Читать книгу Али и Нино - Курбан Саид - Страница 7

В своем узком каменистом ложе звенел родник Печапюр. Деревья, окружавшие его, стояли с воздетыми к небу ветвями, словно уставшие святые. Отсюда открывался величественный вид: на юге, подобно библейским пастбищам, раскинулись армянские луга, всем своим видом обещавшие богатый урожай. За холмами пряталась Шуша. А на востоке в пыльных пустынях Азербайджана терялись карабахские поля. Горячее дыхание огня Заратустры носилось над равниной на крыльях пустынного ветра. Но деревья вокруг нас стояли неподвижно, словно ангелы их только что оставили, а магия еще не успела раствориться. Наш костер казался потомком множества костров, благословивших этот священный край. Вокруг костра на разноцветных коврах расположилась группа грузин и я вместе с ними. Пока на вертеле жарилось мясо, мы наполнили чаши вином и разложили вокруг костра блюда с фруктами, овощами и сыром. Возле родника сидели странствующие музыканты – зазандари. Даже названия инструментов в их руках отличались мелодичностью: дайра, чунири-чианури, саламури, диплипито. По заказу городских грузин, пожелавших усилить экзотическое очарование происходящего, они стали петь одну из своих баяти – персидскую песнь о любви. Наши преподаватели латыни назвали бы такой экстравагантный способ слиться с народными обычаями «дионисийским настроением». Празднество было устроено семьей Кипиани, которая, добравшись до Шуши, решила собрать всех отдыхающих ночью в шушинской роще.

Напротив меня сидел отец Нино – тамада, управляющий застольем в соответствии со строгими правилами. Его глаза блестели, а на раскрасневшемся лице красовались густые черные усы. Сейчас он поднял свой бокал за меня. Я тоже отпил из своего, хотя обычно не пил. Но тамадой вечера был отец Нино, и было бы просто неприлично не выпить в его присутствии. Слуги принесли родниковой воды. Вода здесь одно из многочисленных чудес: выпив ее, можно есть сколько угодно, не беспокоясь при этом о неприятных последствиях переедания. Горы снеди таяли на глазах по мере того, как мы упивались водой. Мать Нино сидела подле мужа у мерцающего огня. Несмотря на суровый профиль, у нее были смеющиеся глаза. Такие глаза принадлежали только мингрельским женщинам, выросшим в долине Риони, где колдунья Медея встретилась с аргонавтом Язоном.

Тамада поднял свой бокал: «Выпьем в честь почтенного Дадиани». Старик с ясными, как у младенца, глазами поблагодарил его. Начался третий круг. Все опустошили свои бокалы. Пьяных не было, поскольку во время таких застолий грузины чувствуют душевный подъем и ясность разума, подобную печапюрской родниковой воде, которая, помимо всех своих волшебных качеств, еще и отрезвляет.

Наша компания была не единственной в этот ночной час. Роща пестрела огнями множества костров. Каждую неделю шушинцы совершают паломничество к родникам, а празднества продолжаются до рассвета. Христиане и мусульмане собираются вместе под тенью святой рощи.

Я обернулся и встретился с сидевшей позади меня Нино глазами. Она беседовала с седовласым Дадиани. Почтительность к старшим и любовь к детям всегда в почете.

– Пообещай, что приедешь погостить у меня в замке в Зугдиди, – говорил старик. – В долине реки Риони, где давным-давно рабы Медеи собирали овечьим руном золото. И вы бы присоединились, Али-хан. Повидаете удивительные джунгли Мингрелии.

– С удовольствием, ваша светлость, но только ради вас, а не джунглей.

– Чем тебе не угодили леса? Для меня они – воплощение исполненного жизненного долга.

– Али-хан боится деревьев, как дети – привидений, – сказала Нино.

– Да нет же. Просто вам дороги леса, а мне – степь, – ответил я.

Дадиани прищурился:

– Степь, говоришь? Сухие кустарники и горячий песок?

– Мир лесов смущает меня, ваша светлость. Он полон страха и колдовства, призраков и демонов. Не позволяет смотреть вперед и обступает, повергнув в темноту. Солнечные лучи теряются в полумраке деревьев, и все кажется ненастоящим. Нет, лес действительно не по мне. И потом, в лесной тени я чувствую себя угнетенным, а шелест ветвей наводит грусть. Мне по душе простые вещи: ветер, песок и камни. Степь лишена прикрас и подобна удару кинжалом. Лес же своей замысловатостью напоминает гордиев узел. Я теряюсь в лесу, ваша светлость.

Дадиани задумчиво взглянул на меня.

– У тебя душа степняка, – сказал он. – Может, людей нужно разделять именно по этому признаку: на лесовиков и степняков. Восточное опьянение происходит в степи, где люди пьянеют от горячего ветра и песка, где мир кажется предельно простым и беззаботным. Лес же полон вопросов. Лишь степь не спрашивает, не дает и ничего не обещает. Однако пламень души зарождается в лесу. У степняка один лик и одна истина, которая переполняет его. Лесовик, напротив, многолик. Из степи происходят фанатики, а из леса – создатели. Может, в этом и заключается основное различие между Востоком и Западом.

– Вот почему армяне и грузины любят лес, – вмешался толстяк Мелик Нахарарян, принадлежащий к одному из известнейших армянских родов.

Этот человек с глазами навыкат и кустистыми бровями любил пофилософствовать и выпить. Мы прекрасно ладили. Он поднял бокал за мое здоровье и выкрикнул:

– Али-хан, в горах рождаются орлы, а в джунглях – тигры. Кто же рождается в степи?

– Львы и воины, – ответил я под радостные аплодисменты Нино.

Подали бараньи шашлыки. Вновь и вновь наполнялись бокалы.

Грузины гуляли вовсю. Дадиани пустился в подробные обсуждения с Нахараряном, а Нино лукаво поглядывала на меня. Я кивнул. Сумерки сгустились. При свете костров люди походили на духов или разбойников. На нас никто не обращал внимания. Я поднялся и отправился медленной походкой к роднику. Склонившись над водой, я зачерпнул полную ладонь воды и выпил. Какое наслаждение. Какое-то время я любовался отражением звезд в воде. Вдруг послышались шаги. Под маленькой ножкой хрустнула сухая ветка… Я протянул руку Нино. Мы прошли в лес. Нам не следовало покидать застолье у костра. Нино присела на траву и притянула меня к себе. Карабахские обычаи довольно суровые. Старый Мустафа с ужасом поведал мне, как восемнадцать лет назад в одной семье была нарушена верность и с тех пор деревья в их саду не плодоносили. Мы посмотрели друг на друга. При свете луны лицо Нино казалось бледным и таинственным.

– Княжна, – позвал я ее.

Нино искоса посмотрела на меня. Вот уже двадцать четыре часа Нино носила титул княжны – результат двадцатичетырехлетней тяжбы ее отца за право именоваться князем. Сегодня утром он получил из Петербурга телеграмму о получении желанного титула. Старик обрадовался этой новости, как ребенок, нашедший свою мать, и решил отпраздновать это событие ночью.

– Княжна, – повторил я и забрал лицо Нино в ладони.

Она не сопротивлялась, возможно из-за большого количества выпитого кахетинского вина. А может, ее пьянили лес и лунный свет. Я припал к ней губами. Ладошки ее были мягкими и теплыми, а тело – податливым. Хрустнули сухие ветки. Мы лежали на мягком мху, и Нино смотрела на меня. Я дотронулся до маленьких холмиков ее девичьих грудей. На меня накатило странное чувство, которое вскоре полностью охватило нас обоих. Лицо ее стало тоньше и серьезней. Я расстегнул на ней платье. Кожа Нино сияла, как опал при лунном свете. Охваченная страстью, она произносила что-то нежное и пылкое. Я спрятал лицо между ее маленькими грудями, опьяненный ее благоухающей, чуть солоноватой на вкус кожей. Колени Нино дрожали. По лицу катились слезы. Я стал осушать лицо поцелуями. Она поднялась, безмолвная и неуверенная в своих загадочных, необъяснимых чувствах. Моей Нино было всего лишь семнадцать лет, и она училась в гимназии Святой царицы Тамары.

– Али-хан, кажется, я действительно люблю тебя, даже несмотря на то, что я теперь княжна.

– И все-таки тебе недолго осталось быть ею, – произнес я, встретив недоуменный взгляд Нино.

– В каком смысле? Царь снова собирается отнять у нас титул?

– Ты лишишься титула, выйдя за меня замуж. Не расстраивайся, титул хана тоже неплох.

Нино скрестила на затылке руки, запрокинула голову и рассмеялась:

– Хан? А может быть, жена хана? Такого титула не существует. И потом, у тебя смешно получается делать предложение – если это вообще можно считать предложением.

– Да, это и есть предложение.

Пальцы Нино погладили мое лицо и исчезли в волосах.

– А если я соглашусь, останешься ли ты благодарным на всю жизнь этому шушинскому лесу и заключишь ли мир с деревьями?

– Думаю, да.

– Наш медовый месяц мы проведем у твоего дядюшки в Тегеране, и мне, как особой гостье, позволят посетить и побеседовать за чашкой чая с толстушками в шахском гареме.

– Ну и?..

– И потом мне позволят смотреть на степь, потому что вокруг не будет ни одной души, желающей смотреть на меня.

– Нет, Нино, тебе не придется смотреть на степь. К тому же она тебе не понравится.

Нино обхватила мою шею и прижалась носом к моему лбу:

– Наверное, я приму твое предложение, Али-хан. Но ты подумал о том, что, помимо лесов и степей, нам придется преодолеть множество других преград?

– Каких?

– Прежде всего, мои родители умрут от горя, если я выйду замуж за мусульманина. Затем твой отец проклянет тебя и заставит меня принять ислам. А если я стану мусульманкой, то царь-батюшка сошлет меня в Сибирь за то, что я отреклась от христианской веры. И тебя заодно – за то, что заставил меня это сделать. И будем мы сидеть посреди Северного Ледовитого океана на айсберге, пока большие белые медведи не съедят нас.

Я рассмеялся:

– Да нет же, Нино, не сгущай красок. Тебе не придется принимать ислам, и родители твои не умрут от горя, а на наш медовый месяц мы поедем в Париж и Берлин, чтобы ты смогла полюбоваться деревьями в Булонском лесу или Тиргартене. Ну что скажешь?

– Ты очень любезен, – произнесла изумленно она, – и я пока не отказываю тебе, у меня еще будет уйма времени дать тебе свое согласие. Не переживай, не сбегу я от тебя. Давай обсудим это дело с родителями, когда я окончу школу. Но не вздумай похищать меня. Все, что захочешь, только не это. Знаю я вас: перебрасываете девушку через седло, увозите в горы и в результате начинается кровная война с семьей Кипиани.

Вдруг ее охватило безудержное веселье. Все ее тело стало смеяться: лицо, руки, ноги, кожа. Она прислонилась к стволу дерева, склонила голову и посмотрела на меня. В тени дерева Нино походила на экзотическое животное, спрятавшееся в лесу от охотника.

– Пошли, – сказала Нино, и мы отправились к костру. Вдруг ее посетила мысль. Она остановилась и посмотрела на луну. – А наши дети, к какой религии они будут принадлежать? – с волнением спросила она.

– К самой лучшей и подходящей, – уклончиво ответил я.

Она подозрительно взглянула на меня и на минуту умолкла, погрузившись в думу. Затем с грустью произнесла:

– Я ведь не слишком стара для тебя? Мне скоро исполнится семнадцать, а твоей будущей жене должно быть сейчас двенадцать.

Я успокоил ее. Конечно же, она не казалась мне слишком старой. Чересчур смышленой, может быть, но является ли это достоинством? Мне иногда кажется, что мы, восточные люди, слишком рано становимся зрелыми, старыми и мудрыми. А с другой стороны, мне кажется, что мы глупы и простодушны. Я не знал, что думать: меня привели в замешательство деревья, Нино, отблеск костров вдалеке и больше всего я сам. Может быть, я выпил слишком много кахетинского вина и, как степной разбойник, бродил в саду любви. Хотя Нино совсем не казалась жертвой степного разбойника. Она была спокойна и невозмутима. От слез, смеха и магической страсти не осталось и следа. Мне потребовалось больше времени, чтобы прийти в себя.

Мы вернулись к роднику Печапюр. Никто и не заметил нашего отсутствия. Я наполнил стакан родниковой водой и жадно припал к нему горящими губами. Поставив стакан на место, я встретился взглядом с Меликом Нахараряном, который понимающе дружелюбно и немного покровительственно поглядывал на меня.