Читать книгу Красавицы Бостона. Злодей - Л. Дж. Шэн - Страница 9

Киллиан

– Хорошая тренировка, мистер Фитцпатрик. Вы один из самых талантливых наездников, которых я встречал. У вас потрясающие навыки, сэр. – Один из прыщавых конюхов, нанятых мной, плелся позади, высунув язык, как нетерпеливый щенок.

Я направился из конюшни обратно к своей машине, сунув узду ему в грудь вместе с щедрыми чаевыми.

То, что я был неприлично, неискоренимо, омерзительно богат, помимо всего прочего означало, что люди всячески стремились сообщить мне, что я лучший во всем, будь то верховая езда, фехтование, гольф или синхронное плавание.

Синхронным плаванием я, конечно, не занимался, но был уверен, что получил бы золотую медаль, стоило мне попросить.

– Благодарю за чаевые, мистер Фитцпатрик! Вы лучший босс, который у меня…

– Если бы я хотел, чтобы мне целовали зад, то выбрал бы кого-нибудь более фигуристого, светловолосого и с совершенно другой репродуктивной системой, – резко бросил я.

– Верно. Да. Простите. – Он покраснел и, поклонившись, открыл дверь моей «Астон-Мартин-Ванквиш».

Я сел в машину и завел двигатель.

Приложение на телефоне сообщило, что возле моей входной двери ждал посетитель.

Сняв перчатки, я бросил их на пассажирское сиденье и провел пальцем по экрану.

Мне не нужно было считать пульс, чтобы понять, что он превышал привычные пятьдесят ударов в минуту. Я был прекрасно подготовленным наездником, прирожденным спортсменом. Но сейчас мой пульс отбивал не меньше шестидесяти двух ударов.[16]

Я повел себя как последний идиот, отдав предпочтение одной потенциальной невесте над другой притом, что ни одна из кандидаток в моем списке не пойдет со мной к алтарю ни с радостью, ни с большой охотой.

У них у всех были свои причины согласиться, но ни одна из этих причин не имела отношения к моему неотразимому обаянию, уму или безупречным манерам.

Персефона Пенроуз была первой, к кому я обратился с предложением. Ей была нужна финансовая помощь так же сильно, как мне – хороший пиар-ход и пара детишек.

А еще она была, как бы мне ни претило это признавать, моей предпочтительной кандидаткой. Добродушная, более-менее вменяемая, с лицом ангела и телом, способным соблазнить дьявола.

Она была совершенна. Даже слишком. Настолько идеальна, что порой мне приходилось отворачиваться, когда мы оказывались в одном помещении. Я бессчетное количество раз отводил от нее взгляд, предпочитая наблюдать за ее болтливой сестрой. А глядя на ходячую катастрофу, коей была Эммабелль, я вспоминал о том, что ни в коем случае не хотел, чтобы ДНК Пенроуз смешалась с моей.

Эммабелль была шумной, бесстыдной и упрямой. Она могла целыми днями спорить со стеной и все равно потерпеть поражение. Сосредотачивать внимание на ней было не так опасно, как наблюдать за Персефоной.

А я частенько, хоть и незаметно, наблюдал за ней, пока никто не видел.

Именно поэтому очень хорошо, что она не вернулась с ответом. Прямо-таки прекрасно.

Мне ни к чему этот бардак.

Ни к чему, чтобы пульс подскакивал выше шестидесяти.

Наглядный тому пример: как только на видеозаписи показались мои черные двойные двери с латунной фурнитурой, над веком начало пульсировать. Оказалось, что это мои уборщицы и повар вошли в дом, чтобы подготовить его перед посиделками, которые я устраивал сегодня вечером.

Я бросил телефон на пассажирское сиденье и взглянул на свои Rolex.

Прошло ровно сорок восемь часов и одиннадцать минут с тех пор, как я сделал Персефоне предложение. Ее время вышло. Пунктуальность и надежность были в числе немногих качеств, которые восхищали меня в людях.

Она не обладала ни тем ни другим.

Открыв бардачок, я достал из него записку со списком имен потенциальных невест, которую мне дал Дэвон. Следующей в нем значилась Минка Гомес. Бывшая модель, которая теперь работала детским психологом. Длинноногая, из хорошей семьи и с безупречной улыбкой (хотя Дэвон предупредил, что у нее виниры).

Минке было тридцать семь лет, она отчаянно хотела детей и придерживалась достаточно традиционных взглядов, чтобы желать католическую свадьбу. Она подписала соглашение о неразглашении еще до того, как я к ней обратился, – я поручил Дэвону подписать его со всеми потенциальными невестами, за исключением Персефоны, которая была:

1. Моей первой кандидаткой, а потому самой небрежной попыткой. И…

2. Слишком хорошей, чтобы кому-то обо всем рассказать.

Я вбил адрес Минки в навигатор и выехал с подъездной дорожки своего частного ранчо, на котором провел несколько последних часов, катаясь на лошадях и пренебрегая своими обязанностями, а вовсе не негодуя из-за того, что Персефоне Пенроуз нужно было серьезно подумать о браке со мной, тогда как вторым доступным ей вариантом была ужасная смерть от рук уличных бандитов.

Я намеренно уехал из дома, потому как знал, что Персефона не клюнет на приманку.

Она была слишком честна и порядочна, не говоря уже о том, что у нее уже где-то был другой зарвавшийся муженек.

– Ради твоего же блага будем надеяться, что ты не настолько глупа, чтобы отказываться от моего предложения, – тихо проговорил я, обращаясь к невидимой Минке, и выехал на шоссе в Бостон.

Значит, будет невеста номер два.

Можно подумать, есть разница.

Позже тем же вечером Сэм Бреннан бросил свои карты на стол и, запрокинув голову, выпустил струйку дыма между губ.

Он всегда делал фолд[17].

Сэм приходил сюда не ради игры в карты.

Он не верил в удачу, не играл на нее и не надеялся.

Он пришел, чтобы наблюдать, учиться и приглядывать за мной и Хантером – двумя своими самыми прибыльными клиентами. Проследить, чтобы мы не влезали в неприятности.

Из стереосистемы заиграла песня Sally группы Gogol Bordello.

Мы собрались у меня в гостиной за еженедельной вечерней игрой в покер. В оформленном со вкусом, но скучном помещении с мягкими кожаными креслами и тяжелыми шторами бордового цвета.

– Не волнуйтесь, детишки. Скоро все закончится, – цокнул Хантер, пытаясь изобразить свою лучшую пародию на Джона Малковича из фильма «Шулера». – Покер не для неженок.

– И это говорит тот, кому осталось разве что стать членом программы лояльности Nordstrom[18], чтобы превратиться в цыпочку. – Сэм перекинул сигарету из одного уголка рта в другой. Черная рубашка, которую он надел, едва не трещала по швам на его предплечьях.

– Можешь не сомневаться, что я уже в ней состою. – Хантер невозмутимо рассмеялся. – У меня нет времени на шопинг со стилистом, а дамы в этом магазине знают мои мерки.

– Принимаю твои тридцать пять тысяч и ставлю восемьдесят. – Дэвон бросил восемь черных фишек в середину стола, барабаня пальцами по картам.

Дэвон был полной противоположностью Сэма. Аристократ-гедонист со вкусом ко всему изысканному и запретному, со свободными нравами и полным отсутствием моральных принципов. Его любимым занятием было наблюдать, как прожигают деньги. По иронии, работа Дэвону Уайтхоллу была нужна, как Хантеру – еще больше неприличных сексуальных намеков в арсенале. Он предпочел поступить в университет в Америке, получить допуск к юридической практике и держаться подальше от Британии.

Я был вполне уверен, что на родине его дожидался свой ворох проблем, но меня это не интересовало настолько, чтобы спрашивать.

– Ва-банк, – объявил я.

Хантер причмокнул и сдвинул все свои фишки вперед.

– Да ты издеваешься. – Дэвон с прищуром посмотрел на моего брата. Хантер ответил ему невинной улыбкой, драматично хлопая ресницами.

– В этой игре только один победитель, месье Уайтхолл. Не заходи на кухню, если не любишь, когда жжется.

– Ты смешал две фразы, – сказал я, зажав губами карибскую сигару, и выдвинул свои фишки в центр стола. – Говорят, не заходи на кухню, если не выносишь жара. А жжется у тебя между ног оттого, что спал с таким количеством женщин, каким можно заполонить Мэдисон-Сквер-Гарден.

– Забавно, но я не припомню, чтобы ты приглашал меня на церемонию твоей канонизации, старший брат. – Хантер сделал глоток пива «Гиннесс» и слизал усы из пенки. – О, точно, ее ведь никогда не было, потому что ты перетрахал половину Европы. К тому же это все в прошлом. Теперь я женатый мужчина. Для меня существует только одна женщина.

– И эта женщина – моя сестра, так что лучше подумай хорошенько, прежде чем сказать что-то еще, если хочешь выйти отсюда, сохранив все свои органы, – напомнил ему Сэм.

У Сэма были темно-русые волосы, серые глаза и загорелая кожа. Он был высоким, широкоплечим и имел такой небрежный, привлекательный вид, от которого женщины теряли и трусики, и рассудок.

– Чувак, моя жена залетела. Поздновато сомневаться в том, чем мы занимаемся в свободное время. Кстати, боль в животе, которая была у нее на этой неделе, оказалась вызвана газами, спасибо, что спросил, – фыркнул Хантер.

Я теперь что, в самом деле слушаю отчет о том, как Сейлор пускает газы?

– Не все разговоры должны в итоге возвращаться к тому, что твоя жена беременна, – напомнил я.

– Чем докажешь?

Сэм указал большим пальцем на Хантера.

– Ты же понимаешь, что однажды я прикончу твоего брата? – спросил он у меня.

– Зла на тебя держать не стану. – Я выплюнул сигару в пепельницу. – Но подожди, пока он откроет все карты.

– К слову о счастливом браке, – Дэвон покрутил в бокале виски «Джонни Уокер Блю Лейбл», – кажется, у хозяина дома есть прекрасные новости, которыми он может с нами поделиться.

– Ой, ты наконец-то создал аккаунт на OkCupid?[19] – пропел Хантер, сложив руки вместе. – Наши родители уже давно наседают на него из-за того, что он одинок, как сатанист на съезде «Молодежь за Иисуса».

– Да скорее в аду похолодает, чем Киллиан Фитцпатрик женится, – протянул Сэм.

– Тогда захвати теплое пальто, приятель, – усмехнулся Дэвон.

– Ад еще не готов ко встрече со мной. А Киллиан слишком любит разнообразие, чтобы довольствоваться одной киской. – Сэм смерил Дэвона убийственным взглядом.

– Женщины – как блинчики. Все на один вкус, – согласился я.

Сэм сверкнул зубами.

– Обожаю блинчики.

Этот мужик переспал со всеми в городе.

Со всеми, кроме моей сестры.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Эшлинг была безумно влюблена в Бреннана. Каждый раз, когда она оказывалась в одной комнате с братом своей невестки, то чуть не пускала слюни ему на колени. Как только я осознал допущенную ей оплошность, то сразу нанял Бреннана по контракту. Когда мы только начали наши профессиональные отношения, у меня было не так уж много работы для него, но, наняв его, я гарантировал, что он не притронется к Эш.

Бреннан был благородным человеком в своей отсталой, убийственной манере.

Я хрустнул костяшками пальцев, не отрывая взгляда от своих карт. У меня было две пары[20]. Готов поспорить на собственные яйца, что на картах Хантера в лучшем случае значились буквы алфавита и изображения животных. Он был весьма невезучим для ирландца.

– Я обручен, – сообщил я шокирующую новость.

Сэм поперхнулся сигаретой, и свисавший с ее конца пепел длиной в пару сантиметров упал на стол. Хантер расхохотался. Дэвон коротко кивнул в знак одобрения.

А я? Я не чувствовал ничего.

Бесчувственность была хорошо знакомым мне понятием, с которым я умел управляться и которое не сбивало меня с курса.

Хантер шлепнул себя по бедру, его карты посыпались на пол, пока он заходился в приступе хохота. Он упал с кресла, схватившись за живот.

– Обручен! – прокричал он, забираясь обратно в кресло. – Кто эта несчастная женщина? Твоя надувная кукла?

– Ее зовут Минка Гомес.

– Ты назвал надувную куклу Минкой? – Брат вытер слезу в уголке глаза и опустошил бутылку воды. – Я думал, ты выберешь что-то более подходящее стриптизерше. Лола или Кэнди.

– Не припомню, чтобы пробивал о ней информацию. – Сэм пригвоздил меня взглядом. В последнее время я поручал ему искать компромат на всех, кого я встречал, от партнеров по бизнесу до чистильщиков обуви.

– То, что вы о ней не слышали, не значит, что ее не существует, – процедил я. Признаться, было непросто объяснить, как я оказался обручен с незнакомкой.

Минка была вполне любезна, когда я заехал к ней сегодня домой с предложением выйти за меня замуж. Дэвон подготовил ее к нашей встрече. Она сказала, что с радостью подпишет все необходимые документы, и попросила добавить два пункта во время наших переговоров. Она хотела домик в Аспене и ежегодную поездку на Неделю моды в европейский город по ее усмотрению, а вместе с ней и солидную сумму на покупки. Я был рад исполнить оба ее желания.

Минка была красива, вежлива и до неприличия жаждала угодить.

А еще она не пробуждала во мне вообще никаких эмоций.

– Объясни мне, пожалуйста, как ты перешел от развращения красивейших принцесс Европы к женитьбе на первой встречной местной девице. – Хантер почесал подбородок.

Мой брат, как и остальные члены семейства, думал, что я ухаживаю за самыми прекрасными представительницами королевской семьи. Такую историю я скармливал своей семье, чтобы защитить их от правды. Я действительно общался с герцогинями и дочерьми графов, поднимаясь по социальной лестнице с уровня очередного богатого американца до человека, который знал всех стоящих персон на континенте.

Но я никогда к ним не притрагивался.

Если уж быть честным, я вообще никогда не прикасался к женщине, которой не платил.

А я не был честен ни с кем.

Ни с кем, кроме Персефоны.

Даже по прошествии двух дней я все еще не мог взять в толк, что заставило меня рассказать ей о моем предпочтении платить за секс. Я намеренно умолчал о том, что женщины, с которыми я встречался, сами по себе не были проститутками. Ждал, когда увижу отвращение на ее невинном личике. Но она была так занята тем, что мысленно избивала меня своей сумочкой за то, как я высмеял ее чувства, что даже не обратила внимания на мелкие детали.

Плата за секс была моим способом послать к чертям традиционные отношения. Я заботился о женщинах, с которыми виделся – как в постели, так и за ее пределами, но никогда не предлагал им ничего, кроме возможности приятно провести время. Свидания, подарки, звонки, чувства – об этом не могло быть и речи.

К моим партнершам прилагался подробный список того, что можно делать, а что нельзя, и единственное, чего они ожидали от наших встреч, – это щедрые чаевые и оргазм в комплекте от вашего покорного слуги.

Первый секс с проституткой у меня случился в четырнадцать лет.

Отец приехал ко мне в Эвон вскоре после того, как Эндрю Эрроусмит открыл мой секрет.

Мы устроили закрытый ужин в лондонском отеле «Савой». Стоял разгар лета, но я надел рубашку с длинными рукавами, чтобы спрятать ожоги от сигарет и следы от укусов. Athair, подцепив на тост икру Royal Beluga, спросил, со сколькими девушками я спал. Я соединил кончики большого и указательного пальцев, изображая ноль. Я не придавал этому большого значения. Я учился в школе для мальчиков, и к тому же у меня были дела поважнее, чем кому-то присунуть.

Джеральд Фитцпатрик подавился икрой. На следующий день он решил исправить мое ужасное положение и, усадив мой тощий зад в самолет, взял меня с собой в Норвегию, где он должен был посетить одну из буровых установок «Королевских трубопроводов».

Майе, норвежке, которая лишила меня девственности, было чуть за тридцать. Она оказалась на голову выше меня и до смешного смущена, когда меня чуть не вырвало ей на колени. Я не хотел лишаться девственности. Только не в четырнадцать, не с незнакомкой и уж точно не в элитном борделе на улочке в Осло. Но делать все, лишь бы угодить отцу, было для меня в порядке вещей.

В доме Фитцпатриков стоял просто очередной вторник, когда athair помахал ключами от своего королевства перед моим носом, чтобы добиться желаемого.

Не сутулься.

Не ругайся.

Пиши без ошибок, не падай с лошади, демонстрируй исключительно безупречные манеры за столом и не смотри своему отцу в глаза.

И вот я надел презерватив и исполнил свой долг.

Когда я вышел из комнаты, athair похлопал меня по спине и сказал: «Это, mo orga, единственное, на что годятся женщины. Раздвигать ноги и выполнять приказы. Советую тебе это запомнить. Старайся чаще менять любовниц, не привязывайся к ним, а когда настанет время остепениться, обязательно выбери более послушную. Ту, которая не станет просить слишком многого».

Athair поступал согласно собственным наставлениям.

Джейн Фитцпатрик была тихой, робкой и лишенной даже задатков характера. Что, конечно, не помешало ей изменять мужу. Оба моих родителя ходили налево, причем часто и открыто.

Я рос, наблюдая наихудший пример супружества, брал на заметку и должен был пойти по их стопам.

Судя по всему, мой младший брат пропустил лекцию под названием «Женщины – зло». Хантер женился по любви. Да к тому же на самой строптивой девушке, какую я только видел.

Поразительно, но, похоже, он был счастлив.

С другой стороны, это ничего не значило. Хантер обладал интеллектом щенка лабрадора. Я был вполне уверен, что печенье в форме косточек и облизывание собственных яиц тоже принесло бы ему удовлетворение.

– Килл, спустись на землю. – Хантер щелкнул пальцами перед моим лицом. – Я спросил, почему именно на Минке? Почему сейчас?

Я уже собрался сказать ему, чтобы не лез в чужие дела, как вдруг в комнату ворвался Петар, управляющий моим поместьем. Его волосы были мокрыми от дождя.

– К вам посетитель, сэр.

Я не поднял взгляда от карт, хотя в груди возникли какие-то странные и непрошеные ощущения.

Вероятность того, что это Персефона, была практически нулевой. А даже если это Персефона, то она в любом случае упустила свой шанс, и с этим теперь ничего не поделаешь.

– Кто там? – рявкнул я.

– Миссис Вейтч.

Я чувствовал, как взгляд Хантера устремился ко мне, прожигая дыру в щеке.

– Я занят. – Я указал на стол.

– Сэр, уже поздно, и на улице сильный дождь.

– Я в состоянии посмотреть на часы и глянуть в окно. Вызови ей такси, если так хочется быть джентльменом.

– Гроза сильная. Линии связи оборваны. Приложения такси не работают, – продолжил Петар, сложив руки за спиной и проговаривая каждое слово медленно и размеренно. Он знал, что я не люблю, когда ко мне относятся неуважительно. Я всегда был готов чуть что избавиться от недисциплинированного персонала. – Она промокла до нитки и, похоже, очень расстроена.

Хантер открыл рот, но я поднял руку, чтобы остановить его.

– У нее пять минут. Приведи ее сюда.

– Вы хотите, чтобы она пришла в эту комнату? – Петар огляделся кругом.

Над нашими головами клубилось едкое облако сигаретного дыма, а стены пропитал кислый запах выдохшегося теплого алкоголя. В комнате пахло, как в борделе.

Персефона оказалась дамой в беде, а я приглашал ее в логово льва.

Но она отклонила мое предложение. Раз мое самолюбие пострадало, то и ей не помешает получить пару оплеух.

Я посмотрел в глаза Петару отсутствующим взглядом.

– Или делай по-моему, или пусть проваливает. И, насколько мне известно, миссис Вейтч не может позволить себе вызвать машину. Приведи. Ее. Сюда.

Не прошло и минуты, как Персефону, всю промокшую и потрепанную, провели в гостиную. За ней тянулась тонкая струйка воды, обувь скрипела с каждым шагом. Ее глаза, голубые и бездонные, словно океан, выглядели взволнованными. Светлые волосы липли к вискам и щекам, а дырявая ветровка перекрутилась вокруг ее стройного тела.

Она остановилась посреди комнаты, грациозная, как королева, которая соизволила уделить время своим подданным. Я четко уловил момент, когда ее осенило. Как только она оглядела окружающую обстановку. Мягкий свет, закуски и напитки.

Эта жизнь могла быть твоей. Ты отказалась от нее ради любви.

Персефона выпрямилась в полный рост, – который, к слову, был невелик, – сделала глубокий вдох и устремила на меня пристальный взгляд.

– Я согласна.

Два простых слова прогремели в комнате, словно взрыв.

Следи за пульсом, Киллиан.

– Что, прости? – Я вскинул бровь.

Она не удостоила вниманием Хантера, Сэма и Дэвона, демонстрируя больше мужества, чем было у них троих вместе взятых. Петар стоял рядом с ней в покровительственной позе.

Персефона подняла голову выше, отказываясь отступать или выражать недовольство. В это мгновение, промокшая как крыса и на грани пневмонии, она была безжалостно прекрасна. А я точно знал, почему всегда предпочитал смотреть на ее старшую сестру, когда мы оказывались в одной комнате.

Эммабелль не ослепляла меня.

Не поглощала меня.

Не волновала меня.

Она была просто очередной женщиной, манерной и избалованной, которая всегда вела себя шумно, беззастенчиво, отчаянно желая, чтобы ее заметили и признали.

Персефона была чиста и благородна. Лишена притворства.

– Твое предложение, – ее голос был нежным и сладким, как гранат, – я его принимаю.

Она согласна.

Я сейчас вмажу кулаком в стену.

Нет, не просто в стену. Во все стены. Превращу свой особняк в Бэк-Бэй в якобинском стиле в горстку пыли.

Она принимает предложение, которое больше не актуально.

Ее щеки покраснели, но она не сдвинулась с места, будто пригвожденная к полу, а вокруг нее уже начала собираться лужа из стекающей воды.

В этот момент казалось, что заполучить ее было даже слишком просто, но вместе с тем совершенно невозможно.

– Перси, я… – Хантер встал с места, собираясь броситься на помощь подруге своей жены. Я усадил его обратно, опустив руку ему на плечо, и с силой прижал его кресло к стене, не отводя глаз от Персефоны.

– Знаешь, чем мне нравится греческая мифология, Персефона? – спросил я.

Ее ноздри раздулись. Она не клюнула на наживку, потому что знала, что я все равно ей отвечу.

– В ней боги неоднократно наказывают женщин за высокомерие. Видишь ли, пятьдесят пять часов назад я был недостаточно хорош, чтобы стать твоим мужем. Тебе потребовалось больше времени, чем мы договаривались, чтобы дать ответ.

У нее приоткрылся рот. Я озвучил это в присутствии всех наших знакомых, даже глазом не моргнув.

– Началась гроза. – Ее глаза вспыхнули. – Поезда перестали ходить. Мне пришлось ехать на велосипеде в дождь…

– Мне надоело. – Откинув голову на подголовник, я взял блестящее яблоко из корзины с фруктами и покрутил его в руке. – А ты опоздала. В этом вся суть ситуации.

– Я приехала, как только смогла!

Теперь ее потрясение сменилось злостью. Ее холодные, как мрамор, глаза мерцали стальным блеском. Не от слез, а от чего-то другого.

От того, что я не видел в них до этого вечера.

Ярости.

В голове эхом пронеслись слова отца: «Бери в жены более послушную. Ту, которая не станет просить слишком многого».

Минка казалась покорной, гибкой и отчаявшейся.

Персефона же просила немыслимого – любви.

– Я уже сделал предложение другой. – Я вонзил зубы в яблоко, и его сладкий сок потек по подбородку, пока мы неотрывно смотрели друг другу в глаза в состязании воли.

Все взгляды были прикованы ко мне.

Это было не упоением властью.

Это было полномасштабным унижением.

Я не хотел Персефону Пенроуз.

Она была недостаточно хороша для меня.

А даже если бы была, то что хорошего из этого вышло бы? Она хотела все то, чего не хотел я.

Отношений. Партнерства. Близости.

Я не Хантер. Я неспособен любить свою жену или хотя бы испытывать к ней симпатию. Терпеть? Возможно, но только в том случае, если мы сократим наше общение до одного раза в месяц. К тому же, в день свадьбы моего брата и Сейлор Бреннан, я чуть не позволил Персефоне умереть от отравления, лишь бы не оставаться с ней наедине в одной комнате.

Я был в считаных мгновениях от того, чтобы поглотить ее.

Вонзить зубы в ее крепкую, круглую задницу.

Тереться об ее грудь, пока не кончу в штаны.

А теперь я возбудился в комнате, полной людей. Потрясающе.

Я веду к тому, что с Персефоной все слишком сложно, запутанно, а искушение слишком велико, чтобы я мог ему поддаться. Минка – правильный выбор. Мои мысли никогда непроизвольно не устремятся к Минке.

– Ты сделал предложение другой, – повторила Персефона, пятясь назад.

– Минке Гомес. – Сэм зажал седьмую за минувший час сигарету между губами, твердо вознамерившись заработать рак легких до конца этого вечера. Он закурил и выдохнул дым. – Мы все пытаемся понять, где он откопал эту бедняжку. Не припоминаешь такую?

– Боюсь, что нет, – тихо ответила она.

– Ты легко отделалась. Килл слишком черствый, слишком старый и слишком упрямый для такой милой девушки, как ты. Не говоря уже о том, что у меня есть сомнения насчет его сексуальных предпочтений. Поставь свечку за мисс Гомес, когда в следующий раз пойдешь в церковь, и поблагодари свои счастливые звезды. Они точно сошлись этим вечером. – Сэм выпустил струйку дыма в ее сторону, отчего Персефона закашлялась.

Мне захотелось его прикончить.

– Перси. – Хантер встал. – Подожди.

Она помотала головой, выдавив гордую улыбку.

– Со мной все хорошо, Хант. В полном порядке. Возвращайся к игре, пожалуйста. Спасибо, что уделили время. Желаю приятно провести остаток вечера.

Она развернулась и ушла стремительным, ровным шагом. Петар бросил на меня полный отвращения взгляд и помчался за ней.

Хантер был готов ринуться вслед за ними обоими, но я схватил его за ворот рубашки и снова прижал к спинке кресла.

– Сначала закончи игру.

– Да ты, мать твою, издеваешься? – заорал мой брат. Его бокал с «Гиннессом» опрокинулся. Черный стаут с шипением разлился по персидскому ковру. – Ты разгуливал по Бостону, делая предложения женщинам – одна из которых лучшая подруга моей жены, – и теперь хочешь, чтобы я закончил гребаную игру? Ладно. Пожалуйста. Килл получает все, что пожелает. – Хантер бросил свои карты на стол. – А теперь, если позволишь, я пойду и исправлю эту хрень. – Он указал на дверь. – Не хватало моей беременной жене подруги на грани отчаяния. Клянусь богом, Килл, если ты что-то сделал с этой девушкой… если тебя угораздило обрюхатить ее, чтобы обеспечить се-бе наследника…

Я перевернул брошенные им карты, не удостоив вниманием его истерику.

У него был фулл-хаус[21].

Хантер ошибался. Я не всегда получал то, что пожелаю.

Персефона

Он женится на другой.

Я опоздала на несколько часов, объявившись почти к полуночи, выглядя и чувствуя себя, как тряпичная кукла, которая провалялась брошенной в грязи все минувшее столетие, а он даже толком не удостоил меня взглядом.

А чего я ожидала?

Ты ожидала, что он отнесется к тебе не просто, как к матке в аренду.

Но это была моя первая и, будем надеяться, последняя ошибка в отношении Киллиана Фитцпатрика.

Я шла от велосипеда к дому, специально топая по лужам. Стояла ночь, шел сильный дождь, а моя ветровка порвалась по пути в Бэк-Бэй и обратно. Пальцы на руках и ногах онемели. Может, они отвалились где-то по дороге, а я даже не заметила. Остальная часть моего тела точно не будет по ним скучать, когда Бирн и Камински, в конце концов, расчленят меня и скормят воронам.

Где бы ты ни был, Пакс, надеюсь, ты страдаешь вдвое больше, чем я.

Я открыла дверь в свой дом – вернее, в дом Белль. Своего дома у меня нет, – напомнила я себе. Внутри было темно, сыро и пахло плесенью. Я шагнула к лестнице, как вдруг моя голова резко повернулась в сторону. Щеку обожгло так сильно, что глаза защипало от слез.

Секунду спустя в воздухе раздался звук, похожий на удар хлыста. Не успев опомниться, я упала на колени лицом вниз. Булькающий звук эхом пронесся по пустому коридору. Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать, что его издавала я.

За ним последовал резкий удар в живот, налетевший из покрова темноты. Я, давясь, упала вперед. Вытянув шею, чтобы увидеть нападавшего, я выставила перед собой руку и принялась шарить ей по полу в попытке отыскать в темноте сумку и достать из нее перцовый баллончик.

Тяжелый ботинок наступил мне на пальцы. В воздухе раздался треск, когда нападавший всем весом придавил мою руку.

– Это ты зря, сука.

Впервые в моей жизни страх обрел форму и вкус. Нападавший пинком отбросил мою сумку прочь, отчего она пролетела по полу и ударилась в стену. Я воспользовалась возможностью и впилась ногтями ему в лодыжку. Почувствовала, как ногти выгибаются назад, пока я отчаянно пыталась причинить ему боль. Схватившись за его ногу, я подтянулась выше, вцепилась зубами в голень и сжала так яростно, что почувствовала, как кровоточат десны.

– Черт! Ах ты шлюха!

Грязный армейский ботинок зеленого цвета пнул меня прочь. Я знала только одного человека, который носил такую обувь.

Камински.

– Том, – прохрипела я, назвав его по имени, будто от этого мог быть какой-то толк. Рот наполнила теплая, отдающая металлическим вкусом кровь. Адреналин мчался по венам, а каждую клетку тела покалывало от паники. – Пожалуйста, Том. Отпусти меня. Мне нечем дышать.

Мне прилетел еще один удар. На сей раз он ударил в челюсть. Мое лицо запульсировало, и я прикусила язык. Рот наполнило еще больше крови.

Камински мог прикончить меня прямо здесь и сейчас, и об этом никто никогда не узнает. Единственный человек, которому известно о том, что за мной охотятся бандиты, это Киллиан. А притом, что он едва не дал мне умереть от отравления и отказался помогать, можно с уверенностью утверждать, что свершение правосудия над моим обидчиком не значилось в начале списка его дел.

Я начала карабкаться по лестнице, отчаянно пытаясь спастись, но Камински схватил меня за ногу и стащил вниз по трем ступенькам, на которые мне удалось подняться. Он развернул меня и расстегнул штаны.

– Может, узнаем, чего ты стоишь, а? – Воздух сотряс его зловещий смех. – Раз уж через пару дней тебе придется много отсасывать, чтобы вернуть долг Пакса.

Отпрянув назад, я ударила Тома ногой в пах, приложившись кроссовкой к его возбужденному достоинству. Он отшатнулся, крича от боли и обхватив промежность руками. Я развернулась и стала на четвереньках ползти по лестнице, как животное, издававшее гортанные звуки. Я знала, что Белль нет дома, но в здании с нами жили еще четверо соседей.

Рука вцепилась мне в волосы и резким рывком запрокинула голову. Тошнотворное дыхание Камински коснулось моей щеки, запах сигарет и зубного налета ударил мне в нос.

– Чудом спаслась. Ты угробила мой стояк, но это значит, что в следующий раз я отымею тебя в задницу. У вас неделя, миссис Ви. Одна неделя, после чего я превращу все твои кошмары в реальность. Ты уж поверь.

Он отпустил мои волосы. Голова с глухим стуком коснулась пола. Позади хлопнула входная дверь.

Я лежала, в кои-то веки позволив себе сорваться. Впервые с тех пор, как ушел Пакстон, я заплакала, прижавшись опухшим, пылающим, побитым лицом к полу.

Свернувшись калачиком, я ревела как ребенок, в агонии раскачиваясь из стороны в сторону.

Я плакала из-за всех ошибок, которые совершила в жизни.

Из-за того, что меня бросил муж.

Из-за того, что я расплачивалась за его грехи.

Из-за того, что ехала на велосипеде в грозу, промокшая, замерзшая и отчаявшаяся, а еще из-за того, что была такой безумно, невероятно, ничтожно глупой.

Из-за того, что зря растратила драгоценное Облачное Желание тетушки Тильды на Киллиана Фитцпатрика, который оказался злодеем в моей сказке.

Плакала из-за того, что вообще поверила в ее глупые чудеса.

Прошли минуты, а может, часы, прежде чем я поднялась с пола и стряхнула кровь и грязь с ободранных коленей. Я выбросила сумку в мусорный бак возле здания и спрятала кошелек в трусы, а потом поднялась в квартиру Белль.

Сестра должна поверить, что на меня напали и ограбили.

Я не могла впутывать ее в эту передрягу.

Неделя. Мне хотелось кричать.

Всего семь коротких дней.

А потом моей жизни придет конец.