Читать книгу Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - Лара Прескотт - Страница 6

В Вашингтоне настала осень. Было темно, когда мы просыпались, и опять темно, когда уходили с работы. Температура упала градусов на двадцать, и по пути на работу и с работы мы шли, наклонив голову, чтобы увернуться от порывов ветра, которые были наиболее ощутимы на открытых пространствах между зданиями, а также аккуратно ступали на тротуар, чтобы не поскользнуться на своих высоких каблуках на мокрой листве и мокром асфальте. В одно такое утро, когда от одной мысли, что придется вылезти из теплой кровати, стоять в переполненном трамвае под мышкой какого-то мужчины, чтобы потом провести день в свете ярких флуоресцентных ламп в офисе со сквозняками, хотелось позвонить на работу и сказать, что заболела. Так вот, в одно такое утро мы встретились в кафе Ralph’s, чтобы перед работой выпить кофе и съесть по донату. Нам были необходимы эти двадцать минут, доза сахара и хороший кофе. Кофе в Агентстве был горячим и коричневым, но по вкусу больше напоминал пенопластовый стаканчик, из которого его пили, чем настоящий кофе.

Владельцем заведения Ralph’s был старый грек по имени Маркос. По его собственным словам, он приехал в Штаты для того, чтобы откормить таких симпатичных американских девушек, как мы, ради которых он поднимался в четыре часа утра и начинал месить тесто для выпечки. Он называл нас красавицами и принцессами, хотя с трудом мог разглядеть нас сквозь свои катаракты. Маркос был неисправимым и бесстыдным бабником и делал нам комплименты в присутствии своей жены Афины, седовласой женщины, которая сидела за прилавком. Бюст этой Афины был таким огромным, что ей приходилось отступать на шаг, чтобы открыть кассу. Впрочем, она не была против того, что ее муж осыпает комплиментами посторонних женщин. Афина закатывала глаза и смеялась над стариком. Мы тоже смеялись и притрагивались к руке Маркоса в надежде на то, что он еще гуще посыплет сахарной пудрой наши донаты на вынос и, передавая пакет, подмигнет нам затянутым туманом катаракты глазом.

Кто из нас приходил в Ralph’s первой, обязательно занимал столик в дальнем углу. Нам важно было видеть, кто входит в дверь. Это заведение не было ближайшим к штаб-квартире, но периодически в него мог зайти сотрудник Агентства, и мы не хотели, чтобы кто-нибудь из них подслушал наши утренние разговоры.

Обычно первой в Ralph’s приходила Гейл Картер, которая жила всего в трех кварталах от него, в студии над магазином шляп на Н-стрит. Гейл делила комнату с женщиной, которая уже три года стажировалась на Капитолийском холме и отец которой владел текстильным бизнесом в Нью-Гэмпшире и оплачивал все расходы дочери.

В то октябрьское утро понедельника разговор начался с обычного обмена мнениями.

– Сущий ад, – сказала Норма Келли, – прошлая неделя была сущим адом.

В возрасте восемнадцати лет Норма приехала в Нью-Йорк в надежде стать поэтессой.

У нее были ирландские корни и розово-блондинистые волосы. Прибыв на автовокзал Дикси на Сорок второй улице, она прямо с чемоданом в руке отправилась в Costello’s, чтобы пообщаться с рекламщиками и фриланс-авторами из The New Yorker. Но очень быстро она поняла, что и тех и других больше интересовало то, что находится у нее в трусах, а не то, что ей хотелось бы изложить на бумаге. Однако в том же самом Costello’s она познакомилась с несколькими сотрудниками Агентства. Они предложили ей рассмотреть вакансии в их организации только для того, чтобы пофлиртовать, но Норме позарез была нужна стабильная работа, и она действительно подала документы в Агентство. Норма заложила за ухо прядь волос и размешала ложкой в чашке три куска сахара.

– Нет, прошлая неделя была хуже, чем ад, – заметила она.

Джуди Хендрикс аккуратно разрезала свой донат без сахарной пудры на четыре одинаковых кусочка. Джуди постоянно сидела на какой-нибудь странной диете, которую вычитала в Woman’s Own или Redbook.

– А что может быть хуже ада? – спросила она.

– Прошлая неделя была хуже, – ответила Норма и сделала глоток кофе.

– Ну, не знаю, – ответила Джуди. – Прошла неделя действительно была не самой лучшей. А эта вводная лекция о том, как пользоваться новыми магнитофонами? Мне кажется, что мы и без двухчасовой лекции в состоянии нажать кнопку Record. Если бы читавший лекцию еще хотя бы раз показал нам эту диаграмму, мои глаза вылезли бы из орбит.

Она вытерла с губы невидимую крошку, потому что до сих пор не съела ни кусочка доната.

Норма заткнула салфетку за воротник.

– Но как мы могли что-либо понять, если бы этот мужчина не объяснил все досконально? – спросила она, изображая из себя Скарлетт О’Хара[3].

– Все может быть еще хуже, – заметила Линда. – Мелочи тоже могут сильно испортить настроение. Надо «париться» только по поводу чего-то серьезного. Например, из-за того, что автомат с гигиеническими тампонами не пополняли со времен, когда Труман был президентом.

Линде было всего двадцать три года, но как только она вышла замуж, то начала изрекать такие вселенские мудрости, которые мы, одинокие девушки, видимо, были не в состоянии понять. Словно мы все еще были девственницами. Ее отношение немного раздражало, но мы воспринимали ее как нашу коллективную заступницу-мать, которая могла успокоить, когда так хотелось огрызнуться на кого-нибудь из мужчин или дать совет в непонятной и неоднозначной ситуации. Например, когда нужно дать понять мужчине, что ты к нему неравнодушна, или когда он не перезванивал на следующий день после свидания или секса.

– Если Андерсон еще раз сделает мне замечание о том, что я слишком мрачным тоном отвечаю на телефон, то я даже не знаю, что сделаю, – заметила Гейл. Она имела в виду Уолтера Андерсона – человека с поведением, напоминающим маленького и несмышленого медвежонка. У этого Андерсона были перманентно неровно подстриженные бакенбарды и вид человека, который в колледже занимался спортом, но теперь пришел к выводу, что прогулка до автобусной остановки вполне заменяет любую зарядку и физические упражнения. Этот Андерсон отвечал за работу пула машинисток, а также за все административные дела в отделе СР. Он работал разведчиком в Управлении стратегических служб, но его перевели на офисную должность вскоре после того, как в 1947 году образовалось Агентство. Ему не нравилась офисная работа, и он часто ходил из угла в угол, изливая душу любому, кто был готов слушать его рассказы о том, чем именно он был недоволен. После таких душевных излияний Андерсон жалел о том, что сказал лишнего, и задаривал нас коробками донатов и букетами цветов, которые оставлял в комнате для отдыха персонала. Он просил, чтобы мы называли его Уолтером, поэтому мы обращались к нему по фамилии Андерсон.

Гейл намочила край салфетки в своем стакане с водой и промокнула пятно от розового желе на манжете блузки.

– Нас, женщин-сотрудников госаппарата, словно цепями приковали к печатным машинкам, в то время как нами руководят дети-переростки, наподобие Андерсона.

Гейл имела не просто жизненный опыт, а колоссальный жизненный опыт. Она получила диплом инженера в Беркли, после чего пыталась устроиться на работу в Национальный научный фонд и Министерство обороны, получив от ворот поворот с формулировкой «недостаточная ученая степень и образование», что являлось эвфемизмом того, что Гейл была черной. Она знала, что несколько ее сокурсников уже успешно работали и продвигались по службе в этих государственных организациях. Денег у нее не было, поэтому она работала машинисткой в нескольких госорганизациях. К тому времени, когда она попала в Агентство, Гейл была очень разочарована тем, что ее умения и квалификацию никто не оценивает и не замечает.

– Знаете, что он мне недавно сказал? – продолжала она. – Заявил, что они с женой смотрели The Nat King Cole Show, и я наверняка очень гордилась тем, что этот исполнитель попал на ТВ[4]. А когда я его спросила, чем именно я должна гордиться, он что-то пробормотал и смылся, – Гейл сделала глоток кофе. – Понятное дело, что я была рада за певца, но не собиралась говорить об этом Андерсону.

– Ну, по крайней мере, рабочий день у нас нормированный, – вставила Кейти Поттер. Кейти с пятнадцатисантиметровым «вшивым домиком» на голове была неисправимой оптимисткой и пришла на работу в Агентство вместе со своей старшей сестрой Сарой, которая спустя три месяца выскочила замуж за сотрудника, которого потом отправили служить за границу. Сара уехала вместе с мужем, и с тех пор Кейти говорила мало, а когда говорила, то всегда напоминала нам о том, что не все в мире так, как нам хотелось бы.

– Тогда за рабочий день с девяти до пяти, – произнесла Норма и подняла кружку, словно произносила тост.

Все последовали ее примеру. Норма поставила кружку на стол.

– И соцпакет здесь нормальный, – добавила Линда. – Когда я после колледжа работала в кабинете зубного врача, то мне даже не предоставили медстраховки на лечение зубов. Представляете? Помню, что дантист ставил мне новую пломбу втихаря, после окончания рабочего дня, понимаете? И то только потому, что он сам изъявил желание оказать мне эту услугу и, как он выразился, хотел со мной «ближе познакомиться». Он думал, что веселящий газ сделает меня более податливой.

– Ну и как, получилось? – поинтересовалась Кейти.

– Как тебе сказать… – Линда откусила кусочек доната.

– Ну? – произнесла Норма.

Линда проглотила кусочек доната.

– Веселящий газ – сильная штука. Гарантированно приводит в хорошее расположение духа.

Выйдя из кафе Ralph’s, мы неторопливо шли в штаб-квартиру, расположенную по адресу д. 2430, Е-стрит. Комплекс зданий Агентства располагался в стороне от улицы и ее проезжей части. Во время войны здесь находилось Управление стратегических служб. Мы вошли через железные ворота и прошли по внутреннему двору, предназначенному для отдыха персонала. Пройдет еще два года, прежде чем Агентство переедет в Лэнгли. Тем временем организация располагалась в нескольких неброских на вид зданиях с видом на Национальную аллею. Эти здания мы называли «времянками», потому что нам постоянно говорили, что мы вот-вот должны переехать. Зимой эти здания с жестяными крышами сложно было нормально протопить, а летом кондиционер работал точно так же, как и все остальное в Вашингтоне.

У Нормы был прикол: она периодически делала вид, что не хочет входить в тяжелые деревянные двери нашего здания.

– Нет, не пойду, – упорствовала она в тот понедельник, держась за голые ветки растущей у входа в здание вишни. Мы затащили ее внутрь и встали в очередь на досмотр, держа в руках ламинированные пропуска и готовые к тому, что для проверки содержимого в наши сумочки будут засовывать штырь.

Мы знали ее имя еще до того, как она приехала. Лонни Рейнолдс из отдела кадров еще в пятницу сообщила о том, что у нас появится новая машинистка.

– Ирина Дроздова. Андерсон представит ее вам в понедельник, – сказала Лонни.

– Еще одна русская, – заметила Норма. В том, что новенькая была русской, не было ничего особо примечательного. В отделе СР работало так много перебежчиков из России, что мы шутили, будто в кулере у нас не вода, а водка. Даллесу не нравился термин «перебежчики», и он предпочитал название «волонтеры». В любом случае эти русские чаще всего оказывались мужчинами, а не машинистками.

– Будьте с ней повежливей, – сказала Лонни. – Она вроде нормальная девчонка.

– Мы всегда вежливые.

– Как скажете, – с этими словами Лонни вышла из нашей комнаты.

Лонни нам никогда не нравилась.

Когда мы пришли в тот понедельник, Ирина была уже на месте.

Она была тонкой, как береза, со светлыми, средней длины волосами, а также прямой и ровной осанкой дебютантки. Мы целый час ее игнорировали, занимаясь своими делами. Ирина периодически слегка передвигала стул, печатную машинку на столе, теребила пуговицы на своем жакете и перекладывала скрепки из одного ящика стола в другой.

Мы не хотели вести себя грубо по отношению к Ирине. Но она пришла на место Табиты Дженкинс, которая была одной из старожилов нашего отдела. Муж Табиты вышел на пенсию из Lockheed, и они отправились на постоянное место жительства в солнечный Форд-Лодердейл. И вот сейчас на ее месте сидела эта русская.

Поэтому мы не торопились радостно прыгать и кудахтать вокруг новенькой. Но после десяти утра атмосфера стала ощутимо некомфортной. Кто-то должен был что-то сказать, и первой начала разговор сама Ирина. Она встала, и все окинули взглядом ее стройную фигуру.

– Простите, – сказала она, не обращаясь к кому-либо конкретно, – не подскажете, где здесь туалет? – Она сняла с жакета обрывок нитки. – У меня сегодня первый рабочий день, – добавила она и покраснела от того, что констатировала очевидное. У нее не было никакого акцента, но ее тон казался немного неестественным, словно ей приходилось продумывать каждое слово перед тем, как что-то сказать.

– По разговору не похоже, что ты русская, – заметила Норма вместо того, чтобы сказать, где находится туалет.

– Я родилась здесь, это мои родители из России.

– Именно так и говорят все русские, которые здесь работают, – ответила Норма, и мы захихикали. – Я – Норма, – она протянула свою руку. – Я тоже здесь родилась.

Ирина пожала протянутую ладонь. Напряжение в воздухе исчезло.

– Рада со всеми познакомиться, – сказала русская и посмотрела по очереди в глаза каждой из присутствующих в комнате.

– По коридору направо и потом еще раз направо, – сказала Линда.

– Что? – переспросила Ирина.

– Женский туалет.

– А, да. Спасибо.

Мы дождались, когда она выйдет в коридор, и потом обсудили: насколько русской она кажется (совсем не похожа), цвет ее волос (некрашеная), странный выговор (бюджетный вариант Кэтрин Хепбёрн), а также ее слегка устаревший с точки зрения моды гардероб (купленный по распродаже или сшитый дома).

– Она кажется мне милой девушкой, – заметила Джуди, когда мы закончили обсуждение новенькой.

– Достаточно милой, – добавила Линда.

– Интересно, где ее нашли?

– В ГУЛАГе?

– Она симпатичная, – сказала Гейл.

Все мы согласились с этим утверждением. Ирина не была записной красоткой, которая может взять первое место на конкурсе. Ее красота была более сдержанной, более тонкой.

Ирина вернулась в комнату машинисток вместе с Лонни.

– Я надеюсь, что вы встретили Ирину доброжелательно? – спросила Лонни.

– О, да, – без тени сарказма ответила Ирина.

– Ну и отлично. А то эта группа девушек может оказаться крепким орешком.

– А я слышала, что все крепкие орешки работают у нас в отделе персонала, – заметила Норма.

Лонни закатила глаза.

– Поскольку мистер Андерсон сегодня не соизволил почтить нас своим присутствием… – начала она.

– Он что, заболел? – прервала ее Линда. Когда Андерсона не было в офисе, мы устраивали себе длинные ланчи.

– Его нет в офисе. Это все, что мне известно. Вырезают ли ему гланды или он отрубился на скамейке где-нибудь в парке – не мое дело, – Лонни встала спиной к нам и лицом к Ирине. – В любом случае я должна была убедиться, что у тебя есть все необходимое, после чего мне надо, – она подняла руки и сделала в воздухе знак кавычек, – отвести тебя на юг.

Ирина уверила Лонни, что у нее есть все необходимое, после чего они ушли. Потом все мы вышли в туалет, чтобы посовещаться.

– Встреча? – спросила Линда. – И так рано?

– Интересно с кем? С Джей Эм? – сказала Кейти. Под инициалами Джей Эм она имела в виду начальника отдела СР Джона Мори.

– Она сказала «на юг», – заметила Гейл. Югом также можно было назвать деревянные временные здания ближе к памятнику Линкольну. – Тогда это к Фрэнку.

Норма закурила сигарету.

– Московская загадка, – она затянулась и выдохнула дым. – Конечно, она встречается с Фрэнком.

Фрэнк Уиснер был вторым человеком в Агентстве и ответственным за все тайные операции. Уиснер был одним из основателей так называемой «Джорджтаунской группы», в которую входили влиятельные политики, журналисты и руководящие сотрудники ЦРУ. Уиснер был из богатой семьи, проживавшей на американском Юге, и у него был южный акцент и манеры истинного джентльмена-южанина. Многие деловые вопросы Уиснер решал во время воскресных ужинов, которые организовывал у себя дома. Обсуждение видения нового мира проходило после сытного ужина с тушеным мясом и яблочным пирогом, под сигары и бурбон.

Но почему Ирина встречалась с Фрэнком? Еще и в первый рабочий день. Не нужно быть гением, чтобы понять, что ее наняли не за высокую скорость печатания на машинке.

Обычно машинистки выводили новых сотрудниц в Ralph’s для того, чтобы узнать о новенькой все, что им было нужно. Откуда она? Что окончила: колледж или школу машинописи? Одинокая или живет с кем-нибудь? Любит бухнуть или ни капли в рот не берет? Потом мы спрашивали новую сотрудницу о том, где она стрижется, что любит делать по выходным, почему пошла работать в Агентство, а также узнавали ее мнение о новом дресс-коде, согласно которому женщинам запрещалось ходить в платьях без рукавов и в туфлях без каблуков. Но Ирина не вернулась к обеду, поэтому мы поели в кафетерии без нее.

Она появилась позднее. В ее руках была стопка написанных от руки отчетов из разных агентурных центров, которые надо было распечатать. Выражение лица и ее поведение были такими же, как и ранее. Все мы относились к работе как профессионалы и не стали задавать ей лишних вопросов о том, как прошла встреча, какими талантами она обладает и какие функции на нее возложили.

В половину пятого мы постепенно начинали сворачивать работу, убирали документы и начинали каждые три минуты поглядывать на часы. Ирина все еще стучала по клавишам. Мы были рады видеть, что у новой девочки была твердая рабочая этика в дополнение к тем скрытым способностям, которыми она могла обладать. Если бы она что-то не успевала по работе, то нам бы пришлось ей помогать. Ровно в пять часов мы встали и предложили Ирине сходить с нами в Martin’s.

– Что ты предпочитаешь? – спросила Джуди. – Мартини? Том Коллинз? Сингапур Слинг?

– Не могу, – ответила Ирина, показывая на стопку листов на своем столе, – по работе не успеваю.

– «По работе не успеваю»? – заметила Линда, когда мы вышли на улицу. – И это-то в первый рабочий день?

– Слушай, а ты когда-нибудь встречалась с Фрэнком? – спросила Гейл.

– Черт, я и по сей день никогда не встречалась с Фрэнком, – сказала Норма.

Нас охватила черная зависть, и мы хотели узнать, кто такая эта новенькая. Мы хотели знать все про эту русскую.

Ирина быстро освоила работу. Прошло несколько недель, и она ни разу не попросила о помощи. И слава богу, потому что у каждой из нас и своей работы было достаточно. В ноябре атмосфера в отделе СР накалилась после неудачного восстания в Венгрии, а также из-за того, какую роль Агентство играло в подготовке этого восстания против советского строя. Агентство вело успешную антисоветскую пропаганду, и венгры вышли на улицы, чтобы бороться с советскими оккупантами, потому что надеялись на помощь Запада. Но Запад им не помог. Революция провалилась за двенадцать дней. В Times писали о том, сколько венгров погибло. Число жертв, по сообщениям СМИ, оказалось высоким, но согласно данным Агентства их было больше. Агентура считала, что мы все делаем правильно, и эту операцию готовили наши лучшие люди. Почему операция провалилась? Почему Агентство совершило ошибку? Главный шпион Аллен Даллес, которого видели только некоторые из нас, кто имел допуск для работы стенографом на самых важных встречах руководства, требовал ответа, и агенты хотели его найти.

Нас просили работать во время встреч, происходивших после окончания официального рабочего дня. Если встречи заканчивалась после того, как переставал ходить общественный транспорт, нам оплачивали такси. Приближался День благодарения, и мы волновались из-за того, что нас могут заставить работать в праздники. К счастью, этого не произошло.

Те, чьи семьи жили далеко и к кому нужно было лететь на самолете, на День благодарения обычно не уезжали, потому что экономили деньги для поездки к родным на Рождество. Оставшиеся в Вашингтоне собирались у машинистки, у которой была самая большая квартира, или у той, чья соседка по комнате уехала из города. Каждая из нас приносила стул и какое-нибудь приготовленное блюдо, и, хотя мы старались заранее планировать, кто что принесет, у нас всегда было по крайней мере четыре пирога с тыквой и запас индейки на целую неделю.

Уезжали домой те машинистки, родители которых жили там, куда можно добраться на автобусе или поезде.

Наши родители, братья и сестры встречали нас с большим почетом, ведь мы приезжали из Вашингтона, в котором сидело правительство, о деятельности которого каждый вечер сообщали в новостях. Мы сознательно темнили по поводу наших непосредственных рабочих обязанностей, чтобы члены наших семей думали, что мы живем гораздо более захватывающей жизнью, чем это было на самом деле. Мы как бы невзначай упоминали имена Нельсона Рокфеллера, Адлая Стивенсона, а также безумно красивого сенатора от штата Массачусетс Джона Кеннеди и утверждали, что встречались с ними и другими влиятельными людьми на вечеринках и социальных мероприятиях, хотя на самом деле максимум могли знать человека, который знал другого человека, видевшего одного из этих людей.

Для тех, кто уезжал на праздник к родственникам, важным социальным мероприятием была встреча с бывшими одноклассниками. Обычно такая встреча происходила в каком-нибудь баре вечером накануне Дня благодарения. В этот вечер мы одевались в лучшую одежду, надевали туфли с самыми высокими каблуками, были при полном макияже и следили за тем, чтобы губная помада не оставалась на зубах. Забыв о своих обручальных кольцах, популярные мальчики, которые игнорировали нас в старших классах, говорили, как рады видеть нас, и советовали приезжать домой почаще. В Вашингтоне мы были всего лишь офисным планктоном, а в родном городе все считали, что наша жизнь удалась.

Сказав бывшим одноклассникам «Увидимся в следующем году», мы возвращались с вечеринки слегка навеселе и заставали дома спящим на диване одного из родителей, которые хотели дождаться нашего возвращения. На следующий день мы готовили индейку, ели индейку, потом спали, после чего снова ели индейку и ложились спать. «Приятно было побывать дома», – говорили мы нашим дядям, тетям, двоюродным братьям и сестрам. И через пару дней с бутербродом с индейкой в сумке мы уже сидели в поезде или автобусе, движущемся в сторону Вашингтона.

В тот День благодарения мы успели позабыть об Ирине и, вернувшись в офис, с удивлением обнаружили ее за столом, за которым раньше сидела Табита. Мы вежливо поинтересовались, как она провела праздники, на что Ирина ответила, что они с матерью не праздновали День благодарения, но она купила замороженное блюдо с индейкой бренда Swanson Hungry-Man, и им оно очень понравилось.

– Пока я ходила налить себе второй бокал вина, моя мама съела половину моего картофельного пюре и зеленого горошка, – сказала Ирина. Мы не знали, что она живет вместе с матерью, но не успели ничего спросить, как в комнату вошел Андерсон с кипами бумаги в руках.

– В этом году Рождество наступило раньше, девочки, – произнес он.

Мы издали дружный стон. Мы ужасно завидовали машинисткам, работавшим на Капитолийском холме, которые уходили на каникулы, когда конгрессмены не заседали. Нам не повезло: Агентство никогда не спало.

– Работы привалило, девочки. Давайте не будем расслабляться, хорошо?

– Много индейки умял на прошлой неделе? – пробормотала Гейл, когда Андерсон вышел.

Мы принялись за работу. К одиннадцати часам каждая из нас уже выкурила по пять сигарет Virginia Slims и нетерпеливо поглядывала на часы. К полудню мы уже были готовы вскочить со стульев, чтобы отправляться на обед. У большинства из нас с собой были бутерброды с индейкой, а Кейти принесла еще термос супа на индюшачьем бульоне с вермишелью. Но сегодня был тот самый день, когда нестерпимо хотелось выйти из офиса. Даже после короткого отдыха нахождение в офисе казалось невыносимым. В этом смысле первый день после праздников казался самым тяжелым.

Линда встала первой и похрустела суставами пальцев.

– В кафетерий?

– Да ладно! – ответила Норма. – Может, в Hot Shoppes? Или в Orange Freeze?

– На улице слишком холодно, – заметила Джуди.

– И это слишком далеко, – добавила Кейти.

– La Niçoise? – предложила Линда.

– Не у всех есть доступ к бюджету мужа, – заметила Гейл.

Мы переглянулись и сказали хором: «Ralph’s?»

В Ralph’s делали не только лучшие донаты в округе, но и самый вкусный картофель фри и кетчуп домашнего производства. К тому же мужчины там никогда не обедали. Они предпочитали Old Ebbitt Grill, где подавали устрицы и мартини по десять центов. Иногда, когда мужчины хотели шикануть или «снять» кого-нибудь из нас (или по этим двум причинам одновременно), нас приглашали именно туда. Они заказывали целые подносы устриц и мартини всем приглашенным, хотя у Кейти была аллергия на устрицы, а Джуди вообще не ела никаких морепродуктов.

Мы спросили Ирину, не желает ли она к нам присоединиться, потому что она наконец заговорила, и мы хотели продолжить это общение. Ирина согласилась пойти с нами, хотя у нее в морозилке был замороженный обед Hungry-Man.

На выходе из здания мы встретили Тедди Хелмса и Генри Ренне, которые заходили внутрь. Тедди, в отличие от Генри, нам нравился. Многие сотрудники агентства считали, что единственное, на что мы способны, – это сидеть в углу и стенографировать. Но мы обращали внимание на то, кто делает успехи и поднимается по карьерной лестнице. Так вот Генри делал карьеру. Мы не понимали, почему эти двое были друзьями. Генри был человеком уверенным и красивым. Ему все в жизни доставалось легко: женщины, хорошая работа сразу после окончания Йельского университета, приглашения на правильные вечеринки. Тедди являлся его полной противоположностью – он был вдумчивым, таинственным и всегда тщательно взвешивал то, что собирается сказать.

– Вы не представили нас новенькой, – сказал Генри, хотя все мы избегали зрительного контакта с ним. Тедди стоял рядом с Генри, засунув руки в карманы и искоса поглядывая на Ирину.

– Акулы нарезают круги, – прошептала Кейти.

– А что, ты ожидал приглашения на вечеринку в честь ее появления? – спросила Норма, не скрывая своей неприязни к Генри.

Прошлым летом в отделе СР ходили слухи о том, что Генри переспал с Нормой после вечеринки в доме Андерсона. На самом деле Генри предложил Норме подвезти ее домой после вечеринки и, пока горел красный сигнал светофора, залез ей рукой под юбку. Норма не сказала ни слова, открыла дверь автомобиля и вышла. Генри закричал ей, чтобы она не валяла дурака и села в чертов автомобиль, а остальные водители начали сигналить, чтобы она поскорее ушла с проезжей части. В результате Норме пришлось идти до дома пешком семь километров. Об этом случае она рассказала нам лишь спустя несколько месяцев.

– Конечно, – отвечал Генри, – я должен знать все, что происходит в отделе.

– Неужели? – спросила Джуди.

– Меня зовут Ирина, – произнесла русская и протянула Генри руку. Тот рассмеялся.

– Интересно, – сказал он, пожимая ее руку так крепко, будто собирался сломать ей кости. – Генри. Рад знакомству, – он повернулся к Норме. – Смотри, видишь, как все просто?

– Тедди, – представился его спутник, протягивая Ирине руку.

– Рада знакомству, – ответила Ирина. Было видно, что она просто ведет себя вежливо, но по неуверенному поведению и позе Тедди можно было сделать вывод о том, что Ирина ему понравилась.

– Ну, что ж, – заметила Норма, показывая пальцем на запястье, на котором у нее не было часов, – от нашего часового обеденного перерыва осталось полчаса.

На улице в лицо ударил порыв ветра. Мы поплотнее замотались шарфами, а Ирина поправила платок, который закрывал ее голову и шею. Интересно, какие еще привычки у нее остались от старой родины?

Мы хотели спросить ее мнение о Генри и узнать, что она думает о Тедди, но решили не начинать этот разговор до того, как окажемся в Ralph’s.

Между фонарными столбами уже были натянуты рождественские гирлянды. Мы на минуту задержались у витрины магазина Kann’s, в которой молодая женщина меняла осеннюю экспозицию на зимнюю.

– Красиво, – сказала Ирина. – Я люблю Рождество.

– Но русские же вроде не отмечают Рождество? – поинтересовалась Линда. – Они же против религии?

Мы обменялись взглядами, пытаясь понять, задел ли ее этот вопрос. Но Ирина лишь поплотнее закутала платок вокруг лица и с сильным русским акцентом сказала: «Но я же здесь родилась, понимаете?» Мы рассмеялись от того, что теперь людей в нашей группе стало больше.