Читать книгу Из ниоткуда «с Любовью» - Лана Муар - Страница 14

Все внутри меня буквально заклокотало от слепой ярости, когда я увидела открытые створки ворот. А-а-а-а!!! Да как? Ненавижу!!! Гребаный фантик!!! Приехал, сорвал сливки и смылся. Снова! Отпнув в сторону канистру масла, подпирающую створку, я выдернула небольшую белую карточку, вставленную в одно из звеньев перекушенной цепи, и прочитала: «Как тебе мой новый кошелек?» И в ответ на этот вопрос из горла вырвался такой рык, что Крот, увязавшийся помочь и стоящий с битой за моей спиной, отшатнулся назад. Кошелек? Даже здесь фантик умудрился щелкнуть меня по носу. Я-то подумала, что он просто сменил свою белобрысую силиконовую куклу на очередную не менее силиконовую, но уже брюнетку, чтобы спасти ее лахудры. А это, оказывается, всего лишь кошелек. Кошелек! Скомкав картонку и запустив ее в ближайшие кусты, я выоралась, не стесняясь в выражениях, а потом еще пару раз приложилась носком ботинка к валяющейся канистре, представляя, что это голова фантика. Чертов призрак!!! Чертов фантик!!! Чертов Скайлайн!!! Замахнувшись в третий раз, я едва устояла на ногах. Спину прострелило от дикой боли. Острой настолько, будто мне в позвоночник со всей дури воткнули раскаленную спицу. Из глаз брызнули слезы и я вцепилась в прутья воротины, чтобы не упасть. Перед глазами все поплыло, превращая окружающий мир в расплывающееся нечто, а в спину воткнулась вторая спица, от которой ноги подкосились и меня повело в сторону.

– Лерка, ептыть! Ты чего? Лерка!!!

Где-то рядом брякнулась о бетон отброшенная бита, а я, подхваченная Кротом, еле слышно заскулила, боясь сделать вдох. На каждый его шаг поясница взрывалась новой порцией боли. Уже не такой жестокой, но из раза в раз пробивающей все тело.

– Стой… опусти… – простонала я, и Крот застыл, как вкопанный.

Осторожно поставил меня, придерживая за руку, и стал шарить левой рукой в правом кармане, пытаясь достать из него телефон:

– Ща скорую вызову, Лерка… Ща, только достану… сука…

– Не надо, Крот, – медленно разгибаясь, прошептала я. – Сейчас посижу и отпустит.

– Какое отпустит? Тебе в больничку срочняк надо!

– Заглохни! – прорычала я, отталкивая его руку и пробуя сделать шаг к бетонной чушке. – Раз говорю, что не надо, значит не надо!

– Да и хер на тебя, идиотка! – огрызнулся он, но, посмотрев на мои жалкие попытки самостоятельно добраться до бетонки, подошел и подхватил под локоть. – Держись уже.

Несколько минут я сидела согнувшись и старалась дышать как можно медленнее и спокойнее, а потом, когда боль притихла, стала понемногу разгибаться. Увидела напряженный взгляд Крота и телефон в его руке и помотала головой:

– Говорила же, что отпустит.

– Чё это за херня с тобой была?

– Дни женские.

Посвящать всех в свои проблемы я не собиралась, а Крот уж точно не входил в круг людей, которым стоит рассказывать что-то личное. Вроде бы и отработали с ним в паре прилично, даже можно сказать, что продуктивно так работали, без косяков, но потом Игнат поставил меня рулить улицами, и это решение ещё чётче обозначило границы. Там, где Крот спал и видел себя, стоящим у руля, теперь была я, а ему пришлось и дальше играть роль второго номера. Вот только от этого его планы ни разу не поменялись. Не зря Аслан назвал его шакалом. В лицо Крот мог улыбаться, а за спиной, что уже подтвердилось, втихаря окучивает Игната и тупо ждет удобного момента. Даже сейчас его волнение было не больше, чем часть игры. Если бы реально переживал, то давно бы уже скорую вызывал и наплевал на мои отговорки. Поэтому-то я без капли стеснения и выпалила ему про месячные. Самое шикарное объяснение. Поднявшись на ноги, со злостью посмотрела на цепь и пошла в сторону припаркованных машин. Как бы мне не хотелось сорваться и поехать догонять фантика, я прекрасно понимала, что момент, когда ещё можно было это сделать, уже безвозвратно упущен.

Открыв дверь квартиры, я сразу же почувствовала запах жарящихся котлет и увидела несколько объемных баулов, стоящих у банкетки.

– Бабуня? – не поверив своим глазам, спросила я, судорожно скидывая ботинки куда придется. Пробежала на кухню, и улыбка окончательно поселилась на моих губах. – Бабунечка!

Быстро перевернув котлеты на сковородке, бабушка отложила на тарелочку лопатку и со свойственной только ей нежностью прижала меня к себе. А я разревелась. От счастья, что она приехала, от тепла бабушкиных ладоней, которое моментально окутало меня с ног до головы и от негромкого, но такого приятного голоса:

– Ну полно тебе, Лерушка. Хватит, зеленоглазка моя.

А я только сильнее прижималась к ней и громче захлюпала носом, всхлипывая каждый раз, когда бабушка проводила ладонью по моей спине. И если бы не усилившееся шкворчание на сковородке, то мы так и стояли бы всю ночь. Бабуня мягко отстранила меня от себя и заохала, переворачивая котлеты:

– Божечки ты мой, чуть не сожгли, – переставила сковородку и посмотрела на меня, улыбаясь и прижимая ладони к груди. – Ох и красавица ты у меня стала, Леруська. Прям глаз не нарадуется! От ухажёров отбоя нет, поди? С мальчиком так поздно гуляла что-ли? А то и правильно. Дело-то молодое. Только вот до ночи в этом вашем городе гулять… – всплеснула она руками и перекрестилась. – Не приведи Господь. Как новости посмотришь, так жить страшно становится. Не то что на улицу нос высунуть. То маньяки, то убивцы какие… Ужас тихий.

– Бабунь, я только с работы, – стирая слезы, рассмеялась я. – И у нас там маньяков точно нет.

– Что ж это за работа-то у тебя такая полуночная? – удивилась она.

– Я же тебе рассказывала.

– Да что ты там рассказывала? Ещё бы понимать эти ваши словечки, – задумавшись на мгновение, бабуня только махнула рукой и помотала головой. – Даже пробовать не стану. Не выговорить.

– Стритрейсинг, ба. Я вроде как там руководитель отдела.

– Вся в отца. Что он, что ты. Как начинаете про работу, так переводчика звать надо. Платят-то хоть хорошо за ваш этот рейсинг? А то я в твой холодильник заглянула и диву даюсь, что ты у меня ещё на ногах стоишь, руководитель.

– Хорошо, бабунь. Очень хорошо, – закивала я. И в подтверждение своих слов выложила на стол достаточно толстую пачку купюр – свой сегодняшний процент.

– Это что? Ихние доллары что-ли? К иностраннцам в компанию устроилась что-ли? А я думала ты Игнатке завтра котлеток завезешь, – расстроилась бабуля.

И когда я ее успокоила, что все так же работаю у Игната и ему проще со мной расплачиваться в валюте, она по своей простоте посоветовала с утра сходить в банк и проверить каждую купюру. То, что в рублях на заездах никто никогда не рассчитывался и не рассчитывается, она бы не поняла. Как и причин, по которым гонки устраиваются поздно вечером, когда все нормальные люди в ее понимании должны ложиться спать.

– Это все ваш город, – вздохнула бабушка и отправила меня мыть руки.

К моему возвращению, на столе уже стояли паровые котлеты и ненавистная до тошноты каша. Может, только то, что ее приготовила именно бабушка, делало овсянку чуточку вкуснее. По крайней мере, у меня даже так не получалось. Я с тоской посмотрела на сковородку, на огурцы с помидорами, которые бабушка приготовила для Игната, и только мечтательно вздохнула. Пытаться поэкспериментировать с чем-то выбивающимся из списка разрешенных продуктов после сегодняшнего приступа как-то не тянуло, и я стоически, ложка за ложкой, отправляла овсянку в рот, оставив котлетки, как самое вкусное, напоследок.

– Спасибо, ба, – улыбнулась я. – Все было очень вкусно!

– Да какое там, – отмахнулась она. – Когда уже тебе нормально поесть-то разрешат?

– Скоро. Я вчера в другую больницу ездила. В платную. Как результаты анализов получат, так точно что-нибудь разрешат. Так мне врач сказал.

– Дай-то Бог, Лерушка. Столько времени на воде и каше…

– Бабунь, а ты надолго? – я решила перевести разговор из темы болячек в более приятную.

– А ты бы как хотела?

– Навсегда!

– Ну вот, значит, навсегда и приехала, – рассмеялась бабушка и замахала на меня ладонью. – А что? Ты меня давно зовешь. Да и Мироновна сказала, что осенью к своим перебираться будет. У нее же Ленка, младшенькая, замуж, наконец, вышла и вроде как даже на сносях. Поедет с внучатами помогать. Все не одной дома сидеть, да и Степка, муж Ленкин, уговаривает к ним переезжать. Чай и тут соседи почти. Вот я и подумала, что тоже пора внучку уважить. Ежели не выгонишь.

– Бабуль! Да я только рада! – я со счастливой улыбкой обняла ее и на распев протянула. – Ух и заживем мы с тобой теперь!

– А что нам еще остается делать, Леруся? – засмеялась ба, взъерошивая мои волосы ровно так же, как делала это, когда я была маленькой и приезжала к ней в деревню. – Кулемушка ты моя любимая!

Мы просидели с ней на кухне почти до самого утра, обсуждая новости, произошедшие за время с нашей последней встречи. А так как мы виделись с бабулей чуть ли не полгода назад, в новогодние праздники, то их оказалось очень много. Я буквально светилась от счастья, наблюдая за тем, как бабушка ставит тесто на пирожки. И пусть их мне тоже нельзя было есть, все эти запахи, бряканье посуды и ее такая необъяснимо милая суета словно возвращали меня в ее дом в деревне. Там я все лето носилась, как очумелая, с другими детьми, ползала за яблоками по деревьям и впервые выпросила у соседского мальчишки дать мне покататься на мотоцикле по полю. Воспоминания нахлынули такой теплой волной, что, только когда разговор зашёл о маме, улыбка на моих губах потускнела.

– Ольга не звонила?

– А зачем? У нее там новая семья. Так, на день рождения отметилась и все. Лучше бы вообще не звонила.

– Говорила я Лешке, что не пара она ему. Так нет же. Прости, Господи, душу мою грешную. Городская да непутёвая, что с нее взять.

Бабушка никогда ее не любила и даже не пыталась это скрывать. Особенно после того, как папа попал в больницу. Вроде и не было ничего особо страшного в аварии – пара сломанных ребер и несколько ссадин. Только мама взяла и подала на развод. Даже не стала дожидаться, когда его выпишут. Помню, как я ревела и умоляла ее остаться, но мои слезы тогда, кажется, лишь добавили скорости сборам. Уже потом, гораздо позже, я поняла, что вместе с отцом она вычеркнула из своей жизни и меня. А бабушка, наоборот. И до этого она во мне души не чаяла, а уж после. Столько любви и ласки я больше ни от кого не чувствовала. Даже папа смеялся, что нас с бабулей нельзя надолго оставлять вдвоем. Хотя любил он меня не меньше и баловал в разы больше. А когда его не стало, в моей жизни остался только один родной человек – бабушка Аня. Мама даже не пришла на похороны.