Читать книгу Леона. На рубеже иных миров. - Лана Яровая - Страница 2

Ее разбудило давящее желание облегчиться. Вокруг стоял сильный запах трав, пыльцы и теплого дерева. Она медленно разлепила глаза. В помещении оказалось довольно темно, но зрение после сна быстро приноровилось к сумраку, и девочка смогла осмотреться.

Она лежала, покрытая повязками с чем-то с мокрым и резко пахнущим, и почти упиралась головой в бревенчатую стену небольшой узкой комнатушки, где единственным источником света оказалась щель между полом и пологом, прикрывающим проход. Сбоку ее грела, на удивление теплая, и единственная здесь каменная стенка. Само ложе находилось в противоположном от входа углу, занимая не меньше трети всего пространства этого крохотного помещения, и состояло из огромной кучи сена, застеленного тонкой периной и мягкой льняной простынею.

Стены вокруг увешаны полками, заставленными всевозможными баночками из темного стекла, узкими бутыльками и глиняными горшочками, горлышки которых затянуты небольшими тряпицами и накрыты крышками. На темных пузатых горшках и флаконах начертаны белым, неизвестные ей символы, напоминающие буквы. От полки к полке и вдоль толстых деревянных балок, поддерживающих потолок, растянулись, привязанные к тонкой веревке, пучки еще свежих ароматных трав, кривые коренья и связки еще покрытых молодой листвой веток.

Девочка наморщила лоб, вспоминая последние события и стараясь сообразить, как тут оказалась. Как же она не почувствовала, что ее перенесли? Она снова бросила взгляд на льющийся из-под полога свет и подумала о том, что, наверное, сейчас уже день и, видимо, прошло довольно много времени. Наверняка мама уже здесь! Она представила, как сейчас к ней зайдет мама и они поедут домой, где их наверняка уже ждет отец. От этих мыслей внутри что-то встрепенулось, а на душе стало так тепло, что девочка невольно улыбнулась.

Она пошевелилась и медленно попыталась встать с постели, но едва приподнявшись, тут же рухнула обратно еле слышным болезненным стоном. По телу прошла волна тупой боли, ее затошнило и горлу подкатил ком желчной горечи.

Холщовый полог отодвинулся, и девочка радостно замерла. Это наверняка мама! Но в проеме показалась незнакомая худая женщина в возрасте.

– Ну, что ты, дитятко, очухалась? – мягко спросила она и полностью сдвинула полог, впуская солнечные лучи.

Яркий дневной свет ударил девочку по чувствительным после сна глазам, заставляя сильно зажмуриться. Она почувствовала, как прогнулся край тюфяка, а проморгавшись и утерев заслезившиеся глаза, смогла рассмотреть, присевшую рядом женщину:

Ее светлое и приятное лицо, местами было прорезано глубокими морщинами, а темные волосы, туго собранные и уложенные на затылке, отчетливо блестели сединой. Однако, назвать ее старушкой, не повернулся бы язык. Слишком ясный и глубокий взгляд, слишком прямая спина и уверенные движения. Она видела раньше старушек, и выглядели они совершенно иначе. Одежда спасительницы – светлая рубаха и темная юбка в пол, была расшита по подолу, горловине и рукавам зеленым витиеватым узором с растительными мотивами, а юбку подпоясывал длинный вытканный темно-зеленый пояс. На запястьях рукава рубахи обхватывают широкие серебряные браслеты, а на груди висит странный угловатый символ из черного метала.

Внимательно осмотрев повязки, женщина встала и вновь скрылась за пологом, чтобы мгновением позже вернуться с небольшой плошкой, наполненной пахучей, исходящей паром жидкостью.

– Ну-ка, выпей. Только гляди, пей осторожно, не обожгись, – сказала она, усаживаясь на перину рядом с девочкой и протягивая ей плошку6 с отваром.

Девочка постаралась приподняться, но тело вновь прошибло болью и она, болезненно сощурившись, рухнула обратно.

– Давай – давай, ты уж постарайся, тебе попить надо. Ну-ка, я подсоблю, – Ружена осторожно помогла девчушке сесть и подложила ей под спину подушку. – Вот так вот, давай-ка пей, – женщина слегка наклонилась вперед, так что на груди качнулась угловатая подвеска, и поднесла плошку поближе, приложив ее к губам девочки.

В нос ударил резкий чуть горьковатый травяной запах. Она сделала небольшой глоток и тут же закашлялась.

– Ну-ну, давай пей, тебе надо сил набираться, легкое ли это дело с хворью бороться, да раны залечивать.

Девочка, скривившись, сделала еще несколько глотков и резко прикрыла рот ладошкой. Ее едва не вывернуло от противного вкуса и вяжущей горечи.

– Ну дитя, эко тебя помотало, – сочувственно покачала головой женщина и достала из кармана кусочек черного хлеба. – Давай глотай, нечего оплевываться. Водица целебная, быстро на ноги поставит. На вот, зажуй хлебным мякишем.

Девочка осторожно проглотила горькую жидкость, и скуксившись, быстро запихнула в рот протянутый хлеб. Она уже догадывалась, кто перед ней, но все же хрипло уточнила:

– Ведагора?

– Нет, дитя, – женщина вздохнула, – это имя уже давно мне не принадлежит. Теперь меня Руженой зовут, а деревенские бабушкой Ружей кличут, – сказала она, забирая опустевшую плошку и ставя ее на пол. – Но ты не переживай, – быстро поправилась она, увидев недоумение ребенка, – ты пришла куда нужно, я ждала вас.

– А мама… – подавшись вперед, взволнованно начала было девочка, но ее перебили:

– Она еще не появлялась.

Ружа, откинула с ее ног простынку и внимательно стала осматривать наложенные повязки.

У девочки перехватило дыхание, и она судорожно выдохнула, глядя на женщину быстро наливающими влагой глазами. Заметив это, знахарка поспешно добавила:

– Но-но, рано ты слезы по ним льешь. Живы они, живы. Так что нечего тут горевать. Лучше сил набирайся скорее, чтобы здоровой их встречать.

Девчушка промолчала, только тихонько шмыгнула и быстро утерла уголки глаз, а Ружена споро развязывала забинтованные ноги и складывала грязные тряпицы в стоявшую рядом пустую миску.

– Нет, ты только погляди сколько хвори из тебя вытянули травки-то. Ты посмотри – посмотри, видишь на тряпице кашица вся темная, желто-грязная стала? А была как зелень свежая. Так-то вот, травка хорошая, и не таких на ноги ставила.

Девочка слабо улыбнулась, а Ружена продолжила, не прекращая осмотра:

– Я тебя сразу почувствовала, как ты появилась в окрестностях. Не ладно, конечно, вышло, совсем не ладно. Вы должны были прямо к дому моему выйти, аккурат у крылечка. А ты была одна, да еще и далеко. – Ружена недовольно цокнула. Она хмурилась и огорченно качала головой. Затем вздохнула, успокаиваясь, и продолжила: – Ну как уж вышло, так вышло, что уж тут теперь. Я сразу направилась тебе навстречу. Ох, и витиевато же ты шла, петляла словно заяц. У меня все не получалось тебя нагнать. А в какой-то момент я вдруг поняла, что ты уже совсем близко к дому подобралась.

Бабушка Ружа закончила снимать повязки с ног, придирчиво осмотрела их, повертев с боку на бок, и перейдя к тонким девичьим рукам, продолжила:

– Ну, я поспешила назад, да поскорше. Стала ощущать тебя отчётливее, а уж на самом подходе услышала, как завыл мой Рыжик. А когда я наконец вышла во двор, ты лежала на крыльце без сознания. Под бдительной охраной мохнатого стража. – Добавила Ружена, улыбнувшись. – Хорошо, что ты успела дойти до него. Крыльцо – часть дома, а дом-то у меня под надежной охраной. На крыльце ты уже была под его защитой и спрятана от чужих глаз. Ну а там уж я отнесла тебя в баньку, благо ты легкая как пушинка. А то, на тебя и взглянуть-то страшно было, да и прогреть тебя хорошенько требовалось и раны обработать, чтоб не загноились и не пошло воспаление.

– А я и не помню даже, – как-то расстроено и удивленно проговорила девочка.

– Еще бы ты помнила, – проворчала женщина, внимательно осматривая детские руки там, где только что сняла тряпицы, – в таком-то состоянии. Бледная, грязная, измотанная. Забей в барабаны тебе под ухом ты б и то не проснулась.

– Бабушка Ружа, – вновь прозвучал неуверенный детский голос, – а кто был на крыльце, когда я пришла?

Ружена даже бровью не повела, лишь еле заметно плотнее сомкнула губы и невозмутимо продолжила разворачивать и снимать тряпицы.

– А кто там мог быть, дитя? Рыжик мой там с тобой лежал.

– Нет, там еще кто-то был, – не унималась девочка, – как будто маленький ребенок, только странный какой-то.

Раздался тихий каркающий смех.

– Я ж говорил, Руженька, – проскрипел смеющийся старческий голос.

Девчушка повернулась на звук и увидела, как, словно из воздуха, соткался низенький, не выше трёхлетнего ребенка, длиннобородый старичок в расшитой светлой косоворотке, с аккуратно причесанными седыми волосами до плеч.

Ружена нахмурилась и бросила на девочку тревожный взгляд.

– Да не боится она меня, не серчай, – так же весело проговорил старичок, – стал бы я дите пужать.

Девочка удивленно смотрела на появившегося из ниоткуда, весело щурящегося старичка, и сама, не заметив того, начала улыбаться в ответ.

– Ну шо, Руженька, представь меня нашей гостьей.

– А то ты сам не можешь, – проворчала женщина, не отвлекаясь от осмотра и снимая последнюю перевязь. Но все же ворчание это было больше для порядка, потому что она тут же продолжила:

– Знакомься девонька – хранитель дома это, Добролю́бом зовут.

Она снова посмотрела на старичка, поклонилась, насколько могла это сделать лежа, и, улыбаясь, поприветствовала, как было положено:

– Здравия тебе, Добролюб.

– Хороша девица, ай, хороша-а, – весело сощурившись, одобрительно протянул старичок, – а зовут тебя как?

– Ле́оной, – тихо ответила засмущавшаяся девочка.

– Ну чтож, и тебе здравия Леона, и тебе, – хохотнув, добродушно проскрипел старичок, поглаживая бородку.

Ружена тем временем собрала в миску все оставшиеся тряпицы и встала с соломенной постели.

– Ты полежи еще маленько, скоро в баньку тебя свожу, – сказала она, выходя из комнаты.

Девочка снова взглянула на свое тело. Там, где Ружена сняла повязки, остались грязные, желто-черные разводы, а множество вчерашних ран и царапин уже затянулось тонкой розовой кожицей, немало удивив малышку – они успели зажить так, словно она провела без сознания не меньше трех дней.