Читать книгу Стихи и переводы - Лариса Баграмова - Страница 3

Сфинксы

В часы и дни слагаются мгновенья,

Года бегут сплошною чередой,

Египта сфинксы – рук людских творенья —

В пустынный зной льют тягостный покой.

Бесстрастно их безликое молчанье.

Их не тревожит гул людской молвы.

Им не знакомы радость и страданье.

Глаза их слепы. Души их мертвы.

В небытие уходят поколенья —

Они стоят как вечности залог.

За веком век слагают песнопенья

В их честь поэты (как их жалок срок).

Касаясь лбами поднебесья гордо,

На землю встав гранитом мощных ног,

Хвалебных од певучие аккорды

Они плетут в свой лавровый венок.

Людские судьбы поглотит забвенье,

Но не умолкнет трепетный оркестр.

И с ними ввек пребудут восхищенье

И зависть смертных маленьких существ…

Памяти Диогена Синопского

Под властью времён медь осыплется зеленью-крошкой,

Покроет могилы трава, оплетая песок.

И снова две тысячи вёрст с фонарём обойдёшь ты,

И снова – две тысячи лет – тот же путь на Восток.

Довольствуйся малым, цени и храни что имеешь.

Ищи, забывая усталость, средь мёртвых – людей.

Лишь с ними Синоп светом истины ты обогреешь.

Нет легче пути – и пути не бывает трудней.

Всё и Ничто Ксенофана Колофонского

Небо Эллады взрастило мудрейших из мудрых,

Тех, чьи открытья досель поражают живущих,

Кто своим духом и дерзкою смелостью мысли

Вглубь проникал в мироздания вечные тайны.

Там мир узнал диалектику права Платона,

Что разработал утопию полиса счастья.

Там родился Диоген, кто сказал Александру:

Солнце не засти, довольствуйся тем, что имеешь.

Там же Сократ, обративший свой взор к человеку,

Смертью своей доказавший любовь к благородству.

И Аристотель, познавший пространство и время

И подаривший векам свой логический опыт.

И Пифагор, вычислявший углов величины.

И Протагор, заложивший основы грамматик.

И Парменид из Элеи, потомкам сказавший,

Что отличимо от истины частное мненье.

Также Зенон, неустанный творец парадоксов,

Чью черепаху никак не догнать Ахиллесу.

Также Стратон из Лампакса по прозвищу «физик»,

Кто притяженья и силы исследовал тайны.

Анаксимандр, что изъял основанье у мира.

И Демокрит, что инерцию дал Галилею.

И Аристип, на века обогнавший Торндайка.

И Эпикур, эволюцию знавший до Чарльза.

И Никомах, сочинивший теорию музык.

И Эпихарм, сотворивший мир драм и комедий.

Горгий, богов превзошедший своим красноречьем.

Там же Ипатия – первый учёный средь женщин.

Только превыше других Ксенофан Колофонский,

Вечный скиталец и странник, сатир и насмешник,

Бросивший вызов всему, что лежало в основах,

Свергнув богов с недоступной вершины Олимпа!

Тот, кто впервые сказал, что лицо человечье

Богу не нужно иметь, чтобы быть совершенным:

Бог не похож на людей ни обличьем, ни телом,

Правит он силой ума и стремлением мысли.

Он не имеет пределов – и всё же конечен,

Не неподвижен – и всё ж не бывает в движенье,

Органов чувств не имеет – но видит и слышит,

Он не рождён – не умрёт, и по форме – бесформен.

Он одинок – и являет собой всю природу,

И, вездесущ, – Ксенофаном был только увиден.

Всё и Ничто в этом Боге мудрец разглядеть смог,

Объединив то, что вместе нельзя единить в нём…

Эллада моей эпохи

Писать о Платоне так,

как будто бы ты – Платон,

Понять Парменида, как тот,

кто сам воплотился в грека,

Услышав их мыслей ритм,

мельчайших сомнений тон,

В себе воссоздав микрокосм

стороннего человека —

Побыв и тем, и другим,

играя за ролью роль,

Узрев, будто в калейдоскоп,

оттенки идей и чувства,

Всем телом впитав своим

уже не чужую боль,

Как кожей второй, ощутив

их силы и дух искусства —

Средь них потеряв себя,

и вновь обретя – меж них,

Браня повороты суде′б,

скорбя о всевластье смерти,

Смирясь с небессмертьем их,

ища вослед остальных,

Подобных и точно таких,

нырнув в словес круговерти —

Найдя их – одних из всех,

просеяв, как ситом, сонм

Пустых и нелепых речей,

копиры идей и страсти,

С себя отряхнув, как пыль,

дурных повторений сон,

Искусственных чувств пелену,

окольных путей напасти.

Кто знает, а может, так

взрастишь и мир целиком —

Творя его слогом Будды,

пася кнутом Иисуса,

Мораль вознеся, как Кант,

как Чоран, пленясь концом,

Храня их своим ремеслом

от тлена и лжи искуса.

Эмилю Сиорану

Мою голову сносит наотмашь мышление Чорана,

Что живее иных мертвецов холостого ума.

Сбились в стаю над книгой, крича, озарения-вороны,

И сгущается в знания свет полуночная тьма.

Пессимизм? Как могли проглядеть все его почитатели

Беспредельность добра, бесконечность желания жить?

Его смелость, и веру, и труд золотого старателя,

Его страсть в сочетанье с безумным желаньем любить?

Воля к смерти – как вызов пустому хотенью бессмертия,

Отреченье от истин – как жажда познать бытиё…

Но клеймом загорелось в среде философья поветрие:

«Пессимизма король», – и слетелось на сход вороньё.

А с печальных страниц, умирая от силы желания,

Льётся песней, рекой, водопадом мечта об ином,

Его строки безмерно полны неземным чарованием,

И на светлой надежде замешана боль о былом.

Его думы вспахали сознанье, как острые бороны,

Обрекая навек на пленение: верить и быть.

Мою голову сносит наотмашь мышление Чорана,

Моё сердце полно безответным желанием жить.

Кораблик

Ковчег из мечты больше двух тысяч лет —

Классическое предрешенье.

Оно старомодно, но нового нет:

Из свитков, папирусов, старых газет,

Из веры, спрессованной в страстный обет, —

Постройка близка к завершенью.

Беда не посмеет коснуться борта —

Он свят, как алтарные глыбы.

В его переборках мирская тщета

Размолота, сжата и в смысл отлита,

И в парусе чистых надежд простота

Полощет по ветру изгибы.

Бумажный кораблик прочнее, чем сталь,

И легче, чем все композиты.

Пред папье-маше отступает дюраль,

И гюйс на бушприте ему, как вуаль,

И нового света манящая даль

Ему от безверья защита.

Его пассажиры не знают беды,

Матросы пьяны не от рома,

Штурвал предержащие руки тверды,

Маршруты намечены светом звезды,

И песни на баке всё так же чисты

И юнгам как гимны знакомы.

Полемика с Людвигом Витгенштейном

1. Мир есть всё, чему дадено быть.

1.1. Он есть Факты, не сонмы Предметов.

(Цепи Фактов свиваются в нить,

Расплетаясь в дуплеты, триплеты…)

1.11. Мир посредством тех Фактов и есть.

И он есть лишь поскольку есть это.

(Если нити сплелись, это – «здесь»,

Если есть промежутки, то – «где-то»…)

1.12. Совокупность всех Фактов вершит,

Чему будет дано приключиться.

(Где ослабнет непрочная нить,

Там уже ничего не случится …)

1.13. Эти Факты в сознанье суть Мир,

1.2. Что сознаньем же рвётся на части.

(Между Фактами нить-балансир

Позволяет держать их во власти…)

1.21. Фактам может случиться не быть,

Так же, как им случаться даётся.

(Нить при этом продолжит царить:

И без Фактов она остаётся.)

Эта ночь непоправима

Эта ночь непоправима,

Свет в ночи ночи черней:

От ворот Ерусалима

Блеск языческих огней,

Эскалатор аль-Харама

Транспортирует с небес,

Со звонниц Покрова храма —

Писк туристских смс,

К берегам святого Ганга

На такси ведёт маршрут,

В хвост парижского мустанга

Цирковой плюмаж воткнут,

Пред огнём горящих храмов

Селфи делает народ,

Шутовских парадов драмы

Набирают оборот,

Дом правительства расцвечен

Под содомский балаган,

Век безбожен и беспечен —

Чёрным солнцем осиян…

Азсакра

Обжигая сталью истин

И круша иллюзий своды,

Агрессивен и неистов

В шедевральности свободы,

Разрушая и ничтожа

Вплоть до полного нуленья,

Слов пустотность преумножа

На триумф самосожженья,

Рвёт Азсакра мир на части,

Плавя в красоту уродство,

Истребляя волю к власти

Как отсутствие к господству.

Великое Нет, или 66 инициирующих Против

1. Ничто Против ничтожности

ничто есть всё как воля к власти

ничтожность – радость рабских пут

в ничто и мёртвый знает счастье

а в рабстве и не мёртвый – труп

2. Само-у-ничто-жение Против распада

не жди распада добровольно

сопротивляйся ходу лет

терзай себя не-сердобольно

чтоб не-мощей пропал и след

3. Инициация Против инерциации

лишь новый путь всегда короче

лишь свежий конь быстрей вдвойне

кто страхом риска озабочен

не выйдет изнутри вовне

4. Выживание Против сохранения

грызи зубами сырость мяса