Читать книгу Надя не сдается - Лариса Дмитриева - Страница 3

Первый день в университете – это парад дорогих, блестящих автомобилей, водителей, охраны и, конечно же, настоящий показ мод!

Такого количества роскошных нарядов не увидишь даже в современных американских фильмах. А причёски, макияж и сумки заслуживали отдельного внимания. Просто Надя не дружила с косметикой от слова совсем, и это зрелище её скорее пугало.

В первый студенческий день шестнадцатилетняя Надя переступила порог альма-матер. Переполненная гордостью и восхищением. Она ждала этого дня ещё с шестого класса. Именно тогда папа рассказал о прекрасной профессии юриста и о том, что есть морское, гражданское, уголовное, семейное и даже банковское право.

Сидя в уютном деревянном шале посреди Французских Альп, она заворожённо слушала, насколько интересна, познавательна и успешна бывает эта специальность. На тот момент для Нади папа являлся авторитетом, вызывающим искреннее восхищение. Ей очень хотелось угодить отцу и состояться в жизни, чтобы вызывать гордость и восхищение. В тот день они открыли Конституцию и начали её изучение.

С того момента Надя заболела идеей того, что она так же, как и её отец, а впоследствии и брат, поступит в самый престижный вуз Москвы, только закончит юридический факультет, а не экономический, как вся мужская часть семьи, хоть папа втайне и мечтал о юриспруденции. Эту нереализованную мечту он захотел воплотить с помощью единственной и вполне смышлёной дочери. Надя была совсем не против и решила поступить на юрфак во что бы то ни стало.

Итак, вернёмся к первому дню и заворожённой Наде.

Представьте себе девочку, да, повторюсь, именно девочку, потому что в отличие от сформировавшихся сверстниц, которые выглядели лет так на двадцать, внешне Надя казалась абсолютным ребёнком. Это было понятно всем: немного полновата, неуклюжа, с брекетами на зубах и вечной ангельской улыбкой на круглом сердцеобразном личике. Нелепая, совершенно не идущая к данному типу лица, чёлка жила своей самостоятельной и растрёпанной жизнью на широком лбу. Пепельно-русые гладкие волосы, пухлые губы и чистые, зелено-жёлтые глаза необъятного размера, в которые можно было смотреть вечно. В этих глазах было столько сказанного и несказанного одновременно, что людям, смотрящим в них, приходили мысли о тайнах мироздания. Это Надю каждый раз выдавало. C виду маленькая и наивная девочка, но эти два зелёных огня, в которых было столько блеска, теплоты, боли и мудрости, не оставляли никого равнодушным. Но, пожалуй, тогда она и не догадывалась о своей эмоциональной силе и влиянии на других людей. Надя скорее напоминала диковатого зверька, которого выпустили в цивилизованный мир без понимания цели этой прогулки.

Строгие чёрные брюки, остроносые шпильки, кашемировый свитер и необъятного размера сумка – всё было куплено в Милане. Уроки стиля от любимой мамы не прошли даром. Сомнений в том, что Надя будет соответствовать антуражу МГИМО и последним тенденциям моды, не возникало. Желание произвести правильное впечатление превалировало надо всем остальным.

К Надиному удивлению, в этих стенах такими вещами никого нельзя было поразить. Скорее, наоборот. Уж слишком скромна и незаметна была эта незрелая девочка по сравнению с другими более раскрепощёнными барышнями, которые вышагивали длинными ногами по широким коридорам, оглядывая её безразличным холодным взглядом сверху вниз. Как же в этот момент хотелось убежать. Только бежать уже было некуда.

Обещание дано, и вообще – кто так просто сдаётся? Только не Надя. Милая улыбка и чрезмерное желание понравиться помогли влиться в коллектив. Тусовка собиралась в институтской кофейне, где сливки общества завтракали, обедали, сплетничали, иногда даже спали, делали уроки и прогуливали пары. Глаза слепил блеск глазированных бриллиантов на всех возможных частях тела, как на мальчиках, так и на девочках. От этого довольно тусклый свет помещения становился ярче, озаряясь сиянием разноцветных камней.

Под негромкую музыку велись разговоры на все возможные и невозможные темы. Острые сплетни, пикантные подробности личной жизни, последние новости из мира моды, политики и культуры. Кому что купил папа, какая новая машина придёт в конце ноября, кто как отдохнул на Лазурном берегу летом и какие планы на зимние каникулы. Тем было нескончаемое множество. От радости до трагизма, от любви до ненависти, от злости до равнодушия.

Эти молодые люди жили в собственном выдуманном мире, где деньги и связи родителей решали любые проблемы, и казалось, что даже человеческие качества можно купить. Они в юном возрасте хотели выглядеть настолько старше и круче, что совсем забыли о ценности жизни, дружбы и любви. Ради славы и популярности рисковали здоровьем, репутацией и даже хорошим отношением близких людей.

Для Нади это было чуждо, хоть она тоже росла в очень обеспеченной семье и так же, как и большинство, своё лето перед первым курсом провела на Лазурном берегу, и даже знала многих из тех, с кем ей предстояло учиться эти годы. Но жизнь, образ мысли и ценности были совсем иными.

Надя всегда была храброй, рисковой и идущей против системы. Её окружение, особенно отец и брат, думало, что это всего лишь в силу скверности характера. Они считали её мнительной, вредной и крайне упёртой.

Действительно, несмотря на природную доброту, наивность и нежность, Надя была крайне капризной девочкой со стальным стержнем, избалованная любовью мамы, деньгами папы и защитой старшего брата. Ей казалось, что так будет всегда: она в безопасности, обожаема и может позволить себе всё что захочет. В большом загородном доме всегда царили чистота и порядок, но не благодаря усилиям членов семьи: для этого были специально обученные люди. Сама же Надя отличалась крайней неряшливостью: беспорядок был не только во всём доме, но даже и в её комнате! В опрятности элементарно не было надобности: за тебя сделают что нужно, уберут, накормят, а после мама обнимет и поцелует. Правда, Надя всегда хорошо училась, старалась всё успевать и очень любила читать. Более того, она была фигурой крайне сентиментальной, воспитанной на «Капитанской дочке» и «Евгении Онегине». Оттого в её образе было столько романтизма и витания в облаках.

Может, так всё и оставалось бы, если бы не переломный момент в жизни, который пришёлся на нежный возраст – шестнадцать лет. А если быть точнее, Надя даже не успела отметить шестнадцатилетие – не хватило двух дней. Всё резко изменилось. События эти не были случайными, скорее – роковыми.

Когда в дом пришла беда и не стало мамы, которая четыре года боролась с тяжёлым онкологическим недугом, жизнь уже не могла быть прежней. Мама являлась самым близким, родным и очень дорогим человеком, которому Надя доверяла свои сокровенные тайны о первой влюблённости, ссорах с подружками и новых увлечениях. Мама бездумно баловала её и потакала любым капризам. Много вывозила дочь за границу и в тринадцать лет покупала туфли Chanel. Иными словами, Надя купалась в любви, роскоши и поощрении.

И вот всё закончилось. Резко, больно и безвозвратно. Оглянувшись, Надя поняла, что осталась наедине с самой собой, своей незрелостью, страхами, да ещё и с отцом, которого, как оказалось, она вовсе и не знала близко, и отстранённым братом.

Перспектива дальнейшей жизни казалась совсем безрадостной. Ведь Надя была ещё совсем юна и незрела и не привыкла жить без мамы. Но в её планы, конечно, не входило пойти наложить на себя руки. Ведь она свято обещала маме, что поступит в самый престижный университет и непременно его закончит.

Поэтому пока папа ночами горько плакал в подушку, а брат заливал горе алкоголем и весельем, Надя корпела над изучением Конституции, Гражданского кодекса вперемешку с учениями Канта, Гегеля и Ницше. Каждый божий день Надя упорно занималась. Обществознание, литература и английский – вот те три кита, на которых держалась вся её жизнь.

Труды не прошли незамеченными, и, несмотря на все сложности, сопротивление, боль и тревогу, Надя поступила! И не просто поступила, а сделала это совершенно самостоятельно, без помощи папы, брата и даже без поддержки каких-нибудь там непонятных дяди или тёти, которые хотели бы за такую роскошь больших, но посильных денег для их семьи. Здесь самое время вновь вернуться к Надиным принципиальности и упёртости, в которых она частенько была обвинена «остатками» своей семьи.

Надя росла без бабушек: так уж сложилось, что все женщины в роду умирали рано. А что спросишь с двух мужчин? Потерянный папа и двадцатиоднолетний брат. Разве они способны понять тонкую душевную организацию ранимой девочки? Обычно, когда люди чего-то не понимают, у них включается защитный механизм и начинается критика в адрес непонятого субъекта. Так устроена жизнь и психика людей. Этим субъектом и стала хоть и любимая, но капризная дочь и несмышлёная сестра.

Всё же стоит немного оправдать мужской пол, чтобы не создавалось впечатления, что мужчин не уважают, только лишь критикуют или даже принижают их достоинство. Никак нет, и у Нади в жизни будет много прекрасных и очень участливых поклонников, которые будут о ней заботиться, восхищаться, влюбляться, помогать, но, к сожалению, и обижать иногда – куда же без этой драмы и необходимого баланса Инь и Ян.

Так и брат с папой, правда, любили – очень любили Надю, в меру своих возможностей и эмоций, но ей этого не хватало. Уж слишком скупо и сдержанно выражались эти любовь и забота. В детстве Надя росла под опекой и обожанием мамы и старшего брата. Всё делали втроём. Даже путешествовали: Австралия, Япония, Азия, Европа – да где только они ни были.

Мама настолько обожала новые впечатления и страны, что хотела и детям показать этот прекрасный и многогранный мир. От всех этих эмоций и приключений трепет, близость и доверие брата и сестры, Нади и Андрея, только крепли. Мама несказанно радовалась этому факту. То ли подсознательно, чувствуя что-то печальное в будущем, то ли по доброте душевной и от безмерной любви она сближала родных брата и сестру всё больше и больше. Семейная связь была настолько прочной, что даже в моменты боли или грусти они всё чувствовали очень тонко и приходили на помощь друг другу без лишних слов.

Они вместе коротали тёплые вечера. Втроём смеялись, втроём секретничали, втроём собирали грибы и землянику в зелёном лесу. Устраивали пикники на опушке, осыпанной цветами, бегали вместе от назойливых пчёл и хохотали, когда кто-нибудь всё-таки был поражён ядовитым жалом в губу, а то и того хуже – в язык. Мама успела объяснить детям, что жизнь бывает разной и важно ценить каждый момент, наслаждаясь природой, простыми радостями, купанием в пруду и бесконечными прогулками по просёлочным и размытым дождём дорогам.

Их семья всегда многое могла себе позволить, но мама никогда не забывала о настоящих, нематериальных ценностях. Всё лето они проводили в богом забытом месте – деревне у прабабушки, где деревянный пол скрипел от старости, будто сварливый дед, а уборная находилась на улице. Это были лучшие месяцы в их жизни. И Наде до сих пор снится тот самый лес, опушка, гладь воды, утром покрытая инеем, и мамина улыбка.

Ближайший продуктовый магазин находился в пяти километрах от деревни, но они всегда дружно гуляли туда пешком за свежей буханкой хлеба, парным молоком и нежнейшим творогом. Совершенно никого не смущал контраст местного образа жизни и шикарной машины с водителем, которая привозила их в эту глушь в начале лета. Значительно большую радость доставляли грязные калоши, в которых они вместе проходили эти километры.

Когда мама заболела, что-то оборвалось и надломилось. Поездки в деревню сменились бесконечными полётами в немецкую глушь, где находилась клиника. Там мама проходила химиотерапию. В те моменты, когда процедуры затягивались, Надя сидела возле маминой кровати и вслух читала Пушкина, Гоголя и Достоевского. Казалось, что маме от этого становилось легче. Андрей тоже был рядом, и так они вместе поддерживали самого любимого человека в их жизни. Нельзя сказать, что Надя, в силу своего возраста, понимала всю серьёзность ситуации, происходящей в их семье. Основной груз переживаний и ответственности, конечно же, лежал на папе. Он не готов был поверить в то, что его любимая женщина, которая младше на целых восемь лет, медленно и безвозвратно увядает.

Папа всегда очень много работал. Делал он это лишь на благо своей семьи, чтобы она процветала, могла путешествовать и находиться в абсолютном комфорте. Действительно, семья Нади не знала горя, бед и жила в достатке. Папа был очень щедр и отдавал все деньги маме. Только вот его самого не было рядом. Не было, когда у Нади выпал зуб, когда у Андрея любимый пудель сорвался с поводка и попал под машину. Его не было и тогда, когда в солнечный субботний день семья шла в зоопарк.

Надя, будучи маленькой пятилетней девочкой, часто ждала папу с работы. Приходил он поздно. Украдкой она выбиралась из кровати, подбегала к маме и просила дать кусочек чёрного хлеба и огурец. Кривляясь у зеркала в прихожей и наслаждаясь поздним ужином, она ждала звонка в дверь и, дождавшись, бежала своими маленькими ножками вдоль коридора, чтобы обнять большую, величественную фигуру отца.

Но на этом всё и заканчивалось: папа целовал Надю в ответ, брал на руки на минуту и, шурша газетой, уходил в спальню. Это был их обычный ритуал. Потом Надя устала ждать папу, да и, честно говоря, особого желания у неё больше не возникало. Ей хватало любви мамы и брата, а папа, ну а папа пусть работает. Для Надиного папы любовь проявлялась именно в финансах. Он считал, что приносит наивысшее благо своей семье от того, что сидит на работе с девяти утра до одиннадцати вечера. На самом деле, ему самому очень нравилось работать, проще говоря, он был трудоголиком.

Ему значительно легче давались совещания, командировки, встречи с иностранными партнерами, нежели общение с детьми и совместные завтраки каждое утро. Единственное серьёзное увлечение, на которое папа решил сподвигнуть Надю и Андрея, и ему это удалось – горные лыжи.

Но как же Надя ненавидела эти горные лыжи и поездки с папой без мамы. Она была очень сильно привязана к ней и совсем не хотела расставаться. Когда два раза в год папа вывозил детей в Альпы, Надя по-настоящему страдала, плакала и зачёркивала дни до возращения домой. Мама на лыжах не каталась, поэтому в это время спокойно ехала большой компанией в какую-нибудь жаркую страну.

При всей привязанности к маме Надя очень уважала своего отца и поэтому всегда хотела ему угодить, так что тот разговор о плюсах и востребованности профессии юриста, который случился за несколько лет до проявления каких-либо признаков маминой болезни и грядущей беды, сильно засел в её голове и стал первым стимулом к серьёзной и осознанной подготовке к учёбе. И кто бы мог подумать, что на такой престижный факультет поступают не только из-за любви к правопорядку…

– Привет, какие у тебя красивые часы, я знаю эту модель, это эксклюзив, – небрежно и с улыбкой произнесла очень эффектная холёная девушка и плюхнулась к Наде на диван в той самой институтской кофейне. За ней подсела вся её свита в составе ещё четырех лощёных девиц.

– Я Лиза, а это мои девочки, – небрежно бросила новая знакомая.

Надя еле сдержала смех, потому что эта сцена выглядела сильно наигранной и даже нелепой – прямо королева и её фрейлины.

– Я Надя, – скромно улыбаясь, произнесла она.

Опережая дальнейший разговор, Лиза выпалила:

– Я знаю, кто ты. Кстати, твой старший брат такой красавчик, я просто с ума по нему схожу. Познакомишь?

– Эээ, ну, ну я не знаю, да, познакомлю, конечно, – вот и всё, что оставалось сказать Наде в абсолютной растерянности.

– Вот и отлично! – весело произнесла Лиза и встала.

– Девочки, за мной! Кстати, мы на зимние каникулы летим в Куршевель, ты с нами?

Надя от неожиданности потеряла дар речи. Еле взяв себя в руки, она произнесла:

– Я постараюсь, спасибо за приглашение.

– Вот и хорошо, будет весело. Готовься!

Лиза выпорхнула из помещения своей летящей походкой от бедра. Надя же осталась сидеть в недоумении, но при этом счастливая, что такая модная девочка проявила к ней интерес и пригласила на отдых.

Так было положено начало странной, неискренней и совершенно ненужной псевдодружбе.

Надя была бесхитростная, добрая, неиспорченная и чистая душой. Абсолютно некому было подсказать юной девушке, что люди могут быть подлыми, злыми и нечестными.

Темп институтской жизни набирал обороты, шёл месяц за месяцем, Надя постепенно привыкала к новому укладу. В некоторые моменты ей было нелегко: всё-таки совмещать учёбу с бесконечными посиделками в кафе, а потом ехать за город и вставать ни свет ни заря – тут любой устанет. Но Надя очень боялась отстать и выпасть из «тусовки».

Пришла пора первой зимней сессии. Никто особо не готовился. Все холодные дни и ночи Надя проводила в компании женской банды во главе с Лизой. За это время Лиза уже успела втереться в доверие к двум её подругам, да так втереться, что Надю активно стали сдвигать на второй план. То подруга Ксюша позволит себе съязвить в Надин адрес, то не заступится за неё, когда Лиза читает мораль по поводу того, как девушка должна выглядеть, какой у неё должен быть маникюр, укладка и как необходимо вести себя с мальчиками. А иной раз так вообще: её любимая Арина запрётся с Лизой в комнате, и болтают вдвоём часы напролёт.

Всё яснее в сознании Нади вырисовывалось понимание, что её пытаются выжить из общества подруг. Несмотря на то что всем было по семнадцать и восемнадцать лет, Наде это казалось дикостью и детским садом, который, по логике, все давно переросли. Но только не Лиза. Лиза без интриг жить не могла, да и ни к чему было отказываться от такого веселья, когда все, как зачарованные и одурманенные, слушали её и шли за ней следом.

В тот промозглый зимний вечер после очередного экзамена, сданного на тройку, компания отправилась отмечать это событие в новое модное место на Страстном бульваре.

Поскольку накал страстей набирал обороты, Надя чувствовала себя морально очень плохо. Она была подавлена, расстроена и ощущала, что недостаточно хороша для этих девочек и даже, может, недостойна их. Иначе как можно было объяснить такое отношение к ней без видимых на то причин.

Надя вызвала на разговор Лизу и с щенячьими глазами стала выпрашивать у неё ответ на волнующий вопрос. Они отошли от стола и сели за барной стойкой.

– Кхм, Лиза, ты знаешь, я себя так плохо чувствую. Мне кажется, что вы от меня отдаляетесь, а я ведь так к вам прикипела, я очень дорожу нашей дружбой, а ещё у нас поездка впереди… Скажи мне, пожалуйста, что не так? Может, я чем-то вас обидела? – еле сдерживая слезы, произнесла ни в чем не повинная Наденька.

Ведь виновата она была лишь в том, что являла собой образ абсолютно чистой и хорошей девочки. А в таких кругах это наказуемо. Людей всегда злит, и вызывает зависть то, чего у них никогда не будет. Ведь добродетель, искренние помыслы и светлую душу не купишь за деньги. Значит, остаётся только пытаться облагородить свои пороки и обвинять других в том, что они только делают вид, что выбрали праведный путь.

Лиза закатила глаза, потом снисходительно посмотрела на Надю, будто бы она старше и мудрее, а перед ней сидит маленький несмышлёный ребенок, который нашкодил:

– Послушай, Надюша, ну о чём ты говоришь? Вот вечно ты со своей детской наивностью несёшь такие глупости. С чего ты вообще взяла, что что-то не так? Мы все нормально общаемся. Просто Арина и Ксюша мне ближе и понятнее. В конце концов, они следят за собой, хорошо выглядят и активно общаются с мальчиками. А ты что? Посмотри на себя. Возомнила себя святой, ждёшь, когда придёт твой принц из сказок. Надо просто брать и делать. Вот посмотри, какое количество поклонников у меня. А ты что? Ты видела свои ногти? Ну ведь совсем же несложно следить за собой, а ты этого вообще не делаешь. Я тебе помогу, так и быть. Дам номер своего мастера. А вот что делать с твоими детскими мыслями, даже не знаю. Остаётся только надеяться на то, что ты повзрослеешь, – закатив глаза, произнесла Лиза, зевая.

Надя сидела и слушала её молча, совершенно обречённо и только кивала тихонько головой, сглатывая слезы.

– Ну, ладно тебе, не плачь, мы всё решим. Ты же со мной, а для Лизы нет никаких сложностей. Как же тебе повезло, Надюша, что ты попала в нашу компанию. Считай, это был жест моей доброй воли. Не благодари, – с этими словами Лиза погладила Надину руку и пошла обратно.

Надя осталась сидеть на том же месте. От пережитых эмоций в разговоре с Лизой она поначалу и не обратила внимания на боль. То ли из-за нервов, то ли ввиду стресса, пережитого после первого экзамена по истории, низ живота резали словно тысячи ножей, настолько сильно, что встать не представлялось возможным. Она очень испугалась. Ну как же сейчас можно всем сказать, что больно, никто же не поверит: особенно Лиза – решит, что Надя просто привлекает к себе внимание.

Спустя ещё десять минут Надя подумала, что умирает, и, пересилив страх и боль, встала, еле дошла до стола и сказала всё девочкам. Она была настолько бледна, что, на удивление, никто не стал задавать лишних вопросов.

Решено было отвезти Надю к Арине домой, вызвать скорую и, конечно же, позвонить брату Андрею. Эта мысль больше всего будоражила воображение Лизы. Тут она была готова сыграть любую роль, лишь бы предстать в наилучшем свете перед своей очередной жертвой.

Справедливости ради стоит заметить, что Андрей в двадцать с небольшим лет действительно был необычайно хорош собой. Казалось, что в нём сочетались все качества истинного молодого мужчины. Высокий, хорошо сложен, густые тёмные волосы, пухлые губы, греческий нос и бездонные, полные мудрости карие глаза. Помимо прочего, он славился любовными похождениями, искромётным чувством юмора, острым умом и щедростью, о которой ходили легенды.

В спальне Арины, в которую уложили Надю, закрыв дверь, царил полумрак. Лёжа там в ожидании брата и бригады скорой помощи, думать Наде особо не хотелось, да и совсем не получалось. Слишком было тяжело, и от этой боли она впадала в полуобморочное и сонное состояние. Лишь громкая музыка, смех и топот, доносившиеся из гостиной, возвращали её в эту суровую действительность: Лиза со свитой веселились.

– Надюша, Надюша, ты как? – кто-то нежно прикоснулся к ней и поцеловал. Это был Андрей. Надя еле открыла свои, словно налитые свинцом, глаза и увидела перед собой высокую и статную фигуру, стоящую над ней. Любимый брат. Как всегда шикарен и одет с иголочки – дорогой костюм и чёрное кашемировое пальто. Было видно, что он переживает. Переминаясь с ноги на ногу, он тяжело дышал и теребил в руке зажигалку. Это его всегда выдавало – и в больничном коридоре немецкой больницы, где лежала мама, и тогда, когда он еле живой вернулся из аэропорта после встречи гроба с мамой, и когда они все стояли у церкви перед прощальной панихидой.

Несмотря на своё тяжелое состояние, Надя была очень рада видеть любимого брата. Ей было несказанно приятно, что он приехал. От чувства усталости, обиды и одновременно благодарности к Андрею Надя горько разрыдалась и из последних сил протянула к нему руки.

– Андрюша, Андрюша! Я тебя прошу, забери меня отсюда. Я больше ни минуты не хочу оставаться в этом месте. Я больше никогда сюда не вернусь, мне здесь так плохо. Я так рада, что ты приехал. Я так больше не могу.

На это мгновение Надя даже совсем забыла про свою боль.

– Ну, Надин, ты чего? – улыбнулся Андрей и ободряюще сжал её руку. – Всё будет хорошо, тут твои друзья.

– Нет! Нет тут моих друзей, отвези меня домой, пожалуйста! – чуть ли не закричала Надя и вцепилась в брата мертвой хваткой.

На этих словах в комнату вошла бригада скорой помощи.

– Милочка, какой домой? Вы с ума сошли? Вы поедете с нами. Судя по признакам, описанным вашими друзьями, у вас аппендицит. А если сейчас срочно не принять меры, вы знаете, что будет? – строго и буднично спросил медбрат.

– Нет, не знаю и знать не хочу! – с оскалом и злостью произнесла Надя.

– Вот и правильно, лучше этого и не знать. Поехали!

– Андрей! Я никуда не поеду.

– Я поеду с тобой за машиной скорой помощи.

– Какая ещё машина скорой помощи? – в Надиных глазах отразился ещё больший ужас. – Я поеду только с тобой, – жалобно произнесла Надя.

– Нет, деточка, вы поедете с нами, и бригада скорой сделает вам обезболивание.

– Нет! Я без брата никуда не поеду, и вы меня не заставите! – Надя продолжала отстаивать свою позицию, как загнанный в угол дикий зверек.

– Хорошо, не волнуйся, я поеду с тобой в этой машине, – спокойно произнес Андрей.

С этими словами они все вместе начали собираться и выходить из квартиры Арины под наигранно сочувствующие взгляды Лизы и девочек.

В большой белой машине, оборудованной всем необходимым для оказания первой помощи, Надя лежать отказалась. И, несмотря на нестерпимую боль, села, взяла у Андрея сигарету и, не спрашивая разрешения, закурила её прямо там. Надя очень хотела показать свой характер и стойкость, а ещё то, что ей совсем не страшно. Хотя, на самом деле, ноги становились ватными от ужаса и незнания, что её ждет.

Видимо, и бригада, и водитель скорой помощи настолько растерялись от Надиной наглости, что не сказали ей ни слова по поводу курения. А может, им просто стало искренне жаль эту бедную, совсем юную девушку.

Лишь Андрей сидел в шоке и в недоумении, но, впрочем, молча смотрел на Надю.

Благополучно доехав до больницы, брата с сестрой оставили ждать в коридоре. Спустя минут сорок Надю отправили на анализы, УЗИ и сдачу крови. Ей запретили пить и даже ходить в туалет. За окном была глубокая ночь.

Наде было не страшно. Бояться было уже нечего. Она заняла позицию стойкого и маленького воина, сражающегося в одиночку в свои семнадцать лет. Брат сделал всё, что было в его силах, и уехал к любимой девушке. А папа, папа был в отъезде, как всегда, но Надя его в этом не винила: ему нужно было двигаться дальше, жить, работать и устраивать свою личную жизнь. Всем этим он и занимался.

Впрочем, выйдя из больницы, Андрей всё же позвонил отцу. Узнав о том, что произошло, папа вылетел в Москву первым рейсом. Значительно позже Надя поймёт: что бы ей на самом деле ни казалось, она и брат были у отца на первом месте.

Луна, будто срезанная острым ножом, предательски ярко светила Наде прямо в глаза. К счастью, связи помогли ей оказаться в этой больничной палате одной.

«Какая роскошь, – подумала про себя она и усмехнулась. – Будет время обо всем подумать. Хорошо, если хотя бы в туалет отпустят…»

Надя никогда не лежала в больнице, разве что когда появилась на свет, чего она, конечно же, не помнит, но в голове чётко и навязчиво крутилось воспоминание из её жизни, когда она оказалась в подобных стенах, чтобы повидаться с мамой в последний раз.

Однажды, за несколько месяцев до всех этих событий, мама, Надя и водитель ехали по обычному московскому маршруту: мамины дела – домой. На одном из светофоров маме резко стало плохо, и она выбежала из машины – последствия многочисленных химиотерапий. В тот самый момент в Надиной голове словно молния пронеслась ясная и трагичная мысль – мама скоро умрёт. Это было так очевидно и просто, что от этого стало тошно. Чувство безысходности и осознания неизбежного одновременно.

Потом была последняя поездка на море. Надя, папа и мама. Очень редко они выезжали куда-то таким составом. Кто мог подумать, что в том климате маме станет хуже и она ни разу не выйдет из номера. Просто пролежит три дня в постели…

Надя постоянно убегала из номера в слезах и бродила по берегу часы напролёт. Она могла потратить на эти прогулки весь день, а когда к вечеру возвращалась в номер, папа брал её за руку и вёл на ужин. Пытался шутить и даже говорить дочери комплименты. Только потом стало понятно, что всё это делалось, чтобы снять напряжение, тревогу и вселить надежду на светлое будущее, которое, увы, так и не наступило.

Вернувшись в Москву, мама всеми силами показывала, что ей лучше, обещала встать с кровати и приготовить всеми любимую фирменную шарлотку, лишь бы не ехать в Германию.

Через несколько дней, накануне её дня рождения, папа улетел с мамой в Мюнхен, а Надя и Андрей остались в Москве. Не то чтобы Надя чего-то не понимала в серьёзности всей ситуации, скорее, не хотела верить и бежала от правды. Но интуиция никогда не подводила. Надю держали в неведении до тех пор, пока она случайно не услышала разговор Андрея с папой.

– Папа, я тебя понял, но мы не можем так с ней поступить, мы должны лететь вместе. Она имеет право попрощаться и должна это сделать!

Надя вошла в гостиную ровно в тот момент, когда её старший брат успел произнести эту фразу в разговоре с отцом. Увидев сестру, он дёрнулся и от неожиданности повесил трубку.

– О чём вы там говорили? – почти шёпотом спросила Надя и уставилась на брата своими громадными зелёными глазами.

По отрешённому виду младшей сестры Андрей сразу понял, что полетят они вместе, но по инерции продолжил:

– Наденька… Да пустяки, ни о чём, просто обсуждали с папой, как там дела… – неуклюже и виновато ответил Андрей и отвёл взгляд.

– Я тоже хочу попрощаться, мы летим вместе, и это не обсуждается!

– Эээ, попрощаться? Да нет, ты что, мы вообще это не обсуждаем, – замялся Андрей.

– Говори, когда летим? – твёрдо спросила Надя.

– А как же твоя учёба? Давай я один слетаю и потом все вместе сходим куда-нибудь?

– Андрей… Ну какая учёба? Это теперь всё уже не важно. Я не думала, что у нас так мало времени, но теперь… Теперь мне так страшно, я хочу и должна быть рядом. Так когда?

– Завтра…

– Завтра? – изумилась Надя.

– Да, завтра.

Коридор университетской больницы в Мюнхене казался бесконечным. Огни слепили Надины глаза, и от этого идти вперёд становилось ещё сложнее.

Она ощущала, что ноги вязнут в несуществующей трясине, а в ушах стоял гул, смешанный с папиной не очень связной речью.

– Я вас очень прошу, когда мы дойдём до палаты, только не плачьте. Я запрещаю. Я… Я запрещаю вам плакать! Она этого видеть не должна. Она никого не узнаёт, только иногда, просветами… – произнёс папа, и из глаз его предательски покатились слёзы.

Надя продолжала свой непростой и длинный путь по этому чёртовому белому коридору и не понимала, что вообще происходит, а, может, просто не хотела понимать…

Её любимая, ласковая и самая лучшая в мире мама лежала на больничной кровати, катетеры и провода, словно черви, облепляли её до неузнаваемости изменившееся тело. Мама смотрела в одну точку на потолке совершенно отречённо и безразлично. Надя выбежала в туалет и только там горько заплакала, чтобы выполнить наказ папы, чтобы мама не увидела её слез. Следом за ней выбежал Андрей, и она впервые увидела своего мужественного взрослого брата, рыдающего от безутешного горя. Но нужно было возвращаться…

Тем же вечером, придя в сознание, мама расцеловала своих детей и обняла так крепко, как могла. Вернувшись в отель, ни Надя, ни Андрей не могли уснуть. Они просто лежали и молчали. Впереди было утро, больница, мама и вечерний самолёт в Москву.

Опухшие от слёз глаза, тяжелые ноги и пустота в голове – это всё, что ощущали дети, сидя на следующий день около умирающей мамы. Близился вечер. Для облегчения страданий было решено вколоть морфий. Папа вышел из палаты и пошёл за врачами.

Мама из последних сил взяла руки детей и сильно сжала:

– Надюша, Андрей! – не своим голосом произнесла она. – Я люблю вас.

Это был конец. Конец той прекрасной жизни, в которой Надя прожила почти 16 лет. А дальше пустота.

Так давно, а будто совсем недавно, это было, а теперь она и сама оказалась прикованной к неудобной кровати. Анализы были неутешительными: лейкоциты превышали все нормы. Девочку было решено оставить в больнице ещё на неопределенное время. Аппендицит не подтвердился, зато состояние женского здоровья молодой пациентки оставляло желать лучшего.

На следующий день Наде объяснили, что у неё произошёл разрыв яичника и кровоизлияние в брюшную полость спровоцировало такую реакцию в организме. Наконец-то её отпустили в туалет и даже разрешили пить воду.

Честно говоря, ни одна, ни другая новость её никак не тронули. Может, даже где-то в глубине души жить в тот момент совсем и не хотелось. За то время, что она лежала там, Лиза рассказала всем, как Надя и опасалась ранее, что она врушка, попала в больницу, чтобы привлечь внимание, что у неё просто воспаление хитрости и нельзя быть такой неблагодарной, ведь Лиза так пыталась помочь.

Лиза действительно приехала к Наде, привезла ей куриный бульон и дурацкие безделушки. Но ни о какой еде в тот момент и речи быть не могло. Диалог был милым, но бесполезным. Никакого сочувствия и желания помочь Надя не ощутила. Уже было совершенно очевидно, что общаться они не будут, но к тому, что с Надей поступят настолько жестоко, она готова не была. Не ожидала и того, что больше никто не приедет навестить её в больнице, что с ней перестанут общаться все, даже ребята из их компании, особенно тот, с которым у Нади была взаимная симпатия. Ну и, конечно, не была готова к тому, что в этот момент предательства и одиночества ей будет совершенно некому позвонить, чтобы пожаловаться на других и пожалеть себя.

Детская чистота и наивность не позволяли ей помыслить о том, что бывают такие ситуации в жизни, когда кажется, будто бы весь мир восстал против тебя, союзников больше нет, доверять некому, кругом враги. Надя проплакала всю ночь от жалости, тоски, безысходности и несправедливости. Было так горько без мамы и от осознания того, что в этот тяжелый момент жизни папа где-то катается на лыжах, брат занят своими делами, а её новое окружение в одночасье отвернулось от неё.

Оставаться в этих стенах дальше и ждать новых результатов обследования не было никакого желания, поэтому, написав расписку о том, что её отпускают в удовлетворительном состоянии под личную ответственность, Надя вызвала такси и уехала домой.

В семнадцать лет был получен колоссальный опыт и вынесены следующие уроки:

– Больше никогда и никто не посмеет так со мной обойтись.

– Я больше никогда не буду стараться кому-то понравиться в ущерб себе.

– Я никогда больше не окажусь в компании людей, которым не доверяю и которые говорят так плохо обо мне, что, даже сидя за одним столом, слышно их мысли.

– Я больше никогда не буду принимать мнимых друзей за настоящих.

– В моей новой компании я буду любима и всегда тепло принята.

– Во всём можно рассчитывать только на себя.

– What comes around goes around (Что посеешь, то и пожнешь – англ.).

Эти постулаты Надя проговорила вслух и клятвенно пообещала не нарушать.

После выхода из больницы оставшиеся экзамены были сданы на отлично, в Куршевель она поехала с новой-старой школьной компанией, стараясь держаться подальше от Лизы и её свиты. Конец учебного года был посвящён налаживанию контактов с однокурсниками, с которыми раньше общаться не хватало времени. Новая компания оказалась приятной и дружественной. Так у Нади появились настоящие, преданные друзья, единомышленники, которые в каком-то смысле заменили ей семью. Начались интересные путешествия, душевные посиделки и тёплые разговоры. Постепенно Надя снова обретала себя и веру в то, что всё будет хорошо.

Конечно, прошлое напоминало о себе: старая компания пришла мириться и извиняться, но было уже поздно. Не то чтобы Надя злилась и не простила, вовсе нет. Она просто переросла этот период сплетен, интриг и псевдодружбы. Всё это было так скучно и мелочно, ведь в будущем её ждало столько всего нового и интересного.