесты. Формально он, конечно, сделать предложение не успел, но для него это было делом решённым.

– Ты хорошо спала? – спросил он, так и не дождавшись реакции от Анастасьи, которая, казалось, даже не заметила его поцелуя.

– Борь, я… Я должна кое-что тебе сказать.

– Может, потом? – беспечно отозвался он.

Но Анастасья, наконец повернувшись к нему лицом, решительно продолжила:

– Я вела себя абсолютно некорректно по отношению к тебе. Всё это получилось так быстро…

– Оно и к лучшему! – уверенно сказал Левин.

Казалось, ничто не могло испортить его настроения: он чувствовал себя уверенным в себе как никогда. И даже тот факт, что он совершенно не позаботился о том, чтобы взять с собой бумаги для сегодняшнего заседания, назначенного на одиннадцать утра на другом конце города, не мог поколебать его праздничный настрой. Ведь до завтрака ещё оставалось время – почему бы не провести его с пользой?

Анастасья выглядела совсем не так, как вчера, но, казалось Левину, ей это только шло: слегка растрёпанные волосы, уже не лежащие аккуратным каре, напоминали её прежнюю, студенческую причёску, а блеск в глазах, немного лихорадочный, придавал особый шарм. Вот только почему у неё такое выражение лица? Может быть, они слишком поспешили? Но сколько же ещё следовало ждать? И потом, разве им не было хорошо вдвоём?

Борис, захваченный впечатлениями о лучшей ночи в своей жизни, снова попытался обнять возлюбленную.

– Нет, Борь, подожди. – Легко увернувшись, Анастасья твёрдо отвела его руку. – Лучше скажу всё как есть! Вчера я позволила тебе – вернее, сама это спровоцировала…

– Ты ничего не спровоцировала!

– Нет, спровоцировала! Я была тронута твоими словами… Но я должна была сразу всё сказать.

– Ты… по-прежнему любишь Рафаэля? – тихо произнёс Борис. Решительно, этот тип всегда будет стоять у него на пути!

– Хуже, Боря, гораздо хуже… – Настя замолчала, но потом отчётливо произнесла: – Я беременна. Беременна от Рафаэля. Уже почти три месяца.

Левин, ожидавший чего угодно, но только не этого, обомлел: как такое возможно? Ведь вчера он абсолютно ничего не заметил… Всё это просто не укладывалось в голове! Беременна от Рафаэля… Как, почему она ничего не сказала?!

– И ты… – не зная, как закончить фразу, начал он.

– Да! И я, зная это, позволила тебе… сделать то, что ты сделал. Я… В общем, можешь думать, что хочешь. Я последняя негодяйка и… Даже хуже!

Борис не двигался и только пристально смотрел на Анастасью. Всё-таки ещё оставалась какая-то надежда… Или нет?

– Но… Почему ты не с ним? Раз уж теперь… Раз ты решила родить от него ребёнка? – тихо проговорил он.

– Я больше его не люблю, – твёрдо сказала она. – Всё кончено, и это факт. К тому же он, узнав о моей беременности, повёл себя очень странно…

– Неужели он… не хочет стать отцом? – догадался Левин.

– Конечно не хочет! И никогда не хотел… То, что это всё-таки произошло, – чистая случайность. Но я так этому обрадовалась! Я хочу ребёнка! Понимаешь, моя жизнь – там, в Париже, и в этих бесконечных разъездах – была бессмысленна… Полное, абсолютное одиночество – вот и всё…

– Но ведь ты продолжала с ним встречаться? – сухо заметил Борис.

– Если бы он захотел, я бы жила с ним! Но он не хотел, – уверено сказала она, как будто повторяя то, что уже говорила много раз.

– Почему? – недоумённо спросил Левин.

– Он такой человек. Его устраивали только свободные отношения – то есть отношения со мной и случайные связи с другими, многими другими… И даже сейчас, когда ему пятьдесят шесть…

Анастасье не хотелось продолжать, но пути назад не было: эту чашу нужно испить до дна.

– Понимаешь, когда я сказала Рафаэлю, что жду ребёнка… Он упал в обморок! Да, в прямом смысле слова! Возможно, слишком много выпил: это было в новогоднюю ночь… А потом ушёл, а я улетела в Москву. И с тех пор – ни звонка, ни сообщения, ничего! Вообще ничего! Но это только мои проблемы.

Борис молчал, пытаясь осмыслить всё, что она сказала… Внутри у него уже не звучало ни «Либертанго», ни песни его любимого шансонье Рено. Полное отупение… Как будто ему на голову свалили целый КамАЗ убранного с улиц снега! Один из тех, что он видел вчера на Невском…

– Я очень перед тобой виновата… – наконец сказала Анастасья, не глядя на него. – В общем, уходи прямо сейчас! Думаю, так будет лучше для нас обоих.

Левин встал и машинально начал одеваться.

***

Этой зимой Петербург утопал в нескончаемых снегопадах.

Снег шёл и шёл, и никакие усилия дорожных служб не помогали: пешеходы чертыхались, пробираясь через сугробы, с крыш свисали коварные сосульки, а машины стояли в многочасовых заторах.

Борис, ни минуты не задумываясь о том, куда и зачем идёт, опомнился, только когда оказался на площади Восстания, стоя спиной к импозантной станции метро и глядя на пойманные в пробку машины у Московского вокзала… Невесомые снежинки, последние весточки гудевшей всю ночь метели, падали ему на лицо, но он едва ощущал их лёгкие покалывания. Невский проспект, расстилавшийся по правую руку, по-прежнему украшали ещё не убранные новогодние инсталляции: ёлки уже исчезли, однако натянутые над проезжей частью гирлянды и яркие витрины магазинов напоминали о главном празднике уходящей зимы. Кругом без особого рвения копошились бригады дворников…

Заседание в десять на метро «Академическая»… Нет, его перенесли на одиннадцать! Но всё равно следует заехать в отель за документами… Эти вензелёчки а-ля Людовик Шестнадцатый в её номере – дикая безвкусица! Зачем он вообще напросился зайти? Какая нелепость! Ведь только он, он сам этого хотел. Только он!

Вместо того чтобы, как он сделал бы в другой ситуации, спуститься в метро и отправиться за документами, Левин медленно побрёл по Невскому в сторону Эрмитажа. Это был единственный маршрут в Петербурге, который он, москвич и домосед, знал и любил.