Читать книгу Высокоблагородие - Лана Петровских - Страница 5

Пропажу беглянки обнаружили к обеду.

Гости после бала разъехались в два часа ночи, домочадцы поспешно легли отдыхать. В суете никто и не заметил отсутствие Лизы. Двери ее спальни были закрыты на ключ, что бывало нередко после шумного многолюдного праздника.

Переполох в доме Михаила Васильевича продолжался часа два. Когда прибыл племянник хозяина дома, коллежский советник полицейского отделения 3-го делопроизводства, Гавриил Панкратович, в доме наступила болезненная тишина.

– Крепость Божья, Гаврилушка, голубчик! Лиза пропала… Дверь взломали… ни следочка… Ты для меня как сын, хоть батюшка твой и не по крови брат мне был… Помоги, Христа ради…

Михаил Васильевич раскраснелся от переживаний, мучительно вздыхал и посекундно вытирал глаза краем бархатного халата.

По характеру был он миролюбивым и несколько беспомощным. Его расплывшаяся фигура говорила о добром нраве и умиротворении в отношении всех живущих на земле. Слуги его обожали за кротость и вежливость, дети души не чаяли в папеньке за благодушие и щедрость.

Гавриил под всхлипывания дяди ходил туда и обратно по комнате, разделяя ее по диагонали. Потом неожиданно покинул большую гостиную, поднялся на второй этаж и замер на пороге перед комнатой кузины, долгим взглядом осматривая убранство девичьей спальни.

Посередине на манер европейского стиля стояла белоснежная кровать с балдахином. Светлая мебель с вензелями и розочками, бюро, туалетный столик с расписным кувшином, крохотный букетик в керамической вазочке на окне и воздушная тюль – всё убранство погружало лицезрителя в сахарно-ванильный пломбир.

Пока Михаил Васильевич, путаясь в полах длинного халата, взбирался по лестнице, Гавриил, склонившись над бюро, прочитывал испещрённые измятые листы бумаги, которые бережно расправил несколько секунд назад.

– Ты не входи сюда! – строго и четко приказал Гавриил, обращаясь к дяде на «ты», не поднимая головы в его сторону. – Это я возьму с собой… Тебе незачем знать, что это, – предвосхищая вопрос, предупредил Гавриил.

– Гаврила Панкратович! Что с Лизой? – умоляюще пролепетала Анастасия Петровна, бесшумно застывшая в дверях около мужа.

– Маменька, я вам капель накапаю, – поддерживая под локоть пожилую даму, побормотал Всеволод.

– Гаврила Панкратович… Это предсмертная записка? – срываясь в голосе, спросила Анастасия Петровна.

– Совсем нет! – четко ответил Гавриил и, свернув листы, спрятал их в нагрудный карман. – Сидите дома, слуги пусть не болтают, я сам все разузнаю и сообщу немедля!

Он стремительно покидал дом.

– А если спросят, где Лиза? – дрожащим голосом вдогонку с балкона лестницы пролепетал растерянный отец семейства.

– Больна! И весь сказ! – не оборачиваясь, прогремел коллежский советник.

Не ожидая прихода начальства, конторские исполнители медленно просачивались со службы. Не успевшие уйти, судорожно разбегались по кабинетам, заслышав рычание внезапно вернувшегося начальства в облике Гавриила Панкратовича.

Через пять минут дверь важного кабинета приоткрылась. В узкий просвет протиснулся титулярный советник (секретарь и помощник) и, протирая лоб надушенным платком, тихо произнес в коридор:

– Тсс, господа… Чаша выпита… идите с Богом…

Произнесенную фразу подслушивающие трактовали одинаково – «Можно идти по домам, гроза миновала».

Имя отца, Панкрат, отложило отпечаток на характере и самолюбии Гавриила. «Всемогущий, всевластный». Рано обнаружив свой талант в манипулировании людьми, Гавриил сызмальства руководил няньками, дворовыми и родственниками. В отрочестве качества лидера подкреплялись не только щедрым отцовским кошельком, но и верой Гавриила в справедливость. Он умело извлекал главную суть из мыслей мудрецов, переформулировал её в досягаемые простым слушателям слова и доносил сущность до каждого.

Добиваться истины во всём – оставалось жизненной позицией и в зрелые годы. Если кто-то на пути достижения правды пытался затронуть его самолюбие – Гавриил становился агрессивным и мог стать беспощадным. Он не любил компромиссы, но с возрастом и жизненным опытом учился прощать.

Внешне он был суховат, сдержан, без лирической пылкости в дамском обществе, потому не был женат. Ему было 38 лет, служба шла обычным темпом, он имел орден святого Владимира, орден святого Станислава 1 степени, орден Святой Анны за выслугу лет, и к нему обращались не иначе, как «Ваше высокоблагородие!»

Гавриил Панкратович отложил казённые бумаги в сторону, достал из нагрудного кармана измятые листы и погрузился в чтение.

Почерк Лизы, а знал он его отменно, был непреднамеренно изменён. Буквы подплясывали, округлялись, было понятно, что она сильно нервничала. В начале сумбурного письма она просила о помощи…

«Помогите… Я не понимаю, простите меня… папенька, молю…».

Потом Лиза нарисовала пронзенное сердце.

«Как это, собственно, по-детски», – подумал Гавриил.

Бумага в некоторых местах покоробилась от падающих на нее девичьих слез. Гавриил понимал, что «маленькая Лиз», которую он знал чуть ли не с рождения, сбежала из родительского дома. Добровольно и нелепо. Когда сбегает хорошенькая девушка из отчего дома, в котором её обожали и баловали, то причина побега высвечивалась слишком конкретно – мужчина.

От очевидного вывода Гавриила пробила нервная дрожь, он сжал пальцы правой руки в кулак, словно для удара воображаемому повесе и подлецу. Ведь истинно любящий мужчина никогда не позволил бы восемнадцатилетней девушке бежать из дома без благословения.

Удар кулака пришелся на край стола.

«Как быстро выросла маленькая Лиз!»

После допроса заикающихся слуг в доме Михаила Васильевича коллежский советник понимал, что искать следы поспешного бегства в доме среди ничего не знающих и не помнящих слуг – пустое занятие. Лиза сбежала после одиннадцати вечера, предположительно, в бальном розовом платье, оставив украшения в шкатулке. Её документы хранились у поверенного отца и потому были в целости.

Практичная девушка, сбегая из дома, оставила бы драгоценности при себе на всякий случай. Почему же Лиза оставила украшения дома? Этот вопрос остался без ответа.

На следующий день, не раскрывая своих истинных размышлений, Гавриил высказал тонкое предположение (его выдумка могла увести мысли несчастных родителей в иное русло), что Лиза, захваченная новомодным течением, бродячими театрами, и, будучи романтически простодушной, пустилась в странствие с каким-нибудь балаганом. Лиза еще наивна и трепетна и, начитавшись различных рекламных глупостей, перепутала реальность с выдумкой.

Домочадцы, немного приглушив волнение, остановились на этой версии Гавриила Панкратовича, которая благодатным зерном легла на подготовленную почву.

– Может, девочка, действительно, уехала с каким-нибудь странствующим театром? И скоро вернется? – шепотом произнес Михаил Васильевич, настраивая домашних на недолгое ожидание. – Скоро всё разъяснится, дорогие мои… Идём почивать.

А вечерний город не спал. Повсюду была жизнь – пролётка с веселой песней пронеслась вдоль набережной, пешеходы чинно прогуливались мимо красочных витрин, где кондитерские изыски дразнили лакомым изяществом, а рядом группа молодых щеголей оживлённо обсуждала что-то, провожая трепетными взглядами открытые экипажи, которые, взметая за собой ворох опавших листьев, терялись в сумраке ночи.

Неспящее время – время больших балов, где происходила «ярмарка невест».

Осенью в Москву съезжались девушки, чей возраст приближался к брачному, и проводили здесь время до Троицы. Но в воскресенье, на 50-й день после Пасхи, невыбранные невесты разъезжались вновь по поместьям до следующей осени.

Гавриил шел размеренным шагом по набережной, отмечая необычайную яркость начищенных фонарей. Свет мешал сосредоточиться, отвлекал от главного. Советник свернул в переулок, подальше от уличного оживления и суеты.

«Если Лиза сбежала, значит, была уверена, что родители на дали бы согласия на брак с господином N.! Сегодня уже решительно ничего не предпринять».

Гавриил изменил свой маршрут и направился на вокзал. Чего именно он мог ожидать от разговора с полицейскими, наблюдающими за привокзальной жизнью, он не предполагал.

По ответам служителей закона в приватной беседе, встревоженных при виде чина, коллежский советник понял, что ничего подозрительного на тему беглянки или беглецов за последние сутки не отмечалось.

Возможно, Лиза еще в Москве, но это была слабая надежда. Ее могли увезти в закрытом экипаже, коих в городе тысячи. И церквей для тайного венчания в пригороде предостаточно. От мысли о венчании Гавриил похолодел.

«Бедная маленькая Лиз, что же ты натворила?» – с глубокой тоской подумал он.