Читать книгу Внезапная помолвка - Лара Темпл - Страница 5

Макс спустился с крыльца туда, где грум держал под уздцы его серого жеребца. После вчерашнего приема он плохо спал, и ему требовалась прогулка верхом, чтобы сбросить напряжение, скопившееся во время этого малоприятного, но необходимого действа. Он знал, что его появление с сестрой на приемах, где бывали дебютантки со своими мамашами, вызывает пересуды. Уже одно то, что ему приходилось их посещать, могло испортить настроение, но, что гораздо хуже, даже его знакомые стали делать на него ставки. А значит, чем скорее он определится, тем лучше.

К счастью, леди Мелисса доказала, что соответствует всем его требованиям. Больше, чем ее красота, ему нравилась ее природная сдержанность. Очевидно, что она не станет такой, как Серена – прекрасное, но фатально ненадежное судно, которое только и ждало достаточно сильной волны, чтобы дать трещину. С Мелиссой ему определенно не придется сомневаться в том, что он действительно отец собственных детей. В отличие от пылкой и непостоянной Серены леди Мелисса была холодна и рассудительна. Он должен подумать еще пару дней и решиться. Нет никакого смысла продлевать эту агонию.

Макс едва успел взять поводья и отпустить грума, когда увидел девицу из дома Хантли с ее неуклюжим мопсом. Он замер в замешательстве, жалея, что не выехал на несколько минут позже и не смог избежать встречи с ней. Теперь ему ничего не оставалось, как соблюсти правила приличий. Он слегка придержал своего жеребца, фыркавшего от нетерпения, и поклонился ей.

– Доброе утро, мисс. Я вижу, Дюк смирился со своей участью.

Девушка остановилась и смущенно улыбнулась ему:

– Доброе утро. Вы правы, сегодня он сам спустился с крыльца после утренней встречи с тетей Минни. Он становится более активным, я права, Мармадюк?

Макс с сомнением посмотрел на полусонного мопса.

– Это замечательно. А что сказала леди Хантли после того, как в ее доме появился ужасный поводок?

– Я не хотела ей говорить, но доктор наябедничал, и ее это чрезвычайно встревожило.

– Она рассердилась?

Девушка засмеялась, и Максу пришлось приложить усилие, чтобы не улыбнуться в ответ.

– Вовсе нет. После того как доктор дал восторженный отзыв о достижениях Мармадюка и я отдала ей набросок, сделанный в парке, тетушка даже ущипнула меня за щеку. Судя по всему, ее шпионы из слуг уже донесли, что поводок был прислан анонимно, и она захотела узнать, кто его прислал. Я ответила, что не знаю вашего имени и имени вашей сестры, но предполагаю, что вы живете где-то по соседству, и она сказала, что не ожидала от меня такого проворства, что она за меня рада. Кстати, это был мой самый долгий разговор с ней за все время.

Макс перестал сдерживаться и рассмеялся:

– Сколько еще вам предстоит томиться в заточении у леди Минервы?

– Это зависит только от тети Минни. Другие мои сестры пробыли здесь от двух до шести дней. Последнее удалось Августе, но она сказала, что тетя Минни почти с ней не разговаривала, просто тете нравилось, как Августа играет на фортепиано. Хотя победитель – кузен Артур. Он продержался целых две недели и рассказывал об этом с такой омерзительной слащавостью, что я бы с огромным удовольствием побила его рекорд.

– Понимаю. И какие таланты вы должны для этого проявить помимо перевоспитания ее мопсов?

Софи моргнула.

– Точно не знаю. Мне приходится много читать тете, но книги такие забавные и совсем не похожи на те, что нам разрешают читать дома. А теперь, когда она обнаружила, что я хороший художник, она хочет, чтобы я написала настоящий портрет… – голос девушки слегка дрогнул, – Мармадюка.

– Боже правый! – Макс взглянул на предмет обсуждения, который в это время почесывался как ни в чем не бывало. – В образе героя?

Девушка весело и заразительно рассмеялась, но тут же взяла себя в руки и быстро умолкла.

– Вот именно. Он должен стоять на пьедестале, на фоне пейзажа или замка. И еще на портрете надо изобразить гербы Хантли и Тревелианов. Я сказала, что буду рада, и это правда, поскольку так я смогу купить все, что мне нужно для живописи. Я поеду за покупками в Чипсайд, что будет просто замечательно, и даже зайду в Королевскую академию, чтобы получить представление о том, как строить композицию для портрета. Мой дорогой Мармадюк оказал мне большую услугу, верно, дорогой?

Мармадюк высунул язык и уставился на нее с неожиданным обожанием.

Макс улыбнулся:

– Похоже, ваше пребывание здесь может оказаться довольно продолжительным. Вы уже бывали в Королевской академии?

– Нет. Мне очень хотелось бы пойти на летнюю выставку, но одно из условий нашего пребывания здесь – не выходить за пределы Гросвенор-сквер. А теперь у меня есть законный предлог погулять, и я намереваюсь воспользоваться им в полной мере. Королевская академия в той стороне, верно?

– Да, но… Вы же не собираетесь идти туда пешком? С собакой?

– Разве это слишком далеко? – с тревогой спросила Софи.

– Да. Ваш мопс не осилит и половины пути. К тому же вы не сможете взять его с собой в Сомерсет-Хаус! – строго произнес Макс. – И еще вы не можете идти туда одна. Вы должны взять с собой хотя бы горничную.

– Тетя Минни никогда бы не позволила мне распоряжаться своей горничной, а лакей Джеймс для этого не годится. Нет, я не могу упустить эту возможность только потому, что у меня нет компаньонки. Я никогда себе этого не прощу. Да и что может со мной случиться?

– Дело не в этом. Молодые женщины… добропорядочные молодые женщины… не могут разгуливать по городу без сопровождения.

– О, прошу вас, не заставляйте меня еще сильней чувствовать себя преступницей. В Лондоне меня никто не знает, а значит, никто даже не обратит на меня внимания. Я просто не могу не пойти!

Макс твердо приказал себе остановиться. Его это совершенно не касалось. И потом, она права, в Лондоне ее никто не знает. Но мысль о том, что она будет бродить одна по незнакомому городу…

– Сводите этого негодного пса на прогулку и через час ждите меня в парке. Я отведу вас, – вдруг резко бросил он.

Девушка удивленно вытаращила глаза, направив на него всю силу их морской синевы. Они определенно были слишком выразительны. В их глубине Макс видел ее удивление, ее недоверие, ее раздумья и очень надеялся, что никто не узнает, что он сам вызвался сыграть роль сопровождающего этой странной девушки.

– Это очень любезно с вашей стороны, но вам нет никакой необходимости беспокоиться на мой счет, – вежливо ответила она, и напряжение Макса немного спало, уступив место удивлению этому нехарактерному для нее проявлению благовоспитанности.

– Вы говорите так, словно играете чью-то роль, – ответил Макс, и ее теплый, переливчатый смех, похожий на журчание воды в ручье, вызвал резкий укол того же собственнического чувства, которое возникло у него накануне в парке, когда он случайно коснулся ее руки.

Оно длилось всего мгновение, но Макс безошибочно узнал его. Казалось бы, в ней не было ничего такого, что могло вызвать этот непрошеный всплеск желания. Довольно хорошенькая, но ничего выдающегося, если не считать глаз, своим цветом напоминавших ему летнее море вблизи побережья недалеко от Харкота. Нет, дело не в ее облике, а в ее живости, действовавшей как магнит, как приглашение радоваться жизни.

– О, вы угадали! Изображала свою тетю Серафину, мать Артура. Она ужасна. Я выглядела совсем неубедительно, да? Но я хотела сказать, что вам действительно не надо со мной идти. Я прекрасно справлюсь сама. Правда.

– Возможно. Значит, мы договорились. Я просто удостоверюсь, что вы благополучно вошли внутрь, и оставлю вас осматривать выставку, а сам поеду в Сити. У меня там встреча. А вы потом сможете взять извозчика и доехать прямо до дома.

Макс развернул своего коня, прежде чем она успела возразить.

– Встретимся через час, – повторил он и ускакал прочь, гадая, придет ли она.

Однако, когда часом позже Макс вошел в парк, он не слишком удивился, увидев ее стоящей прямо за воротами. На этот раз на ней было не простое сельское платьице из белого муслина со спенсером[2], а светлое серо-голубое прогулочное платье и синяя накидка. И хотя фасон, возможно, отстал от моды на несколько лет, наряд сидел хорошо, и он впервые заметил, что у нее привлекательная пропорциональная фигура. И еще она выглядела старше и солидней, отчего Макс несколько смутился. Но потом он увидел ее глаза, в которых сверкал сдерживаемый восторг, и воспрянул духом. Все это так мало значило для него и так много для нее, что не будет ничего плохого, если он просто проследит, чтобы она спокойно добралась до академии.

– Идемте, – сказал Макс, протянув вперед руку, и девушка двинулась к нему в своей странной энергичной манере.

Они вышли на улицу, где он подозвал проезжавшего мимо извозчика. Заняв свое место, девушка едва слышно засмеялась:

– У меня такое чувство, словно я сбежала из Бастилии! Ужасно смешно. Я пробыла здесь меньше двух недель и уже теряю ощущение реальности.

Макс улыбнулся. Он должен был знать, что она воспримет это с присущим ей неистребимым энтузиазмом. Устроившись на своем месте, он стал ждать какого-нибудь очередного вопиющего комментария. Ждать пришлось недолго.

– Спасибо, что предложили отвезти меня туда. Так это выглядит гораздо более… заурядным.

– Похоже, вы разочарованы. Должен ли я извиниться за то, что испортил вам приключение?

– О, я совсем не то имела в виду! Просто я пытаюсь убедить себя, что для меня это не бог весть что. Что для меня совершенно нормально пойти посмотреть работы самых замечательных художников современной Англии. Какая-то часть моего существа не хотела этого делать.

– Почему?

– Понимаете, я обречена увидеть, какая пропасть лежит между моим ничтожным талантом и мастерством настоящих художников. Но я готова вынести определенную долю унижения, прежде чем избавлюсь от своего тщеславия и смогу насладиться работами настоящих гениев.

– Это говорит о вас… как о человеке широких взглядов, – ответил Макс, подавив желание рассмеяться и напомнив себе, что для нее это очень серьезно.

– Вы надо мной смеетесь? – спросила она, глядя на него укоризненным взглядом.

– Это преступление?

Ее глаза снова повеселели.

– Мои слова звучат страшно помпезно, да? Но это правда. В Эштон-Коув я рисую гораздо лучше других, хотя это никого не волнует за исключением тех случаев, когда надо украсить церковь. Но сегодня я знаю, что увижу настоящие таланты. Их так мало, совсем мало, их картины висят на стенах академии. И я наверняка пойму, что никогда не стану одной из них. Я знаю, что какая-то часть моей души умрет. Но хотя мне будет больно, я не стала бы избегать этого, даже если бы могла, потому что на другой чаше весов возможность познать гениев. Я снова говорю высокопарно, но ничего не могу с собой поделать, это то, что я чувствую. О, смотрите, это Пиккадилли?

Думая над ее словами, Макс согласился с ней. Благодаря своему дяде он был знаком с некоторыми художниками, и ее суждения казались очень зрелыми и необычными для тех, кого Господь наградил – или проклял – талантом художника. Больше она ничего не сказала, не считая нескольких случайных вопросов о домах, мимо которых они проезжали по дороге к Стрэнду. Наконец они проехали церковь Сент-Мэри ле Стрэнд и остановились перед неоклассическим фасадом Сомерсет-Хаус, где размещалась Королевская академия.

– О, мы приехали! Как быстро! Идемте!

Она чуть не выпрыгнула из экипажа, с явным нетерпением дожидаясь, пока Макс расплачивался с извозчиком, а потом все время тянула его за руку, пока он провел ее через высокую арку Сомерсет-Хаус в сторону широкой лестницы, ведущей в выставочный зал на верхнем этаже здания. Ее глаза торопливо скользили по богато украшенным стенам, скульптурам Уилтона и Бэкона и площадкам, где стояли скамейки для посетителей, поднимавшихся по длинным лестничным маршам.

– Хорошо, что вы не взяли с собой Мармадюка, – заметил Макс где-то на середине пути.

Она подняла на него глаза и, улыбнувшись, немного сбавила ход, но ничего не ответила. В отличие от многих женщин, которые останавливались отдохнуть, обмахнуться веером и посплетничать, она продолжала бодро идти вверх, за что Макс мысленно благодарил ее, поскольку это означало, что он мог ограничиться кивками и не разговаривать ни с кем из знакомых, хотя замечал любопытные взгляды, брошенные в их сторону.

– Вы не устали? – спросил он, удивляясь ее, судя по всему, неисчерпаемой энергии.

Вопрос вывел ее из задумчивости.

– Устала? – в замешательстве спросила она, и Макс указал ей на крутую лестницу.

– Вы преодолеваете ее с головокружительной скоростью.

Девушка виновато покраснела.

– Извините, но я так взволнована. И потом, я привыкла лазать по утесам вблизи Эштон-Коув. Я больше всего люблю рисовать в одной маленькой бухте, расположенной к западу от того места, где мы живем, туда ведет очень крутой подъем. Эта лестница не идет ни в какое сравнение. Но я пойду медленней, если для вас это слишком быстро.

– Не хвастайтесь, – непринужденно бросил Макс.

Девушка засмеялась. Они как раз дошли до верхней лестничной площадки, и он повернул ее лицом к себе.

– Прежде чем мы войдем в выставочный зал, и вы окончательно перестанете обращать на меня внимание, вам стоит назвать свое имя, на случай, если нам все же придется с кем-нибудь говорить. Будет несколько странно, если я стану представлять вас как девушку с мопсом.

Она резко остановилась, как лошадь на скаку перед закрытыми воротами, потом пришла в себя и широко раскрыла глаза.

– Вы совершенно правы. Какая глупость. Я даже не осознавала… но мы ведь до сих пор не представлены друг другу, так что это неудивительно. Меня зовут Софи Тревелиан. А вас?

Он медлил в нерешительности. Но, в конце концов, он сам это предложил.

– Макс…

– Харкот!

Макс расправил плечи и повернулся к изысканно одетому денди, направлявшемуся к ним со стороны выставочного зала. Накрахмаленный воротничок его белоснежной сорочки был так высок, что казалось, тот выглядывает из середины цветка. Щеголь остановился и, поклонившись Софи, вопросительно поднял бровь.

Макс смирился.

– Мисс Тревелиан, позвольте представить вам лорда Брайнстона. Брай, это мисс Софи Тревелиан.

– Тревелиан! Судя по имени, вы из какого-то западного графства. Вы с Максом соседи?

Прежде чем Макс успел ответить, Софи любезно протянула руку и с теплой улыбкой произнесла:

– Да, мы соседи. Как поживаете, лорд Брайнстон?

Окинув ее опытным взглядом, Брайнстон галантно склонился к ее руке.

– Теперь уже лучше, мисс Тревелиан. – Его широко раскрытые глаза одобрительно уставились на Софи.

Звонкий голос девушки заставил повернуться двух мужчин, изучавших скульптуру Карлини. Один из них с любопытством направил на них свой лорнет.

– Я не знала, что экспозиция начинается прямо здесь, – заметила она с таким радостно невинным видом, что Макс не удивился, увидев, как взгляд Брайнстона стал острее, словно у собаки, почуявшей дичь.

– Я тоже, – отозвался Брайнстон. – Подумать только, я едва не отказался сопровождать сюда свою тетушку. Мне определенно везет. И, клянусь Богом, я не могу упустить такую удачу. Макс, будь другом, приведи мисс Тревелиан к нам на прием.

– Не в этот раз, Брай, – твердо ответил Макс.

– Какой же ты друг после этого? – Брайнстон с притворным возмущением повернулся к Софи. – Сам не знаю, почему я его терплю. Он твердокаменный, как те статуи на площадке, и тепла в нем столько же.

– Но у меня, по меньшей мере, хватает вкуса не походить на цветок в горшке. Где, черт возьми, ты раздобыл эту чудовищную жилетку, Брай? Она напоминает обивку диванов моей бабушки.

– Понимал бы что-нибудь, дикарь ты этакий. Этот фасон Шульц создал специально для меня! Не зря родители дали тебе имя того свирепого уэльского воина.

– Он был римлянин, просто женился на валлийке.

– Это еще хуже. Они ходили завернувшись в простыни.

– Ваш выбор цветовой гаммы кажется мне очень артистичным, лорд Брайнстон, – вмешалась вдруг Софи. – Не многим пришло бы в голову сочетать шафрановый с красно-коричневым.

– Хвала Господу за малые милости его, – пробурчал Макс. – По-моему, твоя тетушка пытается привлечь твое внимание, Брайнстон. Так поспеши к ней.

Брайнстон слегка повернул голову, чему мешал высокий воротничок сорочки.

– Прояви хоть немного жалости. В обществе своей тетушки и леди Пеннистоун я чувствую себя совершенно никчемным. Я вижу, у вас доброе сердце, мисс Тревелиан. Убедите этого бесчувственного грубияна прийти к нам.

Лорд с умоляющим видом улыбнулся Софи, но прежде, чем она успела ответить, Макс взял ее за локоть и потянул к двери в выставочный зал.

– Брай, отправляйся очаровывать свою тетушку, пока она не вычеркнула тебя из завещания.

– Всего доброго, лорд Брайнстон, – вежливо сказала Софи, но ее улыбка, адресованная Брайнстону, была такой живой, что тот замер на ступеньках, эффектно приложив руку к сердцу, в позе достойной Байрона.

Макс вознамерился просветить спутницу о том, как неразумно поощрять таких, как Брайнстон, но понял, что опоздал. Она уже перестала обращать на него внимание.

Они вошли в выставочный зал, и Софи с благоговейным видом уставилась на грандиозное пространство. Ее голова запрокинулась, губы раскрылись. Макс часто бывал здесь и забыл, какое сильное впечатление мог произвести этот зал во время проведения летней выставки. Для такой девушки, как Софи, оно наверняка было ошеломляющим. Сотни картин в золоченых рамах теснились на стенах, залитых светом из широких арочных проемов. Десятки модно одетых мужчин и женщин неспешно бродили по залу или сидели на низких диванах оливкового цвета, расположенных в центре зала. Гулкое жужжание голосов заглушило ее невольный возглас. Софи сделала шаг вперед, но потом, словно вспомнив о его присутствии, вернулась назад.

– О, спасибо, что привели меня сюда. Вы не обязаны здесь оставаться. Я понимаю, что вы предпочли бы этого не делать. Но теперь все в порядке. Всего доброго, мистер Харкот.

Макс сомневался, стоит ли ее поправлять, но, сколько он себя помнил, ему приходилось носить не один так другой титул, и теперь мысль о том, чтобы побыть просто мистером Харкотом, показалась ему привлекательной. Эта девушка ничего о нем не знала, кроме того, что он живет по соседству с ними и у него есть сестра. В отличие от большинства других знакомых ему молодых женщин она не имела на него никаких видов, кроме желания его нарисовать. Если он останется мистером Харкотом, все станет проще и легче. Через несколько дней она уже, наверное, будет на пути домой, и он никогда больше ее не увидит. Что плохого в том, чтобы еще несколько минут насладиться одним из своих любимейших мест в Лондоне в компании того, кто действительно любит живопись и пришел сюда не для того, чтобы поглазеть на других? Каких-нибудь десять минут, и он уйдет. Это ничему не повредит.

– Идемте, я покажу вам свою любимую картину, – сказал Макс.

Софи коротко кивнула, и Макс, положив ее руку на сгиб своего локтя, повел ее в сторону. Пока они шли, глаза Софи жадно скользили по картинам, а губы слегка приоткрылись. Однако он чувствовал напряжение ее ладони, лежавшей на его руке. Они остановились в том месте, где зал выходил в другой коридор, отгороженный от него шелковой лентой.

Освещение в этом зале было приглушенным, но полотно Тернера все равно выделялось среди других более тяжеловесных пейзажей и портретов. Под картиной висела табличка: «Венеция на рассвете». Обманчивая простота сюжета и ограниченная цветовая палитра живописного полотна тоже обращали на себя внимание. Безоблачное небо, бледно-розовое море и вдали золотисто-желтый силуэт Венеции на лиловато-голубом фоне.

Софи выпустила его руку и двинулась к картине, вглядываясь в нее. Потом отступила назад, заставив пожилую пару уступить ей дорогу и даже не заметив их.

Макс вышел вперед, чтобы видеть ее лицо и улыбку, медленно расцветавшую на нем. В конце концов, Софи повернулась к нему, ее глаза светились удовольствием, но он подметил в них некоторую грусть.

– Я даже не представляла, что можно так писать! Он совершенно не признает условностей. Несправедливо держать его в такой тесноте. Здесь нет больше ничего подобного. Я понимаю, почему вы ее любите, – сказала Софи, и ее взгляд снова устремился на картину.

Простояв так довольно долго, Софи со вздохом повернулась, чтобы рассмотреть другие полотна. Она, казалось, даже не заметила, что Макс снова заставил ее взять его под руку. Все ее внимание было поглощено картинами. Как ни странно, Макса не задело, что Софи принимает его как нечто само собой разумеющееся. На ее лице читался такой восторг и благоговение, что ему было достаточно видеть это и отвечать на ее вопросы о художниках и картинах, которые она задавала все чаще по мере того, как они продолжали осмотр.

Когда они сделали по залу один круг, Макс повел ее по коридору в зал заседаний академии.

– Идемте, я хочу вам кое-что показать.

Обычно посетители не ходили в эту часть академии, но Софи наверняка хотелось бы увидеть аллегорические фрески Ангелики Кауфман, как из-за ее мастерства, так и из-за ее пола. Однако не успели они войти в комнату, как полный человек, беседовавший с группой мужчин и женщин, повернулся, заметив их, тут же издал громкий приветственный возглас и направился к ним.

– Вот черт, – с сожалением буркнул Макс. – Это приятель моего дяди и неутомимый сплетник. Если он начнет задавать вопросы, мы пропали. Подождите меня здесь, я постараюсь от него отделаться.

Он вышел вперед и, подхватив мужчину за локоть, отвел его в другую сторону. Оттуда до Софи донесся оживленный голос джентльмена:

– Макс, старина! Что ты здесь делаешь? Как Чарльз? Все еще развлекается с дамами в Венеции? Старый пройдоха!

Макс постарался максимально полно ответить на все вопросы относительно пребывания своего дядюшки в Италии и закончил разговор, пообещав напомнить ему о старом приятеле. Повернувшись назад, он обнаружил, что зал пуст.

– Ищешь ту хорошенькую мисс, с которой ты пришел? Она пошла во внутренние залы.

– Что? – воскликнул Макс и, даже не потрудившись попрощаться, направился к двери в другой стороне комнаты.

Чертова девица. Ее угораздило пойти в единственное место в академии, куда ей категорически не следовало ходить.

Он без труда обнаружил Софи, как только вошел в соседний зал. Она с интересом разглядывала теснившиеся на стенах картины и этюды с изображением обнаженной натуры.

– Ради всего святого, вам нельзя здесь находиться! – строго сказал Макс и, схватив ее за руку, потащил к двери.

– Почему?

– Почему? По-моему, это очевидно! Эта часть академии не предназначена для добропорядочных молодых дам.

Софи повернулась к нему и удивленно моргнула.

– Я знаю, что говорят люди, но мне кажется, это смешно, разве нет? Едва ли здесь есть что-то такое, чего женщина не видела раньше. Скорее этот зал не предназначен для добропорядочных молодых мужчин.

Максу пришлось приложить усилие, чтобы не засмеяться в ответ на такую оригинальную точку зрения. Эта девушка действительно была своеобразной до абсурда.

– И потом, я только что видела, как здесь прошли две хорошо одетые молодые женщины, – заметила она.

– Возможно, они хорошо одеты, но я сомневаюсь, что они добропорядочны.

– О! Вы хотите сказать, что они… женщины легкого поведения?

– Я хочу сказать, что, если вы не хотите быть принятой за одну из них, мы должны вернуться в главный зал. – Макс злился и на себя, и на нее.

Софи бросила задумчивый взгляд на картину с лежащей женщиной.

– Очень жаль. Здесь есть несколько замечательных работ. Что вы скажете насчет этой? Есть в ней какой-то изъян, что-то не так с глазами. Но в остальном это одна из лучших картин, которые я видела сегодня, помимо Тернера…

– Благодарю вас, мисс. Хотя я не знаю, как относиться к тому, что меня сравнивают с эксцентричными опытами Тернера.

К ним направлялся человек в темном сюртуке. Он был на редкость красив: каштановые волосы с красивым темным отливом, карие глаза с янтарными искрами. Однако в выражении его лица крылось что-то неприятное, не соответствовавшее его чертам. Незнакомец слегка поклонился Максу, и неприятное выражение стало еще более очевидным.

– Харкот.

Макс чертыхнулся про себя. Надо же, чтобы так не везло. Из всех обитателей Лондона наткнуться именно на…

– Уивенхо, – ответил он и, взяв Софи под руку, повел ее к двери.

– Уже уходишь, Харкот? Неужели ты не представишь меня своей… подруге?

Неожиданно для Макса Софи рассмеялась.

– О, дорогой, вы были правы! – смеясь, обратилась она к Максу. – Он думает, что я ваша… как это называется? Chere amie? Неужели вы правда считаете, что я на нее похожа? – с любопытством спросила она Уивенхо. – Я бы так не сказала, учитывая свою внешность и платье. Особенно если судить по тем двум дамам, которых я только что видела. Вы действительно написали эту замечательную картину? Честно говоря, глядя на вас, я бы тоже так не подумала.

Слова Софи, похоже, поразили даже такого самоуверенного позера, как Уивенхо, потому что он окинул ее неожиданно серьезным взглядом.

– Мне страшно спросить, что вы хотели этим сказать, – наконец сказал он.

– Да, думаю, лучше не будить спящую собаку, – язвительно вставил Макс. – А теперь, если позволишь, я отведу мисс Тревелиан в главный зал. Она впервые в Сомерсет-Хаус и зашла в эту часть здания по ошибке.

Софи позволила Максу быстро вывести ее в коридор.

Оказавшись там, она вздохнула:

– Это очень несправедливо, что мужчины прячут такие хорошие картины для себя. Я начинаю подозревать, что Лондон куда более пуританский, чем провинция. После тех страшных предостережений, которыми меня снабдила жена сквайра, я ожидала увидеть нечто более захватывающее.

У шедшего за ними Уивенхо вырвался короткий хриплый смех.

– Это зависит от того, в какой компании вы здесь окажетесь, дорогая. Харкот не лучший сопровождающий, если вы ищете чего-то возбуждающего. По крайней мере, если вы благородного происхождения. Я не могу ничего сказать о других его связях, поскольку он выбирает таких же благоразумных женщин, как он сам.

Софи бросила взгляд на Уивенхо, потом на Макса и слегка нахмурилась. В этот момент Максу очень захотелось, чтобы Уивенхо стоял напротив него в боксерском клубе. Или еще лучше, как десять лет назад, в темной аллее, где, кроме них, никого не было. Он не отказался бы повторить тогдашний опыт, и теперь Уивенхо не отделался бы так легко.

– Уивенхо смеется над вами, мисс Тревелиан. Не стоит обращать на него внимания.

– Совершенно верно, дорогая, – отозвался Уивенхо. – Я человек ненадежный. Видите ли, я открыто признаю свои пороки. Макс более осмотрителен в отношении своих. Хотя, возможно, они ничем не лучше моих. Никогда не знаешь, что скрывается за подобной сдержанностью. Знаю только, что он более щедр, если судить по той милой безделушке, которую я видел на предыдущем предмете его интереса, после того как он с ней расстался.

Софи оглянулась на Уивенхо и бросила на него неожиданно сердитый взгляд.

– Вы, кажется, пренебрежительно относитесь к людям, проявляющим щедрость в отношении женщин, которые зависят от их покровительства, мистер Уивенхо? Мне трудно представить, что с таким подходом вы пойдете далеко, – с убийственной холодностью заявила она.

Макс был шокирован этой неподобающей, но принципиальной отповедью, и в то же время его позабавило ошеломленное выражение, застывшее на лице Уивенхо. Однако тот довольно быстро оправился.

– Я исправлюсь, дорогая, обещаю вам.

– Как скажете. – Софи с сомнением пожала плечами. – А теперь мне пора возвращаться на Гросвенор-сквер, иначе тетя Минерва рассердится. Большое спасибо, что показали мне эти прекрасные картины, мистер Харкот.

– Я провожу вас домой… – начал Макс, но она оборвала его:

– Не нужно. Вы говорили, что у вас дело в Сити, а это совсем в другую сторону. Я найму экипаж – на улице их предостаточно. Спасибо. Всего доброго, мистер Уивенхо. – Коротко кивнув художнику, Софи направилась к лестнице.

– Мистер Харкот? – негромко поинтересовался Уивенхо. – Эта оригинальная леди имеет что-то против титулов или она не ведает, кто ее кавалер?

– Она просто знакомая моей сестры. Я увидел ее в том зале и подумал, что будет разумнее увести ее оттуда, пока она не наткнулась на кого-нибудь вроде тебя. Она не твоего сорта, Уивенхо.

– О, несомненно, более высокого. Однако и не твоего, Харкот. Она куда более откровенна. И так забавна. Тревелиан. Знакомое имя. Кого она упомянула? Ах да, тетю Минерву с Гросвенор-сквер… Она, случаем, не родня леди Минервы Хантли, урожденной Тревелиан?

Макс не потрудился ответить, просто повернулся и ушел. Циничная демонстрация любезности Уивенхо не могла его обмануть. Прошло почти десять лет после того случая, но ни один из них ничего не забыл и не простил. Он инстинктивно потер шрам на руке. Появление Уивенхо ярко напомнило Максу, насколько опрометчивой была идея сопроводить эту неуправляемую, дерзкую провинциалку на выставку. Ему следовало знать, что это повлечет проблемы.

Теперь, когда Софи ушла, он не мог понять, зачем вообще пошел сюда с ней. Она заразила его своим энтузиазмом, как своего мопса. В любом случае в будущем ему лучше с ней не пересекаться. Очевидно, она имеет свойство притягивать неприятности, как мед пчел, а Макс уже имел их более чем достаточно.

– Вчера вечером я встретила у леди Джерси лорда Брайнстона. Он спросил меня, кто та молодая леди, с которой он встретил тебя на выставке. С восхитительными смеющимися голубыми глазами, по его словам, – рассеянно заметила Хетти, разбирая стопку приглашений, которые принес Гаскил, когда они сели завтракать.

– Брайнстон идиот, – ответил Макс, не отрывая глаз от своей газеты.

– Верно. Но следующей была миссис Вестминстер. Она спросила меня, кто та оживленная молодая особа, которую ты обхаживал в выставочном зале почти целый час. Учитывая, что она крестная леди Пенни, я полагаю, она намеренно сказала это так громко при леди Мелиссе. С несколько большей осторожностью она поделилась сведениями, что тебя видели с той же молодой женщиной, беседующим с бароном Уивенхо. Эту пикантную новость она театральным шепотом сообщила трем своим закадычным подругам, когда они сидели во вдовьем углу.

Макс отложил газету.

– У тебя есть вопросы?

Хетти кивнула, ничуть не смутившись:

– Конечно, есть. Я полагаю, что речь идет о племяннице леди Хантли. Так это правда? Ты действительно водил ее в Сомерсет-Хаус? И познакомил с таким человеком, как Уивенхо?

Макс сдержал гнев, потому что больше всего злился на самого себя. Хорошо еще, что Хетти не знала обо всех гнусностях Уивенхо. Родители так и не рассказали его сестрам всю правду о Серене.

– Да, я повел ее. Потому что она собиралась пойти туда одна, пешком, да еще с тем проклятым мопсом. Но неужели ты правда думаешь, что я стал бы знакомить ее с таким, как Уивенхо? Она сама. Я отвернулся на одну минуту, и она прошмыгнула в приватный зал, где и повстречала Уивенхо. И вообще, все это твоя вина.

– Моя?

– Да, это ведь ты сказала, что она умирает от скуки в мавзолее Хантли. Мне стало жаль ее. Поэтому я предложил отвезти ее туда. Да, я совершил ошибку, но не надо обвинять меня в том, что я этим воспользовался или намеренно свел ее с Уивенхо!

Хетти вздохнула:

– Нет, я знаю, что ты не стал бы этого делать. Но, Макс, тебе вообще не следовало водить ее туда. Неудивительно, что людям любопытно, когда они видят, как ты увиваешься за молодой привлекательной незнакомкой, которую больше никто не сопровождает.

– Полагаю, моя репутация достаточно ясно доказывает, что я не имею привычки играть с добродетельными юными дамами, – бросил он.

– Да, конечно, это не в твоем характере, но именно поэтому это привлекло всеобщее внимание. Теперь, когда все знают, что ты намереваешься жениться, для сплетников самое время судачить о том, кто станет следующей герцогиней Харкот. Я не могу сделать ни шагу, чтобы кто-нибудь не спросил, к кому ты склоняешься. Ладно, я больше не скажу ни слова. Просто будь осторожен.

– Это еще три слова. Но можешь не беспокоиться, я удовлетворил свой рыцарский инстинкт на ближайшие десять лет и буду держаться в стороне от этой возмутительницы спокойствия.

Макс снова взял газету, но больше для того, чтобы закрыться от озабоченного взгляда сестры. Каждый раз, когда ему случалось хотя бы на шаг отступить от своего привычного поведения, все тут же набрасывались на него. Всю свою жизнь Макс старался удержаться на тонкой грани между независимостью и осуждением со стороны родителей, воспитывавших в нем непререкаемое главенство долга. Но выслушивать подобные речи от Хетти, и только из-за того, что он пожалел эту неуемно жизнерадостную девушку… это уже слишком. Ему вдруг очень захотелось отправить к дьяволу и Хетти, и всех остальных.