Читать книгу Дороги джунглей. Великий Индийский путь - Людмила Шапошникова, Л. В. Шапошникова - Страница 6

От Кумили до Пирамеду – 19 миль

От Пирамеду до Куттикаяма – 3 мили

От Куттикаяма до Еллапара – 5 миль

От Еллапара до Айяпанковил – 12 миль

От Айяпанковил до Канчияра – 5 миль

От Канчияра до поселка короля – 3 мили

Утром на кронах деревьев клочьями висел туман. Он опускался все ниже и ниже и наконец заполнил всю лощину, по дну которой вилось шоссе. Небольшой расхлябанный автобус шел полупустой. Туман каплями оседал на кузове машины. Казалось, ему не будет конца, и только часа через два стали пробиваться первые солнечные лучи. Туман постепенно исчезал, и наконец джунгли и горы засверкали всеми красками солнечного утра. Мы проезжали редкие селения и маленькие городки, затерянные в безбрежном пространстве зеленых лесных массивов. Сначала наш путь лежал на восток, затем мы резко свернули на север. Мы несколько раз пересаживались, с трудом втискиваясь в набитые местные автобусы. В одном из них мы сидели на винтовках лесной охраны. Винтовки лежали рядом с разогретым, пахнущим маслом мотором. От каждого толчка затворы и прицельные мушки врезались в тело. Охранники, молчаливые ребята в шортах цвета хаки и тяжелых ботинках, сохраняли полную невозмутимость. Они не беспокоились о том, что боевое оружие используется не по назначению. Дорога то карабкалась вверх по крутым склонам, то резко шла вниз. Иногда мы въезжали в прохладные полутемные ущелья, по дну которых текли горные реки с низкими каменными порогами. Через реки были переброшены широкие бамбуковые мосты-настилы.

Потом в нашем распоряжении остались лишь редкие попутные машины и ухабистая грунтовая дорога. Поселки и деревни исчезли. Начались глухие, ненаселенные джунгли. У водителей изредка попадавшихся грузовиков мы спрашивали прямо:

– Где живет король маннанов?

Никто из них не удивлялся нашему вопросу. Они безошибочно показывали, в какую сторону надо идти или ехать.

Солнце поднималось все выше и выше. Оно остановилось на некоторое время в центре неба, а затем стало неудержимо скатываться к западу. Мы пили чай и ели бананы в придорожных харчевнях-хижинах. Наши лица и руки были покрыты толстым слоем грязи и пыли. А мы все ехали и шли, шли и ехали. И все гуще становились заросли джунглей. Очередной попутный грузовик свернул на широкую лесную просеку, а мы высадились на пустынной дороге. Косые лучи солнца освещали заросли бамбука, причудливо изогнутые тросы лиан, резные листья огромных папоротников. Ни людей, ни машин. Двухметровая черная кобра медленно переползала дорогу. На какое-то мгновение она остановилась, пристально посмотрела в нашу сторону и скрылась в кустах. Вдруг из-за поворота совсем неожиданно вырвался джип. Мы проголосовали. Машина остановилась. Рваный, промасленный брезент прикрывал кузов джипа. Водитель, молодой парень в красном тюрбане, чертыхнувшись, спросил, что нам надо.

– Где король?

– А! – пропыленную физиономию парня растянула улыбка до ушей. – Так бы и сказали.

Миль через пять джип остановился у тропинки, уходящей в заросли.

– Приехали, – сказал водитель. – Король живет недалеко отсюда. Мили две по тропинке. Не сворачивайте никуда, а то собьетесь.

Мы углубились в чащу.

– Эй! – раздался с дороги голос водителя. – Будьте осторожны! Тут полно всякого зверья!

Наконец из-за густых деревьев показались крытые пальмовыми листьями хижины королевской резиденции. Над крышами в вечереющем небе вился синий дымок. Весь поселок был расположен в низине, и только на каменистом пригорке стояла большая, не менее двадцати метров в длину, хижина.

– Полагаю, что это королевский дворец, – оживился Чинмайя.

Несколько темнокожих босоногих мальчишек в узеньких набедренных повязках выскочили из-за кустов. При виде нас они замерли. Но через мгновение они пришли в себя и сообразили, что честь первооткрытия принадлежит им. Вопросы посыпались немедленно:

– Вы к нам?

– К королю.

– А эта амма[5] откуда? Мы никогда таких не видели.

– Амма из России.

Времени на то, чтобы выяснить, что такое Россия и где она находится, явно не оставалось. Сверкая пятками, первооткрыватели понеслись в поселок. Джунгли огласились криками: «Амма из России к королю! Амма из России к королю!» Этикет был соблюден. Глашатаи по всем королевским правилам доложили о заморском госте. Только была одна трудность. «Амма из России» не знала, как разговаривать с королями. Ей просто никогда этого не приходилось делать.

– Мистер Чинмайя, вы не знаете, как говорят с королями?

– Нет. Я с королями раньше не встречался. Но я думаю, – помедлил Чинмайя, – надо сказать «здравствуйте».

– Это уже кое-что, – обрадовалась я.

– Да, конечно, – засуетился Чинмайя, – мы придем и скажем: «Здравствуйте, ваше величество».

– Обязательно «ваше величество»?

– Мне кажется, так лучше. А там как получится.

Мы поднялись на пригорок ко «дворцу». Перед «дворцом» стоял широкоскулый коренастый человек лет сорока пяти. Мускулистые руки были сложены на груди, которую обтягивала форменная рубашка цвета хаки. Домотканое дхоти прикрывало ступни ног. В его осанке, на мой взгляд, было что-то королевское. Правда, его босые ноги несколько смущали меня. Но ведь были даже и голые короли, не только босые.

– Вы король? – доверительно спросила я его. Последовал королевский кивок.

Тогда, вспомнив наставления Чинмайи, я сказала:

– Здравствуйте.

Он указал мне на циновку, и мы сели. Я жалела, что мы не обсудили с Чинмайей, что надо сказать после «здравствуйте».

Теперь приходилось полагаться только на себя. Я важно вынула записную книжку и ручку.

– Сколько лет вы работаете королем?

– Семь лет, – с готовностью ответил король. – С тех пор как умер мой дядя. Он умер, и я стал раджаманнаном, или королем. А меня зовут Наикманнан. А моего…

– Стоп, ваше величество, не так быстро и не обо всем сразу. Я не собираюсь сейчас же уходить.

– Значит, вы у нас еще останетесь? – оживился король.

– Если будет на то ваша королевская воля.

– Будет, будет, – заторопился Наикманнан.

Так я наладила отношения с первым в моей жизни ко ролем.

Королевский «дворец» оказался большой просторной хижиной размером не менее ста метров. Как и в любой хижине маннанов, там было два очага. Один для приготовления пищи, другой для обогрева в холодные ночи. Около очагов лежали циновки. На плетеных полках сушился рис. На стене висел предмет королевской роскоши – зеркало с отбитым краем. Вдоль стены у входа стояло несколько плетеных кресел. У противоположной стены был королевский «трон» – плетеный мат, укрепленный на четырех бамбуковых жердях. «Трон» священен. Король восседает на нем во время советов и приемов подданных.

Хижина была совсем новая.

– Мне ее построил мой народ, – сказал раджаманнан. – Это его обязанность.

Мы разговаривали, а вокруг, сопя носами, стояли босоногие принцы и принцессы.

– Ну что уставились? – прикрикнул на них король. – Прибрали бы, что ли. Гость вот у нас.

Принцессы ухватили травяные веники и стали ожесточенно мести земляной пол. В воздух поднялись клубы пыли, смешанные с пеплом очагов.

– А, чтоб вас! – в гневе закричал король.

Голозадый, самый младший отпрыск королевского рода, воспользовавшись всеобщим замешательством, запустил руку в горшок с едой. Отцовский окрик заставил его вздрогнуть. И он уронил горшок на себя. Осколки разлетелись по полу. Принц возопил. Появилась всклокоченная королева и наградила его двумя увесистыми шлепками. Рев стал еще громче.

– Кончится этот шум или нет? – король вышел из себя. – Никакого послушания! Король я или не король?

– Король, – отвечало притихшее семейство.

– То-то, – удовлетворенно произнес Наикманнан, – а теперь убирайтесь отсюда.

Королевская власть демонстрировалась передо мной в полную силу.

Однако не прошло и пяти минут, как королевские отпрыски снова начали просачиваться во «дворец». Я дала одному из них цветную коробочку из-под пленки. Он схватил ее и издал победный клич. Немедленно в коробку вцепились трое других. Началась свалка.

Король в изнеможении тупо смотрел на дерущихся.

– Разве это королевская семья? – философски заметил он. – Сплошной позор.

Как выяснилось, у раджаманнана было семь детей. Пять мальчиков и две девочки. Двое сыновей были уже взрослыми. Одна из дочерей вышла замуж и жила вместе с мужем в доме отца в небольшой, отгороженной в этой же хижине комнатке.

Я заметила на руке короля серебряный браслет.

– Подарок махараджи?

– Да. Вот его эмблема. Махараджа был великий человек. Он очень уважал маннанов и их короля. Но король маннанов теперь не хуже. Махараджи нет, а король остался. Теперь правительство меня уважает.

– А вы не входите в правительство?

– Нет, я независим. У меня свое правительство. Только я несу кое-какие обязанности по отношению к высокому правительству.

– Какие обязанности?

Король задумался.

– Да, – начал он, – если слон подохнет, то я должен сообщить в Лесной департамент. Слоновая кость очень ценная. И еще я должен следить за культивацией. Или, например, люди моего племени собирают в лесу мед, кардамон, имбирь. Я должен проследить, чтобы они сдали все на правительственный аукцион. За это мне полагается один фунт продукции с каждых ста собранных.

– Ну, а что вы делаете кроме этого?

– О, у меня весь день занят. Очень много дел. Я ведь король.

После утренней молитвы его величество отправляется смотреть, как идут дела на его полях. У короля в этой местности тридцать акров, есть участки и в других местах. На королевских землях работают его подданные. Работают бесплатно, только за еду. Когда-то они были послушны и покорны, но теперь настали другие времена. Все норовят уйти и не работать. Королевский гневный глас с утра разносится по джунглям. Король уговаривает, потом грозит, пускает в ход тяжелые кулаки. После такой зарядки он ощущает резкий приступ голода и отправляется завтракать. Девочки, прислуживающие во «дворце», несут его величеству кофе, вареную тапиоку, путту, листья бетеля, бананы. Вечно голодные ребятишки поселка, глотая слюну, смотрят на обильную королевскую трапезу. Это раздражает раджаманнана, и он кричит, чтобы они убирались. После завтрака, ощущая приятную сытость в желудке, король решает обойти свою землю и побеседовать с подданными. Все-таки народ должен помнить, что у него есть король. В дальние селения его величеству идти лень, там он бывает раз в год, не больше. Зато ближние очень часто получают королевское благословение. Он идет по узенькой тропинке через джунгли, иногда его сопровождают приближенные. И думает: кого бы сегодня благословить? Мысли у короля невеселые. Благословляй не благословляй, все равно прибыли от этого мало. Когда-то королевское благословение ценилось высоко. Маннаны платили за него медом и кардамоном, нежным мясом черных обезьян, своим урожаем. Королевская доля была неприкосновенной. Теперь тоже кое-что приносят, но каждый делает это по своему усмотрению.

Вот и сейчас раджаманнан идет в селение маннанов. Король вспоминает, что еще несколько лет назад, когда замечали его появление, к нему бежали дюжие парни с носилками. Его величество садилось в носилки, подданные издавали крики радости и втаскивали его на вершину. Носилки плыли на плечах маннанов по поселку, и король мог чувствовать себя королем. Сейчас он стоит у подножия и ждет. Но носилки не показываются. Ждет десять минут, двадцать, но никто даже не спускается к нему. «Делают вид, будто не видят», – раздражается король. Однако какая-то надежда теплится. Она окончательно исчезает, когда проходит еще полчаса.

Раджаманнан начинает подниматься в гору. Идти трудно. За последние годы его тело стало грузным и появилась одышка. Но что не сделаешь для своего народа… У самого поселка его встречает каникаран. Лисья физиономия, бегающие глаза. Еле отдышавшись, король спрашивает:

– Носилки?

– Какие носилки? Мы не заметили тебя, раджаманнан. – Каникаран отводит глаза в сторону.

Король знает, что с каникараном ссориться нельзя. С ним надо быть осторожным.

– Идем, – говорит он каникарану.

Угодливо сгибаясь, каникаран ведет короля в свою хижину. Там стоит специальный «трон» для короля. Такой же, как и у него во «дворце». На «трон» никто не смеет сесть, кроме него. Раджаманнан водружает на «трон» грузное тело и удовлетворенно закрывает глаза. Наконец он снова чувствует себя королем.

Перед королем ставят рис, уложенный на банановые листья. Карри из мяса черной обезьяны благоухает.

Король смягчается. После обеда он спит на своей королевской кровати, а потом идет в поселок благословлять народ.

Солнце уже клонится к горизонту. Длинные тени деревьев ложатся на крыши хижин. На другом конце селения грохочут два барабана. В честь короля после захода солнца начнутся танцы. Душевное равновесие окончательно возвращается к раджаманнану. И он дает согласие остаться здесь еще дня на два.

Каникаран обходит хижины и каждому дает указание, что надо принести для королевского прокорма. Люди недовольны, но приносят то, что надо. У короля изрядный аппетит, и в бюджете жителей деревни образуется ощутимая прореха.

Если раджаманнан не задерживается в поселке, он возвращается после обеда домой. И тогда снова туго приходится поденщикам на его полях. А вечером снова бьет барабан. Король желает смотреть танцы.

Как у каждого уважающего себя короля, у Наикманнана есть министры. Он так и говорит – министры. У махараджи Траванкура тоже были министры. Король маннанов не хуже. Уллантари Кудиянавам – премьер-министр. Он же и министр внутренних дел. У него есть титул – маниаран. Премьер, по выражению самого раджаманнана, стоит между королем и народом. Должность эта наследственная. Все жалобы к королю поступают только через маниарана. Во время отлучек короля премьер во всем замещает его. Он управляет всеми празднествами и церемониями, разрешает ссоры, устанавливает мир и порядок в племени. В его распоряжении находится полиция – несколько десятков молодых парней. У них тростниковые палочки с двумя набалдашниками, сделанными из красных семян «купи». Это и оружие и символ власти. Как символ власти палка освящается перед богами. В племени еще не научились воровать и убивать, поэтому функции полиции в основном сводятся к категориям нравственного порядка. Самое страшное преступление – прелюбодеяние. Времена свободных отношений между мужчиной и женщиной, свойственные материнскому роду, уже прошли. О полиандрии – многомужестве остались только воспоминания. Теперь мужчина получил право на несколько жен. Правда, такая форма брака у маннанов допускается только в том случае, если первая жена бесплодна. От женщин теперь требуют неукоснительного соблюдения супружеской верности. Еще лет десять назад женщина не наказывалась за неверность, наказание нес только мужчина. Маннаны были уверены в том, что только мужчина может быть соблазнителем. Теперь полиция премьера порет за прелюбодеяние и мужчину и женщину. Однако, сохраняя какую-то верность традициям материнского рода, правительство решило давать женщинам за измену в два раза меньше ударов, чем мужчинам. Так, если полиция зарегистрировала факт супружеской неверности и обе стороны, вовлеченные в это незаконное деяние, до этого ни разу не провинились, то мужчина получает четыре удара, а женщина два. Для «рецидивистов» премьер увеличивает количество ударов по своему усмотрению.

Премьер-министр и полиция – это еще не все, чем располагает король. У короля есть одиннадцать малых раджей. Все они – его кровные родственники. Целая правящая династия. И маннанам надо бесплатно работать на полях каждого из них, и надо давать им часть собранной в лесу продукции, и – соблюдать положенные каждому почести.

Духовная и гражданская власть в племени маннанов строго разграничены. Духовную власть возглавляет верховный жрец, или вати. Жрец – лицо важное. И он хорошо сознает свое положение.

… У вати узкое лицо и браминский узелок на волосах сзади. В уши продеты металлические серьги. Вати – явный проиндуист. Мы очень долго говорили с ним, пока мне удалось выяснить кое-что о старых богах маннанов. Вати упорно не хотел о них говорить, он все рассказывал о Шиве, Парвати, Вишну. Но наконец на сцену выплыла старая богиня маннанов Кулатимутты. Богиня до сих пор не забыла маннанов, как забыли ее их жрецы. Она помогает племени в трудные моменты, и ей приносят в жертву ткани и посуду – подарки, которые полагается делать женщине. У Кулатимутты есть брат – бог Майяр. Это очень сердитый бог. Когда он разгневается, то насылает на племя черную оспу. Судя по тому, что у маннанов многие лица обезображены оспой, Майяр сердится довольно часто. А богиня спасает племя от оспы и предотвращает всяческие бедствия. Вати сказал, что у короля есть все боги маннанов. Я попросила их показать. Король охотно согласился. В его хижине, за маленькой комнатой молодоженов, оказался небольшой алтарь. В нише было совсем темно, и раджаманнан зажег медный светильник с четырьмя фитилями. Я увидела земляную суфу – небольшое возвышение, на котором обычно сидят или спят. На суфе стояли боги, а на цветном листе бумаги была изображена богиня храма в Мадураи – Минакши. Минакши оказалась верховным божеством племени. Традиции материнского рода опять давали себя знать – из многочисленного пантеона индусских богов маннаны все же выбрали богиню. Тут же на суфе стояли бронзовые статуэтки индусских богов опять-таки мадурайского происхождения. Некоторые из них фигурировали в качестве предшествующих раджаманнанов. Видимо, своеобразное обожествление королевской власти у маннанов началось именно с того, что идолы богов были названы королями. И сделал это сам король. Традиция, вероятно, только зарождалась, и вати был первым ее поборником.

От рассуждений о богах меня оторвали самым неожиданным образом. На пороге королевского дворца появился невысокий молодой человек. Он был одет в белую чистую рубашку и дхоти. Открытое лицо его освещалось приветливой улыбкой.

– Так вот вы где! – сказал человек. – А я вас ищу повсюду. Извините. Я не мог прийти раньше. Был занят в школе.

– Какая школа? Где? И кто вы?

– Школа для детей из племени. Она тут, в двух милях отсюда. А я учитель. Меня зовут Питамбаран. – И, не переводя дыхания, воскликнул: – Какой гость! Какой гость! Вы здесь первая русская. Да что русская, эти люди никогда и не видели человека с белой кожей. Идемте со мной, прошу вас. Моя жена тоже хочет с вами познакомиться. – И снова стал приговаривать: – Какой гость, какой гость.

Признаться, я была немного смущена происходящим.

– Идемте, идемте, – торопился Питамбаран, – моя хижина здесь же. Вот за тем пригорком. Я живу вместе с маннанами. Они очень хорошие люди. И я счастлив с ними. Но знаете, иногда хочется встретиться с новыми людьми. Ведь здесь это так редко случается. А тут я узнаю: гость, да еще русский. Подумать только! Человек из страны космических ракет забрел к нам в племя. Такого еще не было, поверьте мне.

Когда мы подошли к хижине учителя, наш эскорт из юных маннанов увеличился по крайней мере человек на сорок. И по тому, как ласково обращался с ребятишками Питамбаран и как они доверчиво льнули к нему, я поняла, что учитель своей искренностью и добротой заслужил настоящую любовь племени. И я не ошиблась.

У хижины нас встретила молодая женщина, жена Питамбарана.

– Посмотрите на нашу хижину, – сказала она. – Ее нам построили маннаны.

Хижина ничем не отличалась от хижин селения. Но видно было, что строители вложили в нее свою любовь к этому человеку – она была как-то складней и аккуратней, чем другие. Там был очаг, врытый в земляной пол, стояли два плетеных топчана и на бамбуковой стене висела небольшая полочка с книгами. На табуретке в углу стояла зажженная керосиновая лампа. Несколько циновок было брошено у порога. Вот и все.

– Мне больше ничего и не надо, – сказал Питамбаран. – Есть крыша над головой, есть на чем спать, ну и довольно. Мы с женой здесь очень счастливы. А если бы вы знали, какие это люди – маннаны! Я живу здесь три года и, наверно, останусь у них на всю жизнь. Вот только король… – легкая тень набежала на лицо учителя.

– Что король? – спросила я.

– Не люблю я его, – в его тоне появились извиняющиеся нотки.

– Я тоже.

– Правда? – обрадовался Питамбаран. – Власть его развратила, и он утратил доброту к людям. У меня с ним часто бывают стычки.

– Типичный паразит, – подтвердила я.

– Вот именно паразит. Он самоуправствует и считает, что все племя – его рабы. А это не так, они же люди.

Жена учителя принесла угощение: жареные бананы и путту. Не успели мы доесть, как на пороге хижины появился голозадый, шмыгающий носом гонец лет семи. Он долго рассматривал нас и переминался с ноги на ногу.

– Король… – сказал он. Затем шмыгнул носом и умолк.

– Что король? – спросил учитель. – Что с ним случилось?

– Король, – начал гонец снова, – будет танцевать. Нет, – поправился он, – маннаны будут танцевать. Король вас зовет.

И, повернувшись, опрометью бросился через заросли.

Мы вышли из хижины. Дул прохладный ветер. Луна на ущербе освещала джунгли призрачным голубоватым светом. Раскидистые кроны деревьев, пальмы, заросли кустов приняли какие-то нереальные причудливые очертания. Лунный свет дробился искрами в быстрых струях бегущей горной реки. Густые заросли скрывали хижины, и казалось, что вокруг никого и ничего нет, кроме тусклого огонька в маленьком окошке хижины учителя. И по мере того как мы шли, этот огонек становился все меньше и тусклее и наконец исчез. Тропинка делала неожиданные повороты и изгибы в лунных зарослях. Стоял час той удивительной тишины, когда дневная жизнь джунглей кончилась, а ночная еще не началась. И вдруг в эту тишину ворвался грохот барабанов. Он нарастал как-то победно, эхом отзываясь в горах и лесных зарослях. Этот зовущий ритм наполнял собой все вокруг, и казалось, в мире ничего не существует, кроме этого лунного света, замерших деревьев и прерывистого звука барабана.

Мы шли, как завороженные, на этот звук. Он становился все громче и отчетливее.

– Барабаны в джунглях бьют каждую ночь, – сказал Питамбаран. – Так отпугивают зверей. Кстати, будьте осторожны. Эти заросли всегда полны всяких неожиданностей. Недели две назад в это же время на одного маннана бросилась пантера. Прыгнула прямо на спину. Хорошо, люди были поблизости. Еле отбили.

Хижина короля была освещена единственной ацетиленовой лампой, стоявшей на земляном полу. Горели оба очага, и сизый дым наполнял королевские апартаменты. Он ел глаза и выбивал слезы. Около очага для обогрева сидело человек двадцать маннанов, столько же стояло у стены. На «троне» восседал король, завернутый в красное одеяло. Вокруг «трона» в живописных позах разлеглись министры, жрецы, блюстители порядка и прочая придворная знать.

– Эй, вы, – крикнул король придворным, увидев нас, – место гостям!

Мы разместились на циновке около очага. Пляшущий веселый огонь согревал колени и грудь, но спина начинала мерзнуть. Холодный сырой воздух наползал из джунглей. Красноватые отблески костра ложились на музыкантов. Их тени то неожиданно вырастали, то становились совсем карликовыми. Темные, почти черные, руки ритмично били в туго натянутую кожу длинных барабанов. Перед королем под аккомпанемент барабанов плясали два парня. Один из них был в сари – он изображал девушку. Лица обоих танцоров были покрыты густым слоем пудры, их шеи украшали гирлянды желтых цветов. На ногах звенели браслеты. Парни ритмично двигались, иногда убыстряя или замедляя темп. Они пели. Это была любовная песня. Ее своеобразный тягуче-проникновенный мотив не напоминал ничего слышанного мною ранее. Но сам танец был лишен какой-либо оригинальности и своеобразия. Я не раз видела подобные танцы на ярмарочных балаганных представлениях в маленьких городках Кералы. Сходство с таким представлением еще больше возросло, когда к двум танцующим присоединился третий. На нем были темные очки – те самые очки, которые так любят актеры бродячих трупп там внизу, в долине. Песня и танец так противоречили друг другу, что я не удержалась и спросила Питамбарана:

– Вы не заметили никакого несоответствия во всем этом?

Учитель живо повернулся ко мне:

– Я видел слишком много несоответствий в этом племени. Вы правы. Песня – это настоящее, что принадлежит маннанам. А вот танцы… Вы видели, как танцуют иногда на базарной площади в дни индусских праздников? Сегодняшние танцы не вызывают у вас такой ассоциации?

– Я об этом подумала с самого начала.

– Это все королевские капризы. Он бывал у махараджи и там, в долине, видел такие танцы. И пожелал, чтобы здесь тоже так танцевали. Смотрите, ведь он главный балетмейстер.

Действительно, король стал делать какие-то указания танцорам, что-то объяснял и показывал. Танцоры покорно его слушались.

– Сейчас вкус его величества проявится в полную силу, – зашептал Питамбаран. – Балаганные пляски его свели с ума. А знаете, у маннанов есть свои, очень своеобразные танцы. Но при короле они не смеют их показывать.

– А разве женщины не принимают участия в танцах?

– Что вы! Им не разрешено. Королевский указ. Кажется, это инициатива какого-то предыдущего раджаманнана. Но люди говорят, что когда-то женщины маннанов танцевали вместе с мужчинами. А теперь вот нет.

Я воспользовалась перерывом в танцах и спросила танцоров, знают ли они еще песни маннанов.

– Мы знаем много песен, – ответили они. Но тут вмешалось его величество.

– Спойте нашему гостю. Ну, например, песню о короле. Обо мне, – хвастливо сказал он.

Танцоры начали петь о том, какой хороший король у маннанов, как счастливы его подданные. Достоинств у короля оказалось так много, что певцы сбились при их перечислении и не смогли докончить песню. Король разгневался, а я решила больше не вмешиваться в королевские развлечения. Снова загремели барабаны. Едкий дым от костра наполнял хижину. Постепенно я стала обалдевать от всего этого. Фигуры танцоров с мертвенно-бледными, напудренными лицами стали двоиться у меня в глазах. Временами, казалось, я впадала в забытье. Голову неудержимо клонило к циновке. Я очень устала. День был трудный и хлопотливый. Я прилегла на циновку. Это никого не удивило. Барабаны мне уже не мешали, и когда я закрыла глаза, то увидела бегущую через джунгли дорогу, чертыхавшегося парня в красном тюрбане, пламя костра. Потом появился премьер-министр, хотел что-то сказать, но не успел. Стало темно, и все исчезло. Я не помню, сколько я проспала. Проснулась я от какой-то тяжести в голове и от ледяного холода, ползшего по спине. Я открыла глаза. Ничего не изменилось. Все так же гремели барабаны и ритмично двигались танцоры. Правда, некоторые из придворных последовали моему примеру и мирно похрапывали около костра. Король в красном одеяле продолжал руководить балом.

– Послушайте, – сказал Питамбаран, – идемте ко мне в хижину. Там такая же циновка и такой же очаг. Только не так шумно. Вы хотя бы немного отдохнете.

– А который час?

– Скоро уже три часа утра. Идемте. Это будет продолжаться до самого рассвета.

Мы незаметно выскользнули из «дворца». Холодный пронзительный ветер шумел в джунглях. Питамбаран зажег факел, и минут через тридцать мы были уже в его хижине. Около очага, свернувшись калачиком, безмятежно спал Чинмайя…

Утром я открыла глаза и сразу увидела несколько голов, торчавших в маленьком окошке. Я приподнялась, и головы исчезли. Потом снова появились.

– Амма! – позвала меня одна из них.

Я вышла из хижины. Человек пятнадцать женщин стояли около входа. Я поздоровалась. Женщины окружили меня и стали совать бананы.

– Спасибо. Но зачем так много?

– Амма, у тебя длинный путь, – зашумели они. – Мы не знаем, где Россия, но это, должно быть, очень далеко. А в дороге надо есть.

– Но до России этих бананов все равно не хватит.

– Мы принесем еще, – всполошились маннаны.

– Не надо, не надо, хватит.

– Амма, – сказала молоденькая девушка, – оставайся с нами. Мы тебе построим такую же хижину, как у учителя.

Предложение было заманчивым. Но как бывает в жизни, обстоятельства всегда сильнее нас. Я вынуждена была от казаться.

… До деревушки Канчияр, где мы надеялись поймать машину, нас провожали человек двадцать взрослых маннанов и множество ребятишек во главе с Питамбараном.

Когда мы проходили одну из окраинных хижин селения, я вдруг услышала доносившийся оттуда горестный плач нескольких человек и невольно остановилась.

– Что здесь случилось, мистер Питамбаран?

– О, в этой хижине год назад умер старик, а сегодня годовщина смерти. По обычаю маннанов, родственники собираются в этот день и плачут над могилой. Вы ведь знаете, наверно, что маннаны не кремируют своих покойников, а хоронят в земле.

– А где же могила умершего старика? Почему плачут здесь, около хижины?

– У маннанов нет кладбищ, и они хоронят умерших рядом со своими хижинами. Чтобы все оставались вместе. Вместе с покойником закапывают и его личные вещи. На похоронах главный плакальщик – племянник, а не сын. Мигом устраивают поминки. Родственники едят только вареный рис. То же меню они должны соблюдать в течение семи дней после погребения. Только вареный рис два раза и день. Это своеобразный обряд очищения. И каждый год плачут по умершему, как сегодня.

Мы уже прошли хижину, а горестный плач еще долго слышался нам вслед.

… В Канчияре на деревенской площади стоял король в окружении своих подданных. Как только они увидели нас, то покинули короля и устремились за нами. Король было тоже побежал, но потом, очевидно вспомнив о своем королевском достоинстве, замедлил шаги и остался посреди площади в гордом одиночестве.