Читать книгу Счастливой быть не запретишь - Лариса Агафонова - Страница 2

«Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик» – эти слова из детского стихотворения всегда вызывали раздражение, недовольство и даже злость у маленькой Танюшки.

– Мам, ну чего она плачет? Глупая, что ли? Мячик всегда можно достать!

– А вдруг она плавать не умеет, – улыбалась мама.

– Так пусть учится! А пока надо попросить кого-нибудь, кто уже научился, – хмурилась девочка.

Таня Орлова старалась никогда не плакать, особенно по таким пустякам, как потерянная игрушка. Даже в детстве, падая и разбивая в кровь коленки, она морщилась, кривилась, закусывала губки, но не проливала ни одной слезинки. Её мама, Ирина, сказала как-то, когда дочке было лет восемь:

– Никому не интересно, почему ты плачешь, Танюша. Ну, кроме самых близких. Люди видят лишь оболочку – слёзы, а того, что у тебя внутри, – никто не знает. И не нужно, чтобы знали. Злые могут воспользоваться твоей слабостью, а добрые пожалеют и поймут без слёз. Если можешь сдержать их, Танечка, сдержи! А не можешь – плачь дома, без свидетелей. Маме, папе, самым близким людям…

Малышка тогда крепко задумалась над мамиными словами, не совсем понимая, зачем же плакать, когда никто не видит? «Ведь никто не пожалеет, не утешит, – думала девочка. – А значит, легче не станет. Тогда уж лучше совсем не плакать!» – твёрдо решила она.

Маму Танюша тоже никогда не видела плачущей. Грустной, огорчённой, задумчивой, расстроенной – бывало, а вот в слезах – ни разу. Только иногда в памяти всплывали смутные, но от этого не менее страшные воспоминания: мама рыдает, сотрясаясь в конвульсиях, бьётся головой о стенку и воет, как собака; а папа, обычно такой сильный и спокойный, стоит в слезах перед ней на коленях и приговаривает:

– Ирочка, что же теперь делать?.. Как мы будем с этим жить?.. Наши мальчики… их не вернуть. Как жить, Ирочка?..

Потом Танюшку уводит бабушка Тая, и больше девочка ничего не может вспомнить, как ни старается.

В тот год, когда Таня пошла в первый класс, она случайно наткнулась на спрятанный семейный альбом. Он лежал не там, где Орловы держали многочисленные фотографии, а был спрятан под какими-то папками с исписанными папиной рукой бумагами. Листая странички, девочка увидела множество фотографий, на которых были запечатлены мама, папа, Таня, её старший брат Вадим и ещё какие-то близнецы, чуть постарше самой Тани. Мальчишки были очень весёлые, вихрастые, со шкодливыми мордашками и чем-то похожие на Танечку. Естественно, малышка бросилась с вопросами к родителям. Их лица в один миг посерели.

– Когда-то это должно было случиться, Ириша… – тяжело сказал папа.

– Значит, пришло время, Серёжа… Танюша должна знать про наших мальчиков.

– Да что это за «мальчики» такие? Куда они делись? И почему на меня так похожи? – не терпелось узнать Тане.

– Это твои родные братики – Ванечка и Коленька, – шумно вздохнув, произнесла мама. – Они умерли, когда тебе было два года, а им… им было по пять лет.

– «Умерли»?! – Таня попятилась. – Маленькие ведь не умирают, только старенькие, мне бабушка рассказывала…

– Так случилось, доченька, – очнувшись, с трудом проговорил папа, будто выдавливая из себя слова. – Они отравились ядовитыми грибами, съели их и умерли. Врачи не смогли им помочь.

– Пап, но мы же никогда не едим грибы, ты что, забыл?.. Ни дома, ни в гостях. Вы же мне всегда твердили, что их есть нельзя. А мама даже один раз меня по руке сильно шлёпнула, когда я в гостях грибок вилкой подцепила, – с обидой вспомнила Таня. – Почему же мои братики их съели? Почему вы им разрешили? – она почти кричала.

– Доченька, мы тогда сами не знали, что они опасные. У нас же грибная местность. По осени все идут в лес, собирают, сушат, маринуют, жарят грибы – да что только с ними ни делают, – глядя перед собой сухими глазами и раскачиваясь на стуле, продолжила говорить мама. – Мы были на дне рожденья у друзей. Все ели одно и то же, но взрослые пили водку, вино и выжили после отравления, а Ванечка и Коленька… нет. Вот так, доченька… Мы очень любили близняшек, так же как тебя и Вадика. А они очень любили свою сестричку, нянчились с тобой, тетёшкались, обнимали и нацеловывали. После того как тебя принесли из роддома, Ванечка вообще заявил, что ты его кукла и он тебя никому не отдаст. А Колюшка тогда ещё очень на брата обиделся и сказал, что всеми игрушками нужно делиться, помнишь, Серёжа? – в голосе Ирины зазвенели слёзы.

– Конечно помню. Мы их долго мирили, объясняли, что Танечка не игрушка, она не делится, что они оба будут с ней играть, когда сестрёнка подрастёт. А они каждый день с нетерпением спрашивали: «Ну что, подросла? Уже можно?»

– Я их совсем не помню… – потрясённо прошептала Таня.

Мама обняла дочку, папа подошёл и сгрёб обеих в охапку. Так они и стояли втроём молча, каждый думая о своём. После тяжёлого разговора-признания папа с мамой отвели Таню на кладбище, где были похоронены братики. Вадим, конечно же, знал об их смерти: он был старше Танечки на десять лет и помнил весь ужас потери. С тех пор Таня регулярно просила маму или папу сходить с ней к братикам, собирала им полевые ромашки и рассказывала про свою жизнь. Позже, став взрослой, она никогда не забывала об их общих дне рождения и дне смерти, а когда стала ходить в церковь, поминала и ставила свечки за упокой.

* * *

Несмотря на семейную трагедию, Орловы жили весело, дружно, любили выбраться в лес, зимой катались на лыжах, летом пересаживались на велосипед. Танюшка всегда была пухленькой, и ей приходилось тяжелее всего: мама, папа и Вадим были стройные, а девочка, несмотря на все старания, оставалась упитанной и толстощёкой. Но упорно крутила педали и бегала на лыжах, стараясь не отставать от родных. Упорства ей было не занимать с раннего детства. Она была из тех, кто, падая, поднимается и идёт дальше, несмотря на боль. У Орловых вообще не принято было жаловаться.

– Взялись за что-то, доводите до конца, как бы трудно не было, – говорил детям папа. – Если сложно, не нойте и не ищите виноватых.

– Никто не должен за вас что-то делать. Ценнее то, чего вы добьётесь сами, а не то, что вам поднесут на блюдечке с голубой каёмочкой, – поддерживала мама.

– Что это за «блюдечко» такое голубое? – недоумевала малышка и даже искала похожую тарелку на кухне. Когда она всё-таки задала маме интересующий её вопрос, та долго смеялась, а потом объяснила, что это фразеологизм и посуда здесь ни при чём.

Танюшка обожала старшего брата и со многими вопросами бежала не к родителям, а к нему. Вадим терпеливо отвечал на все, даже самые смешные и заковыристые, вопросы младшей сестрёнки.

– А почему земля чёрная? А почему трава зелёная? А почему коты мяукают?

Таня засыпала Вадима своими «почемучками» и от нетерпения подпрыгивала на одной ножке. Юноша обстоятельно, как отец, старался удовлетворить её любопытство; он никогда не отмахивался от неё, не старался сбежать, как это часто бывает со старшими братьями, которым навязывают «мелкоту». Нередко Вадим брал сестрёнку с собой на футбол, сажал её в уголочке, пока ребята гоняли мячик, а потом поил вкуснейшим квасом. Позже, во взрослой жизни, Таня больше никогда не пробовала такого вкусного напитка!

Девочке очень хотелось стать умной, как Вадик – её образец для подражания. Он учился легко, не напрягаясь и не засиживаясь за уроками. Когда сестрёнка пошла в первый класс, брат уже оканчивал школу. Он встречал Танюшу после уроков, кормил, помогал делать домашнее задание. Родители работали в соседнем городке химиками-технологами на химическом предприятии: в их посёлке Ручейки Новгородской области сложно было устроиться по специальности и вообще найти работу. Так что весь первый класс Вадик опекал Таню и был для неё примером.

После одиннадцатого класса Вадим поступил на энергомашиностроительный факультет Ленинградского политехнического института и уехал из дома. Бабушка, мать Сергея, не могла заниматься внучкой целый день, и встал вопрос о том, с кем оставлять девочку. Мама бросила любимую работу и устроилась воспитательницей в ясельки, чтобы быть поближе к дочке. Уже потом, года через три, освободилось место учителя химии в школе, и Ирина, окончив годичные курсы по переподготовке, пошла преподавать любимый предмет.

* * *

Танина мама приехала в Ручейки за мужем. Сергей был родом из этих мест, его родители прожили здесь всю жизнь. Отца парализовало после инсульта, случившегося вслед за гибелью внуков. Дед Миша так и не оправился от потери и жил только благодаря заботам жены Таисии, Таниной бабушки, которая ходила за ним как за младенцем. Танюшка всегда поражалась бабушкиному оптимизму, который та не растеряла, несмотря на выпавшие на её долю невзгоды.

– Бабуля, ты что, никогда не грустишь? – иногда спрашивала Танечка.

– Чего грустить, ласточка? Дед при мне. Хоть и лежит, но говорить-то может. Папка твой тоже здесь, в Ручейках, невестушка моя золотая заботится о нём и нас не забывает. Вас, внуков, часто вижу. Вадюшу, конечно, теперь не каждый день, но он нам письма ласковые пишет – не отмахивается от стариков, всё подробно про свою учёбу рассказывает. Мы с дедом их по несколько раз перечитываем. Чего ж мне Бога гневить своим плохим настроением?

Танюшка росла жизнерадостной, активной и любознательной девочкой. Всё ей было интересно: она играла на гитаре, занималась шахматами, сочиняла юмористические рассказы. Объективно оценивая собственную фигуру, Танечка не втискивала себя в узкие джинсы и короткие юбки, не казалась смешной из-за попыток спрятать складки на талии. Она с иронией относилась к своей полноте, перепробовала кучу диет, но классе в седьмом поняла, что никогда не влезет в сорок шестой размер одежды, и успокоилась на этот счёт. Во многом благодаря отцу Таня приняла себя такой, какая есть, и не рыдала в подушку оттого, что не соответствует принятым стандартам красоты.

– Танюша, красота ведь не только в теле, она внутри, – терпеливо объяснял ей папа. – Любят не за тонкую талию и стройные ножки, любят не за что-то, а просто так.

– Ну, пап, ты ж, когда на маме женился, она как тростинка была, я же фотки видела! Да и сейчас она у нас красавица. Со спины девчонка совсем!

– Дочь, поверь, не в фигуре дело. Я, как мамины глаза увидел, так и пропал. И уже двадцать лет не могу от них оторваться. А у тебя её глазки, такие же лучистые. В них так же кто-то утонет.

– Кто пропал – это ещё вопрос, – со смехом вступала в разговор мама. – Это я как привязанная уехала из Москвы в эту глухомань. И застряла на двадцать лет.

– Ты же любишь наш посёлок, – подкалывал жену Сергей, – и, кажется, больше меня. Кто не захотел уезжать, когда нас приглашали в город?

– Ладно, ладно, сдаюсь, прикипела я к Ручейкам.

– Вот и чудненько! – Папа обнял своих девчонок, слегка щёлкнул Танюшку по носу и побежал по своим делам.

Успокоившись после этого разговора, Таня мечтала, что кто-то, такой же умный, красивый и сильный, как отец, встретится на её пути и она уедет за ним хоть на край света… А когда любимый брат привёз девушку, чтобы познакомить с родными, Танюшка и вовсе воспряла духом. Наташа оказалась очень похожей на Таню – такая же пухленькая, невысокая и бойкая. Папа, смеясь, сказал при встрече:

– Вадим обожает сестрёнку, вот и нашёл себе девушку, которая бы напоминала о Танюшке.

Наташа отлично вписалась в дружное семейство Орловых: шепталась о чём-то с Ириной на кухне, покорила Сергея игрой в шахматы, а Тане, несмотря на разницу в возрасте, стала хорошей подружкой. Городская девчонка, ни капли не смущаясь, ходила по двору в калошах, кормила кур у бабушки Таи и не морщила брезгливо носик при виде уличного туалета.

Вадим с Наташей поженились, когда он оканчивал институт, а девушка ещё училась на третьем курсе педагогического. Ей пришлось переводиться на заочное отделение и ехать с мужем к месту его распределения в Барнаул, на Барнаульский энергомашиностроительный завод. Жена Вадима была в положении и через несколько месяцев родила девочку, которую счастливые супруги назвали Олесей.

Танюшка очень переживала, что не может нянчиться с племянницей, и брат клятвенно заверял её, что на целое лето отправит жену с ребёнком к родителям, тогда уж сестрёнка порадуется. Девочка с нетерпением ждала лета, зачёркивая дни в настенном календаре и таким образом приближая встречу с племяшкой.

Училась Таня хорошо: пусть звёзд с неба не хватала, но брала усидчивостью и упорством. Точные науки давались ей легко, а вот языки и другие гуманитарные предметы шли со скрипом.

– Танюша у нас с врождённой безграмотностью родилась, – шутила по этому поводу Ирина, проверяя сочинения дочери. – В слове «винегрет» умудряется по три ошибки сделать!

– Зато задачки по физике и математике щёлкает как орешки, – вступался за свою любимицу Сергей.

При всей своей нелюбви к русскому языку Таня писала небольшие рассказики, описывая всё, что происходило вокруг. Поначалу она стеснялась и прятала своё творчество от родных, но однажды открыла свой секрет любимому папе, робко ожидая его мнения по поводу рассказа о соседской собаке.

– Молодец, дочка, – одобрил он. – Ты умеешь подмечать то, мимо чего пройдут другие. Ещё бы правописание тебе подтянуть, чтобы ошибок поменьше было… Пиши дальше, умница моя маленькая!

* * *

Когда Таня оканчивала восьмой класс, умер дедушка Миша: просто тихо ушёл во сне, не мучаясь и не страдая. Бабушка Тая как-то сразу растерялась, стала прибаливать, но ни на что не жаловалась, не желая нагружать сына и внуков своими проблемами. Танюшка старалась забегать к ней почаще, готовила обед, поскольку бабуля после смерти мужа совсем перестала готовить и, если б не внучка, питалась бы всухомятку. Танечка старалась её растормошить: то просила носки связать, то вспомнить какой-нибудь сложный рецепт и вместе приготовить торт или пироги из слоёного теста. Бабушка вставала, помогала внученьке и снова ложилась. Из неё как будто ушли все жизненные соки. Не прошло и года, как она так же тихо, как дед, ушла во сне.

– Она просто не захотела жить без папы, – сказал на похоронах сын Сергей. – Не мыслила жизни без него, жила за мужем и ушла за мужем.

Таня очень тяжело переживала смерть близких. Вместе с их уходом она повзрослела, почувствовав, как трудно приходится папе. Хоть Сергей и не показывал эмоции на людях, девочка старалась проводить с ним как можно больше свободного времени.

– Добрая ты, дочка, хорошая… Тяжело тебе будет в жизни с таким характером, больно. Жалеешь ты всех и в душу пускаешь, – сказал как-то отец.

– Папка, ну ты же учил, что людям нужно помогать, чувствовать их! Ты сам всем помогаешь: кто ни попросит, готов ночью вскочить и бежать. У нас в посёлке только ленивый ещё не обратился к тебе за чём-нибудь. И вообще, я только своим душу открываю.

– Да вижу я, Танюш, что ты готова всех пригреть и осчастливить. Надо уметь закрываться, тогда убережёшь своё сердечко.

– А ты умеешь?

– Я так и не научился, к сожалению… И не научусь уже. А у тебя всё ещё впереди, – обнял он свою любимцу. – Надеюсь, получится.

Таня действительно всегда была открыта. Она умела дружить, охотно участвовала во всех внеклассных мероприятиях, была легка на подъём и любила розыгрыши. Ещё с младших классов сложилась компания близких подружек: Таня Орлова, Света Евсеева и Марина Ситненко. «Обычно девочки сбиваются в пары и делятся тайнами, а эти вечно втроём и не ругаются», – удивлялись знакомые.

Даже внешне подруги были абсолютно разные: высокая красивая Света, с тонкой талией и шикарными светлыми волосами; маленькая, с мальчишеской фигуркой и короткой стрижкой Марина и пухленькая рыжеволосая Таня. Лидером тройки все школьные годы оставалась Светка, она строила планы и придумывала шалости, но всегда с оглядкой на то, чтобы не влетело от взрослых. Светин папа работал, как она выражалась, какой-то «шишкой» в Великом Новгороде. Он уезжал на служебной машине рано утром и приезжал затемно. Воспитанием единственной дочери занималась мама, тихая женщина, беспрекословно слушающаяся мужа. Отец Светки был крут на расправу, требовал от дочери хороших отметок в школе и отчитывал за малейшую провинность. Света знала, что его лучше не злить, при нём она была пай-девочкой, а мать ни в грош ни ставила, отмахиваясь от её замечаний как от назойливой мухи. Так что всё мамино воспитание сводилось к тому, чтобы строптивая дочка поела и вовремя пришла домой.

Марина примкнула к девочкам в четвёртом классе. Её оставили на второй год и посадили за одну парту с Таней для исправления. Воспитывала внучку бабушка, отца девочка не помнила, а мать лишили родительских прав. Старушка с трудом справлялась с неугомонным ребёнком, но отдавать в детский дом категорически отказывалась.

– Успеет ещё настрадаться! – ворчала она, когда приходила комиссия. – Ей и так от дочки моей непутёвой досталось. Вот помру, тогда и забирайте. А пока прокормлю и в обиду не дам.

Кстати, именно Танин отец помог Марининой бабушке добиться опеки над внучкой. Он сам ездил по инстанциям, писал письма, собирал подписи, и в итоге девочку оставили дома.

Марина к четвёртому классу уже покуривала, пробовала алкоголь и материлась как грузчик. Она походила на ёжика с огромными колючками, которые даже не прятала. Таня, привыкшая всегда и всем помогать, взяла шефство над подружкой: она стала приглашать её в гости, оставлять на ужин, уговорила вместе готовиться к урокам. Сергей и Ирина, будто бы не замечая Марининых «колючек», разговаривали при ней обо всём, не акцентируя внимание на словарном запасе и манерах девочки. И постепенно Марина перестала зажиматься, ожидая подвоха. Глядя на Таню, она научилась пользоваться ножом, стала реже употреблять нецензурную лексику. Под чутким руководством Ирины девочки учились шить, осваивая простенькие юбочки и блузки. К праздникам Ирина и Сергей дарили Маришке милые подарки, покупали билеты в кино и ни разу не упрекнули Таню, что она тащит в дом своих подружек. Света появлялась у них реже: строгий отец требовал от дочери отчёта в действиях и не приветствовал бесцельного «шатания по гостям». Но и это не мешало девчонкам дружить. Таня была душой компании: мирила, если была необходимость, сглаживала острые углы и останавливала подружек от необдуманных поступков.

* * *

В девятом классе к их компании примкнул Вовка Серёгин, влюбившийся в Светку. Он по пятам ходил за девочкой, смотрел в рот и исполнял любые прихоти. Светлана принимала его любовь с видом королевы, позволяя Вовке находиться рядом и мучая его своими капризами. Марина, в основном благодаря Тане, дотянула до окончания девятого класса и поступила в кулинарное училище. Её мечтой было накормить наконец свою бабулю вкусной едой. Летом, перед отъездом на учёбу, она забежала в гости к Орловым.

– Мне тебя будет очень не хватать! – обняв подругу, сказала Таня. – Я знаю, Мариш, что тебе нужно было быстрей поступать, но всё равно жалко, что уезжаешь…

– Тань, ты же понимаешь, моя бабуля никогда досыта не ела. Сначала война, потом послевоенный голод. Их в семье шестеро было, она старшая. Питались скудно и редко. Замуж она рано вышла, а муж на рыбалке сгинул. Двоих детей подняла в одиночку. Дядька мой по пьянке под машину попал, а о моей матери ты и сама всё знаешь. Где она шляется, одному чёрту ведомо. А бабуля моя замечательная меня всё кормит, хотя и старенькая совсем. Вот я и хочу поскорее начать работать, да чтобы к еде поближе. Пусть бабуля гордится мной, что я человеком стала.

– Мариш, бабушка тобой уже гордится. Ты же ей по дому и в огороде ничего делать не даёшь, всё у вас аккуратно, чисто. Главное, почаще приезжай, на каникулы и на праздники.

– Да куда я от вас денусь! Ты, Танюха, мне как сестра: родных-то нет, а с тобой я душой отогреваюсь. И родителям твоим по гроб благодарна буду, что не выкинули на улицу, как паршивого котёнка. Я ведь такая и была, когда в первый раз к вам в дом пришла…

Девчонки обнялись, поплакали немного, и Марина уехала в новую жизнь, пообещав звонить и приезжать почаще.

Десятый класс пролетел незаметно. Таня всерьёз увлеклась журналистикой. Перечитала свои первые детские рассказы, посмеялась и стала писать статьи для местной газеты, подумывая о том, чтобы поступить на факультет журналистики, хотя и проверяла до сих пор свои тексты по орфографическому словарю, не надеясь на знание правил русского языка. Слог у неё оказался сочным, фразы точными и ёмкими, она неплохо разбиралась в политике и экономике, что позволяло создавать серьёзные очерки.

* * *

Но жизнь всё повернула по-своему. Марина Ситненко попала в беду. Она училась на повара, жила в общежитии, а по выходным приезжала в посёлок. Иногда приходилось добираться на попутках, а часть пути идти пешком, поскольку транспорт ходил только днём, и то нерегулярно. Тёмным ноябрьским вечером Марина села в остановившуюся машину. Водитель изнасиловал её, а затем выкинул на полном ходу. Нашли девушку только утром, она едва дышала и была на грани жизни и смерти. Долгие месяцы ей предстояло провести в больнице: оказались сломаны обе ноги, повреждены внутренние органы и пробита голова. Бабушка, узнав о несчастье с внучкой, слегла и больше не встала. Она тихо скончалась через месяц, не дожив до райского времени, обещанного ей Маришей. Всю заботу о пострадавшей подруге взяла на себя Таня. Каждый день она приходила в больницу, подолгу сидела с ней, тормошила, не давая уйти в себя, выслушивала истерики и выводила из депрессии. Ирина и Сергей тоже навещали девушку, привозили ей домашнюю еду и развлекали как могли. Светка иногда подбрасывала деньжат, забегала в больницу с гостинцами, но, поскольку готовилась к поступлению в московский вуз, не могла (да и не хотела) жертвовать своими интересами ради кого-то, пусть даже и близкой подруги. Физически Марина выздоровела, а вот её моральное состояние оставляло желать лучшего. Стремление к учёбе она потеряла, выходить на улицу не хотела и не понимала, ради чего ей стоит возвращаться в училище.

– Бабули больше нет… Зачем мне стараться?.. Кого я теперь кормить буду?.. Мне самой и бутерброда хватает.

– Мариш, у тебя будут свои детки, муж, вот для них и будешь готовить, – убеждала её Таня.

– Какой «муж»? Я мужиков теперь на пушечный выстрел не подпущу! Да и кому я, порченая, нужна? – со слезами в голосе говорила Марина.

Насильника так и не нашли, хотя Танины родители сделали всё, что было в их силах. Бюрократическая машина работала вяло, следователь по делу еле шевелился, и водитель остался безнаказанным. Вот тогда Таня и решила стать юристом.

– Понимаешь, папа, – горячилась она, когда отец пытался её отговорить, – я хочу, чтобы такие, как Маришка, тоже могли получить юридическую помощь. А у нас выходит, что, если у тебя нет денег, ты никому не нужен, никто тебя не защитит.

– Дочка, ты слишком мягкая для юриста. В мире столько боли и несправедливости, и тебе придётся с этим столкнуться. Ты готова ходить в тюрьму к подследственным, окунуться в грязь преступлений, ежедневно и ежеминутно происходящих вокруг?

– Готова, папка, готова. Справлюсь. Я же твоя дочка, у меня всё получится.

– Тогда мы с мамой тебя поддерживаем и по мере сил поможем.

Девушка начала готовиться к поступлению на юридический факультет. Одновременно она занималась Мариной. Хоть и с большим трудом, но Тане удалось вернуть подругу к жизни. Она, с разрешения родителей, поселила девушку у себя дома, привлекла к приготовлению обедов и ужинов, читала вслух умные книжки по юриспруденции, выводила гулять. Потихоньку Марина оттаяла и решила вернуться в училище после академического отпуска, предоставленного по болезни. Таня вздохнула спокойно и с головой окунулась в подготовку к экзаменам.

Мама, видя, как тяжело приходится дочке перед поступлением, решила подстраховать её. Ирина убедила Таню подать заявление на факультет экономики и управления, понимая, что с математикой она уж точно справится.

– Мам, зачем мне экономический? Я же твёрдо решила стать юристом.

– Танюш, пусть полежит заявление, сдашь на всякий случай математику. А там видно будет.

Таня скрепя сердце согласилась, сходила на экзамен по математике, почти не готовясь, получила заслуженную пятёрку… и провалилась на юридический факультет. Сдав историю на «отлично», она получила тройку по русскому языку и не прошла по конкурсу. Море слёз, разочарование и обида – всё это терзало её юную душу. И тут пригодились баллы, полученные по математике: Таня поступила в открывшийся в Великом Новгороде Государственный университет имени Ярослава Мудрого на факультет экономики и управления.

– Всё равно стану юристом! – упрямо говорила девушка отцу.

– Конечно станешь. Орловы так просто не сдаются! Окончишь экономический, а второе образование получить будет проще. И быстрее.

Поскольку Таня привыкла всё делать на совесть, она с головой погрузилась в изучение экономических терминов. Сначала было скучно, но на третьем курсе начались специальные дисциплины, и Танюша, сама того не замечая, увлеклась и стала с радостью спешить на занятия.

* * *

Со школьными подружками она теперь пересекалась редко. Марина почти не приезжала в родные Ручейки: возвращаться в пустой дом не хотелось, а напрягать Таниных родителей было неловко, хотя они всегда тепло встречали девушку и искренне радовались её приезду. После окончания училища Марина утроилась на работу в ресторан. Она быстро постигала все азы этого дела, работала легко и споро. Несмотря на некоторую угрюмость, девушка привлекала противоположный пол. Поначалу Марина отталкивала всех ухажёров, не подпуская никого близко, а потом влюбилась в неприметного официанта Макса Иванова, тихого и скромного паренька, выросшего в детдоме. Он всегда старался оставлять для Марины лучшие кусочки, провожал в общежитие, смешил и не давал грустить. «Сошлись два одиночества», – заметила Танина мама, когда Маринка привезла Макса познакомиться с подругой и её родителями.

– Тётя Ира, дядя Серёжа, ничего, что я с Максом к вам заявилась? – беспокоилась Маришка. – Мне ведь больше не к кому с ним приехать, ну типа на смотрины, – горько добавила она. – А у него вообще никого нет.

– Мариш, мы очень рады, что ты нам доверяешь. И всегда будем ждать вас.

– Мы хотим на Север уехать, на заработки. Здесь никогда на квартиру не накопить, а нам предстоит с нуля начинать. Я бабулин дом за копейки продаю, он разваливается весь, да и тяжело мне в Ручейках. Так что не поминайте лихом.

– Ты хоть пиши иногда, не пропадай из нашей жизни. – Таня со слезами обняла подругу.

– Не плачь, подружка моя родная, – смахнула непрошеную влагу Марина. – Жизнь – длинная штука, может, ещё и свидимся…

Марина и Макс уехали в Мурманск, и первое время девушка писала Татьяне длинные, обстоятельные письма. Потом жизнь закрутила, переписка плавно сошла на нет, и на долгие годы подруги потеряли друг друга.

Светлана, как и планировала, поступила в московский вуз, правда не туда, куда хотела, но это не меняло сути: став столичной жительницей, она отдалилась от школьных подруг и домой почти не приезжала. Отец купил ей однушку в Бутово, исправно снабжал продуктами и деньгами. Вовку Серёгина она бросила, держала за подружку, делилась своими победами и неудачами на любовном фронте, якобы не замечая, как больно ему делает. Поначалу девушка крутила романы исключительно с москвичами, твёрдо решив остаться в столице навсегда. Но те не спешили жениться на нагловатой, пусть и обеспеченной провинциалке. На третьем курсе Светлана забеременела от одного из ухажёров, сразу же скрывшегося с её горизонта. Собравшись было делать аборт, она пожаловалась верному Вове, приехавшему вслед за любимой в Москву, и он, не раздумывая, предложил девушке выйти за него замуж, обещая признать малыша и любить его как своего. Светка согласилась и ни разу потом не пожалела о своём решении. Парень оказался замечательным мужем и отцом для их дочки Ульянки. Кроме того, у него обнаружилась коммерческая жилка, ещё в универе Вовка начал зарабатывать деньги, а после окончания открыл собственную фирму по торговле цветами, приносящую неплохую прибыль. Так что Светка, как она считала, вытянула счастливый билет.

* * *

Танина институтская жизнь проходила размеренно: девушка много времени проводила за книгами, упорно двигаясь к красному диплому. На четвёртом курсе она всё-таки осуществила свою мечту и поступила на заочное отделение юридического факультета в новгородский филиал Санкт-Петербургского института управления и права.

– Папа, мама, вы понимаете, это же абсолютно другой мир! Мир законов и нормативов. Это так увлекательно и интересно! Гораздо симпатичнее, чем цифры.

– Видишь, Иришка, какая у нас дочка получилась – законы ей интересны, а мы с тобой порой даже права свои не знаем.

– Будет у нас, Серёжа, теперь свой юрист в семье. Красота!

– Вы, главное, ничего не нарушайте, – смеялась Таня.

– Вот-вот, что ж мне теперь – и дорогу только по «зебре» переходить? – в шутку ужасался Сергей.

– Ага, и под «кирпич» не ездить, – смеялась Ирина.

Родители были счастливы оттого, что их доченька всё-таки добилась своего и не свернула с намеченного пути.

– Сильная она у нас, Ириша! Хорошее качество, хоть и не слишком женское.

– Так ведь жизнь иногда так больно бьёт, что лучше уж быть сильной. Не всем ведь везёт с таким мужем, как ты. Это с тобой можно быть слабой.

– Захвалила прямо! Давай лучше подумаем, как нашей Танюшке помочь, чтобы не выгорела она на своей будущей работе. А то ведь напланировала уже чуть ли не в уголовном розыске работать!

Таня действительно активно стремилась применить полученные знания на практике, рвалась поработать с настоящими профессионалами. Останавливало только то, что предстояло защитить диплом по первой специальности, а на это требовались и усилия, и время.

* * *

На пятом курсе экономического факультета во время преддипломной практики Таня познакомилась с Пашей Семёновым. Это случилось на свадьбе университетской подружки, на которую девушка пришла без настроения. Она планировала поздравить молодых и отсидеться в уголке. Однако тамада так умело раскручивал гостей на участие в конкурсах, что Татьяна, сама того не заметив, попала в гущу веселья. Она неплохо двигалась на танцполе, несмотря на полноту и кажущуюся неповоротливость, и в очередном состязании ей пришлось отстаивать честь команды в танце, партнёром по которому оказался обаятельный Павел. Обойдя конкурентов, ребята завоевали очки для своей команды и, «отстрелявшись», уселись вместе за стол отдышаться и выпить за молодых. Потом разговорились. Паша после окончания экономического факультета в Твери работал представителем торговой фирмы, мотался по городам и весям.

– Понимаешь, Тань, по специальности не получилось устроиться, не берут без опыта. Да и много нас, экономистов, расплодилось. А торговые представители сейчас в тренде. Ездишь себе и предлагаешь товары, с людьми общаешься. Я, например, оборудованием для холодильных установок занимаюсь. На предприятиях и в хозяйствах это очень востребовано.

– Но ты ж не собираешься этому всю жизнь посвятить? Надоест же в конце концов на побегушках быть. Торговый представитель – это не предел мечтаний. Разве нет?

– Я хочу на квартиру заработать, надоело на съёмных жить. Родители мне помочь не могут, у них, кроме меня, ещё двое пацанов на шее сидят, школьники оба. Отец пожилой уже, на пенсии. Он на маме женился, когда ему за сорок было. Детей наплодил, а теперь не знает, как до ума довести, – со злостью заметил он. – Вечно болеет… то одно, то другое. Понятное дело, возраст такой, что пора на печке лежать, но не получается: ребятишек и одевать, и обувать, и учить нужно. Сторожем подрабатывает к пенсии, но это так, копейки. Мать изо всех сил бьётся, но средств не хватает. Так что я сначала подзаработаю, квартиру куплю, а потом можно и осесть на одном месте.

Ухаживал Паша весьма необычно. Он не дарил цветы, не водил Таню по театрам, не рассыпался в комплиментах, приятных каждой девушке. Зато, приходя в её съёмную квартиру, замечал протекающий кран и исправлял его, точил ножи, носил картошку с рынка. Танюшка влюбилась без оглядки, ей нравилось в избраннике абсолютно всё: внешность, привычки, хозяйственность. Вот только «красивости», как она говорила, не было.

– Мам, ну ведь хочется же романтики и конфетно-букетных отношений! А он вместо тортика на последнее свидание свёклу притащил, сказал, что она полезна для здоровья, – делилась Танюшка с мамой.

– Дочь, – со смехом отвечала Ирина, – зато голодной с ним точно не останешься!

– Танюш, а мне он не нравится, – подключался к разговору Сергей. – Ты к нему всё же приглядись получше, мутный он какой-то… На разговор не идёт, отмалчивается, анекдоты какие-то пошлые травит.

– Папуль, да мне всё равно, какие анекдоты он рассказывает, я просто люблю его. Но цветов тоже хочется, – с грустью добавляла девушка.

– Давай я тебе цветы куплю, и дело с концом!

– Серёж, ну что ты как маленький? Ей же от любимого хочется внимания, а не от папы.

Танюшка бросила в отца подушку, и тот, ловко поймав её, ответным ударом взлохматил дочкины рыжие волосы. Танюшка засмеялась, а у отца на душе кошки скребли.

– Иришка, не такой мужчина нужен нашей девочке, – говорил он потом наедине с женой. – Она у нас хоть и не тургеневская барышня, но мягкая и добрая. По-прежнему верит в принца, да и обидеть её ничего не стоит. А этот Павел, тоже мне тюлень, цветы не может купить!

– Серёжа, давай попробуем не вмешиваться. Помнишь, как моя мама была против нашего брака? Даже ультиматум ставила: либо она, либо ты. И что хорошего из этого вышло? Внуков видела раз пять за всю жизнь, на меня до сих пор в обиде. Думаю, так меня и не простила.

– Ладно, попробую не влезать. Но если девочку нашу обидит, пусть на себя пеняет! – Сергей, как всегда, оставил за собой последнее слово.

Очень быстро Паша сделал Танюшке предложение: как-то вечером заскочил в общагу на чай и абсолютно по-будничному произнёс:

– Тань, чего мы всё, как дети, по улицам слоняемся да здесь встречаемся? Давай, что ли, распишемся и квартиру снимем.

– Это ты мне так замуж предлагаешь?

– А что ж ещё? Так как? Женимся?

Таня опешила. С одной стороны, любимый до дрожи мужчина предложил ей руку и сердце; а с другой, сердце-то как раз и не предлагал, только брак. Вообще о любви не говорил. Так, пару раз утвердительно ответил на её вопрос: «Ты меня любишь?» Но Таня, конечно же, согласилась. А как иначе?.. Она без своего Пашки уже и будущего не мыслила. К родителям летела как на крыльях, спеша поделиться новостью.

Ирина обрадовалась, а Сергей, помолчав, сказал:

– Дочь, ты уже взрослая, тебе жить, значит, тебе и решать. Запомни только, что в любой момент можешь вернуться домой, ничего не объясняя и не спрашивая. Это твой дом, тебя здесь всегда ждут и любят.

– Папка! Ты ж меня замуж выдаёшь, а не на каторгу отправляешь! – Таня даже слегка обиделась.

– Я за тебя очень рад, девочка моя родная, просто волнуюсь. Не сердись. – Сергей обнял свою любимицу и долго-долго не отпускал. Таня потом на протяжении многих лет помнила тепло отцовских рук и сильную энергетику, исходящую от него.

Свадьбу сыграли скромную, хотя Сергей и настоял на шикарном свадебном платье.

– Моя единственная дочь будет выходить замуж как положено: в платье, с фатой и свадебным кортежем! – отрезал он.

Гостей было не очень много: любимый братик Вадим с женой Натальей и дочкой Олесей, родители и младшие братья Паши, несколько институтских друзей. Посидели в кафе, подарили подарки и разошлись. Прижимистый новобрачный настоял на том, чтобы обойтись без свадебного путешествия, а подаренные деньги отложить на покупку квартиры. Поначалу Таня с мужем снимали комнату в коммуналке с удобствами на три семьи, но их это не смущало. Пашу – потому что он так жил всегда, а Таню просто потому, что любимый муж был рядом.

* * *

Первые годы семейной жизни пролетели незаметно. Таня училась на юридическом, работала ассистентом на кафедре экономической теории и мечтала о карьере юриста. Павел осел в фирме по продаже гербицидов, разобрался в новой отрасли и стал зарабатывать неплохие деньги. Танюшка очень хотела ребёночка от любимого мужа, но он не горел желанием становиться отцом так рано, однако, к его чести, жену не отговаривал.

Таня узнала, что беременна долгожданным первенцем во время защиты дипломной работы по юридическим наукам. Прямо на защите, стоя за кафедрой с докладом, она стала медленно оседать и упала бы на пол, если бы не подскочивший одногруппник. Придя в себя, девушка скомкано ответила на вопросы и бросилась к врачу, подтвердившему её интересное положение. Не чуя под собой ног, Таня летела домой, спеша сообщить Паше радостную новость. Зайдя в квартиру и не успев раздеться, услышала телефонный звонок.

– Доченька, папа в больнице! – услышала она плачущий мамин голос. – Обширный инфаркт.

Двое суток девушка ночевала в больнице, ни на шаг не отходя от отца. Её пустили в реанимацию, и выгнать оттуда никто не решался. Врачи понимали: надежды нет, после такого практически не выживают. Но Таня не прекращала надеяться, говорила с отцом, рассказывала о будущем внуке, читала стихи, вспоминала детские истории – держала любимого папу на этом свете.

– Папочка, я диплом защитила! Как и обещала – я теперь юрист. Моя мечта осуществилась! Вот выздоровеешь, мы отпразднуем и обмоем мой новенький красный диплом. Ты слышишь меня?.. Я знаю, что слышишь! Всё будет хорошо! Ты обязательно поправишься! Твоя маленькая Танюшка с тобой, я рядом. Ты же не можешь меня бросить… Я без тебя пропаду, папка!.. – Глядя воспалёнными глазами на белое как мел лицо отца, девушка старалась не замолкать ни на минуту, всё время гладила лицо и руки любимого папы. – А ещё у тебя внук будет! Вы с ним на рыбалку пойдёте. И на лодке ты его научишь грести, и костёр разжигать, и на лыжах ходить. Помнишь, как ты меня учил, а я всё время на сторону заваливалась? Ещё матрёшкой называл, помнишь?..

В дверях, зажав руками рот, с полными слёз глазами стояла Ирина. Врачи не скрывали от неё правду, но сказать её дочери женщина не решалась – не хотела отбирать у Тани надежду. Несколько раз она заходила в палату и предлагала сменить девушку, но та упорно отмахивалась, не желая оставлять отца.

В какой-то момент, уснув на стуле рядом с кроватью, Татьяна вдруг резко открыла глаза и увидела ровную бегущую линию на мониторе в изголовье кровати. Прибежавшая медсестра оттеснила её, засуетились врачи; на девушку, приткнувшуюся в углу палаты с расширенными от ужаса глазами, никто не обращал внимания. Через несколько минут доктор угрюмо констатировал смерть пациента. Дикий крик потряс больницу, и вместе с этим звериным воплем из Тани вышла маленькая жизнь, её малыш, её ребёночек…

* * *

Похороны Таня не запомнила; все хлопоты взял на себя Вадим, примчавшийся сразу, как только узнал о случившемся. Ирина безостановочно плакала, перед погребением её накачали успокоительным, и она тихонько сидела у гроба, гладя любимое лицо мужа и что-то нашёптывая. Дальше Таня впала в ступор. После одновременной потери отца и ребёнка она утратила всякий интерес к жизни. Девушка ходила на работу, исправно готовила мужу и ела сама; ей было абсолютно неважно, что она поглощает, заедая стресс: котлеты, кашу, булочки, конфеты… Сначала Паша не обращал внимания на то, что жена всё время жуёт. Она не плакала, не жаловалась, не требовала особого к себе отношения и сочувствия – просто ела и молчала. Конечно, она отвечала на вопросы, дежурно улыбалась, но жила в своём мире, в который никого не пускала. Когда Таня поправилась сначала на три, а потом и на семь килограммов, Пашка начал злиться:

– Ты и так не Дюймовочка! Куда ещё бока наедаешь? Скоро в дверь не пройдёшь! Прекращай жевать!

Таня безразлично слушала… и продолжала набирать вес. Павел пожаловался тёще, напирая на то, что её дочь перестала за собой следить:

– Так можно и без мужа остаться! Молодая девка, а выглядит больше чем на тридцатник! И продолжает толстеть. Поговорите с ней, пусть уже в себя приходит.

– Паша, я, конечно, поговорю с Танюшкой, но ей сейчас больше всех нужен ты, твои поддержка, забота и любовь. Пойми, она очень любила отца, была к нему даже ближе, чем ко мне, они секретничали часто. Я иной раз даже ревновала. Обычно дочери к матерям ближе, а наша Таня – папина любимица. Серёжа в ней души не чаял. И она к нему всегда шла со всеми своими проблемами и радостями.

– Я всё понимаю. Но жизнь-то продолжается, отца не вернёшь! А у нас дома какой-то филиал траурной конторы.

– Потерпи, Паша, она отойдёт, просто помоги ей немного. Поддержи, попытайся растормошить… Ну, там в кино сходите, просто гуляйте по вечерам. И говори с ней! Всё равно о чём.

– Да молчит она! На вопросы вроде бы отвечает, а глаза стеклянные – аж мурашки по коже. Я что, клоун, что ли, развлекать и веселить?

Ирина отчётливо поняла, что особой деликатности и терпения от Паши ждать не приходится, не тот он человек, и взялась за дочку сама. Придумала историю с обследованием в медицинском центре Великого Новгорода, поселилась у них с зятем, взяла на себя готовку, ненавязчиво посадила Таню на диету и в прямом смысле выгуливала её по вечерам. Материнская забота сделала своё дело, и девушка начала понемногу оживать: иногда на губах проскальзывала слабая улыбка, а вместо поедания печенюшек и конфет она пристрастилась к вязанию. Вывязывая шарфики с несложными узорами для мамы, Паши, брата и его семьи, Таня успокаивалась: руки делали своё дело, а мысли утекали далеко-далеко, в счастливое детство. Она стала говорить об отце, вспоминала моменты, связанные с ним, и боль притуплялась, оставляя вместо себя грусть. С этим чувством уже можно было жить. Ирина вздохнула с облегчением и вернулась в Ручейки. Тут-то её и настигли воспоминания, навалилась тоска, обострились хронические болячки, пропал аппетит, ведь, пока она опекала Танюшу, о себе не задумывалась. Как-то в телефонном разговоре с сыном Ирина невзначай упомянула, что почти не спит. Вадим забеспокоился, настоял на врачебной консультации, а сам, переживая за мать, взял отпуск на две недели и привёз погостить на все летние каникулы дочку Олесю, которая потом и вовсе осталась жить у бабушки. В холодном алтайском климате девочка часто болела, да и Вадим с Наташей давно планировали перебраться поближе к родным. Смерть отца только ускорила этот процесс. В Ручейках Олеся пошла в школу, а родители всё решали вопрос с переездом и новой работой. У Ирины появилась цель: она кормила внучку, помогала с уроками – впадать в уныние было некогда. По вечерам, когда Олеся ложилась спать, женщина тихонько плакала, разговаривая с портретом Сергея в траурной рамке. Олеся, слыша её шёпот и всхлипывания, просыпалась, приходила к ней в комнату и утешала. И боль отступала, постепенно притупляясь. Жизнь брала своё, нужно было работать, поддерживать Таню, контролировать внучку. Когда девочке исполнилось четырнадцать и появились первые кавалеры, бабушка, чувствуя свою ответственность за её судьбу, держала руку на пульсе Олесиной жизни.

* * *

Именно в этот период в жизни Тани появилась бабушка Вера, мамина мама. Когда-то давно она, не приняв в семью зятя и не простив Ирине своеволия, практически перестала общаться с дочерью и не нянчила внуков. Овдовев лет двадцать назад, бабушка перебралась к старшему сыну Петру в Подмосковье, вела хозяйство и воспитывала его детей. Московскую квартиру она иногда сдавала, а порой жила в ней по несколько месяцев, если хотела отдохнуть и побыть в одиночестве. После смерти зятя Вера Петровна приехала к Ирине, была на похоронах, поддержала осиротевшую Танечку, увидела дружное семейство Вадима… и осталась в их жизни.

– Прости меня, доченька… Знаю, что не ко времени мои слова и не к месту. Но лучше уж поздно, чем никогда, правда? – заглядывала она в потухшие глаза Ирины. – Гордость мне не позволяла приехать раньше, когда ты звала, а потом и звать перестала. Да и правильно, кому я нужна, дура старая, со своими замашками!

– Ну что ты, мама, – тяжело вздохнув, женщина приобняла её. – Сейчас ты здесь, а мои обиды… они в прошлом. Мне и Серёжа всегда говорил, что не обижается на тебя. Он больше за меня и детей огорчался, ведь бабушка у них фактически одна была.

– Я только сейчас поняла, как сама себя наказала, не общаясь с Танечкой и Вадюшей! Петрушины-то дети при мне выросли, а сейчас совсем чужими стали, разлетелись и носа не кажут. А твои вон воспитанные какие! На деле-то не знают меня, а не отворачиваются, бабушкой кличут.

– Мам, ну а кто ты им? Бабушка и есть. Они в детстве часто о тебе спрашивали, только я не знала, что отвечать. А потом с ними Серёжа поговорил, объяснил… У него всегда хватало терпения и сил растолковывать и не злиться.

– Хороший у тебя муж был, Ирочка, царствие ему небесное!

Ира расплакалась. Непривычно ей было в маминых объятиях, но не так горько, как в одиночестве.

С этих пор Вера Петровна приезжала регулярно, гостила пару недель, пекла пироги, стряпала вареники с творогом, тормошила Ирину и Танюшку, учила жизни правнучку Олесю. Девочка очень привязалась к прабабке, любила слушать её рассказы о юности, о кавалерах, том, какой её любимая бабушка Ира была в детстве. Для своих семидесяти восьми лет Вера Петровна была очень бодрой старушкой, физически крепкой и практически здоровой. Пожалуй, только немного подводило зрение, но она не унывала и говорила: «Всё в этой жизни я уже видела, а если чего не разгляжу, так и не беда». Полюбив Олесю, бабушка прикипела и к Танюшке, переживала за неё больше всех, а вот мужа, Пашу, недолюбливала. Но, памятуя о том, как ошиблась в Сергее, держала неприязнь при себе.

* * *

В этот сложный период в жизни Тани появилась добрая фея в лице дипломной руководительницы. Елена Семёновна Кравцова была заведующей кафедрой правоведения другого вуза, а в Танином институте работала на полставки. Волевая и жёсткая дама средних лет, Кравцова очень придирчиво относилась к выбору дипломников и практически никогда не соглашалась на дипломное руководство у заочников. Но Таню выбрала ещё на третьем курсе и ни разу об этом не пожалела. В начале нового учебного года Елена Семёновна пригласила девушку к себе на постоянное место работы, в филиал Санкт-Петербургского государственного экономического университета.

– Хочу тебе предложить поработать у нас на кафедре ассистентом и параллельно поступить ко мне в аспирантуру.

– Елена Семёновна, я хочу вообще уйти из вуза. Уже нашла место консультанта в юридической конторе, жду окончания учебного года, чтобы никого не подводить. Летом – ну вы знаете, в каком я была состоянии, – не уволилась, а теперь поздно уже, часы распределены, доработаю этот год и уйду. Про аспирантуру даже не думала. Зачем мне это? Я людям хочу помогать, реальную поддержку оказывать, а не статьи писать. Да и не умею я, наверное…

– Ты не горячись, Татьяна. У тебя очень даже научный склад ума. А со степенью кандидата наук перед тобой откроется гораздо больше дорог. У меня на кафедре ты получишь хороший опыт, мы на занятия практиков приглашаем, а студентов отправляем в суды и в следственный комитет. В юридической консультации ты всегда штаны успеешь протереть. С твоими часами на экономической кафедре я договорюсь, придумаем что-нибудь. Не отвечай сразу, подумай, посоветуйся с семьёй. – Елена Семёновна, видя Танины сомнения, дала ей возможность взвесить все «за» и «против», надеясь, что девушка примет верное решение.

Домой Таня вернулась в растрёпанных чувствах. С одной стороны, она никогда не задумывалась об аспирантуре, а с другой, Елена Семёновна очень убедительно говорила о перспективах. Не в силах дожидаться мужа с работы, девушка позвонила матери.

– Мам, как думаешь, стоит попробовать? Страшновато, да и время зря могу потерять. Почему-то кажется, что наука не моя дорога в жизни.

Ирина ответила не раздумывая:

– Хватайся, Танюшка, за это предложение! У тебя обязательно получится. И папа был бы счастлив. Он ведь в своё время аспирантуру бросил: Вадим родился, я в декрете была, требовалось семью кормить. Думали, потом вернётся, но близняшки появились, потом ты, а затем… сама знаешь, не до учёбы было. Его ведь очень хвалил научный руководитель, верил в него. Получается, в отца ты пошла, я-то практик больше. А вы оба красиво мысли выражаете… в смысле, теперь только ты… – Ирина запнулась, всхлипнув.

– Я попробую, мамочка. – Таня на другом конце провода вытерла слёзы и улыбнулась. – Раз папа бы одобрил, значит, всё получится.

Паша идею жены встретил равнодушно.

– Попробуй. Только зарплата у тебя будет смешная. Ты хоть подрабатывай что ли… а то на квартиру до пенсии собирать будем. – Он по-прежнему был одержим идеей покупки собственного жилья и все уши Тане прожужжал о необходимости экономить и откладывать.

– Паш, я всё равно в юридическую консультацию пойду, вечерами буду работать. А не получится с аспирантурой, ну, брошу через год, – Таня говорила, а сама уже твёрдо знала, что сделает всё, чтобы папа мог ею годиться.

Со свойственным ей упорством она погрузилась в работу кафедры. Коллектив оказался разнородным, начиная от бывшего адвоката Тамары Васильевны Ивахненко, дамы неопределённого возраста, оперативника со стажем Максима Викторовича Петренко, нескольких аспиранток Елены Семёновны разного возраста и опыта за плечами и заканчивая секретарём Светой, молоденькой девушкой с неиссякаемым оптимизмом.

– Добро пожаловать в наш террариум! – приветствовал Таню Максим Викторович, когда её представили на заседании кафедры.

– Не слушай его, он у нас один преподаватель мужского пола, случайно затесался, никак не сбежит, – с ухмылкой протянула одна из аспиранток.

– А куда ему бежать? Из милиции выперли, в частную фирму не берут, вот и пригрелся. Его Елена Семёновна из-за богатой практики взяла, мы ж тут теоретики все, – добавила другая.

– Вы, милочка, про себя говорите, – ощетинилась бывшая адвокатша.

– Дамы и господин, предлагаю перейти к делу, оставив колкости на потом! – быстро завершила разгоравшуюся перепалку заведующая.

Её, как уже поняла Татьяна, здесь слушались беспрекословно и старались при ней лишний раз не демонстрировать межличностные «холодные войны». На самом деле весь коллектив кафедры состоял из умело подобранных профессионалов. Небольшой преподавательский состав компенсировался знаниями и навыками – у всех было чему поучиться, чем Татьяна не преминула воспользоваться.

Работать оказалось интересно. В свободные часы можно было ходить на лекции и практические занятия к коллегам, повышая профессиональный уровень. Девушка часами просиживала в библиотеке или в интернете, готовясь к своим семинарам. На подработку времени не оставалось, но выход из положения нашёлся случайно. Вернее, его подсказала одна из коллег, Ниночка, когда Таня обронила фразу о маленькой зарплате.

– А ты пиши курсовики и дипломные – желающих хоть отбавляй! Я занимаюсь на досуге, приработок неплохой, и работа непыльная.

– Но это же не совсем честно… Как же они потом будут работать, если за них кто-то выпускные работы пишет?

– Да они всё равно найдут, кто им поможет! А так хоть точно будешь знать, что сделано на совесть.

Таня подумала-подумала и согласилась. Тем более что денег действительно не хватало, и Паша уже громко возмущался, что жена с двумя высшими образованиями зарабатывает копейки.

С аспирантурой всё получилось очень легко. Таня под руководством Елены Семёновны выбрала тему, за первый год сдала два кандидатских экзамена – английский и философию, и вплотную занялась научной работой. Кравцова обычно была скупа на похвалу, но Танины успехи отмечала и поддерживала девушку, не давая останавливаться на достигнутом.

* * *

Беда пришла откуда не ждали. Единственная дочка Елены Семёновны, Наташа, погибла вместе с мужем в автокатастрофе. Машину занесло на скользкой дороге, закружило и вынесло на встречную полосу прямо под КамАЗ. Ни у водителя, ни у пассажирки не было никаких шансов выжить. Наташина дочь, Машенька, осталась сиротой. В свои три годика девочка ещё не понимала, что случилось, только звала маму и папу по вечерам. Почерневшая от горя Елена Семёновна дома, при внучке, держалась, не показывая эмоций, а заходя к себе в кабинет, закрывала дверь и монотонно выла, раскачиваясь на стуле и глядя на фотографию смеющейся дочери у себя на столе. Никто не рисковал заглядывать к ней, и только Таня брала на себя смелость иногда заходить и молча гладить женщину по вздрагивающей спине.

– Понимаешь, Таня… я домой прихожу, а там её запах… Натулечки моей. Там вещи её, тапочки стоят возле кровати… Не могу я туда идти. И Машенька каждый вечер спрашивает, где мамочка с папочкой. Муж мой Игорь ходит как слепой, на стулья натыкается. Если б ни внучка, давно б мы за дочкой ушли, – разом постаревшая женщина говорила как робот, с трудом произнося слова.

– Уехать вам нужно отсюда. Вы не сможете жить там, где всё о Наташе напоминает.

– Как же я уеду?! А могилка Наташенькина? Я ж к ней почти каждый день хожу! Как она без меня будет-то?..

– Вот поэтому и надо уехать, Елена Семёновна. Я к папе тоже каждый день ходила, пока меня мама не отругала. Вы себя гробите, а у вас внучка растёт. Если вы сломаетесь, кому она нужна будет?

Неизвестно, что послужило причиной – разговоры ли эти или какие другие доводы, но Елена Семёновна с мужем уехали из Великого Новгорода в Москву. Квартиру продавать не стали, оставили как наследство для Маши. Продав дачу, машину и добавив из сбережений, они купили жильё в Ближнем Подмосковье. Работа для хороших специалистов нашлась быстро, Машеньку отдали в садик и стали жить ради памяти Наташи и будущего единственной внучки. По просьбе ректора вуза Елена Семёновна осталась на четверть ставки в должности заведующей.

– Докторами наук не разбрасываются! – заявил он, когда Кравцова пришла увольняться. – Нам для рейтинга позарез нужны остепенённые кадры. Я просто не могу себе позволить так легко потерять доктора юридических наук. Вы кого-нибудь вместо себя оставьте, введите в курс дела, подготовьте, а там посмотрим… Уж не откажите, Елена Семёновна!

И Елена Семёновна оставила вместо себя Татьяну, хотя этого никто не ожидал.

– Девчонка без году неделя на кафедре, а её командовать поставили! – открыто возмущались сотрудники.

Больше всех недовольна была Тамара Васильевна Ивахненко, обиженная, что её обошли с назначением.

– Да она кафедру вмиг развалит! Кто её указания слушать-то будет? Уж не я точно!

– А что, из Тани неплохой руководитель со временем получится, – не соглашался Максим, единственный, кто поддержал назначение и. о. в этот непростой период. – Она ж днюет и ночует здесь, когда все остальные после занятий по своим делам разбегаются.

– Да за такую зарплату мы ещё много здесь сидим! – возмущались кафедральные дамы.

– Вот вы и ответили на вопрос, почему Татьяну назначили. Она работает, а не отсиживается.

Страсти потихоньку улеглись, и Таня осваивалась в новой должности, стараясь оправдать доверие Елены Семёновны. Работы оказалось много: в вузах проходили очередные реформы образовательной системы, менялись стандарты и рабочие программы. От преподавателей требовали всё больше усилий, не связанных напрямую с учебной работой. Например, увеличилась нагрузка по профориентации, когда требовалось ездить по городским и сельским школам, агитируя ребят поступать в конкретное учебное заведение. Никому из преподавателей не хотелось «выплясывать клоуном», как едко заметила Ивахненко на очередном заседании, и «танцевать брачные танцы», завлекая старшеклассников своими преимуществами. Бунтовали все: и молодые сотрудники, и преподаватели с опытом; на собраниях разгорались целые баталии при выборе ответственного за эту нагрузку. В ход шли любые отговорки: маленькие дети, возраст, здоровье, наличие или отсутствие машины. Доходило порой до открытых конфликтов. Одновременно ужесточились требования к участию в научной работе. Многие педагоги привыкли, что наука их не касается, особенно на непрофильных для вуза кафедрах, среди которых была и кафедра правоведения. Татьяна с ног сбилась, убеждая сотрудников принимать участие в исследованиях: привлекала к написанию докладов, включала в соавторы, организовывала внутрикафедральные студенческие научные конференции. С молодёжью дело хоть и небыстро, но двигалось, а вот старшее поколение поддавалось с большим трудом, норовя вставить палки в колёса «наглой выскочке», как они выражались. Особенно старалась Тамара Васильевна, упирая на то, что «не делала, не делает и не будет делать ненужную работу».

– Какая это наука?! Одна профанация! И нечего её поддерживать! Тоже мне научные работнички нашлись, компилируете чужие мысли и за свои выдаёте! – поливала она грязью молодых аспиранток.

Все Танины аргументы о новых требованиях Ивахненко пропускала мимо ушей, каждый раз создавая на кафедре обстановку сопротивления, науськивая других сотрудников и ведя подковёрные игры. Некоторые становились на её сторону, не желая напрягаться и заниматься чем-то помимо основной работы.

Сколько раз, приходя домой, Татьяна плакала от бессилия, прокручивая в уме события дня и бесконечные доводы для убеждения упрямых коллег. Сдаваться она не собиралась. Постепенно, шаг за шагом, ей удалось вывести кафедру на одно из первых мест среди гуманитарных кафедр вуза. Чего это стоило, знала только она сама, да ещё мама, которой Таня в деталях описывала всё происходящее. Павел поначалу равнодушно прислушивался, когда жена делилась с ним наболевшим, но, не видя никакой реакции, девушка перестала посвящать его в свои дела.

Расцвет кафедры совпал с успешной защитой кандидатской диссертации. Защищалась Татьяна в Москве, под крылом Елены Семёновны. Без нервотрёпки на подготовительном этапе, конечно же, не обошлось, но Таня была к этому готова. Мама и брат присутствовали на заседании и поддерживали её как могли. На банкете председатель диссертационного совета сказал немало тёплых слов в адрес диссертантки и родителей, воспитавших такую замечательную дочь. А Таня в ответном слове не преминула заметить, что посвятила «свою маленькую научную победу» памяти любимого отца. Омрачало торжественный день только отсутствие Паши, не сумевшего вырваться с работы даже на один день. Он вообще снисходительно относился к Таниному занятию наукой, считая это чем-то вроде хобби, не заслуживающего особого внимания.

– Вот послушал бы он, как о тебе говорят доктора и профессора, мигом бы зауважал, – возмущалась Ирина.

– Мам, Паша занят на работе. Он меня по телефону поздравил.

– Да что это за «работа» такая? Ведь он тебе здесь сегодня ой как нужен был! Отгул бы взял, в крайнем случае. По телефону каждый дурак может поговорить. Даже Вадим приехал, хотя на новом месте работает совсем недавно и отгулы ещё не заслужил.

Брат с женой действительно задержались на Алтае дольше, чем планировали. Они пытались прижиться в Великом Новгороде, забрали Олесю и готовили её к поступлению в институт. Помыкавшись без постоянного заработка, Вадим через год решил уехать в Петербург. Там давно обосновался его однокурсник, настойчиво приглашая приятеля к себе: его частному производству хорошие мозги нужны были позарез. Наташа с радостью поддержала идею мужа переехать в Питер, с которым было связано много добрых воспоминаний. Олеся поступила в фармацевтический институт и с радостью окунулась в студенческую жизнь.

* * *

Таня по-прежнему работала на кафедре, получая удовольствие от общения с молодёжью. Ей казалось, что только со студентами она и отогревалась душой. А дома всё чаще чувствовала одиночество – то самое пресловутое одиночество вдвоём.

Однажды, сидя в переполненной электричке, Таня заметила пару, стоящую прямо перед ней. Им было лет по тридцать, может чуть меньше. Они стояли обнявшись, не замечая никого вокруг и не произнося ни слова, лишь изредка потираясь носами или касаясь губами губ или щёк друг друга. Лёгкая улыбка блуждала на их лицах. Мужчина, глядя на любимую чуть сверху, вдыхал запах её волос, а она, утыкаясь ему в шею, замирала. Изредка они переговаривались о чём-то незначащем, скорее всего просто чтобы услышать голос друг друга. Их толкали входящие и выходящие пассажиры, цепляли сумками, но ни разу выражение недовольства или раздражения не появилось на их счастливых лицах. И Таня, не в силах отвести взгляд, всю дорогу любовалась чужим счастьем, с горечью осознавая, что в её жизни ничего подобного не было. Не было даже в первые годы семейной жизни, даже в медовый месяц! Только повседневная суета, походы в кино по субботам, помощь родителям… но не романтика или просто нежность. А так хотелось чувствовать объятия мужа не только ночью, а просто так, мимоходом, при встрече после работы.

Таня несколько раз пыталась поговорить с любимым Пашенькой, но тот отмахивался, шлёпал её по пятой точке и говорил, что всё это ерунда, главное – здоровый секс и вкусный ужин.

– Вот и вся нежность, Танюха! А эти твои сюси-пуси – для малолеток. Ты что же хочешь, чтобы мы с тобой на улицах целовались? Так у нас дом есть, своя постель, зачем по углам обжиматься?

«А ведь и правда, – думала в такие моменты Татьяна, – что я себя накручиваю? У меня замечательный муж, всё хорошо. А нежность… ну что от неё толку? Переживу». Однако воспоминания всё чаще стали уносить её в детство и юность, в родительский дом. Таня вспоминала, как папа, возвращаясь с работы, обязательно чмокал маму в нос, а она смешно смущалась и теребила его по лысеющей макушке. Девушка тут же отгоняла прочь эти картинки из прошлого, чтобы не травить душу.

Павел много работал, стал заместителем директора фирмы. Домой добирался только к вечеру, усталый и раздражённый, и требовал к себе внимания.

– Я хочу приезжать и не греть себе ужин! У меня есть жена, это её обязанности, – не раз говорил он. – И я хочу, чтобы она меня встречала с работы, а не являлась последней.

Таня не спорила, ей нравилось радовать Пашу разными блюдами, тем более что поесть он был большой любитель. Огорчало только то, что муж не спешил делать что-то приятное в ответ.

– Мама, может быть, я что-то сама не так делаю? Вроде бы стараюсь уют в доме поддерживать, не ною, если мне плохо. А Пашка… он хороший, только как-то больше о себе думает.

– Да эгоист он, Танечка, вот и всё.

– Но я его люблю…

– Сможешь его изменить – меняй. Не можешь – терпи, раз любишь, – вздыхала Ирина.

– Я и терплю. Но иногда тоже хочется хоть чуточку побыть центром Вселенной. Чтобы обсуждались не его договоры и поставки, а мои заботы. Пашка сразу зевать начинает, когда я о кафедре речь завожу. Друг – это тот, кто с нами о нас говорит, сказал кто-то умный. Может быть, и я дождусь? – с улыбкой иронизировала она.

* * *

Жизнь шла своим чередом. Таня продолжала писать курсовые и дипломные работы. А потом рискнула и подготовила кандидатскую диссертацию на заказ. Конечно, как юрист, она понимала, что поступает не вполне законно, но предложенная сумма была так привлекательна, а тема так интересна, что Таня согласилась. И успешно справилась. Когда парень, сделавший заказ, защитился, девушка облегчённо выдохнула и решила впредь не отказываться от подобных предложений.

Совместные накопления наконец-то позволили Семёновым купить неплохую двухкомнатную квартиру, не влезая в долги. Паша был счастлив, а Таня надеялась, что теперь они смогут наконец поехать на море и позволить себе не экономить на вкусностях, к которым она была неравнодушна. Но Паша поставил новую цель – купить машину, и поездка опять откладывалась. К тому же новой квартире требовался хотя бы косметический ремонт. Семёновы приступили к нему самостоятельно, без всяких прорабов. Кто сталкивался с этим, знает, какой это Бермудский треугольник, в котором всё – время, деньги, нервы – исчезает без следа. Полгода супруги посвящали свободное время походам на строительные рынки, в магазины хозяйственных товаров, сантехники и мебели. Потом подошла очередь штор и ковриков. Удивительно, но Павел, прежде равнодушный к домашним делам, принимал самое активное участие во всех мелочах обустройства.

– Это же не съёмное жильё, а своя квартира! Всё должно быть как я хочу… то есть мы хотим, – исправлялся он, видя Танино недоумение. – И обои, и шкафчики, и ручки на дверях.

Отметив новоселье, они вздохнули с облегчением. Таня хотела завести котёнка, но Паша высказался категорически против.

– Будет обои царапать, мебель драть – зачем это нужно?.. Столько денег в ремонт вложено, столько сил… Нет, никаких котов!

Таня пыталась спорить, но он был неумолим, а затевать скандал женщина не хотела: Павел очень долго отходил от ссор, мог неделями дуться по пустякам. Вместо кота она купила аквариум с рыбками и заставила все подоконники цветами. Жили Семёновы довольно мирно, в целом, всё было хорошо, только женщина отчаянно хотела малыша, а забеременеть после злополучного выкидыша так и не удавалось.

Сначала она просто ждала, что организм придёт в себя; потом прошла обследование в нескольких медицинских центрах и везде получила ответ, что абсолютно здорова. Через год бесплодных попыток она уговорила и мужа пройти процедуры. Паша сначала сопротивлялся и даже возмущался, но потом под воздействием слёз всё же сдал необходимые анализы. Результат оказался таким же, как у жены: абсолютно здоров. А малыш всё не получался. Таня вообще больше не беременела. Её бросало в крайности: то она несколько месяцев подряд с маниакальной методичностью покупала тесты, мерила базальную температуру, ела только полезные для зачатия продукты, принимала пищевые добавки и пичкала Пашу витаминами, каждый раз впадая в депрессию после отрицательного результата, то вообще старалась не думать о ребёнке, даже курить начала, но, спохватившись, быстро бросила. Молодая женщина объездила всех бабок-знахарок в области, знала наизусть все рецепты народных снадобий для наступления беременности… и ничего. Видя, как страдает жена (сам он не переживал из-за отсутствия наследников), мужчина даже изобрёл шутливую отговорку для всех интересующихся пополнением в их семействе:

– Нам нравится сам процесс, а не результат.

* * *

Примерно в одно и то же время в жизни Тани появились старые школьные подружки: Марина и Света. Социальные сети стали привычным делом, а вместе с ними налаживались и прежние контакты, обнаруживались позабытые связи, обновлялись устаревшие телефонные номера. Таня зарегистрировалась в одной из социальных сетей не сразу, а спустя пару лет после её раскрутки. И к ней сразу посыпались предложения дружбы.

Первой объявилась Светка. Она, как выяснилось, не вылезала из Всемирной паутины, всюду имела аккаунты, меняла фотографии и статусы, постила понравившиеся ссылки – в общем, почти жила в виртуальной реальности. Женщина не работала: муж Владимир обеспечивал её безбедное и приятное существование. После Ульяны Света родила ещё одну дочку, Леночку, и с удовольствием занималась домом и детьми. Вовка души не чаял в своих девчонках, баловал и, судя по фотографиям, был доволен своей жизнью. Светка по-прежнему считала себя королевой, позволяла себя любить и была уверена, что так будет всегда.

Марина «постучалась» к Тане чуть позже. Она была искренне рада найти подружку детства, и Татьяна тоже до слёз обрадовалась ей. Женщина появлялась в Сети нерегулярно, поскольку была в цейтноте, совмещая работу и воспитание троих детей. Её фотографии отличались от постановочных Светкиных, но дышали при этом теплом и семейным благополучием. Ивановы перебрались в Краснодарский край, в посёлок Вишнёвка, поближе к солнцу и морю.

Какое-то время женщины общались виртуально, а потом Светка предложила организовать встречу выпускников – как раз к семнадцатой годовщине окончания школы. Пускай некруглая дата, но какая разница, если люди хотят встретиться? Обладая массой свободного времени и организаторскими способностями, Светлана нашла почти всех из их выпуска, выбрала место, меню и программу развлечений. Встречу проводили в Ручейках. После обязательного посещения школы зашли в гости к классной руководительнице, старенькой, но хорошо помнившей всех своих подопечных. Подарили ей мягкий плед, красивый чайный сервиз (который тут же обновили) и кучу сладостей. Говорили долго, перебивая друг друга, а потом переместились в небольшое уютное кафе. На удивление, через столько лет все остались интересны друг другу. Разошлись далеко за полночь, довольные встречей и наговорившиеся до хрипоты, твёрдо решив встречаться хотя бы раз в пять лет. Светлана пригласила Таню с Маринкой к себе, вернее к родителям.

– Хоть поболтаем без лишних ушей, чайку попьём с мамиными пирогами.

– Мне только пироги по ночам трескать, – усмехнулась Татьяна.

– Да брось ты, Танька, с одного раза хуже не будет, – критически оглядела её Светка.

– А нам пироги только на пользу, – засмеялась Мариша, поглаживая себя по округлившемуся животу.

– Куда тебе ещё детей? И так трое по лавкам! Их же прокормить нужно, выучить. – Светка, как всегда, не думала о чувствах других.

– Мы с Максимкой решили, что хотим много деток. Сколько Бог пошлёт, столько и будет. А прокормить… оба работаем, голодным никто не останется.

– Я и забыла, что вы повара, – скривилась Света.

– Ты чего умничать вздумала? – попыталась остановить подругу Таня.

– Танюш, не переживай, я не обиделась, – успокоила её Марина. – Мы давно уже не повара: у нас своё кафе и небольшой гостевой дом. Летом в нём живут отдыхающие – с зимы ещё записываются, потому что в мае свободных мест уже не найти. А зимой кафе для местных работает. Меня Максик заставил высшее образование получить заочно – управление гостиничным бизнесом; сам на экономиста выучился, тоже заочно. Так что мы на жизнь не жалуемся.

– Так ты у нас бизнесвумен! – в голосе Светки прозвучали нотки то ли уважения, то ли зависти.

– Можно и так сказать. Но по большей части я всё-таки мама, – улыбнулась подруга. – Танюш, расскажи о себе, а то ты всё молчишь…

– Да что рассказывать? Работаю, наукой занимаюсь, кафедру на себе тащу. Ничего интересного.

– Да ладно прибедняться! – перебила Света. – Ты ж заведующая кафедрой, кандидатскую защитила. Хвались давай.

– Танечка, я в тебе и не сомневалась: ты ж у нас всегда умная была, помнишь, как ты мне физику объясняла? Сразу всё становилось понятно, не то что в школе. – Марина обняла её.

Светлана, увидев, что внимание к её персоне ослабело, быстренько перевела разговор на заграничные поездки и надолго завладела аудиторией, в красках описывая различные курорты. Разошлись женщины под утро. Таня забрала Марину ночевать к себе, несмотря на предложение Светланы остаться у неё. Они на носочках пробрались в дом, чтобы не разбудить маму, которую утром ждал сюрприз в лице Маришки.

– Девочка моя, какая ты стала! – Ирина обняла гостью.

– Толстая, тётя Ирочка?

– Взрослая, уверенная в себе, умиротворённая! Совсем не тот ёжик, который к нам пришёл в гости когда-то. – Она погладила Танину подружку по голове. – Как я рада тебя видеть! Что ж ты пропала так надолго? Ни слуху ни духу.

– Тётя Ирочка, простите, больше не пропаду, честно-пречестно, – улыбалась Марина.

– Как в детстве прямо, такие же глаза лучистые! Как тут не поверить?

Ирина захлопотала на кухне, готовя завтрак, а Таня с Мариной продолжили начатый ночью разговор. Без Светланы он получался более искренним, без оглядки на то, как будут оцениваться сказанные слова.

– Танюша, расскажи всё-таки о себе, ты как-то по верхам больше: работа, кафедра, муж хороший, квартира новая. А про себя-то что? Как живёшь? Довольна? – Марина обняла подружку, а та неожиданно для себя самой расплакалась.

– Мариш, да живу я от месяца к месяцу, в ожидании чуда… Ребёночек у нас с Пашей не получается. Что я только ни пробовала – медицинская карта уже в трёхтомник превратилась, а толку никакого. После выкидыша больше ни разу не забеременела. Пустоцветом себя чувствую, вроде бы не живу, а так, существую…

Такая боль слышалась в её словах, что Марина расплакалась вместе с подругой. Несколько минут из комнаты доносились всхлипывания, а Ирина стояла в кухне, не решаясь потревожить девочек. Она вообще впервые слышала, чтобы дочь обнажала душу и говорила с кем-то о своей беде.

– Танюш, а ты в храм ходила? – мягко спросила Марина. – К батюшке или просто приложиться к иконе?

– Марин, да я как-то не приучена… не принято у нас в семье было в церковь ходить, да и сейчас тоже. В смысле, я ходила в соборы, конечно, как в Великий Новгород переехала. Здесь сложно на экскурсию не попасть с таким-то количеством исторических мест и памятников! Но как-то всё больше поглазеть, полюбопытствовать, а не помолиться…

– А ты сходи, хуже не будет. Я на себе проверила. Сама знаешь, что бабуля моя коммунисткой была, мы даже куличи на Пасху не пекли. А потом жизнь распорядилась по-своему… – Телефонный звонок прервал её на полуслове.

Поговорив, Марина обратилась к хозяйке дома:

– Тётя Ира, можно Макс с детьми сюда приедет? Они уже нагулялись по Великому Новгороду, в гостинице переночевали, а сейчас за мной хотят приехать.

– Так ты с семьёй?.. – почти в один голос воскликнули Таня с матерью. – И молчала! Конечно, пусть едут, познакомишь!

– А ну-ка, девочки, давайте по-быстрому соорудим обед на весь личный состав!

Ирина взяла руководство на себя, и работа закипела. За приготовлением вернулись к прерванному разговору. Марина, ловко нарезая овощи для салата, рассказывала:

– Меня в церковь Анютка привела, старшая доченька, причём ещё у меня в животе. Мы как раз только в Мурманск приехали и на работу устроились: Макса сразу шеф-поваром взяли, а меня помощником. Это была обалденная удача, мы нарадоваться не могли! Сняли квартирку крошечную, обживаться начали, привыкать к холоду. И тут я прямо на кухне в обморок свалилась. Потом запахи не смогла переносить. Пошла к врачу, а у меня трёхмесячная беременность – проворонила! Что делать? С одной стороны, мы с Максиком о ребёночке мечтали, только попозже хотели. С другой, денег кот наплакал. Кстати, – Марина легко, несмотря на живот, поднялась и обняла Ирину, – поклон вам за те деньги, что вы с дядей Серёжей мне чуть не насильно всучили.

Таня удивлённо округлила глаза, а женщина смущённо отмахнулась от благодарности.

– Ты, Танюш, и не знала, что, когда я приезжала прощаться, ну, когда Макса на смотрины привозила, твои родители нам конверт вручили и сказали, чтобы только дома заглянули. Мы как посмотрели, так и ахнули. Решили отложить на что-то важное, потом они на Анютку как раз и пригодились. Так вот, иду я от врача, слезами заливаюсь и как раз мимо церквушки прохожу. Что меня, безбожницу, толкнуло тогда? Наверное, это доченька моя в животе очень уж жить хотела. Я ведь, грешным делом, об аборте подумала. Зашла, а там батюшка. И вычислил он меня сразу, как-то аккуратно подошёл, отвёл в сторону – я сама всё и рассказала: и про бабушку, и про то, что родителей не знала, и про работу новую, и про беременность нежданную. Он мне всё по полочкам разложил. Уже не помню слов его, а только вышла я из церквушки с чёткой уверенностью, что всё хорошо будет. И по дороге домой объявление увидела: о наборе на курсы вязания спицами и крючком. Словно под чьим-то руководством зашла и записалась. У меня уже были навыки неплохие – спасибо бабуле, научила, а опыта не было. А на курсах группы разные: и для «чайников» совсем, и для продвинутых. Меня во вторую взяли. Через месяц я уже комбинезончики вязала. В ресторане, где мы с Максиком работали, нам разрешили объявление повесить, и девочки-официантки по знакомым клич кинули, рекламируя мои услуги. Я ведь толком на кухне работать не могла до пятого месяца, тошнило очень – меня хозяин перевёл на бумажную работу, пожалел, не выгнал из-за временной профнепригодности. Мы с его семьёй и сейчас дружим, – Марина перевела дух. – Его жена Анютку крестила, надарила ей тогда одёжку разную, игрушек развивающих. Самой не верится, что уже четырнадцать лет моей красавице!

Вечерами я вязала, как приклеенная сидела, спицы из рук не выпускала. Чего я только ни придумывала: шарфики, шапочки, тапочки, носочки… Больше для деток заказы были; я на свитерах крошечных мишек да зайчиков вывязывала, на платьицах – цветочки, на комбинезончиках – целые звериные семейства. В общем, выжили мы тогда. Даже приданое Анютке хорошее купили, и на жизнь осталось. В декрете я тоже без дела не сидела, продолжала заказы брать. Анечка спокойная родилась, не требовала постоянного внимания, позволяла маме работать. Потом я ещё двух девушек привлекла, когда с заказами перестала справляться. Они мне процент платили, а я их клиентами и нитками обеспечивала. У нас же с Максом цель стояла – жильё купить, чтобы по чужим углам не скитаться. Через три года приобрели первую квартиру – маленькую двушку без ремонта. Но счастливы были до безумия! До сих пор помню глаза мужа – искрящиеся и шальные от радости. Он ведь в своём доме никогда не жил: сначала детдом, потом общага и съёмное жильё. А тут целая квартира! Своя… она даже пахла по-особенному, – улыбнулась Марина. – Анютка носилась по комнатам, раздолье ей было – ведь из мебели стояли только наш диван да её кроватка. Кота завели сразу, потом второй прибился.

Таня вздохнула, вспомнив свои попытки принести домой котёнка и сопротивление Паши, его аргументы против домашнего любимца.

– Макс, как я это называю, «окапываться» начал, – с нежностью продолжила Марина. – У него на подкорке записано, каким должен быть дом: дети, кошки, собака обязательно, на обоях рисунки детские. И чтобы пирогами пахло. Он, как мне кажется, и в повара́ поэтому пошёл. Вдруг бы жена попалась безрукая – как тогда без пирогов? – пошутила она.

– А мой Пашка трепетно к обоям относится, даже картины вешать не захотел, чтобы дырки не сверлить.

– Ой, а у нас на стенах живого места нет! Фотографии, рисунки детей, вышивки в рамочках. В Мурманске девчонки старались, а в Вишнёвке уже Антошка за дело взялся. Всё расписал, художник растёт, наверное.