Читать книгу Силуэты. Стихи - Лаэрт Добровольский - Страница 2

Чёрная речка речит невинной овечкой,

Чёрной строкой обрывая историю солнца

России,

Здесь изнемогшего в думах о воле, о счастье,

о вечной

Доли поэта – певца и пророка, раба и мессии.

Чёрное горе – пороха чёрная осыпь

С полок сполохов на снежное ложе синеющей

тропки;

Медленно ключ подбирали к судьбе

прошлогодняя осень.

Горечь обиды и ревность – настойчиво

и не торопко.

Чёрная зависть – смерти искусная завязь

Острых шипов, напоённых отравой, вонзиться

готовых

В душу и сердце, подобно клещам, проникать

и, буравясь.

Жертву терзать, отпускать, изводить её

в приступах новых.

Чёрные мысли

бурного моря валами

Дикой стремнины с собой увлекают в слепую

кручину;

Чайка отчаянья кличет под пологом туч,

над волнами,

Будто бы в поисках выхода камнем срываясь

в пучину.

Чёрному слову черни из высшего света

Струйка дымка над холодным стволом

пистолета – уздечка.

Это по горькому праву последнего шага поэта

Русской словесности чёрная речка – Чёрная

речка.

Под Зимние мосты, под мостик Эрмитажный

За солнечным лучом, бегущим но волне.

Взлетают льдины, так убийственно отважны.

Как в рукопашный бой выходят на войне.

Как будто в их судьбе сейчас решится что-то.

Их не остановить и не вернуть назад.

Сомнения и страх крутого поворота

Остались позади, а здесь царит азарт.

О розовый гранит обламывая кромки.

Вставая на дыбы в критический момент.

Теснятся льдины, и шуршания негромкий

Гудит в прозрачной сини аккомпанемент.

А там, наискосок, левее поворота.

Где аркой скрыта дверь, не видная с реки,

К стеклу прижавшись лбом, ждет женщина

кого-то,

И чьи-то на столе молчат черновики.

Была душа томления полна…

Всё в этом мире свет неверный излучало.

Захватывала времени волна —

Отбрасывала прочь и вновь влекла в начало.

Когда же словно отблеск заревой

Сверкал кровавый Марс, готовя к новой сече,

Ввергал азарт в борьбу, и горевой

Маячил огонёк мечты о дальней встрече.

Но – умолкал насытившийся фронт

И в ножнах засыпал походный меч Ахилла,

К себе сзывал друзей Анакреонт

На празднество ума, к экспромту шутки милой.

Нет, не в холодном северном краю —

Поэту должно быть под пиний легкой сенью.

Где вольно пел Торквато жизнь свою.

Где каждый камень свят его великой тенью.

Где, как исход мятущейся души.

Сползает в лоно волн дымящаяся лава —

Так гения, забытого в глуши.

Настигнув вдруг, сожжёт нечаянная слава.

Душа – дальтоник в лаве чёрных дней.

Разбит рассудок в кровь на остриях безумий…

Герань в окне и лёгкий тюль над ней,

А мнится – в Вологде заговорил Везувий…

Что за странная птица – строка легкокрылая эта? —

С апеннинских отрогов опять прилетает ко мне,

Чтоб с оливковой ветвью – с приветом поэту поэта

Трепет знойного юга моей передать стороне?

Зеркалами озёр и бескрайних заоблачных высей —

Отраженья и отзвуки канувших в Лету времён —

Всё вбирает зрачков этой птицы недремлющий

бисер,

Где непраздный о жизни и смерти вопрос затаён.

С приближеньем всеведущей, всё за меня

говорящей —

Только створку открыть, только лист на столе

положить

И, душой уловив тонкозвучие рифмы парящей.

Ритмы сердцебиенья строки самому пережить.

Не ревнующий, ведаю: стоит несчастью случиться, —

Впрочем, что за несчастье – предстать перед Высшим

Судом —

Эта птица в другое – в чужое – окно постучится.

Чтобы строчкой моей освятился неведомый дом.

Твоя усталость – в сетке трещин

Напоминанием морщин,

Что так губительны для женщин,

Парящих в обществе мужчин.

Что за судьба – стоять внаклонку

Перед создавшими тебя

И облакам свой взор вдогонку

Бросать, былинки теребя.

Твоя покорность показная —

Сродни смиренности святой

Бунтовщика, и кто не знает

Всю цену жертвенности той.

Увы, известности и славы

Твоей не завиден исток;

Как дети смотрят на забавы.

Так ловят Запад и Восток

Тот миг, когда под силой властной

Твоя устойчивость уйдёт

И тело грузное опасно

Внезапно лёгкость обретёт,

И кокаин свободы страшной

Тебя – свободную – скуёт

И вздрогнут площади и пашни

И вспять светило поплывёт…

Нет!.. Вопреки предначертаньям

Который век всё так же бьёшь

В колокола живым преданьем —

И всё никак не упадёшь.

Печальна ты. Печаль твоя светла.

Воспоминаний острая игла

Терзает сердце болью безысходной.

Но как бы ты без сердца жить могла?

Играй, рубаб, печальней звуков нет:

Большой любви летит прощальный

свет

Как свет звезды угасшей он несётся.

Ему лететь ещё десятки лет.

Сердце моё – неприкаянный дервиш

в ночи,

Хочешь кричать на пустынной дороге —

молчи.

Сколько ещё километров брести одиноко

Тяжкую ношу горьких страданий влачи.

Локонов шёлковых кудри – в темницу чадры.

Коконы бабочек мыслей – в темницу чадры.

Слов безутешных печальные птицы – на волю.

Взоры очей потускневших – в темницу чадры.

Когда б я жизни подводил итог,

Сказал бы я, что Бог без меры строг.

Нет Высшей Справедливости на свете

Сказать бы я с уверенностью мог.

Когда бы облака, посланцы буйных гроз,

И ветры дальних стран, творцы печальных грёз

Могли вобрать в себя всю горечь мира —

Иссяк бы ключ души без горьких слёз.

Родник с вином любви ты сотворил. Отец,

Из праха и воды ты создал нас. Творец.

На праздник бытия детей своих сзывая.

Зачем даёшь понять, что близок наш конец?

Эта нежная роза – невольница в грубом

стакане, Жизнь её – как скакун, продолжающий бег

на аркане:

Пыль столбом и горячая горечь полыни…

Красота убивает, когда приближается к грани.

О, виночерпий, наполнивший кубки вином!

Всё измеряешь ты выпитым нами вином.

Радость – мираж, уплывающий в мареве горя.

Горе и радость твоим заливаем вином.

Было ли, милый?.. Милый мой, было!..

Сердце в тоске и обиде изныло;

Как я хотела забыть – не забыла…

Горше тебя – никого не любила.

Помнишь ли, милый, старую ригу —

Не воротиться сладкому мигу.

Не возвратиться тайному зову.

Не повториться прошлому снова.

Быть бы хотела зелёной травою.

Во поле чистом шептаться с тобою.

Быть бы хотела я гривой коня.

Чтобы ты ласково гладил меня.

Падают ягоды спелой малины.

Нет мне покоя вечером длинным —

Ждать – не дождаться тёплого слова…

Милый, придётся ли свидеться снова?

Было ли, милый?.. Милый мой, было.

Словно во сне я с тобой говорила.

Словно во сне быть счастливой могла:

Пропасть меж нами навек пролегла…

Клубится пыль под сапогами

И под копытами копей,

Чтоб выпадать потом веками

Осадком окаянных дней.

Ни звонкой сабли злобный высверк,

Как в камне блёстками слюда,

Ни одиночный ночью выстрел —

Ничто не канет без следа.

Мир искушён в преображенье.

Но, жизни будущей пролог.

Строка поэта – продолженье

В пыли оставленных дорог.

Словно Ромул и Рем припадаем

к «Бродячей собаке»,

В вечной жажде признанья терзая

сухие соски.

За клыкастостью строк – нещенячья

готовность к атаке

От избытка ли чувств или от

безысходной тоски…

Скороцветия уз и союзов поспешных