Читать книгу Стервочка Лиса - Лана Муар - Страница 2

И на что только не пойдешь ради пары снимков.

– Только не смотри вниз. Только не смотри вниз.

Ага. Те кто так любят давать подобные советы, хотя бы разок вылезли из окна двенадцатого этажа и прогулялись по узкому поребрику, на котором едва-едва помещается мой кроссовок, а он, к слову, совсем не выдающихся размеров – тридцать шестой, – чего нельзя сказать про камеру, болтающуюся за спиной. Вот это дура, так дура! Ну и я до кучи тоже. Нет чтобы объективчик поменьше прицепить, и с ним качества за глаза хватило бы. Так нет же. Мы ж за экспромт. Высмотрела с крыши противоположного здания открытое окно и стою теперь, как человек-паук, прилипнув к стене, и думаю, что будет более безопасно: попытаться как-нибудь перешагнуть-перемахнуть за колонну (заранее ведь посмотреть, что она, тварина бетонная, будет мешаться не захотела) или вернуться обратно к окошечку, из которого выползла, и быстренько лететь назад, на крышу. Авось что-нибудь удастся рассмотреть – объективчик-то позволяет. Вот только пока я тут стою и мыслями разбрасываюсь, из заветного окна, приоткрытого к слову чуть больше чем полностью, такие характерные стоны начали раздаваться, что ноженьки сами начали шаркать поближе к колонне.

– Ой, мамочки, что ж ты там так стонешь-то, как потерпевшая?

Вот под этот аккомпанемент из всхлипов и стонов, я делаю глубокий вдох, а потом переношу ногу за колонну и за каким-то лешим опускаю взгляд вниз.

«Мама!»

Такая там, внизу, красотища неописуемая, от которой кровь в жилах стынет. Машинки туда-сюда носятся, люди бегут по своим делам, тоже сюда-туда. И я тут, над их головами, изображаю муху, вцепившуюся в холодный бетон всем, чем только можно и нельзя. Интересно, сколько тут метров будет? Сорок? Или все пятьдесят? Бррррр! А ладошки потеют и скользить начинают, собаки! Каким-то нечеловеческим усилием воли я заставляю себя перестать смотреть туда, куда шмякнусь, если что-то пойдет не так (интересно, а что это может пойти не так?) и на выдохе перескакиваю за колонну. Уф! Кто молодец? Я молодец! И поребричек, такой родной уже и широченный, как проспект внизу. Чтоб я ещё раз куда-то полезла!

А за окном уже не то что стонут, там похоже феерия покруче жёсткого порно разворачивается. Аж кровать трещать начала.

– Маньячка ты недобитая, нимфоманка доморощенная, – бурчу себе под нос, а сама шаркаю ножками поближе, чтобы посмотреть кто это так нашу певичку окучивает.

Не, я не извращенка и уж тем более не фанатка. Вообще, всю эту слащавую попсятину не перевариваю на дух, но за пару фотографий, на которой Ариадна окажется в очень пикантном ракурсе, мне потом можно будет месяц не париться. С руками оторвут. Или руки оторвут, если поймают. Но я же не пальцем деланная – вспышку ещё на крыше отключила (а на кой мне эта вспышка?). Аккуратненько сейчас шторку отодвинем… Ага… Объективчик на кроватку и бушующих на ней направим и… Щелк.

Я сама вздрогнула от того каким оглушительным оказался звук затвора, раздавшийся в неожиданно резко повисшей тишине, а потом в мою курточку вцепились пальцами и оттолкнули от подоконника.

– Мама! – заорала я, размахивая руками и пытаясь кончиками пальцев на ногах продавить подошву кроссовок и ухватиться за край поребрика.

– Кто там? – испуганно раздалось из кровати.

– Заглохни и сваливай! – прорычал в ответ темный силуэт, удерживающий меня на грани падения.

И прозвучало это так, что я сама свалила бы подальше с превеликим удовольствием, если бы не болталась над пропастью в двенадцать этажей.

– Пупсик… – обиженно протянула Ариадна.

Ну а кто не обидится, когда тебя на самом интересном месте обламывают? Я бы тоже губки надула. Наверное. Не знаю. Ко мне папарацци в окна не ползают.

– Я сказал свали! – Пупсик рявкнул и стиснул мою куртешку с такой силой, что швы затрещали, и я тоже решила поторопить эту певичку в надежде договориться, оставшись один на один:

– Да уйди ты уже! Потом свою партию стонов достонешь! Не видишь что-ли тут и без тебя проблем вагон?

– Пупсик, выброси ее!

Ох какая ты кровожадная сучка!

– Я тебя сейчас сама выброшу! – заскрежетала я зубами, задыхаясь от злости, но от того, чтобы покрепче вцепиться в руку моего возможного убивца, не отказалась. Ещё и ему угрожающе прорычала. – Только отпусти меня и я тебя, козлина, по судам затаскаю!

Конечно, не в моем положении диктовать условия и уж тем более угрожать, но Пупсичек басовито рассмеялся и бросил через плечо уже совсем не так весело:

– Крошка, не заставляй меня повторять трижды, если не хочешь составить компанию этой мартышке.

«Чего? Это я мартышка? Да я тебе сейчас глаз на затылок натяну!» – проорала я. Мысленно, конечно же – жить хотелось ужас как. А вот Ариадночка распсиховалась и стала собирать свои вещички, разбросанные куда попало в порыве страсти и в приливе похоти.

– Ты пожалеешь, Пупсик! – разъяренно выкрикнула она, а я ещё и маслица в огонь подлила своим:

– Смотри, как бы самой не пожалеть! – усмехнулась и начала изображать стоны, которые пару минут назад могли слышать все желающие. – О-о-о, Пупсик! О-о-о, да! Ещё! Пупсик!

– Заглохни, мартышка, – оборвал мое разошедшееся веселье Пупсик и в виде дополненительного стимула на мгновение разжал свои пальцы.

– Мама! – заверещала я, пытаясь уцепиться за скользкое от пота запястье, одновременно кивая головой. – Все-все-все! Я молчу! Молчу я!

Грохнувшая, наконец, дверь возвестила о том, что теперь мы с этим Пупсенком остались тет-а-тет и можно пытаться начинать вести мирные переговоры.

– Может, уже как-нибудь втащишь меня внутрь? – спросила я.

– А может проверим, как ты летаешь, птичка? – очень недобро хмыкнув, задал встречный вопрос Ариаднин любовничек.

– Хреново я летаю, если честно. И плаваю тоже не очень. Как топор.

М-да. Переговорщик из меня видимо такой же. Может, только искренний. Летать я действительно не умею и плавать тоже. Боюсь до ужаса любой лужицы, у которой дна не вижу. Поэтому проверять свои навыки летного мастерства никак не хочу и оцениваю их здраво.

– Давай так. Ты меня внутрь пустишь, я извинюсь, и мы разбежимся. А?

– Да? – захохотал Пупс.

– Ну а какие ещё есть цивилизованные варианты?

– Как минимум один я тебе сейчас обрисую, – обдал меня льдом голос, а потом его обладатель сделал шаг к окну, и я стала висеть под недвусмысленно ужасающим углом. – Я сейчас тебя отпускаю, и плевать мне на твои извинения.

– Эй-эй-эй! Ты, это, завязывай так шутить! – вцепившись в запястье, замотала я головой, глянула вниз и заорала, переходя на ультразвук. – Мама! Да будь ты человеком, Пупсик!

А он только захохотал в ответ и протянул вторую руку:

– Камеру. Быстро.

– Ага. Разбежался!

– Ну как хочешь.

Проклятый садист высунулся из окна подальше и по одному начал разгибать пальцы. Мне хватило двух, чтобы все осознать и пойти на попятную:

– Ладно! Уговорил.

– Камеру.

Я кое-как отлепила одну ладонь и, нащупав за спиной болтающуюся на ремне камеру, протянула ее обладателю премии «Садист года». Понадеялась, что он ограничится вынутой флеш-картой, но нет же. Буквально за секунду все, ради чего я сюда ползла, оказалось в широченный ладони, а потом с хрустом сломалось. Хренасе дает! Ну и камере тоже пришлось бы несладко, не заверещи я, вымаливая не лишать единственной кормилицы. Пупсик послушал мои завывания, но не проняло. По глазам увидела, что могу хоть сто лет тут выть – ему фиолетово.

– Как зовут?

– Никон, – всхлипнула я.

– Я вижу, что у тебя «Никон». Тебя, дуру, как зовут?

– Забава.

– Издеваешься?

– Прикинь, ни капли, – огрызнулась я. – Тебя бы так родители назвали, вот я тогда тоже поугарала бы.

– Елисей, – рассмеялся Пупсик, протягивая мне ладонь. Благо хоть фотоаппарат не выкинул в окно, а опустил на подоконник. – Залезай, мартышка.

Сказано это было больше для проформы. Он сам втянул меня в номер, все так же удерживая одной рукой. Второй лишь в самом конце подхватил под колени и опустил на пол.

– Сядь, – рявкнул и пошел к кровати.

Опаньки, а Пупсик-то явно не Пупсик. У меня глаза полезли на лоб, когда я оценила нехилое такое телосложение Пупсика-Елисея, небрежно завязывающего сдернутую с постели простынь вокруг бедер. Шкафчик рядом с этим бульдозером какой-то тумбочкой кажется.

– Качалочка? – спросила я, прикидывая приблизительную ширину плеч бульдозера и объем его бицепсов.

– Типа того, – развернулся он, включая свет прикроватной лампы.

И вот тут я притихла. Мамочки мои! Писец котенку. То есть мне. Договориться точно не получится. Даже если на колени упаду и буду обещать достать что угодно откуда угодно. Такие, как Пупсик, сами находят. Быстро, качественно и на глушняк. Я судорожно икнула, рассматривая лицо своей смерти. Мощный квадратный подбородок с ямочкой и щетиной, нос с горбинкой, явно ломаный не один раз, и серые глазищи, от взгляда которых захотелось закопаться под ковер, а лучше сразу под плинтус. Добавьте к этому шрам, идущий через левую бровь до середины щеки, и вы поймёте.

– Мама, – как-то жалобно простонала я, а он злорадно ухмыльнулся и кивнул на мою курточку:

– Раздевайся.

– Я… – проблеяла я, озираясь на спасительное окно.

– Давай-давай. Ты меня вдоволь поразглядывала, теперь моя очередь, – скрестив руки на груди, Пупсик глянул за мою спину и помотал головой. – Не выгорит, Забава. Там метров сорок пять, а я обязательно тебя подтолкну, если решишься. Легонечко так.

И судя по взгляду и ухмылочке этот гад сейчас совсем не шутит. Толкнет. Обязательно толкнет. Ещё и посмотрит на мой полет и на то, как я шмякнусь. Мрак.

– Даю минуту на размышление, – поставил окончательную точку под моим незавидным положением маньячелло и снова стал буравить взглядом молнию куртки.

– А может как-нибудь без интима договоримся, а? – спросила я. – Я же орать буду. Обязательно.

– Будешь, – кивнул он, захохотав. – Но не в этот раз. Время не трать в пустую.

– Ну ты же вроде нормальный мужик… Извини, а?

– Угу. Тридцать секунд.

– Я девственница! – выпалила я и снова не помогло.

– В заключении патологоанатома попрошу сделать акцент на столь важном факте. Десять секунд.

– Елисей… – проканючив имя и захлопав ресничками аля котик из Шрека, посмотрела на непрошибаемое лицо и вздохнула. – Ни хрена ты не царевич, Елисей.

– Да и ты ни хрена не царевна.

– Ну да, – кивнула я и медленно потянула застёжку куртки вниз.

Скинула ее на кресло, стоящее рядом, снова попыталась разжалобить безчувственное бревно в простыне, и понурила голову. Вляпалась ты по самое не балуй, Забава. Фоток нет, флешки нет, сейчас ещё и трахнут с особым цинизмом. Оставшись в одних трусиках и лифчике, я набрала полную грудь воздуха и сделала шаг навстречу неизбежному. А неизбежное как-то незаметно для такой комплекции сместилось за мою спину и стало выворачивать карманы и ощупывать швы на одежде. Дважды. И вот это было странно, как минимум.

– Волосы подними и обернись – скомандовал бульдозер.

– Что, не нравлюсь? – съязвила я. На что в ответ прилетело глухое:

– Заглохни и делай то, что сказали.

– Да пожалуйста.

Я фыркнула, забирая свою гриву повыше, и окончательно запуталась. Быстрыми прикосновениями Пупс ощупал границу волос, расстегнул крючок лифчика и снова застегнул его обратно, а потом оттянул край трусиков и отпустил.

– Развернись.

– Все таки нравлюсь?

Ох, вот как попрет из меня, так хоть стой, хоть падай. Но шкафелло-маньячелло лишь легонько хлопнул ладонью по лбу, призывая замолчать, и снова начал прощупывать швы лифчика. Подозрительно хмыкнул и без зазрений совести заглянул в трусы.

– Одевайся.

– А?

– Быстро.

– Ну ладно. Если ты так просишь… – елейно пропела я и надула губки. – А я-то уже Бреда Пита представлять начала, чтобы уж хоть так…

– Довыеживаешься.

Бросив мне вещи, Елисей поднял с пола мой мобильный и быстро набрал на нем свой номер – вряд-ли так случайно совпало, что после нажатия кнопки вызова в номере начала раздаваться мелодичная трель откуда-то из-под кровати, а потом оборвалась.

– Оделась? – спросил он, сунул в руки телефон, камеру и вытолкал в коридор, одарив напоследок своим обворожительным оскалом и не менее обворожительным, – Свали.