Читать книгу Энигма. Книга 2 - Лана Мейер - Страница 3

Кэндис

Я просыпаюсь от звука, вдребезги разбивающегося о пол бокала, что падает из моих рук. Лениво и сонно протирая веки, чувствую, как Джеймс крепче обвивает ладонью мою талию и прижимает к себе ближе. Черт, после очередного вечера, проведенного вместе, я уснула на плече Джека.

Грейсон не из тех мужчин, которые легко сдаются и отпускают.

И это, учитывая мое «задание» от Палача, мне на руку. Но не приказ теневого дьявола заставил меня заснуть в объятиях Джеймса, с бокалом вина в руке, за просмотром голографического сериала Х(трехмерный сериал не с реальными актерами, а с запрограммированными образами, созданными компьютерной графикой.)Ъ Данный способ развлечения отличается от погружения в виртуальную реальность тем, что ты являешься сторонним наблюдателем истории, а не принимаешь в ней участие. К слову, я никогда не погружалась в симуляцию. И, честно говоря, не понимаю, почему в современном мире это настолько востребовано. Мне кажется, я, со своей обостренной мнительностью и без того постоянно сомневающаяся в окружающей нас реальности, сойду с ума, как только попробую. Слишком хорошо помню старый фильм «Внедрение» с Леонардо ДиКаприо, как вообще можно продолжать жить настоящей жизнью, если попробуешь на вкус эту виртуальную реальность? Как можно после подобного не сойти с ума и не запутаться в том, что явь, а что – выдумка? Ведь в последнее время, на экранах СМИ все чаще проскальзывает информация, что несколько десятков людей, являющихся представителями средних, высших и Элитных каст – обезумели от постоянной игры в виртуалку. Кидались на людей, прыгали с крыш, или просто забывали о родных и близких, спуская все деньги на запредельно дорогое погружение в «осознанный лимб»… конечно, официальные источники, которым доверяют люди, подобную информацию игнорировали. Но я любила перед сном поблуждать по всяким теневым форумам, где анонимные пользователи и делились подобным фактами, сплетнями и историями, а собственное желание сбежать от одиночества разрасталось во мне ночь за ночью, подобно отравляющему сорняку. Каждый раз перед тем, как уснуть, я беззвучно плакала, ощущая, как ментальные оковы сдавливают грудь и легкие, заставляя мысленно кричать от бессилия и ощущения собственной ненужности и никчемности.

Раньше подобного со мной не случалось. Последние годы я была сильной и самодостаточной личностью, но Макколэй разрушил храм моей души, что возводила так долго. Я настолько привыкла быть с ним, подле него, для него… и теперь, когда моя жизнь вновь круто изменилась, и ещё не успела отойти от потрясений, и что-либо осознать, я опустилась до того, что искала тактильного тепла у другого мужчины, который, к тому же, и сам стремился мне его дать. Точнее, пыталась заменить. Убедить сердце, наконец, занять сторону разума.

Цветы, обещания, постоянная забота… все это продолжалось со стороны Грейсона, и я чувствовала его раскаянье за случай на том грязном шоу и хотела ему верить… в то, что я действительно поменяла его взгляды, и теперь он правда хочет изменить мир, как мне кажется, к лучшему. Но у красивых слов Джеймса была и другая сторона медали: говорил он одно, а делал другое, продолжая официальные отношения с Бьянкой, и бездействуя на уровне политической власти, объясняя все это тем, что время еще не пришло и сейчас слишком много риска вводить в массы свои идеи об отмене кастовой системы.

Подобный закон решил бы многие мои проблемы. Страшно думать о том, что на «бумаге» я, так сказать, до сих пор безоговорочно принадлежу Карлайлам. И в любой момент Мак может явиться по мою душу… и я знала это, чувствовала каждой клеточкой тела.

Он явится и очень скоро.

Наша встреча вновь будет подобна взрыву двух противоположно заряженных реактивов… и это – лишь вопрос времени и моей силы воли. Ведь только от меня на самом деле будет зависеть то, какую роль я хочу занять в новой партии нашей игры – и на этот раз, я намерена быть не кроликом, а удавом. Точнее гадюкой, которая отравит ему жизнь, если этот змей посмеет вонзить ядовитые клыки в мою…

– Доброе утро, конфетка, – хрипловатый голос Джеймса, и ощущение от его губ, уткнувшихся в макушку, окончательно избавляет меня от остатков сонливости. – У меня все мышцы затекли. Хотел уложить тебя на кровать, но не стал будить. Ты так сладко спала, – Грейсон поддевает мой подбородок пальцем, заставляя поднять голову и взглянуть на него. С утра он выглядит мягче, я заметила, что его глаза-хамелеоны, становятся серыми, когда он находится в приподнятом расположении духа. К вечеру на его плечи взваливают груз ответственности и дел государственной важности, поэтому черты его лица становятся более жесткими и суровыми, но до «короля Севера», Карлайла, ему все равно далеко. И это хорошо, правда. Джек мне так или иначе ближе, как минимум, потому что он видит во мне человека, девушку, которую стоит добиваться, заглаживать перед ней свою вину… куда приятнее влюбиться в человека, у которого есть сердце, не так ли? Черт, и кого я пытаюсь убедить?

Невольно вспоминаю то время, когда мы с Джеком были близки, и постоянно проводили бурные ночи вместе, завтракали и дурачились на кухне, забывая про пригоревший омлет…

Конечно, все познается в сравнении, и я не могу не сопоставить близость с Маком и Джеймсом. И с Джеком все всегда было правильно, понимаете? Он меня добивался, он делал так, чтобы я постепенно привыкала к нему, открывала сердце и душу, и доверяла свое тело… я постепенно изучала его, но расслабиться до конца – не получалось. Не удавалось слиться воедино, вопреки тому, что мы давно знаем друг друга, и если бы наша жизнь не была бы полна интриг, и двуличных поступков (разумеется, вынужденных), кастового разделения, мы могли бы быть идеальной парой.

Но мое сердце истинно принимало лишь один вариант, неверный, неправильный. Пульсирующий комочек плоти и крови принадлежал мужчине, который, к сожалению, не медленно и верно завоевывал его, постепенно отдавая себя… мое глупое сердце выбрало того, кто просто пришел и взял его, практически вырвал из груди, пометил своим долбаным датчиком собственного изобретения и засунул обратно в грудную клетку…

{Чувствую себя человекоподобным роботом, созданным Карлайлом. Забавно, конечно. Думаю, такое даже Маку не под силу… что только не придет в голову.}

Тем не менее, в последние дни я сама открывала двери и даже ждала Джеймса в своей студии. Я устала от затворничества и мечтала пройтись по улицам Нью-Йорка, но жутко боялась… боялась не Мака, нет. А реальной встречи с Палачом, который может найти меня в любой момент, и побеспокоить не только сообщением или своей голограммой.

И когда Грейсон приходил ко мне после тяжелого дня, переполненного конференциями, переговорами… его уставший взгляд словно подсвечивали изнутри, как только он видел меня, и это не могло не льстить моему самолюбию. Наши встречи не всегда заканчивались целомудренно… я не спала с Джеком, но пару раз мы были близки к тому, чтобы пересечь черту. Не представляю, что он испытывал, когда я внезапно все прекращала, вырывалась из плена рук Джеймса, отталкивала его, и убегала в ванную, как маленькая неопытная девочка. Я прижималась спиной к двери, и, затаившись, ждала, и даже хотела… чтоб он взломал к черту дверь, снес ее к черту с петель, и я бы встретила его острый, обжигающий, голодный и требовательный, безумный, космический взгляд…

{Но такого не происходило. Джеймс не Макколэй. И глупо искать Мака в другом мужчине…}

Только Карлайл мог смотреть на меня таким взглядом, от которого меня бросало в жар и холод одновременно. От которого немели руки и ноги, останавливалось на краткий миг сердце, чтобы потом вновь взорваться фейерверком обжигающих эмоций на грани, которые позволяют ощутить весь спектр чувств, которые наверняка не сравнить ни с каким наркотиком, ни с каким погружением даже в самую сказочную симуляцию… мы – это такая бешеная концентрация неравноправных сил, столкновение мужской и женской энергии, что несется друг к другу на бешеной скорости.

Вот чего я хочу, и на это я подсела.

И мне страшно от того, что мне теперь так трудно согласиться на меньшее. На приземленное, правильное, необходимое. Спокойное. Настоящая любовь – это тепло, гармония, умиротворение. Мак – это зависимость, и от нее нужно избавляться, как от любой другой. А я своими мыслями напоминаю курильщика со стажем, который бросил пару дней назад, и каждую секунду думает о «последней сигаретке». Мне бы еще раз затянуться, еще хоть раз вдохнуть {его яд} в легкие, ощутить, как его энергия, ощутимая шестым чувством сила, проникает в поры, забирается под кожу…

{Одержимые чувства – это путь в пропасть, саморазрушение собственной личности. И нет здесь никаких «но» и «или». Мой вам совет: как только ощутите подобное, похожее на то, что я описала… бегите. Бегите и никогда не оглядывайтесь. Иначе все закончиться тем, что в погоне за наркотическим кайфом от этих эмоций, вы потеряете себя…}

Но легко сказать, трудно сделать. Невозможно вычеркнуть из памяти человека, которого я всегда боялась и презирала, сторонилась и обходила стороной. А потом он ворвался в мою жизнь и вывернул наизнанку мою душу, заставив посмотреть на многие вещи под другим углом. Увидеть больше. Научиться ловить момент, фиксировать свое внимание на энергии звуков, земли, океана… Мак научил меня ощущать некие волны, которые он называл вибрациями реальности. Я никогда их не видела, но ощущала их подобно ветру, оставляющему мурашки на коже.

{– На это способен любой человек, Энигма. Различать потоки. Можно развить в себе этот навык, – пульсирует в висках его голос из воспоминаний.

– Но зачем это нужно? Какой же смысл? – я всегда атаковала Макколэя вопросами, когда чувствовала, что он готов идти со мной на контакт. На откровение.

– Сахасрара чакра, есть энергетический центр, который ведет к полной самореализации личности. Находится над макушкой. Он подобен венцу эволюции человеческой души. Абсолютная любовь и связь с космосом. Безусловная любовь, Энигма. Люди изменили значение этого слова, исковеркали. Только развив и открыв этот центр, можно перейти… – Макколэй тогда не договорил, на доли секунд погрузившись в себя, словно решал, можно ли мне выдать свою очередную безумную мысль.

– Господи, ну куда опять перейти?

– Неважно. Ты не поймешь этого сейчас. Ты находишься в состоянии неприятия, невежества и отрицания. Социальные программы мешают тебе, как и многим другим прийти к осознанности, Кэндис. Это нормально. Так и было задумано. Но если ты когда-нибудь ощутишь то, о чем я говорю, ты сразу поймешь, что это за чувство. Этот центр открывается последним, как правило. Впереди еще много работы над собой.

– А что для тебя любовь, Мак? Ты же бесчувственный сухарь, неэмоциональная ледышка. Как ты можешь говорить такие вещи, и при этом оставаться таким холодным и равнодушным почти ко всему, что тебе окружает?

– Это не так. Я един с миром, это и есть мое видение любви. Я кажусь тебе холодным, потому что меня заботят вещи, не интересующие современного среднестатистического человека, и живу на другой волновой частоте. Я не горжусь этим, и не считаю себя лучше других. Просто так вышло, может быть, на это есть причина… может быть, что-то поспособствовало высокому уровню моей осознанности. Что-то извне, – голос Мака начинает садиться по мере того, как он отвечает. Ему почему-то неприятно говорить о некой «причине». Между бровей даже появляется неглубокая складка, говорящая о полной сосредоточенности или неприятных воспоминаниях, что терзают его.

– Что это могло бы быть, и где мне это взять, чтобы понять тебя?

– Ты поймешь, когда придет время. Сейчас… просто будь рядом. Слушай себя, Кэндис, свой голос. Растворись в пространстве, стань крупицей воздуха и света… стань песчинкой в камне, на котором сидишь, – Макколэй произносил этот твердым, уверенным и гипнотизирующим тоном, вводящим меня в медитативное состояние, заставляющим буквально распадаться на атомы. Понятия не имела, как он это делает, но через пару минут, я ощутила странное чувство: по телу прошлась мощная волна тока, и я увидела нас обоих со стороны, словно на короткое мгновение воспарила над нами. Весь разговор мы вели сидя на краю скалы, на самом обрыве, но мне не было в тот момент страшно. Возможно, в какой-то миг я даже отдаленно почувствовала то, о чем Мак говорил… я доверяла этому миру, и мне казалось, что я вижу свет, который излучает любой предмет, будь то цветок, камень или человек. Конечно, чуть позже, я все списала на галлюцинации от насыщенного кислородом воздуха. Страшили мысли о том, что свечение от всего, что нас окружает, напомнило мне излучение от голографического изображения. В голограмме изображение всегда «вибрирует», разделяется на мелкие пиксели, и ты всегда это видишь, если начинаешь всматриваться в картинку… иначе было бы невозможно отличить трехмерную голограмму, от реального человека.}

Как только я начинала слишком сильно загоняться на эти тяжелые темы, в голове летала лишь одна больная мысль: «моя жизнь – симуляция и виртуальная реальность» и я естественно отгоняла ее как можно дальше. Не хватало еще попасть в психушку, к маме.

{К тому же… даже если все так, какое это имеет значение? Ну, нереальна наша жизнь, и что? Не плевать ли? Другой же у меня нет!}

В итоге я успокаивала себя тем, что в детстве, по совету Руфуса, просто пересмотрела «Матрицу». Я уже толком не помню, о чем этот фильм. Помню, лишь, что произвел на меня сильное впечатление, а потом тут же забылся, словно я никогда его и не смотрела. Помню только общую идею, некий посыл от его создателей, который заставил всех людей в начале двадцать первого века, задуматься о виртуальности жизни…

– Кэн, ты в порядке? – как только я «спускаюсь на землю» меня встречает обеспокоенный взгляд Джеймса, и его рука, равномерно поглаживающая мое обнаженное бедро. Грейсон задрал шелковый халат и плавно сжал ягодицу, и я тут же отстранилась от мужчины, испытывая острое желание выставить его за дверь. Что вчера было? Ох, черт… кажется, я дала ему повод распускать руки.

– Джек, мне нужно побыть одной, – делаю вид, что мне необходимо срочно убрать осколки разбитого бокала и протереть капли вина с паркета, и встаю, демонстративно поправляя халат, прикрывая обнаженные части своего тела, обожженные его пламенным взглядом.

– Кажется, вчера вечером ты не хотела быть одна, – чувственно замечает он. Я оборачиваюсь на Джека, наблюдая за тем, как Грейсон включает Носитель в режиме конфиденциальности и набирает сообщения, нажимая на невидимые мне кнопки в воздухе. До чего все-таки дошел прогресс. А я слепо верю Палачу, который показал мне ужасающую голограмму с Элисон, но разве я могу ослушаться его? Разве могу рисковать? Если есть хотя бы один шанс, что моя сестра действительно жива и находится в подвешенном состоянии, я сделаю все… все, что мне скажут, лишь бы спасти ее.

Я ей должна, я ей обязана…

Она моя сестра, моя кровь. Возможно, в конце всей этой истории, мы осядем где-нибудь в глуши, на одной из затерянных ферм Техаса, и будем вспоминать нашу прошлую жизнь, как страшный сон. Да, мы убежим не только от системы каст и цивилизации, но и от благ и возможностей… но мы будем счастливы и свободны.

И все же… хочется знать наверняка.

Надо будет потребовать с Палача весомые доказательства. Хотя, о чем идет речь? Мне смелости не хватит перечить ему и что-либо требовать. Страх перед Палачом заложен во мне с пеленок, на генетическом уровне, потому что он наверняка играл не последнюю роль в судьбе моей матери.

– Джеймс, это было вчера. До того, как «Алекс» сообщил мне очередную новость: Премьер-Министр Канады приезжает в Нью-Йорк. Очевидно, собирается поближе познакомиться с будущим супругом своей дочери? – приподнимаю бровь, изучая то, какой невозмутимой и неестественной маской накрывает черты лица Грейсона. Джеймс встает с дивана, и нарочито сдержанно застегивает темно-синюю рубашку, которую я вчера чуть было не сняла с него…

{Что бы сделал Мак, если увидел это?}

Ответ прост. Ему было бы плевать на меня, как на женщину, как на желанную им девушку. Если бы его и задела эта ситуация, и мой секс с другим мужчиной, то только исключительного из-за того, что его «объект» принадлежит ему, и кто-то хотел воспользоваться его игрушкой.

– Мы давно знакомы, – прочищая горло, отбивает мою словесную атаку Джеймс, и раздвигает губы в елейной улыбке. Той, которой он улыбается со всех СМИ, билбордов и агитирующих семью Грейсонов рекламных кампаний. Она внушает уверенность, надежность, симпатию, от нее веет силой ответственности, твердым характером. По-человечески твердым, а никак у некоторых – выкованным из гранита и льда… хватит! {Хватит о нем думать. }

– Джек, за кого ты меня держишь? Относишься ко мне, словно я дорога тебе, а сам не можешь выбрать… и пойти наперекор рамкам и правилам… знаешь что? Я поверю твоим словам, только тогда, когда ты познакомишь меня со своим отцом. Это не ультиматум, просто… это был бы поступок. А не просто слова, – я окончательно разошлась, перегнула палку с давлением. Но вся правда в том, что он позволяет мне это делать. {И почему он мне рот не заткнет, а? Я же хочу этого, дразнюсь, напрашиваюсь…}

– Пока не могу, Кэн. Да, не могу. Все не так просто, глупая, – не успеваю выдохнуть и отвернуться, как Джек уже преодолев расстояние, между нами, подхватывает меня за талию, садит на столешницу и заглядывает в глаза, устраиваясь между моих разведенных ног. Кусаю губы, осторожно выгибаясь ему на встречу, соприкасаясь лобком, о пряжку его ремня. Халат мой уже давно задран, и наши тела разделяет лишь тонкое кружево трусиков и его брюки. {Чего мне стоит попробовать? Попробовать с другим, понять, что с ним будет также хорошо?} Что и с Джеком будет «полет в космос» теперь, когда я раскрыла в себе свой потенциал женственности, чувственности и сексуальности? Какая разница, в конце концов, какой член подарит мне физиологическое удовольствие? Одним рывком я могу сейчас разорвать эту связь с Карлайлом, что мучает меня, и заставляет вздрагивать от ощущения его дыхания на затылке, когда его нет, и не может быть рядом.

Разница таки есть. И дело не в члене, к сожалению. Дело в эмоциях, в мелочах, в коротких взглядах и прикосновениях, и даже в запахе кожи. С Джеком все иначе. Не значит, что ужасно. Наоборот – хорошо и приятно. {Просто не так.} Это можно сравнить только с путешествием в другую галактику – словно я когда-то побывала вне времени и пространства, и теперь знаю, что скромный «полет на луну» уже не произведет на меня должного впечатления.

– Я уже все тебе объяснял. Ты… опять где-то не здесь, не со мной, детка, – строго бросает Грейсон, слегка встряхивая меня, одновременно поглаживая плечи сильными руками. – Кэн, если хочешь, я могу нанять хорошего психолога. Ты долгое время пробыла в полной изоляции от мира с другим человеком. Все, что ты чувствуешь – последствия подобного заточения, не более. Это как болезнь, понимаешь?

– Понимаю, – киваю я, признавая то, что Джеймс, безусловно, прав. – Но я думаю не о нем, – вру я. – Я просто боюсь действий, которые Карлайл может предпринять. Он же… мой хозяин, ну ты понимаешь. Я принадлежу его семье. Забыл? Я бесправное ничтожество…

– Не говори так, конфетка, – не совсем уверенно заявляет Джеймс, мягко покрывая мое лицо поцелуями. Я пытаюсь перебороть внутренний протест, несмотря на то, что любое его прикосновение оставляет жалящие «язвы» на моей коже. – Ты под моей защитой. Если он что-либо с тебя снова потребует, решит присвоить… я не позволю. Слышишь? – в душе мгновенно расцветает тепло, которое он мне дарит, и в то же время, я слишком хорошо понимаю, что его слова могут оказаться пустышкой… все просто: мужчины любят давать невыполнимые обещания.

– Джек, я знаю, как может быть на самом деле. У Мака всегда найдется, чем крыть… чем надавить на тебя… – осекаюсь на полуслове, когда осознаю, что сболтнула лишнего. Ни одному мужчине не понравятся подобные слова в его адрес. Виновато кусаю губы, отвечая Джеку слабым поцелуем.

– Ты во мне не уверена? В моих силах? – стальные нотки разбавляют обыденно спокойный тембр его голоса, и кричат мне о его обиде и злости.

– Я просто хорошо знаю, что значит давление в исполнении Макколэя. И знаю, что для тебя есть вещи, важнее меня, которыми рисковать ты не станешь. Джек, не отрицай, не ври сам себе. Это так, – Грейсон мрачнеет, но его хватка на моей талии не ослабевает.

– С ним не все в порядке, Кэндис. Макколэй… у него проблемы, – уклончиво замечает Джек. – Он мне не конкурент. При желании, я могу раздавить его в любую секунду, но не стану этого делать. Он был моим лучшим другом. И однажды спас мне жизнь. Я серьезно. Если бы не Мак, меня бы сейчас здесь не было. Поэтому я действую так, как считаю нужным. Рано или поздно, все встанет на свои места, а против воли он все равно не заставит тебя быть с ним, Кэндис. Ты же у меня свободолюбивое {создание, – я знаю, что он не имеет в виду ничего плохого, но меня неприятно передергивает от подобного обращения.} – Я вот в тебе уверен, – Джеймс говорит правильные вещи, бережно заправляя выбившуюся прядку моих волос за ухо. – Любовь – это выбор свободной и цельной личности, Кэн. А отношения – тяжелая работа обоих. У нас с тобой есть будущее, если мы оба захотим его создать. Почему я объясняю тебе? Человек, который давит на тебя, и относится к тебе, как к собственности, это не твой человек. Ты сама это понимаешь. И очень скоро все изменится, детка. Все будет хорошо. К тому же, ты уже знаешь, что Руфус завещал тебе нехилое состояние. Мои люди уже разбираются с документами и пустым хранилищем…

– Мне ничего не нужно, – отрицательно качаю головой, упираясь руками в его ключицы. – Мне ничего. От него. Не нужно.

– Перестань, Кэн. Это не от него, а от Руфуса. Деньги – это твое время, часть твоей свободы…

– Какая может быть свобода, когда законы в нашей стране таковы, что Карлайл может разрезать меня на кусочки, и будет иметь на это полное право, м? Сколько Бесправных девушек были рабынями для своих хозяев? Сколько бесправных мужчин сломалось, выполняя любую волю и прихоть хозяина? Мак может заявиться сюда прямо сейчас, и просто забрать меня в особняк Карлайлов, все! Даже если он убьет меня, его не накажут! Я не припомню, чтобы Элитов, которые доводили своих бесправных до смерти, ждало быть хоть какое-то наказание.

– Милая, тсс, успокойся. Мы найдем документы, Кэн. Не верю, что Руфус не хотел освободить тебя. Он тебя очень любил. Всегда задавался вопросом, почему он относится к своей дальней родственнице, как к дочери…

– А если это не так? Мак никогда не освободит меня! Что будет тогда? Ты сможешь как-то изменить это? – осторожно спрашиваю я, «прощупывая» почву, пытаясь прочитать в его взгляде, насколько искренни его намерения и способен ли он рискнуть всем ради меня.

– Смогу, Кэн. Я обещаю. Все может повернуться так, что никакая «вольная» тебе больше не понадобится. В моих руках наша страна, а у ног – весь мир. Неужели ты думаешь, что Карлайл для меня проблема? – Джек мягко проводит языком по моим губам, и пленит рот горячим поцелуем, да только я с трудом заставляю себя открыться, с внутренним сопротивлением впускаю его настойчивый язык внутрь.

В миг, когда пальцы Джека врезаются в мои бедра, и он прижимает меня к своей твердой эрекции, низ живота вновь пронзает острая боль. У меня такое чувство, словно мне загнали под кожу кинжал, и несколько раз прокрутили рукоятку. Я вскрикиваю, ощущая, как жжет из-за непролитых слез веки… но вся боль тут же проходит и забывается, стоит Джеймсу отстраниться и отпустить меня. Причем делает он это, не потому что я всхлипываю от боли и со мной что-то не так, а потому, что ему позвонили на носитель, и он тут же ушел в режим конфиденциальности. Следующие минут пять я просто смотрю на то, как Грейсон открывает рот, разговаривая с неизвестным мне собеседником. Звуков я, разумеется, не слышу, но если бы Джек не стоял полубоком ко мне, смогла бы прочесть содержимое разговора по губам. Хотя, какое мне дело до его деловых переговоров? Я итак вижу, что дело срочное, но мне это на руку: он наконец-то уйдет, и мне вновь удастся оттянуть сближение с Джеймсом.

– Пора бежать, детка. Я забыл про встречу с делегацией послов из Европы. Черт. Они просто в гневе, и сочли мой игнор оскорблением. Сейчас это все надолго затянется… и отец в бешенстве. Прости меня, – Джек нервно проводит ладонью по непричесанным после сна волосам, стараясь уложить их руками. Наспех целует меня в щеку перед тем, как направиться к выходу:

– Все будет хорошо, конфетка. Я обещаю, – обнадеживающе улыбаюсь ему в ответ, наблюдая за тем, как его высокая фигура скрывается за дверью. Бедный. Даже душ не принял и не позавтракал. И в таком состоянии нужно бежать и спасать мир, или что он там делает? Или наоборот, уничтожать. Я не в курсе. Знаю лишь только то, что Макколэй скорее занимается последним.

А вот мне хватает времени и на душ, и на счастливые мгновения безделья в ванной в обнимку с воздушной пеной. К моменту, когда я что-то напеваю себе под нос и сушу феном волосы, меня вновь беспокоит незваный гость. Состроив недовольную гримасу своему отражению в зеркале, кидаю быстрый взгляд на запястье с Носителем и по крошечной камере вижу, что за дверью стоит парень в форме курьера. И в руках он держит букет цветов с бутонами нежно розового цвета…

Мое сердце летит вниз с бешеной скоростью, а включенный фен с грохотом падает в раковину. Пальцы немеют мгновенно, дрожат и не слушаются, но, слава Богу, прибор я отключаю голосовой командой, и сама не замечаю, как оказываюсь возле входной двери, не понимая, почему мне так отчаянно хочется принять эти цветы, и найти послание, которое он наверняка оставил внутри. Черт возьми, это просто жалко. Я всего лишь увидела букет ветвей сакуры, и внутренний триггер сработал незамедлительно. Программа, «включатель» безумных эмоций, коктейль из адреналина потек по венам…

Когда я забираю у курьера цветы и непроизвольно вдыхаю их аромат, вместо того, чтобы выбросить их, предварительно избив этим жутко красивым веником все стены в студии, до меня доходит, что бутоны являются вовсе не цветущей вишней, а пионами.

Боже, это насколько же я бессознательно жду хоть какой-нибудь «весточки» от Макколэя, что принимаю любые розовые цветы за сакуру?

Как бы там ни было, это явно не послание от Мака, и, раскрыв записку, аккуратно вложенную в пергаментный конверт, я с долей разочарования не узнаю подчерк в приложенном письме:

{«Мисс Кэндис Сторм,

Мне стоило больших усилий найти Ваш адрес. Когда я увидел Вас на сцене театра „Хартфорд Стэйдж“ несколько месяцев назад, Ваше лицо показалось мне знакомым. Кабарэ (кабаре) „BLACK CAT“, верно? Я отметил Ваши навыки еще тогда, но хотел бы похвалить Вас, и сказать, что воистину Ваш талант раскрылся лишь в этом потрясающем, новаторском и необычном танце с веревками. Это было настоящим откровением, и от каждого движения исходила настолько мощная и сильная энергия, что признаюсь, я не мог пошевелиться в своем кресле, словно был связан сам. Заставить зрителя, слушателя, наблюдателя испытать то, что чувствует артист, вовлечь его в свою игру, дать проникнуться своим персонажем… это то, что в современной Америке почти невозможно и давно забыто. Но Вам это удалось. Вы не танцуете, а живете на сцене. Не знаю, впечатлите ли Вы меня снова, но я хочу пригласить Вас на кастинг своего нового танцевального шоу. Проект рискованный, но я хочу организовать его так, что он заинтересует общественность и обязательно будет иметь успех и популярность. Буду рад видеть и Вас, мисс Сторм.

И поверьте, Вы первая и последняя, кого я приглашаю лично.

Другого шанса не будет.

Продюсер, сценарист и режиссер Максимиллиан Ван Дайк.» }

После письма следовали контакты, время и дата кастинга. Я несколько раз пробежалась взглядом по строкам, согревающим душу, и каждый раз не верила своим глазам: не все, кто тогда присутствовали в зале, посчитали мой танец отвратительной пляской с порно уклоном… волны, полные тепла и гордости за себя, накрывают каждую клеточку тела, но тут же разбиваются о скалы внутренних страхов и сомнений, что непреодолимым барьером охраняют душу от опрометчивых поступков и новых потрясений.

Желудок будто сковывает льдом, неприятное чувство в животе становится практически болезненным. Любая на моем месте обрадовалась бы подобному предложению, ну а мне хочется немедля разорвать послание неизвестного Максимилиана и послать его к черту со своим шоу. Зачем мне это? Мне сейчас лучше сидеть в тени и не высовываться, затаиться в своем укрытии… слишком много стрел направлено мне в грудь, чтобы вот так взять, и, подняв руки, выйти в мир, и принять участие в каком-то кастинге, в котором все наверняка решено заранее. И, несмотря на то, что письмо и букет Максимилиана внушает доверие, и заверено биометрической печатью, я уже невольно ищу во всем подвох и признаки заговора.

{Я никуда не пойду. Зачем мне это? }

{Другого шанса не будет.}

Невольно я вспоминаю слово Руфуса, и каждое сквозной пулей проходит через сердце, пока я нервно тереблю дрожащими пальцами записку.

{«Но сейчас, я хочу, чтобы ты развивала свой талант и много трудилась, Кэндис. Возможно… именно он делает тебя особенной. С каждым днем, в мире становится все меньше одаренных людей, способных творить, способных пробуждать в других эмоции и заряжать людей своим внутренним светом. Способных вдохновлять… знаешь, какой самый страшный и смертный грех, моя милая? Хоронить свой талант, подаренный Богом. Бездействовать, отказываясь от его подарка…»}

Лихорадочно обдумываю варианты, и еще с большей паникой понимаю, что кастинг сегодня. Выходить из дома нужно ближайший час, ведь в таком мероприятии наверняка учувствуют сотни человек. Полчаса я трачу на то, чтобы убедить себя в том, что мне нужно сидеть дома и не высовываться, и лишь к концу тридцатой минуты своего отчаянья и бесконечных размышлений, понимаю, что опять съела половину ведерка шоколадного мороженого. Чтобы окончательно выбросить мысли о кастинге из своей головы, включаю экран с интересной книгой, но читая, осознаю, что не понимаю ни строчки, словно детектив написан неизвестными мне иероглифами.

Одним нажатием кнопки я выключаю экран, быстро провожу расческой по волосам, подкрашиваю ресницы и брови, и, надев легинсы с простой майкой, кроссовки и бесформенную толстовку, покидаю апартаменты и несусь на кастинг, закрыв лицо капюшоном. Театр, в котором будет проходить прослушивание, находится недалеко, и поэтому я уверена в том, что еще не все потеряно, и возможно, мне удастся занять место в огромной очереди.

Я не думаю. Я даже не понимаю, как ноги сами ведут меня с такой скоростью до места назначения.

Волнение, в тугой ком сжимающее внутренности, просто не дает мне остановиться: мне хочется скорее выступить на кастинге, понять, что ничем это не закончится, убедиться в том, что меня снова высмеют и осудят, и наконец, успокоиться окончательно и навсегда забыть о своих мечтах, большой сцене и признании хотя бы узкого круга людей, которым будут близки мои мысли и чувства.

Хочется просто «добить» свою мечту, уничтожить, вырвать из сердца с корнем, чтобы больше никогда не возвращалась, не травила мне душу, вот и все.

Еще через пять минут я встаю в очередь на получение порядкового номера своего выступления, и до хруста заламываю пальцы, не в силах угомонить нервозность и сообразить, какого черта вообще происходит. И еще постоянно оборачиваюсь, потому что мне кажется, что меня преследуют люди Макколэя или Палача, ну или Джеймса, который наверняка не оставил меня без охраны.

Но пока на горизонте никого нет, кроме толпы представителей низших каст, которые заявились на кастинг в шоу.

{Если бы я только знала, чем закончится этот день… даже в самой извращенной фантазии я не могла представить подобного. Такой исход событий просто невозможно предугадать или предвидеть, потому что моя жизнь давно вышла за рамки обыденности… и это будет не просто выход из зоны комфорта.

Это будет настоящая катастрофа. Самая пугающая и одновременно эротичная катастрофа в моей жизни.}

* * *

Опускаю взгляд на неоновую цифру «77», что красуется на моей руке биометрической печатью. До моего выступления еще очень много времени, и, честно говоря, я несколько раз порывалась сбежать из театрального зала, где сидели все участники, а также члены жюри, среди которых я сразу нашла Максимилиана ван Дайка. Мужчина представлял собой все черты истинного арийца, а точнее, судя по его фамилии – Голландца. Я лишь несколько раз бросила взгляд в его сторону, отметив короткие волосы мужчины, не просто светлого, а платинового цвета и очень высокий рост. Он даже выше Макколэя, хотя мне, итак, приходилось конкретно задирать голову к небу, чтобы обратиться к Карлайлу.

{И опять я всех с ним сравниваю…} встряхиваю головой, переключая свое внимание на сцену, где происходит настоящая латиноамериканская магия, иначе и не скажешь. Танец, что исполняет девушка, динамично вращая бедрами, переносит меня в самое сердце Ямайки. Ее яркий наряд из коротких шортов и красного топа, помогает ей передать свою внутреннюю свободу и раскрепощенность, не говоря уже об остальных вещах в продуманном до мелочей образе: кожа девушки отливает шоколадным цветом, длинные черные волосы заплетены в вереницу бесконечных маленьких косичек. Визитной карточкой ее танца является не только пластичные и ритмичные движения под ускоренную электронную регги-музыку, но и широкая улыбка и обаяние, а также индейские мотивы в каждом движении, исполняемые под глухой аккомпанемент тамтамов. Девушка явно отличается от серой массы, что выступали до нее, и даже я засмотрелась на ее зажигательный танец, который почему-то прервали на середине. Судя по тому, как эта зажигательная «Шоколадка» продолжила широко улыбаться и махать рукой всем участникам кастинга, она совершенно не расстроилась. Еще бы, такую трудно не запомнить и не заметить. Жюри будут полными идиотами, если они не возьмут ее дальше.

И я вновь порываюсь уйти, и практически встаю с кресла, как вдруг волну нарастающей панической атаки и жажду бегства прерывает звонкий женский голос:

– Привет, я Латисия, – с опаской смотрю на протянутую мне загорелую руку с крупными мозолями на внутренней стороне ладони. Она низшая или бесправная? Когда я работала в нескольких местах, у меня были такие же неухоженные ладони. И, судя по всему, идеально ровная темная кожа – это не часть образа и не автозагар.

– Кэндис, – невнятно буркаю я, пожалев, что сняла капюшон и привлекла внимание незнакомки. Я не хочу ни с кем общаться… но вопреки желанию закрыться от внешнего мира, я испытываю глубокую симпатию к девушке с заразительной улыбкой и горящими глазами… аж завидно, когда смотрю на нее. От нее исходит внутренний свет, и едва уловимое тепло. Странно, раньше я не замечала в себе, что могу так остро ощущать энергетику окружающих меня людей.

– О Боже, я так перенервничала, – Латисия садится рядом, и начинает слишком быстро болтать без умолку. – Судя по твоему лицу, ты тоже переживаешь. Слышала, что сказал мне продюсер?

– Эм… нет, – пожимаю плечами, поглядывая за очередным невыразительным танцем на сцене.

– Он ничего не сказал. А это значит, что я ему не понравилась! Гулливер блондинистый! – Латисия картинно прячет лицо в ладонях, напрягая хрупкие плечи, и тут же вновь открывается и смотрит на меня. – А я очень хочу попасть в это шоу, понимаешь! Такая возможность бывает раз в жизни… как нам, низшим, еще заявить о себе, вырваться из грязной работы и получить, наконец, более-менее приличные деньги? У меня пять братьев и сестер… мы беженцы из Гондураса. Моя семья захотела завязать с преступной жизнью, после смерти нескольких родственников, и мы надеялись на то, что здесь в развитой цивилизации у нас будет больше возможностей… что ж, мы никогда так не ошибались! Но в месте, откуда я родом, меня бы уже убили, – продолжает беззаботно рассказывать мне всю свою подноготную Латисия. Ее густые брови сдвигаются к переносице с такой силой, что мне невольно становится жаль ее, и семью Латисии о которой я ничего не знаю. – Я устала жить по накатанной. Захотелось взять все в свои руки, понимаешь? Деньги решили бы так много моих проблем… – тяжело выдыхает она, и ее пухлые губы вновь раздвигаются в добродушной улыбке.

– Все будет хорошо, Латисия, – я не знаю, что еще сказать незнакомому мне человеку, который разговаривает со мной так, словно мы дружим несколько лет.

– Это у тебя все будет хорошо. Тебе-то не о чем переживать, – она заговорщицки подмигивает мне, слегка поведя плечом.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты танцуешь просто потрясающе, – приподнимает бровь девушка, кидая на меня беглый оценивающий взгляд. – Здесь многие тебя узнали.

– Я не понимаю…

– Не притворяйся, подруга, – нарочито возмущенно отвечает Латисия, легким движением ударяя ладонью по моему плечу. Да уж, эта девушка просто гиперобщительная и открытая, в отличие от меня. – Ты та девушка, что танцевала с этими… ну, ты поняла, – Латисия складывает запястья своих рук вместе, словно они у нее связаны. – «Танец марионетки, мечтающей о свободе». Так ведь в прессе писали. Неужели ты не читала статьи о себе?!

– Нет… – кровь приливает к лицу, а в горле мгновенно пересыхает. Я настолько обескуражена словами Латисии, что при всем желании продолжить разговор, не могу пока вымолвить ничего внятного.

– Странная ты. Но нравишься мне, – Латисия нажимает кнопку на Носителе, и включает свой экран. Девушка демонстрирует мне несколько красочных заголовков, из которых уже понятно, что речь в статьях идет о драке Макколэя с Джеймсом, и о реакции общественности и критиков на мой танец. Еще через пару минут, Латисия находит три статьи с восторженными отзывами на мое выступление, и тут я теряюсь окончательно. – Ты совершила настоящую революцию, Кэндис. Благодаря тебе, о танцах вообще заговорили в СМИ! Это же просто невероятно. А Максимилиан ван Дайк, по слухам, решил создать это шоу, только потому, что у людей появился скрытый интерес к провокационным шоу и искусству. Уверена, оно действительно будет танцевальным, но Ван Дайк обязательно добавит туда что-то такое, что привлечет внимание людей из всех каст. Например, тебя, – мой взор все еще устремлен в одну точку – на ту самую статью, где какой-то анонимный критик восхищается каждым моим движением, и пишет о том, как мой танец заставил его прослезиться, и проникнуться историей плененной девушки, которую он разглядел на сцене. Правда, он трактовал мое выступление, как откровение плененной любовью девушки, но я скорее, тогда была скованна ненавистью и яростью, и все же… читать такое о своем творчестве – невероятно приятно.

Но ответить Латисии я уже не успеваю, как и прочитать еще парочку статей.

– Номер семьдесят семь! – произносят по громкой связи, и я немедля встаю с места, ощущая, как внутренние органы, будто мгновенно тяжелеют от волнения и все внутри меня сопротивляется выходу на сцену.

– Удачи, – шепотом приободряет Латисия, и я, не оглядываясь, поднимаюсь на постамент, напоминая себе о том, что нужно расправить плечи и приподнять подбородок. Показать свою уверенность и чувства – это основа основ в любом искусстве.

Когда я выхожу на сцену, свет так сильно бьет мне в лицо, что я не вижу ни лиц других претендентов на кастинге, ни жюри. Тем лучше для меня, потому что за моей спиной включаются декорации, о которых я договорилась с группой, отвечающей за свет и музыку. Я попросила у них поставить {Enigma – Smell Of Desire} и включить фон, имитирующий пляж с бушующими океанскими волнами. Конечно, я не готовилась к кастингу специально, и знала, что сегодня моя техника будет хромать, но я была твердо намерена «танцевать сердцем», ни на что не надеясь и не рассчитывая.

Просто еще раз выступить на сцене, несмотря на то, что в последний раз, подобный риск обломал мне крылья, ударил о землю…

Просто сделать, просто отважиться, в очередной раз выйти за пределы границ, поставленных страхами, просто попробовать… и испытать этот кайф, ощущая который, проживаешь и ловишь каждое мгновение жизни. Только танцуя, само реализовываясь, и открывая себя зрителю, я чувствую, как та самая искра света, живущая в моем сердце, излучает свет.

{Современное общество считает мой врожденный талант ненужной обузой, бессмысленностью? Плевать.}

Главное, что для меня он бесценен. И кажется, что совсем не важно, сколько еще раз мнение других поставит меня на колени: я всегда найду в себе силы подняться, ради того, чтобы прожить короткие минуты настоящего счастья и гармонии с собой.

Даже если сам танец заставляет меня вспомнить то, что причиняет боль и страдания…

Потому что я двигаюсь точно так же, как в те дни на пляже, когда моим зрителем был только Макколэй.

И как бы больно ни было это осознавать, я с горечью понимаю, что Мак всегда будет для меня вдохновением, а мои противоречивые чувства к нему – той самой силой, которая «включает» мой внутренний свет. Очень опасная зависимость, пугающая. И мне остается лишь верить, что когда-нибудь я найду от нее лекарство.

Этот танец в корне отличается от того, что я исполнила в конце мюзикла «Зарождения». В нем куда меньше отчаянья и страдания, скорее, наоборот – во мне ключом бьет энергия страсти, злости, какой-то едва уловимой внутренней гордости, непреклонной борьбы. Танец полностью передает мое состояние, в котором я прибывала на Бали. И, кажется, продюсеру не по душе мое новое амплуа, потому что он, как и Латисии, не дает мне закончить номер. Выключается музыка, ослабевает свет, исчезают иллюзорные декорации… {спектакль окончен, всем спасибо.}