Читать книгу Теория ракушек - Лана Вейден - Страница 1

Конечно, я не собиралась опаздывать ни на линейку, ни на урок этот дурацкий. Во всем Дашка, коза, виновата. Позвонила мне вечером и давай пересказывать какой-то фильм ужасов. Ездила почти час по ушам, а потом такая: «ладно, пока-пока, а то дрыхнуть охота».

Просто замечательно. «Пока-пока» и завалилась спать, а мне что делать? Мама накануне уехала проведать бабушку, я дома одна осталась. Как назло, еще ливень начался и ветер разбушевался. Облезлая верхушка дерева, похожая на большие оленьи рога, стала стучать в окно: «тук-тук-тук». Казалось, вот-вот его проткнет.

Мы же еще недалеко от кладбища живем, жуть.

Поэтому я везде свет повключала и стала смотреть сериал, а спать только под утро легла.

Проснулась около десяти, да и то – по чистой случайности. Соседка тетя Люда орала во дворе на мужа, а он – на нее. Вставать я не собиралась, но всё-таки выглянула на улицу, интересно же. Ураган стих, день выдался солнечный. Соседи ругались на детской площадке и почему-то были босиком. При этом тетя Люда норовила стукнуть дядю Сашу кулаком в лоб, а он отмахивался. Рядом весело плюхала по лужам их собака, дворняжка Клара.

В этот момент я вспомнила, что мне надо в гимназию. Посмотрела на часы и поняла, что проспала линейку и алгебру. На немецкий, который вела Клара Арнольдовна, тоже уже опоздала. Сначала решила вообще уже никуда не идти, но потом подумала, что обещала маме вести себя как взрослый, ответственный человек, поэтому быстренько умылась, оделась, собрала волосы в хвост и выбежала из дома. Хорошо хоть бежать совсем недалеко.

Еще недавно наша гимназия № 65 имени Пирогова была обычной МБОУ СШ № 39. И после переименования мало что изменилось. Разве что здание покрасили да подсветку разноцветную для столбов сделали. Ах, ну и классы коммерческие появились. Мама меня сразу в такой определила, 9 «М», два года назад. А теперь я – в 11 «М». Скажем честно, не особо этот класс от обычных и отличался, хотя на сайте гимназии такую рекламу накатали! Как прочла, сама чуть не поверила, что в коммерческих одни гении учатся. А ведь это – полная лажа. Вообще, весь сайт гимназии был полон вранья, ведь Барби – мастерица пускать пыль в глаза.

Человеку, желающему узнать о нашей гимназии побольше, я бы советовала читать анонимные отзывы. «Не гимназия, а цирк с клоунами. Директриса крикливая и несдержанная, местами безумная женщина, которая только и думает о деньгах, а не об учебном процессе». «Директор школы движима желанием устроить свою личную жизнь. Нет ни нравственных, ни моральных принципов!!!!»

Вот это и было правдой.

Уроки у нас обычно проходили в одном кабинете – четыреста втором, на четвертом этаже. Там был даже диван и телевизор, а еще – стеллаж с книгами, как в библиотеке. Ну и предметы дополнительные вели преподы из универа. А больше – ничего нового и интересного. Однако, учеба в коммерческом классе имела преимущества. Например, если прогуляешь или опоздаешь, никто особо не возмущается. Ну, кроме англичанки –  она только после института, поэтому любит потешить самолюбие за наш счет. Помню, как-то скривила свое мышиное личико: «Аки-и-имова, стойте в коридоре и ждите, пока я не позволю вам войти».  Фу-ты, ну-ты! Даже физичка себе такого не позволяет, а ведь она учила еще маму и тетю Надю.

Да и фиг с ней, с англичанкой. Клара Арнольдовна нормальная, ругаться не станет.

Забежав в гимназию, я стрелой метнулась на четвертый этаж, распахнула дверь в класс и вдруг увидела, что за учительским столом, на месте Клары Арнольдовны, сидит какой-то молодой мужчина в синей рубашке. Сначала я подумала, что спросонья попала не туда. Завертела головой: нет, все наши на месте, уставились на меня, Арина даже подмигнула.

Мужчина повернул голову в мою сторону, прищурился и спросил:

– Вы что-то хотели?

От неожиданности я растерялась. Кто этот человек? Почему-то захотелось захлопнуть дверь и убежать подальше.

– Да, я… эм… простите… можно войти? – не дожидаясь ответа, я вошла в класс.

– Фамилия?

– А-а-а-а-а… моя? – глупо переспросила я.

– Ну, свою я знаю, – с насмешкой ответил он.

Одноклассники заржали. Капец как смешно, ага. От нарастающего раздражения в горле словно надулся воздушный шарик: вот-вот лопнет и я вообще потеряю способность говорить.  В груди стало тесно, пальцы рук и ног почему-то начали покалывать.

Я всегда чувствовала себя неловко, когда приходилось представляться. Анжелика – это совсем не про меня, а про какую-то другую девушку. Наверное, из всех существующих на свете имен это подходило мне меньше всего. И досталось по нелепой случайности.

В детстве у мамы и ее подруг была такая любимая книга: «Анжелика, маркиза ангелов». И они часто играли в эту самую Анжелику, только главная роль всегда доставалась тете Наде. Ну, мама и сказала: зато когда у меня будет дочь, назову ее Анжеликой. А потом взяла да и выполнила свою угрозу.

Раньше я часами могла смотреть в зеркало, проговаривая вслух: «Анжелика, Анжелика, Анжелика» и пытаясь сопоставить себя с этим именем. Только ничего не сопоставлялось. Любое другое имя подошло бы мне гораздо больше. Даже мамино – Лена.

Впрочем, полностью звучало еще хуже: Анжелика Алексеевна Акимова. Если учитывать, что день рождения у меня первого ноября, то всё вместе – А111АА, прямо как блатная тачка.

Конечно, полным именем меня никто не звал, в основном – Лика. Но это было еще кошмарнее.

– Я… э-э… Акимова. Анжелика Акимова, – запнувшись,  выдавила я, и в этот момент почему-то возненавидела свое имя еще больше, чем обычно.

– Ну что ж, Акимова Анжелика, проходите, – сказал он и сделал какую-то отметку. – Я тут дал задание написать о будущей профессии, заодно проверю уровень ваших знаний. Но уже больше половины урока прошло, и…

– И… ничего страшного! Давайте устно расскажу. Ich… – начала я.

Благодаря бывшему отчиму немецкий я знала хорошо.

– Не надо, – перебил меня он. – Давайте письменно, сколько успеете.

И таким тоном всё это произнес – будто царское разрешение дал, честное слово! Это разозлило меня еще больше. Обычно я сижу на первой парте, но тут взяла и села на последнюю. Вытащила лист, ручку, а потом ещё раз, украдкой, посмотрела на грубияна за учительским столом.

Он уже потерял ко мне всякий интерес: снова что-то пометил в записях, на этот раз карандашом, а затем наклонил голову и стал вертеть карандаш между пальцами. Лучи солнечного света подсвечивали  легкий загар на его  руках.  Я почему-то посмотрела на свои руки – они были бледными, как и всё остальное тело: солнце меня совсем не любило.

Затем попыталась сосредоточиться, но ничего не получалось. Сочинения и даже короткие эссе всегда были для меня мукой. Обычно я писала их долго, выверяя каждый миллиметр текста. Ощупывала каждое слово, продвигаясь по бумаге осторожно, как сапер на минном поле: ведь никто не знает, какая часть может взорваться и обнажить твою глупость.

А выглядеть глупой я почему-то всегда боялась. Вот же загадка: с одной стороны была человеком замкнутым, с другой – втайне мечтала, чтобы мной восхищались.  Но при этом не любила высовываться, находиться в центре внимания. Моменты, когда нужно выйти к доске или рассказать что-то перед классом, становились для меня адом. Часто я жалела, что такой уродилась – никто не узнает меня настоящую. А иногда радовалась этому. Противоречия. В моей жизни было полно противоречий. Наверное, именно поэтому я на том уроке вдруг взяла и вместо эссе написала: «Ich mochte Historiker werden. Meine Mama, sagt, weil ich immer in verschiedene Geschichten gerate und alte Geschichten gern aufwarme».1

Вообще-то это были не мои слова, а тети Нади, из её дневника, я просто перевела их на немецкий. Сама не знаю, зачем подобную дичь сотворила, ну да что теперь об этом говорить.

Только дописала, как прозвенел звонок и этот человек, попросив старосту собрать наши работы, покинул класс.

Вокруг сразу же началось невероятное оживление.

– О, майн готт! Вот это красавчик! – во весь голос завопила Арина Михеева и звонко причмокнула своими огромными губищами. А потом села на парту, расстегнула верхнюю пуговицу блузки и начала обмахиваться ладонью, делая вид, что ей жарко.

Мне было очень интересно, куда делась Клара Арнольдовна и что вообще происходит? Но расспрашивать не решилась, а то еще подумают, будто меня это волнует. И без того узнаю: кто-нибудь да проговорится.

– Высокие брюнеты с синими глазами – моя слабость. Какой всё-таки красавчик, вы видели? Ах! – не унималась Арина.

– Нет, Ариночка, не видели. Все же слепые, кроме тебя, – отозвалась Ильина. Они с Михеевой постоянно из-за чего-нибудь да ссорились.

– А голос какой? А харизма? Решено, беру его в оборот, – на этот раз Арина предпочла сделать вид, что не замечает Ильину.

Вообще-то Михеева была нормальной девчонкой, только почему-то любила заигрывать со всеми мужчинами в школе – от физрука до охранника. Я уверена: дальше невинных авансов дело никогда не шло, но всё же странное увлечение.

– Ага, щас, – Ильина не собиралась так просто сдаваться, – губешки-то закатай.

Арина показала язык. К ней тут же подскочил Гордеев и приобнял за плечи.

– А как же я, Ариша? – протяжно произнес он. Симпатичный парень, только вот ужасный бабник, подкатывает ко всем подряд. Ну, кроме меня и Полины. И то – к Полине не подкатывает лишь потому, что она – его родная сестра.

– Подрасти, детка, – Михеева отодвинулась от Глеба, но потом послала ему воздушный поцелуй. Тот все равно сделал вид, что обиделся.

– Интересно, что такой красавчик здесь забыл? – задумчиво спросила Полина. – Загадка. Но я обязательно узнаю.

Еще бы! Ведь «хочу всё знать!» – девиз Полины Гордеевой.

Влада, которая была первой красавицей нашей гимназии, в это время сидела молча и таинственно улыбалась, накручивая на палец волосы.

Вся эта байда мне изрядно надоела, аж голова начала гудеть. Я решила перевести разговор на другую тему.

– А давайте погадаем? Задаю вопрос: отпустят ли нас сегодня пораньше или заставят сидеть все уроки? – я подошла к стеллажу и взяла первую попавшуюся книгу – какие-то цитаты великих людей.

Мне нравилось так гадать: мама научила. Нужно было сформулировать вопрос, потом взять любую книгу и читать наугад.

– «Не смерти должен бояться человек, он должен бояться никогда не начать жить». Марк Аврелий, – прочла я. – Непонятный ответ.

– Интересно, он женат? – спросила Арина.

– Кто?

– Марк Аврелий, кто же еще. Блин, Лика, ты тормоз, что ли? Конечно же, я про нашего Марка говорю.

– Что? Кого?

– Точно – тормоз. Про учителя нового.

– Его зовут Марк? – я скривилась.

– Ну да, Марк, а что такого?

– Прямо как героя каждого второго любовного романчика.

– А ты откуда знаешь? Читаешь такие книжки, да, Акимова? – влезла Полина.

Все-таки она была очень вредной, не упустит случая поумничать: ах, я читала Маркеса, ах, я читала Борхеса! Если что, я тоже их читала, – скука смертная. Моим любимым писателем был Сэлинджер. Потому что он – правдивый. Настоящий. И ни на кого не похож.

А любовные романы… Их я читала тоже, только это был интерес исследователя. Правда, пока всё, что удалось узнать о любви: имя существительное, нарицательное, третье склонение, женский род. Непостоянный признак: единственное число.

Но Полине я ничего отвечать не стала, много чести.

– Ну и что? Классное имя, мне нравится, – после этих слов Арина зачем-то взяла желтые стикеры и стала наклеивать их себе на ногти.

В этот момент в класс зашла Ирина Владимировна. На ногах у нее были бежевые лаковые туфли с прозрачными фигурными пряжками, похожими на приторные леденцы. Следом тянулся удушающий шлеф пудровых духов. Барби наша несравненная. Сейчас она выглядит более-менее прилично: темно-русые волосы (удлиненное каре), светлый деловой костюм. А вот раньше красилась в платиновый цвет и постоянно носила что-то розовое, за что и получила кличку. Я всегда удивлялась, как она стала директором. Потом поняла: связи и реклама. Барби не уставала повторять, какая она деятельная. Как послушаешь – всё-всё вокруг только на ней и держится. Это, конечно, было очередной туфтой. Например, уроки литературы у нее проходили примерно так: «достали учебники, пишем конспект».

С учениками Барби была на короткой ноге. Например, могла сесть на учительский стол, подкатить глаза и сказать: «Азаренко, бли-и-ин, как ты меня доста-а-ал!» Или: «Кадацкий, ты совсем попутался, что ли?»

И все мальчики в школе ее обожали.

– Ирина Владимировна, – сразу же спросила Михеева, – а наш новый учитель по немецкому женат?

Барби тут же выполнила свой коронный номер: села на стол и подкатила глаза.

– Михеева, ну когда ты, наконец, возьмешься за ум?

Уж кто бы говорил! Хотя меня поведение Арины тоже уже достало – дался ей этот Марк, поэтому я недовольно пробормотала:

– Да какая разница?

Арина удивленно покосилась в мою сторону, а Полина усмехнулась:

– Действительно, для Михеевой – никакой. Жена – не стена.

– Слышь, помалкивай! – огрызнулась Арина.

– Девочки, успоко-о-ойтесь, – пропела Барби, но потом все-таки добавила, – не женат.

– Да? А сколько лет ему? – не унималась Михеева.

– Двадцать пять. Работает в университете, а к нам пришел на замену, потому что Клара Арнольдовна сломала шейку бедра.

После такого потока информации у меня возникло подозрение, что Барби и сама не против поговорить о новом учителе.

– Ах, какое счастье! – прошептала Арина, но так громко, что было слышно на весь класс.

– Что ты сказала? – Барби всё прекрасно расслышала, однако зачем-то переспросила.

– Я в том смысле, ну… что повезло нам! Он так хорошо немецкий знает, еще и в университете, оказывается, преподает.

– Да, повезло! И я надеюсь, что ты, Михеева, да и все остальные, будете вести себя прилично. Потому что мне стоило больших трудов…

Очередную лекцию про большие труды  во благо окружающих в этот раз дослушать не довелось. К счастью, у Барби зазвонил телефон и она вышла в коридор. А вернувшись, перешла к другим «великим свершениям» – дала нам задание писать конспект. Правда, потом смилостивилась и отпустила всех по домам.

К этому времени погода опять испортилась. Моё настроение – тоже. Холодная морось колола кожу мелкими иголочками, но одноклассниц это не остановило, как и девчонок из параллельного.  Они сбились в кучку во дворе гимназии и снова стали обсуждать нового учителя. Да сколько можно! Мне он вовсе не показался таким уж распрекрасным.

Нахмурившись, я медленно побрела к дому.

Серый туман. Серая девятиэтажка длиной в бесконечность. Серый кисель будней.  Лицо и волосы, отражавшиеся в лужах, тоже казались серыми. Настроение почему-то испортилось еще больше. Надо признать честно – красавицей я не была. Вот взять Владу: натуральная блондинка, голубые глаза, красиво очерченные губы. У моих контур был размыт, да и всё лицо такое, будто его небрежными мазками создал художник-недоучка. Кончик носа немного смотрел вверх,  волосы словно тоже создавались в спешке: такие непослушные! Обычно мама плела мне французскую косу, а потом немного лакировала сверху. Если так не сделать, прическа растреплется, как сейчас – ужас ужасный! Цвет волос правда, был красивый, с рыжим оттенком. Часто незнакомые люди говорили обо мне как о той рыженькой девушке. Но тогда, заглядывая в лужи, я почувствовала себя недостаточно рыженькой.

Вернувшись домой, я поняла, что дико хочу есть. Еще бы, утром-то позавтракать не успела!

Достала из холодильника плов. Поела, не разогревая. Выпила кофе, чтобы взбодриться, но это не помогло. Разделась, прилегла на кровать и стала дремать.

Проснулась от маминого звонка и подскочила открывать дверь. Вид у мамы был напряженный. После смерти дедушки бабушка поселилась в деревне, в трех часах езды от нас. Обычно мама проведывала её пару раз в месяц, но эта поездка вышла незапланированной: соседи сообщили, что бабушке плохо. Подскочило давление, вызывали скорую.

К счастью, все обошлось. Вообще-то, мама уже давно упрашивала бабушку лечь в больницу, но та упиралась: «там меня угробят раньше времени».  Вот и теперь не согласилась.

Я взяла из маминых рук тяжелые сумки – в них оказались овощи с огорода, – поставила их на кухне и заварила чай. Стало смеркаться. Даже при тусклом освещении было заметно, как у мамы подрагивает залом на верхнем веке – значит, жутко устала.

– Как дела в школе? Есть какие-нибудь новости? – спросила она.

Мама по-прежнему называла гимназию школой. Кстати, раньше и она там училась.

– Не-а, никаких, – ответила я и вдруг попросила, – мам, а можно я куплю «Тонику» и покрашу волосы?

– Что-о-о? «Тоникой»? Умоляю, только не это! – почему-то мама вскрикнула так, что я чуть не подпрыгнула.

– Почему?

– Надя как-то тоже решила покрасить волосы этой самой «Тоникой». Как раз в выпускном классе. Заделала всю ванную, отмыть так и не смогли, – объяснила она.

Тетя Надя – подруга детства мамы и моя крестная. Они окончили школу в девяносто пятом году. Неужели уже тогда была «Тоника»?

– Если уж так хочешь, я договорюсь с Ларисой, она тебя покрасит. Но только оттеночной.

Лариса – это парикмахер из салона, в котором работала мама.

Я согласно закивала.

– Кстати, – она вдруг подошла к сумке, вытащила оттуда тысячу рублей и положила на стол. – Вот. Прислал.

Речь шла о моем отце и алиментах, которые он присылал каждый месяц первого числа. Обычно мы о нем никогда не разговаривали, мама даже не называла его по имени. Удивительное дело, если учитывать, какая любовь была между ними раньше.

Мои родители учились вместе с первого класса. Мама стала сохнуть по отцу еще в восьмом, только сначала он не обращал на нее внимания. А в выпускном классе, на Осеннем балу, вдруг пригласил на медляк. Тогда они впервые поцеловались. Потом поженились, мама забеременела, но случился выкидыш. Конечно, мне никто об этом не рассказывал, я это всё в дневнике тети Нади прочла. Кстати, еще тот скандал был, из-за этого дневника!

Впрочем, я отвлеклась. Мама после выкидыша долго не могла забеременеть. Но через несколько лет всё же родилась я. Роды были тяжелыми, врачи сказали, что мама больше не сможет иметь детей. А папе очень хотелось сына. Так хотелось, что он завел другую семью. Только вот его мечты пока никак не воплотятся в жизнь: там у него тоже две девочки.

Меня всегда мучил вопрос: почему он перестал со мной общаться? Ведь в детстве мы так хорошо проводили время: ходили гулять в парк, играли, смотрели мультики. Конечно, было гладко не всегда. Например, однажды он учил меня кататься на велике, отвлекся и я упала на битое стекло. С тех пор на плече остались целая россыпь шрамов.

Первое время после развода отец навещал меня каждые выходные. А потом стал приходить все реже и реже.  Сейчас мы совсем не общаемся. Он присылает деньги каждый месяц (у него свой бизнес – квесты). Из этих денег мама оплачивает гимназию, покупает мне одежду и дает на карманные расходы. Но папа никогда не звонит, не спрашивает, как дела. Ни разу не приглашал посетить какой-нибудь квест .

Да что там квест! Однажды мы с Дашкой пошли в KFC и встретили его там с новыми дочками. Так он сделал вид, что нас не замечает! Хотя я точно помню: он меня увидел и отвел глаза! Дашка тогда тоже разозлилась, всё порывалась устроить спектакль, наброситься с криками: «Дядечка Лешечка, любимый, дорогой, как же я соскучилась!». Но я не позволила.

После ужина я снова прошла в спальню. Завернулась в плед, включила планшет, полазила в соцсетях. Потом решила наконец-то дочитать книгу, которую начала еще летом: «Монтайю, окситанская деревня». Это крестная посоветовала по моей будущей специальности. Сначала книга казалась скучноватой, а потом захватила. История вообще зачастую интереснее любого романа.

Дочитав до середины, я стала погружаться в сон. При этом на душе было как-то странно. Меня мучило что-то непонятное, но я никак не могла осознать, с чем это связано. А потом заснула, и мне приснился кошмар.

Как будто мы с новым учителем находимся в каком-то мрачном помещении с каменной кладкой, и он – инквизитор, а я – окситанская крестьянка. На мне – длинное белое платье, волосы распущены, а он – весь в черном: почему-то одет не как инквизитор, а как монах.

Он ведет допрос, но ответы я пишу сама, пером на бумаге, и сижу при этом за отдельным столом.

Мне очень страшно – и от вопросов и от того, как он на меня при этом смотрит, но я решаю ни в коем случае не показывать этот страх. Закончив, медленно встаю, обхожу свой стол и сажусь на него сверху, протягивая листок «инквизитору».

– Что такое? – словно не понимая, чего от него хотят, спрашивает он.

– Давайте уже… берите, – хочу ответить громко, но получается шепотом.

– Так дать… – вдруг насмешливо переспрашивает он, а потом внезапно поднимается и подходит ко мне вплотную, – … или взять? – конец фразы он тоже почему-то шепчет, причем наклонившись к моему уху.

Лист с протоколом допроса с хрустом мнется, и я просыпаюсь от бешеного сердцебиения.

Ну и ну! Приснится же такая дичь! Ужас, ужас!

…Новый день не принёс ничего интересного. Разве что англичанка поразила воображение всех моих одноклассников. Она в жизни не носила коротких юбок, но тут вдруг напялила почти что мини, а еще покрасила волосы и соорудила на голове нечто, напоминающее прическу. Правда, ее ужасный характер при этом не изменился: гоняла по-прежнему жестко.

– Мда. А конкуренция-то возрастает, Ариночка, – с усмешкой заметила Полина после английского.

– Думаешь, она из-за Марка так вырядилась? – несмотря на вчерашнюю стычку, Михеева была настроена дружелюбно.

– Тут и думать нечего, всё ясно. Только ей это не поможет. Ведь если раньше она была похожа на обычную мышь, то теперь стала нагламуренной мышью. А в целом разница небольшая.

Арина радостно засмеялась.

– Точно-точно! Но я, вообще-то, тоже думаю покраситься.

– И это зря, – Полина была настроена не так благодушно, – тебе всё это тоже не поможет.

–Да неужели? С чего такая уверенность? – Михеева сразу нахмурилась.

– Думаю, ему нравятся умные девушки, – Полина небрежным жестом поправила волосы.

– Это ты себя имеешь в виду, что ли? Мечтать не вредно, – Арина презрительно оттопырила губы.

– В любом случае мужчины в первую очередь обращают внимание на внешность. Такая уж у них природа, и ничего с этим не поделаешь, – влезла Ильина и после этих слов с тоской посмотрела на Владу.

В прошлом году Соня Ильина была безнадежно влюблена в парня из выпускного класса, а тот бегал за Владой. Соня считала, что всему виной ее ужасный нос и считала дни, когда сможет его исправить. Папа Ильиной работал в мэрии и, по слухам, его часто видели в ресторанах с девушками-моделями, а в то время как ее мама почти беспрерывно делала пластические операции и внушала дочке, что самые лучшие инвестиции – это вложения в собственную внешность.

– А вот и не все мужчины такие! – почему-то возмутилась Арина. – Думаю, Марк не такой.

– Тебе, Ариночка, вредно думать!

Боже, всё никак не угомонятся! Сил нет это слушать. Я вышла в коридор и вдруг вспомнила, что тоже собиралась покраситься.  А потом вспомнила и дурацкий сон, от чего сердце почему-то опять заколотилось.

Ну уж нет, хватит на сегодня всякой ерунды! Я – не дура и краситься собралась вовсе не из-за какого-то там Марка! А сон… мне еще и не такой бред порой снится. Пойду-ка лучше прогуляюсь и послушаю музыку.

Сунув в уши наушники, я спустилась на первый этаж, зачем-то почитала там объявления и попыталась думать о хорошем. Например, о том, куда можно поехать следующим летом после выпускного. Правда, ничего толкового так и не надумала. Ну и ладно. Времени-то еще почти целый год.

…На следующий день в гимназии тоже ничего нового не произошло. А в четверг снова был немецкий.

– Как наши эссе? – тут же пристала к учителю Полина. – Скажите, вы поставили оценки?

– Я не собирался ставить за них оценки, просто хотел определить уровень ваших знаний. Всё, что нужно, я выяснил, – довольно резко ответил он. – Но если вам так хочется оценок, в конце урока проведу небольшой тест.

Сразу же захотелось как следует треснуть Гордееву по лбу. А Полину эти слова почему-то обрадовали: прямо расплылась в улыбке. И Михеева туда же – она-то чему радуется?

За пятнадцать минут до конца урока он достал какие-то листы и обратился ко мне – теперь я уже сидела на своём месте – первой парте.

– Вот вы…

– Я?

– Да. Кажется, Алина? Алиса?

– Анжелика.

– Точно, Анжелика. Можете раздать тест?

Ага, всю жизнь мечтала! Я поднялась с места и сделала недовольное лицо, но он уже не мог этого видеть, потому что сразу же отвернулся и подошел к окну.

– А вы не могли бы напомнить, как вас зовут? А то я тоже забыла, – зачем-то ляпнула я, да еще и сделала при этом ударение на «вас».

По классу пробежал смешок.

– Марк Эдуардович, – не поворачивая головы, ответил он.

– Ах, ну да! Конечно, сейчас раздам, Марк Эдуардович.

Пока я ходила по классу и раздавала тест, в голове почему-то дробно стучало: «а-ведь-он-даже-не-запомнил-моего-имени-не-запомнил-моего-имени-не-запомнил-моего-имени».

Ой, да и чёрт с тобой, Марк Эдуардович.

Чёрт с тобой.