Читать книгу Шизоид - Лагуна Попова - Страница 4

Путь до больницы особенно много времени не занял. Всю дорогу мы молчали, лишь иногда я переключал радиостанции и старался сосредоточиться на дороге. Каждый светофор, пешеход – всё это так бесило! Не знаю, почему я нервничал, может, из-за встречи с доктором? Или на меня так действовала сестра? Стоило посмотреть в ее сторону, и руки непроизвольно стискивали руль.

Она молча сидела на переднем сиденье и упорно смотрела на свои коленки, обтянутые светлыми джинсами. Волосы были собраны в пучок, открывая длинную шею, высокие скулы и прямой носик. Фисташковая рубашка очень шла к ее образу, подчеркивая легкую бледность. Создавалось впечатление, что она расслаблена, просто о чём-то задумалась. Только вот руки, которые до побеления сжимали сумочку, говорили об обратном. Или ее напрягало мое близкое присутствие, или она нервничала перед приемом у доктора.

Но дорога вечной быть не может, и это меня успокаивало. Можно было, например, смотреть на людей: все куда-то спешат, и, как ни странно, эта их суета всегда меня умиротворяла. Очень часто люди сбегают от суматохи города, а мне порой она требовалась. Только в ней я мог отдохнуть. Движение. Оно меня вдохновляло и прибавляло сил для продолжения работы, учебы. Городская суматоха вытягивала меня из каждодневной трясины. Конечно, так бывало не всегда. И мне порой требовалось уединение, хотелось просто сбежать от всей этой суеты. Порой абсолютно бессмысленной суеты.

Люди вообще похожи на муравьев: тоже чем-то все заняты, куда-то все спешат, а кто-то просто делает вид, что занят, но все при деле. И ведь ничего, все живут. Иногда я чувствовал себя таким же муравьем, который тащит непосильную ношу, или просто форменным лентяем. Я всегда был человеком крайностей – как в учебе, так в бизнесе, и даже с девушками. Благо отец в свое время научил меня своей «стратегии жизни», правда, и ее я смог извратить под себя, добавив своих крайностей. Часто слышал: повзрослеешь – поумнеешь. Сомневаюсь, что такое утверждение верно. Скорее, повзрослеешь – помудреешь. Ума годы не всегда прибавляют.

Отец всегда остужал мой пыл и указывал на ошибки. Когда мне еще не было двадцати, это всё воспринималось в штыки. Поэтому приходилось получать тумаки из-за своей дурости. Когда понимал, что отец был прав, я бесился еще сильнее. Помню, как во мне скапливались злость и бессилие. Когда я высказывал всё, что во мне накопилось, он просто наливал мне виски и объяснял пользу всего, через что я прошел. Те ошибки и такие вечера стали для меня настоящими уроками. Мы обычно сидели до утра, записывая плюсы и минусы моих проколов, планируя будущие. Я осознавал, какова реальная цена ошибок. И понял одну вещь: если бы была возможность повернуть время назад, я поступил бы так же. Ошибки многому меня научили и на многое открыли глаза: на личную жизнь, на бизнес, на инвестирование, на учебу. Отец. Сколько же терпения ему понадобилось, сколько нервов он потратил? Главное, что его усилия не пропали даром и с лихвой окупаются.

За такими мыслями я совсем не заметил, что вот он, последний поворот, – и мы на месте. Вот она, платная клиника, которая не так давно открылась в этом городе и уже пользовалась большой популярностью. Она объединила в себе передовые медицинские технологии и возможности глобальной сети Интернет. В этом центре те, у кого не было возможности купить билет за границу, могли получить консультацию зарубежных светил, не выходя из кабинета своего лечащего врача. Мама и сюда приложила руку, став инвестором. Даже мне пришлось добавить денег в ее «благотворительный фонд». Она смогла убедить вложиться и дядю. Правда, акционером является только она: мы приложили для открытия это центра не так много усилий – только протянули «денежную руку помощи». Открытие было грандиозным, и, насколько мне известно, отмечалось нашей семьей как отдельный праздник. В этом празднике я поучаствовать не смог. Но благодарственное письмо и красную ленточку от мамы получил.

Стоило мне припарковаться, как сестра выпрыгнула из машины и молча направилась к зданию. Я посмотрел ей вслед и медленно вздохнул. Я даже не успел заглушить мотор, а ее и след простыл. Было уже почти двенадцать, опаздывать я не любил. Пунктуальность – это одна из моих сильных сторон. Так что стоило поспешить и свыкнуться с неизбежным.

Дорога до кабинета доктора прошла в одиночестве и полной тишине. Было чувство, что сестра до кабинета не шла, а просто бежала, так как ни возле лифта, ни в коридоре я ее не заметил. Возможно, не одному мне некомфортно, когда мы остаемся один на один. Только сомневаюсь, что у нее в голове маячат картины разлитого молока и длинноногой блондинки в нижнем белье, а то и без него. Я усмехнулся своим мыслям: думал, что они меня полностью покинули, но, как выяснилось, ошибся. Нужно было срочно занять себя чем-нибудь полезным. Не заметив, как остановился лифт, я молча вышел.

– А вот и вы!

Навстречу шел лечащий врач моей сестры и улыбался. Вот откуда у него хорошее настроение? Разве на него совсем не давят проблемы, выплескиваемые пациентами день ото дня? Или это просто такая маска? Мне порой хватает общения со студентами, чтобы почувствовать себя выжатым лимоном. Бывает такое чувство, что с каждым моим ответом на их вопросы они еще и моей энергией подпитываются. Но всё равно мне безумно нравится преподавать, скажем так, это мое хобби. У меня всегда было желание «делиться» с окружающими. Наверное, это мне передалось от мамы. Она делится с окружающими своим временем, эмоциями, деньгами, а я – своими знаниями. Только, как и мама, в ответ я редко что получаю. Зато появляется чувство удовлетворенности и спокойствия. Хотя если это бизнес-тренинг, то я получаю еще и неплохие дивиденды.

– Да. Моя сестра уже у вас в кабинете?

Я подошел поближе и увидел улыбку не только на лице, но и в глазах. Словно он и правда был рад меня видеть. Давно заметил, что люди, рожденные раньше шестидесятых, действительно способны на искренние эмоции. И они не пытаются это скрыть. Конечно, из всех правил есть исключения, но мне проще поверить, что человек из того времени более искренний, чем мои одногодки. Чаще всего эти люди свое почти отжили и просто наслаждаются старостью. Они уже не кидаются от дела к делу, занимаются тем, что нравится, радуются внукам, своим достижениям, своей второй половинке без оглядки на прошлое. У них размеренная жизнь без особых сюрпризов. Они не совершают необдуманных поступков, их многому научила жизнь, и они способны радоваться минутам. Иногда я и сам хочу перенести свой нынешний опыт в восемнадцатилетнего юношу, перед которым были открыты все двери: иди не хочу. Только не хватало в то время опыта понять, где находятся эти двери, и увидеть, что они открыты. Обычно я, как и большинство, просто бился о стену, уверенный в том, что это та самая дверь, еще раз стукнусь, и она откроется. Но это стена, и без тарана ее не проломить.

– Она уже располагается и собирается с мыслями. А вам я могу предложить отдохнуть в рекреации в конце коридора. Там телевизор, кофе с печеньем и бесплатный Интернет, который так любит современная молодежь. Можете провести время там или прогуляться. Только помните: через час я приведу вашу сестру. Надеюсь, ей вас ждать не придется. У меня после нее будет пациент, не хотелось бы, чтобы она оставалась одна.

Отвечать совсем не хотелось, поэтому я просто кивнул в знак согласия и пошел в конец коридора; мимо секретаря, которым оказалась вполне милая девушка. Но почему-то в тот момент меня это не заинтересовало. В другой ситуации, может, я бы и подкатил к ней, сделал пару комплиментов и даже взял ее номер. Но после напряженной поездки и скрытого недоверия со стороны доктора совсем не было настроения и хотелось расслабиться. Не смог я в понедельник произвести на него хорошее впечатление. Надо бы почаще вспоминать о его силе. Неужели столько тренингов и денег ушло впустую?

В конце коридора оказалась вполне уютная рекреация: кожаные темно-зеленый и желтый диваны, плазма на стене, а в углу столик с конфетами, печеньем, кофемашина, чайник. На полках стояли одноразовые стаканчики с рекламой напитков, чайные и кофейные баночки. Кажется, старик сказал, что тут есть еще и бесплатный Интернет? Теперь час пройдет для меня незаметно, главное – много не думать, а там и жить можно вполне неплохо с сохраненными нервными клетками. И не придется следовать совету старика и записываться к нему на прием.

Час и правда пролетел незаметно: по телевизору шли соревнования по волейболу; кофе был горячий и, как ни странно, вкусный; новая девушка ответила в Директе; и я уже даже построил планы на вечер. Так что настроение с отметки «минус» поднялось на отметку «выше ожидаемого». Главным теперь было сохранить его. Сейчас должна была освободиться моя сестра, и можно будет поехать домой, немного размять мышцы, поработать и провести вечер в свое удовольствие. Только бы всем планам суждено было осуществиться.

– А вот и мы! Ваша сестра сегодня была умницей! Следует всем моим предписаниям. Вы можете ею гордиться! Такими темпами она скоро станет полноправным членом общества, и я совсем не буду ей нужен! Ни как психолог, ни как психотерапевт. У меня скоро новый пациент, поэтому я вас оставляю. Через две недели, также в полдень, я буду ждать в своем кабинете вашу сестру. Прошу не забывать! Ну а с пунктуальностью у вас вроде проблем нет. До встречи!

Он еще раз окинул меня взглядом и приобнял мою сестру, словно говорил: всё будет хорошо. Интересно, что она ему рассказала там, за закрытыми дверями? Она ему вообще много рассказывает? Моя сестра не отличается разговорчивостью, но, может, это относится только ко мне? Я ведь для нее незнакомый человек.

– Да, через две недели мы приедем. Не забудем, да, сестренка?

Я попытался повторить жест врача и обнял ее, слегка притянув к себе. Вышло совсем неуклюже. Сестра напряглась под моей рукой, но не отстранилась. Доктор еще раз окинул нас взглядом, чему-то улыбнулся и ушел.

Я всё еще стоял, приобнимая сестру за плечи, пока она не отодвинулась, потупив взгляд. Внутри начало закипать негодование: ей так неприятны мои прикосновения или прикосновения в принципе? Если бы «в принципе», она бы и от доктора отстранилась. Чёрт! Почему я воспринимаю это как пощечину? Ничего ведь не случилось. А такое поведение, вероятно, свойственно всем шизоидам.

– Идем, у меня еще на сегодня планы.

Смотреть на то, послушалась она меня или нет, не хотелось. Я прошел мимо и направился к лифту. Теперь была моя очередь «сбегать». Догнала. Стоит рядом, всё еще глядя то в пол, то в потолок. Ну почему лифт так медленно двигается? Проще было бы спуститься с четвертого этажа пешком. Только вот где здесь запасной выход? Боюсь, его я буду искать еще дольше.

Приехал лифт, но он не спас меня от раздражения. В этом кубике, где мы с сестрой ехали одни, чувства только обострились. Напряжение каждую секунду готово было вырваться наружу. Давно у меня не было такого состояния. Стоило поскорее возобновить тренировки и выплеснуть всё, что накопилось за прошедшие недели.

Быстрым шагом я шел к машине, краем глаза замечая, как сестра старается успеть за мной, переходя временами на легкий бег. Ничего, пусть не только мне будет «как обычно», пускай побегает.

Дорога до дома прошла в молчании, но, как ни странно, оно совсем не напрягало, а даже помогало собраться с мыслями. Наверное, на меня повлияли планка моего настроения и движение. Всегда любил машины. За рулем чувствовал свободу. Никогда не был заядлым гонщиком, но скорость любил. Порой не замечал, как стрелка на спидометре превышала отметку в сто сорок километров. В этом была своя прелесть: адреналин в крови будоражил, и кипела не только кровь, но и мысли. И пока стрелка спускалась до разрешенной отметки, мысли успевали выстроиться в ряд. Они, словно по взмаху волшебной палочки, раскладывались по полочкам, все проблемы становились решаемыми и не казались пугающими.

Не дожидаясь, пока я заглушу мотор, сестра выпорхнула из машины и ушла в дом. Так же, как и по приезде в клинику. Когда я входил в дом, увидел, как она выбиралась из кухни. Наверное, проголодалась. Стоило поесть перед отъездом. Но теперь можно быть спокойным: она прихватила перекусить, и до ужина мы не увидимся. Я смотрел, как быстро она поднимается по лестнице и скрывается на верхнем этаже. Часы спокойствия. Пришло время заняться собой.

Было уже почти девять, и пора было отправляться на «свидание». Есть совсем не хотелось. Сначала аппетита не было совсем. Зато потом, после битья груши, возникло чувство, что я в состоянии съесть слона и мне при этом будет мало. Но так было у меня, а вот сестра не спускалась из своей комнаты всё это время. Поэтому нужно было ее покормить. Чтобы потом никакие лишние мысли не лезли в голову.

Конечно, перспектива остаться с ней в одном помещении дольше пятнадцати минут меня не радовала. Но ведь это было необязательно. Можно было просто разогреть еду, позвать ее и уйти по своим делам. В конце-то концов, она девочка большая и справится без меня. А мне лишний раз проверять свои нервы не хотелось. Да, дорога, битье груши, холодный душ – всё это меня успокоило, и все посторонние мысли отошли на второй план. Только вот проверять, вернутся они или нет, желания не было. Лимит общения с сестрой на сегодня исчерпан.

Поэтому я наспех перекусил бутербродом и, позвав сестру ужинать, отправился к себе. Как только услышал шаги в противоположной стороне, быстро принял душ, немного покопался в Сети и решил, что пора. На кухне всё было убрано, сестра в порядке, скорее всего, в своей комнате. Теперь с чистой совестью можно было ехать.

Всю дорогу до центральной площади города я думал о том, что неправильно поступил, оставив сестру дома одну и даже не поужинав с ней. Но, как обычно бывает, успокоил себя тем, что ничего случиться просто не может. На горизонте появилась блондинка с шикарными ногами. Пора было переключиться и потушить огонечек совести. Тем более что у него не было причин разгораться.

Всегда поражался тому, как девушки способны копировать поведение друг друга и быть такими предсказуемыми. Этот невинный взгляд из-под полуопущенных ресниц, нервное прикосновение к распущенным волосам – локонам, челке. Господи, да в твою невинность я всё равно не поверю! Не стоит так стараться. Мы оба прекрасно понимаем, чем закончится вечер, так зачем тратить столько времени на разговорную прелюдию? Поразить меня своими «мозгами» всё равно не удастся.

– Ты меня совсем не слушаешь.

Вот. Теперь надула губки. Тошнит-то меня как от этого! Сейчас будет хмуриться, нервно подпрыгивать на сиденье, хватать меня за руку или еще что-нибудь в этом духе.

– Зато я знаю, чего ты сейчас хочешь.

Не раздумывая, начинаю ее целовать. Да, я буду тебя целовать, я займусь с тобой сексом на этом самом склоне с видом заходящего солнца. Как же всё шаблонно происходит! Но именно так все они любят: романтика. Во времена Шекспира, возможно, она и была актуальна, но не сейчас. Прав был Фрейд, когда говорил, что миром правят секс и деньги. И у руля тот, у кого этого предостаточно. А чего только стоят его теории сексуальности! Спасибо, Фрейд. Удовлетворение этих потребностей приносит немало приятных мгновений.

Интересно, каковы на вкус губы сестры? Уж точно не маслянистые от этой раздражающей красной помады. Интересно, а волосы какие на ощупь? Наверное, мягкие, не такие пережженные горячими укладками и килограммами краски или литрами перекиси. Тут даже салоны красоты не помогут, только исключительные меры.

– Да, малыш, ты знаешь, чего хочет девушка. Может, к тебе?

Ну нет, у меня на сегодня другие планы. Секса в палатке уже не хочется, домой я всё равно тебя не потащу. Много чести.

– А как же романтика? Закат, обрыв, речка. Не правда ли, за окном красивая и романтичная обстановка? Может, продолжим там, снаружи? Ты же не против?

Да, детка, вижу огонек в твоем взгляде. Это именно то, что тебе сейчас нужно. Ты как кошка, как гулящая кошка. И на самом-то деле тебе всё равно, что там за окном. Но твое шаблонное мышление говорит о том, что парень-романтик – это круто. Уже рисуешь в голове картинки, как будешь рассказывать своим подругам, чем ты занималась прошлой ночью. Вернее, с кем и где. Будешь описывать подробности, чтобы они завидовали.

– Даже не подумала бы, что ты романтик. Но твое предложение мне очень нравится. Ты знаешь не только чего хочет девушка, но и как ей угодить. Хороший мальчик.

Да уж, я хороший мальчик. Тянется за поцелуем. Эти раздражающие розовые ногти на шее совсем не заводят. Надо всё как-то заканчивать.

– Думаю, пришла пора познакомиться с капотом машины поближе.

Первая половина недели прошла «в темпе марша». Бокс, работа, бокс, работа, девочки. Говорят, если посадить человека в комнату и удовлетворять все его естественные потребности – в еде, воде и чистоте, он всё равно заработает истерию от бесконтрольно повторяющихся действий. Попробуй-ка посидеть в четырех стенах, имея только кровать и не видя живого существа! Работа, работа и еще раз работа. Вот один из недостатков «удаленки»: она всегда тебя находит, и разумного оправдания для того, чтобы не делать ее, нет. Отец привил чувство ответственности, поэтому я не мог игнорировать нарастающий завал.

Мне казалось, что я сам близок к состоянию истерии. Да, потребность в общении удовлетворялась, но однообразие доконало. Может, диван передвинуть в другое место? Всё смена обстановки.

Сестра хоть и не маячила перед глазами, но ее присутствие чувствовалось, в какой бы комнате я ни находился. Это было очень странным. Из своей комнаты она выходила только поесть и на задний двор под вечер – порисовать. Погода в конце концов установилась, и смело можно было заявить: на дворе лето. Днем была жуткая жара, и вечера были очень теплыми. Сестра вовсю использовала выпавшую возможность и проводила много времени на улице.

Когда я первый раз увидел ее на скамейке с улыбкой на лице, во мне словно что-то дрогнуло. Я в первый раз за много лет видел ее улыбку. Такую же простую и искреннюю, как раньше. Она просто сидела, улыбалась и водила карандашом или кистью по бумаге. На белом листе появлялись линии, которые складывались в картинку. В окно мне не было видно, что она рисовала, оставалось это предполагать. Постепенно белое полотно окрашивалось в разные цвета. Иногда она рисовала только одним карандашом. Один раз – красками на холсте. В голову непроизвольно просочились мысли о молоке на полу. Как и белое полотно, оно могло окраситься в разные оттенки розового. Интересно, а какие цвета предпочитает она? Почему-то мне казалось, что это нежные, пастельные тона. Только вот я давно понял: творческие личности очень непредсказуемы. И оттенки там могут оказаться совершенно неожиданные.

Теперь каждый вечер, когда сестра выходила на задний двор, садилась на лавочку и принималась рисовать, в мою голову лезли мысли о молоке. И как только они заполняли сознание, я сразу старался переключиться на работу или шел в душ. Меня отвлекал и белый лист, и белый кафель, и раскраска на сайте, и цвет полотенца, который так походил на запекшуюся кровь. Но постепенно все раздражающие факторы отходили на задний план, и можно было не думать.

Как и вчера, душ привел мои мысли в порядок, я смог успокоиться и настроиться на сон. По крайней мере, я больше не думал о молоке.

Пришло время начать бегать по утрам и записаться в зал. Именно этого мне сейчас не хватало. Той боли в мышцах, когда они забиты до предела и горят, а на следующий день – легкой боли при движении. Бокс уже перестал выполнять эту функцию. Мышцы привыкли, нужна встряска.

Да, надо подумать об этом. Я без проблем смогу заснуть, пока в голове крутятся мысли о тренировках и о том, как их наиболее эффективно выстроить. Не знаю, кому что помогает заснуть, а мне хорошо помогает отправиться в объятия Морфея планирование. Неважно, буду я планировать свои тренировки, завтрашний день, новые инвестиции, поход в магазин. Главное – выстраивать цепочку действий и рисовать в голове подробные картинки.

Уже на грани сна я почувствовал, как ко мне кто-то жмется. Может, показалось? Я повернулся на другой бок и увидел сестру. Шок? Нет. Удивление? Да.

– Ты что тут делаешь?

Молчит и смотрит на меня своими голубыми глазами. Из-за темноты они кажутся не такими светлыми, они насыщенного синего цвета. Нет, в ее взгляде нет никакой поволоки, вызова, похоти. Не то что у вечерней девицы. Взгляд никакой. Он пустой. Не понять, что за мысли крутятся в этой белокурой головке. Интересно, когда она улыбается, ее глаза остаются такими же безжизненными? Тяжело представить на ее лице улыбку, вот так, вблизи. Когда она рисует, ее глаз не видно, видно только, как преображается ее лицо.

– Это моя комната, а не твоя. Иди к себе. У меня сегодня был не самый легкий день. Иди спи.

Без сил опускаюсь на подушку. Начинает болеть голова. Только этого мне сейчас не хватало! Нужно быть терпеливым, ведь моя сестра не как все, она шизоид. И главное – не срываться сейчас на нее, за это меня никто по головке не погладит. Вдруг у нее что-то случилось? Наверное, она сказала бы об этом. Только вот со мной она не говорит. Единственные слова были сказаны в первый день.

– Иди уже. Я спать хочу.

Не хочу смотреть ни на нее, ни на то, что она собирается делать. Отворачиваюсь и начинаю ждать ее ухода, прислушиваясь к ее движениям. Молча прижимается ко мне. Волна раздражения накатывает на меня. Она должна была встать и уйти. Но надо держать себя в руках. Может, ее что-то испугало? Откуда мне знать, что у сумасшедших в голове? Может, проще не трогать ее? Успокоится и сама уйдет? А то вдруг это только ухудшит ее состояние, ляпнет что-нибудь врачу, и тогда проблем не оберешься. Первое впечатление и так произвел не самое хорошее. Просто поступлю, как советовал доктор. А он говорил что-то про то, что действия шизоидов не поддаются логике, они живут в своем мире и им нужны близкие люди. Я же не могу знать, может, «в ее мире» что-нибудь случилось, и она пришла за защитой? Может, она и к родителям вот так просто приходит? Надо будет спросить у матери. А сейчас оставлю всё как есть.

– Хорошо, спи здесь. Но не прижимайся ко мне и не мешай спать. Я устал.

Отворачивается от меня и сворачивается клубочком. Тишина. Даже не слышу, как она дышит. А дышит ли вообще? Стараюсь прислушаться к тельцу, лежащему рядом со мной. Всё равно в ответ ни звука. И почему-то я совсем не хочу нарушать тишину. Может, и хорошо, что она пришла сюда и легла спать. Проявляет так свое доверие? Спина к спине. Раньше люди так воевали, проявляя доверие к товарищу. Будем считать, что это небольшой шаг вперед. И что же я такого особенного сделал, чем заслужил ее «доверие»?

Надо будет спросить у доктора, нормально это или нет. Чёрт, не хочу об этом думать! Хотя о ком тут можно думать, как не о сестре, что так одиноко лежит на половинке дивана? Скукожилась. Наверное, мерзнет. Прохладный воздух сочится через открытое окно – я всегда любил прохладу. Кондиционера в этой комнате не было, поэтому приходилось открывать окно. Днем, что открывай, что нет, от духоты не спасает, а вечером и ночью приходит долгожданная прохлада.

Может, прикрыть? Тогда я не смогу уснуть точно. Молча укутываю ее одеялом. В ответ тишина. Даже не пошевелилась. Уснула?

– Спишь?

Спит? Или я правда подумал, что она скажет мне хоть слово?

Тишина.

Молоко. Почему я не могу на него смотреть и не вспоминать случай на кухне? Сейчас молоко окрасится в шоколадный цвет протеина. А могло ведь стать бледно-розовым от крови. И какой был бы тогда вкус? Чувствую, становлюсь помешанным. Везде мне мерещится это молоко. Покупая его в магазине, делая кашу, добавляя его в кофе, я сразу вспоминаю мой первый день пребывания в доме родителей, первое утро. Оно теперь преследует меня постоянно.

– Ну ты, конечно, сегодня дал на тренировке! Это из-за тех новых цыпочек? Согласен, они ничё так, можно и приударить. Какая из них тебе приглянулась? И чего ты такой напряженный?

Я не смог точно вспомнить, на каких новеньких он мне показывал в зале, но там точно была светловолосая. Стоило увидеть ее длинные светлые волосы, как у меня в голове сработал очередной переключатель. Полезли мысли о другой светловолосой девушке, которая в этот момент может сидеть на солнышке и рисовать. На лице у нее легкая улыбка, взгляд прикован к листу бумаги. Картина в голове вырисовывалась очень четкая, и было ощущение, что передо мной не тренажеры, а кухня и окно. И снова кровь начала закипать, и уже было всё равно, кто рядом и что происходит вокруг. Поэтому точно сказать, что там были за девочки, было весьма сложно. Вся энергия уходила на тренировку, чем больше усилий я прикладывал, тем легче становилось, и образ сестры на заднем дворе в лучах летнего солнца постепенно мерк.

– Да, они и вправду хороши. Я бы взял себе ту светловолосую.

Не говорить же ему, что, ко всему прочему, мне надо было выпустить весь пар, всё напряжение, которое копилось во мне, пока каждую ночь, после двенадцати, приходила сестра и молча, по-хозяйски, ложилась в мою постель, укрывалась моим одеялом и спала. Первые две ночи она просто лежала рядом, но после осмелела и начала прижиматься всё теснее и теснее. Просыпался я раньше и видел, как она непроизвольно ночью закидывала на меня то руку, то ногу. Я всегда старался осторожно высвободиться, чтобы не разбудить ее, и спускался варить себе кофе с корицей. Кофе, сваренный в турке, был не таким вкусным, как у мамы, он обычно имел горьковатый вкус. Скорее всего, я его передерживал, но уследить за ходом времени было очень сложно: в голове несся нескончаемый поток мыслей. Кофемашиной пользоваться не хотелось.

Первый час после моего пробуждения проходил в тишине и в копаниях в самом себе. Я на автомате брал свой ежедневник, записывая дела, которые нужно сделать за день. Они сводились к тренировкам, работе и свободному времени вечером. И каждое утро я заполнял поля «События» и «Благодарность» за прошлый день. Непроизвольно я записывал туда приход сестры ко мне в полночь и выздоровление отца. Даже когда мозг говорил, что не такие события нужно записывать в свой деловой ежедневник, ремарка про сестру непроизвольно появлялась в конце. Вечером, перечитывая написанное, я всегда задавался вопросом: «Какого чёрта это стало событием, приравненным к росту процентов годовых?»

Радовало, что запись с благодарностью оставалась про отца. С каждым днем ему становилось лучше. Два дня назад мы разговаривали по скайпу с родителями. В первый раз за всё время отец нам показался. Он был в маске и исхудавший, но глаза были живыми и веселыми. Это радовало. Даже сестра это заметила и сказала пару слов в поддержку. Мама очень радовалась тому, что у нас всё хорошо. Я не стал ее переубеждать. Ведь я сам не мог понять: то, что происходит, – хорошо или плохо? Это просто как-то по-другому. Может, неправильно. А может, и правильно. Будь сестре лет семь-восемь, это было бы правильно. Однозначно я рассказал бы об этом родителям. Ведь тогда это означало бы, что она мне доверилась, что она меня не боится. А если бы у меня не возникало таких странных мыслей относительно своей сестры и я не представлял бы ее обнаженной, считал бы я и тогда это правильным? И смог бы в таком случае всё рассказать? Ведь в моей голове не было бы мыслей, что меня могут застать за чем-то постыдным и «неправильным». В первое совместное утро я решил молчать. И это мне удавалось. Только вот, когда мать или отец спрашивали, как дела, мне хотелось обо всём написать, рассказать. Но что-то всегда останавливало.

С доктором я попытался поговорить на эту тему, правда, весьма расплывчато. Спросил, как моя сестра может выражать свое доверие ко мне. Ответ был неопределенным и сводился к тому, что она не будет убегать из комнаты, когда я там, начнет говорить со мной односложными фразами, а высшей степенью доверия станут картины, нарисованные ею, которые я пока не видел. Весь наш разговор я старался сконцентрировать на этом слове. Доверие. Что это слово, в принципе, значило для меня? Мог ли я сам определить границы данного понятия? Может, поэтому главной темой разговора с доктором стала проблема доверия. Но к концу нашего разговора я так и не смог дать определение этому слову. Может, со мной надо было говорить об этом дольше и вдалбливать в мою голову данное понятие, как делают в школах и институтах?

Он уделил мне только минут десять – пятнадцать после консультации с моей сестрой, но главное, что не стал задавать лишних вопросов и даже чему-то своему улыбнулся. Сказал, что я на правильном пути и что мне весьма полезно больше времени проводить с сестрой и расширять «круг ее интересов». Вот только впускать ее в «свой круг интересов» было весьма и весьма опасно, особенно в круг интересов «по Фрейду».

– Я заметил, что ты только на светленьких заглядываешься. А вот фигурка у рыженькой лучше.

– У каждого свой эталон красоты.

Объяснять, почему меня вдруг привлекла тощая блондинка, совсем не хотелось. Поэтому я предпочел молча изучать девицу со спины. Длинные пепельные волосы. Не совсем такой цвет, как мне хотелось, но тоже пойдет. Выглядят вполне ухоженными, живыми, приближены к оригиналу. Мне это нравится.

– Как говорится, о вкусах не спорят.

Хоть в этом мы похожи. Только вот мой «вкус» теперь под контролем одной светловолосой девушки. Если бы не она, не сомневаюсь, что оценил бы прелести рыженькой, уверен, она в моём вкусе, но вот цвет волос! Меня он приковывает к себе намного сильнее. Раньше я не делал никаких разграничений по цвету волос. Все девушки в этом плане были одинаковы. Но в одно утро всё поменялось. А может, не в одно утро. Тяжело сейчас что-то говорить, но мои мысли стали слишком шаблонными. Они все посвящены длинноногим блондинкам. Я прямо как подросток, зацикленный на общественных стереотипах.

– Планы на вечер есть?

– А у тебя есть предложения?

Каким будет предложение, я почти не сомневался. Зря, что ли, он столько времени пожирал глазами ту рыженькую, не поспевая расхваливать ее прелести? Думаю, в своих мыслях он ее давно раздел и даже больше. Да я и сам часто так делал.

– Почему бы нам не пригласить этих девочек ко мне в гости? Что скажешь? Думаю, скучать мы не будем. Раз твой дом для любых гостей под запретом, то можно и ко мне. У меня не такие хоромы, но нам же главное не это.

О да! Скучать нам не придется. Одна извращенная голова – это нечто, а когда их две и более? Тут безграничный полёт фантазии. Главное, что он отстал с просьбой устроить вечеринку у меня дома. Хотя как отстал, думаю, это только на время.

– Почему бы и нет? Сегодня суббота, можно и отдохнуть. Планов на вечер нет. Только помни: блондинка – моя, делиться не буду.

Представлять друга на блондинке, даже чужой блондинке, было не очень приятно. Лучше предупредить сразу, чтобы не возникло недопонимания.

– Ну всё, братан, договорились. Их я беру на себя, а тебя жду вечером к восьми.

– Давай, до вечера.

Смотрю, как за другом закрывается дверь раздевалки. Да, чего не сделаешь, чтобы не свихнуться.