Читать книгу Прятки - Ксюша Грибачевская - Страница 4

До того, как умереть на белом подоконнике, скрытом занавеской, Лиза провела в доме несколько дней. За это время ей кое-как удалось вспомнить несколько историй, то ли из своей жизни, то ли из снов – примерно так же, как Яша встретил чужие руки, задремав в шкафу. Ночь высвечивала что-то уродливое. После ночи наступало утро, и надо было как-то с этим жить. Днём она выговаривалась и пересказывала все Гримму. Тот слушал очень внимательно, иногда что-то записывал и советовал не забывать.

И, в общем и целом, можно сказать, что она до конца продолжала следовать этому совету.

***

В город прокрадывалась зима.

Лиза шла домой, свалив с последнего урока, слушала химроманс и чуть-чуть пританцовывала в такт. Маленькая, худая, как спичка, с красноватыми мешками под глазами, чудесно игравшими на бледном лице. Ей было тринадцать, и мир крутился вокруг. Вдалеке носились серые поезда. Дома дышали окнами.

И дорога была светла, насколько это было возможно в таком странном возрасте. Впрочем, иногда случались мелочи.

Когда отец напивался, они с мамой запирались в комнате, оставляя его ночевать на кухне. Он ходил весь вечер туда-сюда по лабиринту от холодильника до входной двери, выл неразборчивые песни и искал бутылки. Мама прятала их с изобретательностью волшебника. Как-то раз она заметила, что отец хранит выпивку в гараже, и закрыла гараж на ключ. Весь тот день отец ходил бешеный, а мама с Лизой украдкой посмеивались. Она положила ключ в его ботинки, как раз те, в которых он и ходил.

Иногда в запертую дверь раздавался стук. Глухой и одинокий. В детстве Лиза представляла, что это стучит некто из подземного царства, сам чёрт пытается войти к ним в комнату. И тогда она посильнее куталась в одеяло и спокойно засыпала, радуясь, что никто и никогда не сможет пробраться к ним сквозь эту дверь.

Как-то раз отец решил устроиться на работу. В прошлом он был подполковником, теперь сделался таможенником в Домодедово и тащил домой всякую вещь. Однажды он принес большую-пребольшую коробку, полную – не верилось! – телефонов, поставил перед Лизой и сказал: «Держи.» Лиза с восхищением начала копаться в контрабандной технике, но скоро восторг сменился разочарованием: телефоны на первый взгляд были как настоящие и даже включались, но больше никак не работали. Один из них они разобрали с отцом отверткой: внутри было пусто, ни железок, ни разноцветных микросхем. Только штучка с парой проводков, позволявшая экрану гаснуть и гореть. Так что телефона у неё тогда не было.

Ну, а теперь был, и она могла слушать Честера или танцевать под «Animals» хоть весь день, смотреть по ночам мультики и общаться с парнем. Парень жил на другом конце города, а потому «контакт» спасал.

Жизнь её находилась на уровне острой и чудесной сказки. Не ребенок и не взрослый, она была одновременно женщиной, смотрящей в зеркало и впервые замечающей, как изменилось её тело, – и девочкой, рисующей Финна и Джейка в тетрадках назло учительнице. Она стала жить где-то между мирами, не всегда зная, какой из них – настоящий. Как ещё, впрочем, можно жить в тринадцать лет?

Лиза ходила в школу в красной клетчатой рубашке, забив на форму, на уроках всегда сидела в наушниках на последней парте и в перемену тихонько выбегала на задний двор покурить. Ей было наплевать на таблицу элементов по химии, зато она знала наизусть все песни в сохранёнках. По значкам на рюкзаке можно было посчитать, сколько она смотрит сериалов, а самые любимые у неё был, конечно, «сверхи». В боковом кармане рюкзака она таскала складной ножик. Ей нравилось читать страшилки, вызывать пиковых дам (хотя этого она бы никому не рассказала) и понарошку играть в смерть.

Кстати, знак, изгоняющий нечисть, надо было рисовать кровью. Никогда не угадаешь, когда рядом появится монстр, так что лучше заранее попробовать. На всякий случай. Не торопись. Самое сложное – это не остановиться и прорезать самый нижний слой ткани на подушечке пальца. На секунду становится совсем больно – но только на секундочку. Потом станет тепло, и из пальца потечет скупая струйка крови, застывающая на бумаге. Наловчишься – и успеешь размазать пятнышко в рисунок, пока оно не засохло из красного в бурый. Со временем крови хватит на то, чтобы обвести звёздочку в круг.

***

Дома ждал холодный белый стол, напитавшийся декабрем из окна. На столе жили стопки «Поттера» и Экзюпери, цветные шариковые ручки, мамины иконки и свечки над компьютером. Ручками можно рисовать Кроули и Шифера в тетради по матеше, на полях, а воском капать на конверты с письмами. Самой себе. Вернее, воображаемому адресату. Как-то раз она прочитала, что можно вызвать у себя в голове Тульпу, которая будет как настоящий человек, только невидимый для всех остальных. И решила попробовать. Ничего не вышло, но, в конечном счете, она все равно понимала, что это разговор с собой. Тульпа так и не пришла. А воск был прозрачный, белый.

На втором, её этаже кровати стены были увешаны плакатами и самодельными стикерами с Честером, глазастыми треугольниками и красными гранатами в форме сердец. В полке спрятана коробка из-под карт с запасом сигарет и бутылёк спирта с ватой. Под подушкой спутались белые наушники. На втором этаже кровати можно было быть как дома. Здесь она ревела над смертью Чарли в десятом сезоне, в первый раз красилась, в первый раз просыпалась от боли в животе и кровавых потеков на простыне. Писала письма самой себе. Выговаривалась по ночам. Здесь было безопасно.

***

Снег завалил еще гуще, чем раньше. Хойзер выл припев в наушниках. Было четыре, и на улице рано темнело. Лиза вылезла из каморки-чердака и закрыла за собой скрипящую дверь.

На крыше было довольно скользко, но нам, как говорится, не привыкать. Лучше отсидеться здесь, чем дома, пока отец не протрезвеет. Вот в январь будет совсем холодно. Жалко только, что нет розетки, а то телефон скоро разрядится на такой погоде. Ну и ладно. Ходи кругами, тихо подпевай, не волнуйся. Мы это уже проходили. Под хорошую песню – всё пройдет.

Снег всё валил, и под ногами зажигались теплом чьи-то окошки. С наступающим.

Сказка повзрослела, и волшебные двери оказались беззащитными.

Да как тут успокоиться?!

Лиза падает в сугроб возле дымохода и бьет кирпичи в его основании. Без перчаток. Не рассчитав, до крови. Суёт руку в белую гущу и плачет.

«Я никто. Я красные слизистые буквы, потёкшие по белой стене. По его стене, в прямоугольной рамочке прямо под профилем. Извините, вам ограничили доступ. Вот так у нас теперь выглядит отчаяние.»

Над головой темнеет, над головой из ведра на землю выливается вечер. А Честер умер. Повесился.

«Не реви на холоде, глаза воспалятся. – машинально подумала она. – А, к чёрту.»

Где-то там, внизу, в кухне бьют посуду и истошно кричат, не разбирая сторон и слов. А вдали кричат поезда, потерянные, заблудившиеся в метель.

Рука в сугробе замерзла. Теперь трудно было сигарету вытащить. Лиза стала греть пальцы об огонёк зажигалки. Просто крошечный огонёк посреди большой и тёмной крыши.

Был бы сейчас рядом парень, стало бы немного легче. Но он исчез, хотя в последнем сообщении все-таки обещал позвонить. Лиза втайне лелеяла надежду, что это просто какое-то недоразумение, и сейчас он наберёт ей, и утешит, они поговорят и просто будут вместе. Он у неё был первый, поэтому она ещё не знала, как это бывает. Она курила, давилась, задыхалась электричеством и ждала.

Всё обязательно случится. А наутро отец протрезвеет и начнет искать работу, и мир вновь наладится.

А вот и зазвонил телефон, лёгок на помине. Ничего, живем, бойцы! Есть еще похер в похеровницах. Ща проплачемся и будем как новенькие.

– Алё? – сказала она.

Облачко пара изо рта.

– Лиз?

– Привет!

Женский голос по ту сторону трубки.

– Привет. Слушай… Надо поговорить. В общем…

Снег валит, и на крыше становится еще темнее.

И тут огонёк гаснет, и уже не остаётся ничего.