Читать книгу Повести Белкиной. Несколько хулиганских и поучительных историй для юношества - Лада Бакал - Страница 2

Лада Бакал

Я не я

Небо. – Клопы. – Султаны и их возлюбленные. – Жуткие условия. – Благородное имя

Ночью в комнате до конца не темнеет. Штора не закрывает большого окна, и видно небо. Если вытянуться на скрипучей кровати (матрас выпрошен у завхоза Евдокии Мартыновны под умоляющее пожалуйста-без-клопов, клоп раздавленный пахнет коньяком, – а кому же угодно спать и нюхать?), так вот, если лежать на кровати и смотреть в просвет меж шторами, видно ночное небо. Я лежу и не сплю. В синей вышине разложены рваные розоватые клочки ваты – перистые облака, – а звезд, увы, не видать. Наше южное небо наливалось черным, густым, и проступали звезды – изучай галактики хоть из окна. В большом городе все иначе: огней много, но к ним полагается вата; небо, как уши после болезни, забито ею. Пусть без звезд, но меж штор так многообещающе синеет, что жизнь кажется прекрасной. Мне 18 лет, я живу в общежитии.

Я лежу и думаю, что Евдокия Мартыновна уже знает, что я Белкина.

Даже злющая вахтерша считает меня не мной.

– Снова забыла пропуск! – Так говорю я: чтобы прикинуться другим человеком, много не нужно.

Я призрак, меня нет. Это не мое имя, не моя кровать, и даже клопы не принадлежат мне. Я вместо. Вместо Белкиной.

Белкина – мертвая душа. Это ценные люди, у них есть прописка в общежитии, им полагается место, деревянная кровать, матрас, кусочек неба, вата, и даже клопы точат на них зубы, ждут платы московского студента за прописку: крови.

В Москве много институтов. Разнообразные султаны и принцы Аравии, Персии, прочих стран Юга нередко получают высшее образование в кузнице кадров Ближнего и Среднего Востока. Принцы и султаны не живут в общежитиях, они снимают квартиры. Как правило, на их жизненном пути встречается Белкина. Она создана для радости и веселья. Платить клопам кровью ей неохота. Белкина снимает квартиру вместе с принцем. Хотя у нее есть и прописка, и место в общежитии. Тогда временно можно пустить на законное койкоместо заместителя. Меня.

Всю эту чехарду придумала Аня – весёлая, смешливая, мы в школе сидели за одной партой. Конечно, ей надо было идти в физтех, но она подалась в институт легкой промышленности – место красивое, набережная в центре, и можно научиться конструировать шпульки. Аня многое может. Может, например, придумать, чтоб Белкину распределили к ней в комнату, а вместо Белкиной буду жить я, потому что как это – Ане жить на Таганской, а мне на Войковской, в непонятном чужом общежитии? Пусть я учусь в другом институте: раз мы в одном городе, хорошо бы жить недалеко. Скажем, на соседних кроватях.

Аня давно спит, ее густые прямые ресницы закрывают очень синие глаза, и сейчас, во сне, не видно, как она всегда готова рассмеяться.

Я всё не сплю. В коридоре капает, это текут трубы. Нам, на втором этаже, еще везёт, а на третьем ручеёк уже проложил постоянное русло в коридоре, можно запускать корабли. Крысам, с которыми мы и клопы делим общежитие, понравились бы пароходы, думаю я.

Крыс становится больше. Подвалы затопляет, грызуны выходят из подземелий, тянутся к людям. Вчера у соседей крыса пробежала под подушкой, как зубная фея. Мне снятся сны, что за дверью несется большой поток воды – пробило трубы! – всё ревёт, а на дощечках, как на плотах, плывут крысы. Общежитие – значит совсем общее, вместе с животными, Ной же плавал.

Про крыс рассказывают много страшного, но я не вижу их и не боюсь, ведь лишь однажды мелькнул чей-то хвост в коридоре, так что крысы – такой же миф, как и Белкина. Я её никогда не видела.

В Белкиной много интересного. Например, её возлюбленный. Мое представление об арабах родом из «Тысячи и одной ночи», где в пупок красавицы вмещается 12 унций масла (такой протяженный! значит ли, что красавица толстая? или глубокая?), где страдающие от любви берут в руки мандолину (в съемной квартире в Конькове, в Жулебине?) и поют что-то иносказательное, где есть джинны, ифриты, лукавая Зейнаб и хитрый Сала-ад-Дин. Это вам не Евдокия Мартыновна и вахтер тетя Зоя.

В сущности, Белкина – очень простая фамилия, не чета моей. Но она из Пушкина, и мне нравится думать, что Белкина потому встречается с персом, что Пушкин был арап. И Таня – очень по-пушкински, Таня Белкина – благородное имя, принять его не зазорно, – но пока никто, кроме крыс, которые усекли и избегают меня, не понял.

Анины друзья и соседи знают, что я не Белкина. Они даже иногда видят её саму в институте, но я стесняюсь у них спросить про пупок.

Пусть останется загадкой.

Появляются ящики или
ни слова об Арзамасе-16

Жить в общежитии страшно, опасно и интересно. Сплошь джинны и арабы, на кухне вьетнамцы жарят селедку, как колдун – рыб из волшебного города, что стонут человечьими голосами: пахнет так омерзительно, что все готовы прыгать из окон, даже крысы.

У нас есть приятельницы, настоящие красавицы, за которыми ухаживают арабы..

У настоящих красавиц длинные ноги, длинные волосы. Самому султану не было б стыдно показаться в обществе таких девушек!

Возьмем Ленку: лицо со скулами, глаза зеленые, волосы рыжие. Она из Магнитогорска, про который писал Маяковский. Но это что! Откуда Асель, не знает никто. Асель всегда молчит. Она ужасно симпатичная, и молчание её только украшает, как и всё, что делает такая девушка.

Было бы здорово, конечно, если б Асель была законспирированный суккуб или джинн, давший обет молчания, – так, к примеру, считаю я. Но Аня думает, что Асель из закрытого города.

Асель не говорит, откуда она, потому что в ее городе делают, например, атомную бомбу, а значит, в расписании вокзалов не отображаются поезда туда, паспорт с пропиской нельзя никому показывать, и друзьям лучше не говорить, откуда ты, а то враг не дремлет, их так и учили в школе: бди!

Не стоит никому рассказывать об Арзамасе-16, где бомба и Серафим Саровский приручал медведей. Медведи и молчание отлично подходят друг другу: не называй имени чудовища, не выкликай вслух, оно и не появится.

Пока я раздумываю о медведях, сокровища морочат девушкам голову. Под кроватью у Белкиной штабелированы ящики. Коробки приданого и дефицитных товаров. Белкина умеет получить от араба доход, перевести его в складское состояние и тем самым обеспечить свое будущее. Некоторых девушек, как Касима, эти сокровища Али-Бабы постоянно сбивают с праведной стези.

Ящики излучают.

Ящики вызывают всеобщее любопытство. Всё крутится вокруг них: они стоят под моей кроватью; Белкина, таинственная и прекрасная, окруженная тайной, унциями масла и любовью высокопоставленных особ, иногда появляется в общежитии и что-то докладывает в ящики, что-то уносит.

Странно, но на меня, более всего облученную, ящики не влияют – ни арабы, ни селёдка, ни приданое меня не интригуют. Наверное, дело в иммунитете?

Кишинев не так далеко от Припяти, и после Чернобыля у нас выпали ядерные дожди. В том году, запомнившимся катастрофой, солнцем и дождями, уродилась дивная клубника: огромная, сочная, небывало вкусная. Радиоактивные ягоды я поедала тысячами. Кончилось все реанимацией и невероятной аллергией на клубнику.

Возможно, остатки радия ещё бродят в крови и защищают меня от излучений, думалось мне по ночам, когда небо, синее, как Припять, текло меж шторами.

На Аню, тоже облученную в Кишиневе, но без реанимации, ящики влияли иначе. Ей не хотелось любви иноземных принцев и караванов ценных товаров. Аня мечтала узнать, что же в сундуках.

– Давай посмотрим! – подбивала она меня. – Я есть не смогу, спать не могу, давай же скорее посмотрим, чего стоит любовь русской красавицы.

– Открывать чужие ящики не хорошо, нам будет стыдно, – не поддавалась я.

– Одним глазком! Ну что в них? Брильянты, валюта пачками? Ты же спишь на них, и если что, тебе отвечать. Наркотики? Слушай, а если там наркотики? И ты – Белкина, можешь ли ты безответственно спать на чужих наркотиках? Спать надо с широко открытыми глазами. А если придет милиция, предъявите. А ты что – мол, я не Белкина? Будет и штраф, и Белкину выгонят из института, и вас вдвоем возможно посадят. А ящики унесут, и главное, мы так и не узнаем!

Все разговоры крутятся вокруг ящиков. Они растут, набухают в разговорах. Кровать все таинственней ночь от ночи, трудно спать на сундуках Пандоры.

Аня подпрыгивает на стуле:

– Мы закроем дверь, не скажем никому. Ты и я. Просто откроем и посмотрим. Потом аккуратно упакуем, поставим так же. Никто не узнает.

– Вот увидишь, только начнем, сразу заявится Белкина с новой партией верблюдов и караванов. Нет! Это плохо кончится для нас всех. Ящики заколдованы.

– Не останавливай меня,  – Аня решительно заперла дверь и засучила рукава. – Поехали!

Первый ящик подался удивительно легко: он сам шел нам в руки. В ужасе смотрела я, как Аня расклеивает коричневый скотч, которым прочно были запечатаны сокровища.

Внутри нашлись:

– 45 пар мохеровых пушистых перчаток

– Болгарское мыло с запахом зеленого яблока, 25 штук

– Пакистанские полотенца с огромными розами безумных расцветок, 10 штук

– Карты игральные, новые, 3 колоды

– Куртки мужские зимние, цвета уныния, 3 штуки

– Духи, в ассортименте, без счета

Типичный набор спекулянта. Пересчитывать перчатки мохеровые разноцветные – не таковы были планы на сегодняшний вечер. Ни тайны, ни секрета, ни араба, ни джиннов, лишь трезвый расчет и скучные товары для перепродажи.

Но последний ящик подарил нам разгадку большой невысказанной тайны Белкиной; там был полуслепой, огромный и толстый ксерокс «Камастуры». Так вот в чем дело, догадались мы. В первой комнате собака с глазами как блюдца – болгарскими зелеными яблоками, во второй – с глазами как амбарные жернова – с мохеровыми перчатками, но в третьей нас ждала принцесса – сама Камасутра.

С всклокоченными волосами сидели мы в запертой комнате и читали выдающееся произведение с выражением:

– Используйте турник. Перевернувши девицу вверх ногами…

Это, пожалуй, заставляло нас задуматься.

– О! А! Э! – Звучали возгласы.

– А эту картинку ты видела?

Пожалуй, лучше никому не говорить, что несколько лет я спала на библиотеке сексуальной литературы.