Читать книгу Плач ветра - Лариса Майорова (Кларисса) - Страница 4

В дороге

Товарный поезд с заключёнными держит путь на Север. Егор сидит, съёжившись от холода. Рубашка с коротким рукавом запачкана грязью. Состав снижает скорость и останавливается среди огромного пустыря. В щели врывается ветер. Он протяжно скулит, будто от боли, будто к помощи взывает. Но люди не слышат его, не понимают. От этого ветер приходит в ярость. Его дыхание становится всё холоднее и холоднее. Но Егор не злится на него, ведь не он холодит душу, не он заставляет стынуть кровь в жилах.

Поезд стоит недолго. Паровоз трогается, а вагоны, с грохотом сотрясаясь, следуют за ним.

Егор поднимает глаза. Только сейчас на потолке он замечает просвет между двух досок, через которые проглядываются чёрные клочья облаков. «Огурцы замёрзли», – думает Егор и пытается согреть руки между колен. Его бьёт дрожь, губы синие. Егор со всей силы сжимает челюсти, чтобы успокоить мерзкий стук зубов.

– На. Согреешься – вернёшь, – говорит знакомый голос.

Егор вскидывает голову и видит перед собой Лаврентия Артуровича. Он протягивает кожанку. На какие-то секунды от неожиданности он даже прекращает дрожать. Опомнившись, Егор отмахивается.

– Иди ты, – говорит он судорожным голосом.

– Надевай. Иначе не доедешь. Теперь мы с тобой оба враги народа, только с той разницей, что ты оказался прав и я тебя сдал, – спокойно отвечает Лаврентий. Он накидывает на плечи Егора плащ и садится рядом.

– Ты-то как здесь оказался? – всё ещё не может прийти в себя Егор.

– Огурцы твои замёрзли, а я по статье прошёл, как подрывник экономики, так сказать, вредитель, – Лаврентий откидывает голову назад и заливается дурным смехом.

Люди, лежащие в полудрёме, смотрят на Лаврентия.

– Заткни пасть свою, слышь, – звучит низкий мужской голос.

Лаврентий продолжает смеяться, а люди, широко раскрыв глаза, смотрят на него, как на обезумевшего. Дикий хохот переходит в истерический плач. Худые плечи Лаврентия вздрагивают. В поезде стоит тишина, и только рыдания и грохот колёс разрезают её.

Медвежья гора (Карелия)

Паровоз тормозит, останавливается. С улицы доносятся голоса, лай собак и топот ног. Заключённые стоят в напряжении. Они носами прилипают к стене вагона и пытаются через щели рассмотреть, что происходит снаружи. Один из осуждённых разглядывает вывеску на здании. Читает:

– Станция «Медвежья гора».

Наконец, с грохотом лязгают затворы. Открываются двери. Солнечный свет врывается в вагон и ослепляет людей. Они щурятся. Кто-то ладонью прикрывает глаза от яркого света.

– На выход по одному в шеренгу! – орёт охранник. – Руки за голову! Живо!

Мужчины по очереди спрыгивают на прихваченную морозом землю и бегут строиться. Служебные собаки злобно лают. Бежит Егор. Он мельком бросает взгляд на соседний вагон и успевает заметить Тёмку. Егор приостанавливается. Их взгляды встречаются и на секунду будто замирают.

– Не останавливаться! – орёт охранник и со всей силы бьёт палкой по спине Его

От резкой боли темнеет в глазах, но он удерживается на ногах и добегает до стоящих на перроне людей. За ним следом в ряд становится Лаврентий. Построение закончено. Охранник пересчитывает заключённых. Потом достаёт список и называет фамилии, в ответ со всех сторон будто эхом доносится: «Здесь, здесь, здесь…» Человек в форме с собакой проходит вдоль строя и останавливается около Егора, спрашивает:

– Где вещи?

– Нет, товарищ начальник, – стуча зубами, отвечает Егор.

– В две шеренги стройсь! – командует охранник. – Налево! Шагом марш!

Колонна покидает вокзал. Длинная вереница из заключённых тянется через весь посёлок. Замёрзшая земля вся в колдобинах и буграх. Она истоптана так, будто до этого здесь гнали скот по размокшей рыжей глине, а потом мороз сковал оставленные следы, словно для кого-то слепки пытался запечатлеть. Егор смотрит на чей-то чёткий отпечаток подошвы и думает: «Может быть, этого человека уже и нет, а это последний след, который ещё хранит земля?»

Лаврентий снимает кожанку и отдаёт Егору.

– Нет. Так мы оба замёрзнем. Пусть хоть кто-то из нас доберётся, – тихо говорит Егор.

– Разговоры в строю! – злобно кричит охранник и вновь ударяет Егора, только на этот раз не так сильно, скорее, для острастки.

Колонна идёт через центр посёлка. Жители стараются не смотреть в сторону заключённых и торопятся быстрее уйти, низко опустив голову, словно прячутся от кого. Только старушка с палкой останавливается и крестится. Она долго стоит, провожая взглядом этот нескончаемый поток людей. Потом крестит их вслед со словами:

– Пусть господь сбережёт вас, а ваши матери не переживут вас.

С горечью бабушка идёт дальше, еле переставляя ноги и вытирая слёзы, а колонну останавливают на площади и перестраивают в четыре шеренги.

Солнце бросает весенние лучи на землю, немного согревая её. Даже ветер сжаливается над людьми, отступает. «Видимо, не буйствовал он, а, наоборот, разгонял тучи, чтобы освободить солнце от натиска их проклятого, – рассуждает Егор. – Спасибо тебе, ветер. Спасибо».

Егор идёт, закутанный в длинную кожанку, обняв себя руками. Греется. Лаврентий рядом. Его заметно издалека: высокий, худой, даже слегка сгорбившись от холода, он всё равно возвышается над остальными.

Колонна уже не держит строгие ряды. Она путается, но охранники не очень следят за этим. Для них главное, чтобы никто не вышел на обочину и не сбежал. Людям в форме даже не надо кричать, чтобы закрыть заключённым рты, потому что, измученные голодом и длительной ходьбой, люди не в состоянии переговариваться. Егор снимает плащ, отдаёт.

– Больше не возьму. Я уже старый стал, а ты, может, бог даст, поживёшь ещё, – говорит Егор.

Лаврентий, синюшный, как мертвец, запихивает трясущиеся руки в рукава и отвечает:

– Не. Я раньше помру. Жена твоя так сказала.

– Не слушай бабу, она в отчаянии сболтнула.

Егор вспоминает жену. Так и стоит пред глазами её лицо, когда она, обезумевшая от горя, бежала за машиной. Наворачиваются слёзы. «Надо б вытереть: заметит кто. Да только кому сейчас есть дело до моих слёз?» – думает Егор. В этот момент кто-то тихо его толкает в бок сзади и всовывает под мышку телогрейку.

– На вот, держи, – тихо доносится голос из-за спины. – Да не оборачивайся ты, дурень. Держи, говорю, потом сочтёмся.

Егор узнаёт Тёмкин голос. Лаврентий осторожно оборачивается. Увидев убийцу диакона, от неожиданности он спотыкается, вскидывает руки в стороны и летит, как пикирующий самолёт, на впереди идущего. Ослабленный человек падает, а Лаврентий сверху накрывает его своим костлявым телом.

– Вот идиоты, – тихо шепчет себе под нос Тёмка и потихоньку даёт задний ход к своему месту.

Неразбериха настораживает охранников. Они останавливают колонну, и, понимая, что голодные, измученные дорогой люди прошли много, дают время на отдых. Егор и Лаврентий начинают согреваться. В кармане телогрейки лежит кусочек хлеба. Егор нащупывает его и думает: «Вот пройдоха. Что же он потребует взамен? Не могу есть, когда вокруг все голодные. А начнёшь делиться, люди передавят друг друга», – думает Егор и бережно сжимает хлеб в кулаке.

Лагерь

Более двадцати километров остаются позади. Колонна медленно тянется через тюремные ворота, наверху которых написано: «Дадим рекордные планы!» На вышке стоит постовой. Он смотрит, как измученные люди еле переставляют ноги. Кого-то ведут под руки. Вереницу замыкают женщины.

Всех выстраивают в две шеренги напротив длинного барака и начинают перекличку. Пересчитывают. Начальник лагеря в военной форме громко зачитывает распорядок дня и правила поведения в исправительном учреждении. Егор пытается вникнуть в речь, но вместо этого его мозг улавливает лишь отдельные слова. Ноющая боль в спине после удара палкой отступает, а на смену ей приходит ощущение, будто железный штырь с шипами всадили ему в позвоночник и теперь прокручивают при малейшем движении руки или ноги. На секунду ему кажется, что это даже хорошо, потому что отвлекает от самых страшных мыслей – мыслей о голоде. Егор вспоминает, как в 1932-м голодные люди теряли рассудок, превращаясь в животных. «И на что только не способен голодный человек!» – думает Егор и засовывает руку в карман. Нащупывает хлеб.

– Выйти из строя, – доносится чей-то голос.

Егор не слышит. Он держит кусочек хлеба, и все мысли только о нём. Начальник лагеря подходит к Егору и останавливается перед ним.

– Вывернуть карманы, – строго говорит он.

Тёмка стоит неподалёку за спиной председателя. Наблюдает. Егор растерян. Он нерешительно вытаскивает руку и выворачивает карманы. На землю падает хлеб.

– Фамилия.

– Байков.

– Когда в строю – руки по швам! – орёт начальник. – Первое правило нарушено. Когда говорю выйти из строя – шаг вперёд. Второе правило нарушено. За нарушение идёт наказание. Сегодня лишаешься ужина. Все, кто попытается поделиться едой, будут наказаны!

Рядом с Егором стоит заключённый. Его голова высоко поднята, а глаза так и тянутся вниз. Он следит за блестящим сапогом начальника, который вот-вот наступит на хлеб. Молодой мужчина, затаив дыхание, медленно тянет ногу к хлебу. Мыском рваного башмака он отбрасывает кусочек. В этот момент начальник со всей силы наносит удар ему по ноге. Раздаётся хруст. Мужчина вскрикивает и падает, держась за сломанную ногу.

– Фамилия! – орёт начальник.

– Михайло Яшин, – сквозь стон отвечает мужчина.

– Я давал команду к действиям?

– Нет. Я боялся, вы наступите на хлеб, – отвечает Михайло с искривлённым от боли лицом.

Тёмка, услышав слово «хлеб», думает: «Вот идиот. Что не сожрал-то его?»

Начальник лагеря смотрит покалеченному в глаза и ставит каблук на бесценный продукт. Он крутит, крутит пяткой из стороны в сторону, вдавливая всё сильнее и сильнее его в землю.

– А это твой ужин. Жри, – обращается он к Михайло.

Мужчина соскребает с земли расплющенные хлебные крошки. Дрожащими руками он подносит их к трясущемуся рту и ест вместе с землёй. Стоит тишина.

Барак

Обессиленных людей обыскивают и размещают по мужским и женским баракам. Егор и Лаврентий помогают идти Михайле. Он держится за них, обхватив за плечи. Заключённые заходят в длинный барак. Тусклый свет едва пробивается через узкие горизонтальные прорези в стене, отдалённо напоминающие окна. Посередине стоит печка, которая разделяет помещение на две половины. Проход между печкой и стеной преграждает сколоченная из досок перегородка. В одной половине размещаются уголовники (убийцы, воры, насильники), они же по-лагерному урки. В другой – политические, по 58-й статье, они же контра или самостоятельные. Трёхъярусные нары в несколько рядов тянутся вдоль барака. Люди расходятся по местам.

На нарах разложена посуда. Егор берёт железную миску, переворачивает. На обратной стороне накарябано кривыми буквами: «Василий». Он ложится на спину с тарелкой в руках. Кружится голова. Тёмный потолок начинает вращаться перед глазами. «Это от голода», – думает Егор. Он закрывает глаза, но от этого становится ещё хуже. Кажется, что чёрная бездна подхватывает его тело и, как торнадо, закручивая в спираль, куда-то уносит. «С открытыми глазами легче», – думает Егор и снова устремляет взгляд в потолок. Но разум мутнеет, тянет в сон. Егор не в силах больше сопротивляться, засыпает. Из рук вываливается миска и с грохотом ударяется об пол. Но никто не реагирует на звук, все спят мёртвым сном. Тарелка катится по деревянному полу, наклоняется и крутится волчком, пока не останавливается.

Заключённых будит чей-то голос:

– Подъём! Ужин!

Бригадиры, из числа заключённых назначенные начальством, заносят в вёдрах горячую похлёбку из размолотых костей. Чёрный хлеб, нарезанный тонкими кусочками, лежит на противне. Люди бросаются к ним, сбивая друг друга с ног.

Егор старается не смотреть, как едят люди, но слышит, с какой скоростью ударяются железные ложки об миски, и понимает, как торопливо они едят. Он закрывает уши руками и старается не думать о еде, но запах сводит с ума. Слюна заполняет рот. Егор утыкается носом в телогрейку и ждёт окончания ужина.

В барак заходят два надсмотрщика. Они подходят к Михайле.

– В лазарет, – коротко говорит один из них.

Его берут под руки и выводят из барака. С этой минуты Михайло больше никто не увидит. Освободившееся место занимает тощий старик. Его зовут Гиго. Он замечает, что Егор не ест.