Читать книгу Макиавелли. Очень краткое введение - Квентин Скиннер - Страница 7

Флорентийский контекст

В начале 1513 года род Медичи переживал наивысший расцвет. Двадцать второго февраля, узнав о смерти Юлия II, в Рим отправился кардинал Джованни де Медичи, и 11 марта он уже был представлен на конклаве как папа Лев Х. Для Макиавелли, с одной стороны, это явилось проблеском надежды, поскольку новый режим быстро приобрел популярность именно во Флоренции. Джованни стал первым флорентийским папой, и, как пишет Лука Ландуччи, автор хроник того периода, город почти неделю праздновал его избрание кострами и артиллерийскими залпами. К тому же фортуна неожиданно вновь улыбнулась Макиавелли – правительство объявило амнистию как часть общей программы празднований, и политик был отпущен на свободу.

Едва покинув стены тюрьмы, Макиавелли затеял интригу, чтобы быть представленным ко двору нового правителя. Его прежний коллега, Франческо Веттори, стал послом в Риме, и Макиавелли неутомимо напоминал ему в письмах, чтобы он употребил все свое влияние: для того, «чтобы я мог приступить к деятельности на пользу Его Святейшества папы» (С 244). Однако вскоре стало понятно, что Веттори не может, а скорее всего, не хочет помочь Макиавелли. Придя в крайнее уныние, последний уединился в своем имении Сан-Андреа, «чтобы не видеть, – как он написал Веттори, – вокруг себя людских лиц» (C 516). Именно с этого момента Макиавелли выступает в политике скорее как аналитик, а не как прямой участник событий. Поначалу он слал Веттори длинные письма с комментариями о возобновившихся вторжениях Франции и Испании на территорию Италии. Затем – следует из письма от 10 декабря – стал коротать время над систематизацией своего дипломатического опыта, изучением истории и, как следствие, упражнениями в решении задач государственного управления.

В том же письме Макиавелли жалуется, что «вынужден жить в бедном доме в маленьком родовом имении». Однако примириться с тяготами быта ему помогают ежевечерние чтения текстов классической истории – «так я становлюсь вхож ко дворам античных правителей и могу говорить с ними, испрашивая объяснения их деяний». У него также есть время обдумать идеи, рождавшиеся в его голове на протяжении пятнадцати лет, когда он «был вовлечен в изучение искусства правления». Как следствие, Макиавелли написал «небольшую книжку “О государствах”», в которой «погрузился в рассуждения о данном предмете так глубоко, насколько это только было возможно». Этой «небольшой книжке» суждено было стать шедевром – речь о трактате «Государь», начатом в черновиках, как показывает письмо, во второй половине 1513 года, и завершенном к Рождеству того же года (C 303 – 305).

Рис. 2. Титульный лист одного из многочисленных ранних изданий трактата «Государь», Венеция

Самой главной надеждой Макиавелли, как он доверительно сообщает Веттори, была возможность ознакомить господ двора Медичи со своим трудом (C 305). Одной из причин этого желания было стремление засвидетельствовать Медичи свою преданность, что явствует из посвящения к «Государю» (3). Беспокойство Макиавелли по этому поводу коснулось даже его обычно объективных аргументов, и в главе XX «Государя» он с большим чувством отмечает, что недавно избранные правители могут столкнуться с тем, что «люди, к которым они поначалу относились с подозрением, докажут свою большую надежность и пользу по сравнению с другими, к которым до этого было больше веры» (74). Поскольку эта точка зрения категорически противоречит положениям трактата «Рассуждений», сложно удержаться от ощущения того, что здесь к аналитическим суждениям Макиавелли примешивается попытка защитить себя, особенно когда он без конца повторяет: «Я не должен забывать напоминать любому правителю, что люди, угодные предыдущему режиму, окажутся полезными новому правлению более, чем кто-либо еще» (74 – 75).

Тем не менее главным для Макиавелли было дать понять семье Медичи, что именно он был самым нужным человеком и экспертом и глупо было его упустить. В посвящении Макиавелли настаивает: для того чтобы «правильно служить своему правителю, необходимо быть человеком именно его народа» (4). С обычной для него самоуверенностью он утверждает, что его собственные наблюдения особенно ценны по двум причинам. Он обращает внимание, во-первых, на свой обширный опыт в делах внешней политики (приобретенный за многие годы трудов и риска), а во-вторых, с особенной гордостью указывает на то, что «виртуозно овладел теорией государственного правления за время непрерывного чтения и тщательного анализа трудов по античной истории – незаменимого кладезя мудрых идей» (3).

Что же заставило Макиавелли считать, что он в праве поучать государя вообще и Медичи в частности, основываясь только на опыте и знаниях, полученных из книг? Для всякого, кто только приступил к чтению трактата «Государь», изложение автора может показаться не более чем сухим, излишне схематичным анализом типов правления, средств и способов приобрести и удержать власть (42). В главе I он сразу вычленяет идею державы, доминиона (в значении управляемой земли), и подчеркивает, что доминион всегда есть или республика, или княжество, то есть единовластно управляемое государство. Он тут же откладывает обсуждение первого явления, замечая, что на данном этапе лучше пропустить любую дискуссию о республике и говорить исключительно о землях, на которых правят единовластно. Затем он напоминает, что сан правителя либо переходит по наследству, либо завоевывается. Снова, абстрагируясь от первого понятия, он утверждает, что правители, получившие титул по наследству, сталкиваются с меньшим числом проблем и, следовательно, менее нуждаются в совете. Сконцентрировавшись на случаях, когда титул приобретается правителем самостоятельно, Макиавелли различает «совершенно новые» государства и те, «которые, как боковые ветви, присоединяются к унаследованному титулу» (5 – 6). Последние для него менее интересны, однако три последующие главы посвящены рассуждениям о «смешанных княжествах» (19), управляемых наследным государем. В главе VI он переходит к самой важной для него теме «совершенно новых государств». Здесь он делает еще одно разграничение, одновременно представляя одну из самых важных антитез всей своей теории политики, дихотомию, вокруг которой вращается вся аргументация трактата. Новые государства, утверждает Макиавелли, «приобретаются и удерживаются либо силой оружия и силой virtu», либо «при помощи соратников и благодаря фортуне» (19, 22).