Читать книгу Непотопляемая Атлантида (сборник) - Лариса Миронова - Страница 10

Пока же оставим Бога заниматься своими делами, а сами немного порассуждаем о том, что же за фрукт такой этот язык вообще. Естественная (наивная) лингвистика – это толкование образов языка путем немудрящих размышлений. Чем мы и займемся в этой главе. Как представлял себе свою речь человек, ничего о языке не знавший, но владевший им так, как он владеет рукой или ногой, к примеру. Как он представлял себе речевой поток – расчленёно или целостно. Как составлял слова, которые потом и образовали ядро лингво-терминологии? Словесный язык – это основной признак, выделивший человека из мира живой природы, и придавший духовному началу материальное облик. Язык – это своего рода звуковой или письменный аналог человека. Он, подобно человеку, соединяет в себе материю и дух. Он воспринимается одновременно умом и органами чувств. Гумбольт определил язык как беспрерывную деятельность духа по превращению звука в выраженную мысль. Язык – это нечто такое, что вообще стоит в природе особняком: это сочетание явлений физиолого-акустических, управляемых законами физики, и явлений бессознательно психических, которые управляются совсем иными законами. Ровно то же сочетание двух миров являет собой и человек, хотя их соединяют иные отношения. И хотя мир языка безграничен, а мир человека конечен, именно с помощью языка в саму природу человека внедрена возможность семиозиса (способность исследовать и классифицировать смыслы знаков), а в природу языка – единство звука и смысла, в котором и берет начало языковой знак. У языка нет вторичной знаковой системы, которая бы раскрывала его смыслы. Он делает это сам, толкуя одни смыслы через другие. Тайна человека открывается через язык, тайна языка безъязыка. В древних языках сам язык мог обозначаться названиями почти всех анатомических органов, участвующих в порождении речи: таких как язык, губы, рот, нёбо, глотка. При этом все они сохраняли свой изначальный смысл. В конечном счете за этой нашей способностью говорить закрепилось одно общее название – язык, то есть названием самого подвижного органа, который, однако, не участвует в образовании звука. Слово «язык» входит в множество фразеологизмов, описывающих речевую деятельность: болтать языком, с языка слетело, вертится на языке… язык отнялся… язык не поворачивается сказать… не мели языком… языкастый (о злоболтливом). В некоторых языках существуют парные понятия для обозначений языка и языка: (англ.) langue-language, (нем.) Zunge-Sprache… Язык физически полифуционален. Он ощущает вкус, помогает жевать, облизывает губы. В латыни старую форму dingua сменила форма lingua (лизать). Язык, как ни один другой орган или член человека, прочно и избирательно связал себя только с одним определенным видом человеческой деятельности – речью. Ни рука, ни нога, не передали своего имени каким-либо важным видам человеческой деятельности. Хотя… Вот что мы тут с вами сейчас обнаружим: наше ноу-хау будет такого содержания – «рука», помимо языка, также передала своё название одному, очень важному виду деятельности – руководство. «У него там есть рука!» – так говорили ещё совсем недавно, имея в виду своего человека наверху. О круговой поруке номенклатуры и всякого вообще начальства. «Долгорукий» – это не фамилия, это человек, имеющий много обязанностей и занимающий высокий пост. «У мафии руки длинные (долгие)», – это значит, из-под земли достанут всесильные бандюки, имеющие связи с коррумпированной властью. Таким образом, мы получаем толкование имени «Юрий Долгорукий» – это князь по имени ЮРИЙ (но и это слово также обозначает долженствование – арий, номенклатура высшей категории), наделенный исключительными полномочиями. Как известно, на царство (на княжение тоже) крестили под новым именем, которое по сути и было названием должности. Потому он, князь высокий и всесильный, и зовет к себе в Москов на обед силен (не просто покушать вдвоём, а на обед званый, обильной едой и множествомдругих гостей), а не сам спешит с поклоном. Вот о чем говорит нам летопись в записи от 1147 года. Очень похоже, всё предыдущее о Москве было просто удалено или хорошо подчищено. А вот с чего-то же Москва должна была начать упоминаться в летописи – вот и взяли этот эпизод, вроде бы нейтральный. Но только, очевидно, во времена, когда проводилась эта зачистка текста, те, кто её осуществлял, уже забыли о том, как давались имена князьям и что означали эти поименования. То есть было это сравнительно недавно в историческом смысле, скорее всего, не ранее 18 веке. Так что то, что мы называем «первым упоминанием в летописи о Москве», есть всего лишь указание на то, что Москов НА ТОТ МОМЕНТ уже был вполне град силен и имел на своем престоле могущественного и всесильного князя АРИЯ, возможно, последнего из Могикан. А есть ещё «голова» – глава администрации, к примеру. А в 19 веке так и говорили: городской голова. Ну и ногу ещё можно найти – она присутствует в выражении – «чтоб НОГИ твоей здесь не было». Нога очевидно означает «присутствие». В выражении «всех на НОГИ поставил» – нога означае также пристствие, активную деятельность, связанную с бепокойством. А вот ещё – «сделать НОГИ», (в современном варианте: «нас здесь не стояло») в значении убежать, скрыться, отсутствовать. То есть исчезнуть, перестать быть. Вот, если поискать, то и есть кое-что. Но всё же слово язык – вне конкуренции. Итак, язык стал как бы двойником человека, он, в случае чего, и до Киева доведет («язык» – пленный враг, что ли?). (Но! Язык мой – враг мой, к примеру.) Язык пишет портрет человека и этноса. Язык может быть грешным и празднословым, а также – лукавым. Язык создает социальный образ человека, который может отличаться от личности или её как-то искажать. И в то же время язык идентифицирует себя с личностью – внутренним человеком, который бунтует, хочет сорвать свою социальную маску. Он порой держит себя весьма развязно, его трудно укротить (держать язык за зубами). Он вдохновенно выбалтывает все тайны человека и выставляет напоказ все его изъяны.

Слова – страшная сила: их можно употреблять всуе, но впустую их упортебить нельзя. Они неизбежно влияют на душу тех, кто говорит. Оскорбляя другого, клевеща на него, человек, назаметным для себя самого образом, разрушет свой собственный мозг, сердце и свою печень. Тем более, когда зло остается неотмщенным: энергия зла, не разбившись о невидимую стену сопротивления, распространяется дальше и вскоре, усилившись многократно, возвращается к первоисточнику и начинает разрушать его. Язык прочно привязан к мысли. Но ни сама мысль, ни внутренняя речь, оформляющая поток сознания, не подчиняется человеку. Это вольный поток энергии, который может захлестнуть и самого говорящего. Язык из простого орудия общения становится особо опасным оружием. Мы уже не говорим здесь о склонности языка к кощунству, брани, богохульству, то есть ко всему тому, за что в древности легко казнили или просто отрезали язык… Мы видим, что язык получил гораздо больше отрицательных характеристик. Анатомически он тоже мало эстетичен. Язык не персонифицируется ни в мифологии, ни в фольклоре, ни в художественной литературе. Даже в живописи язык остается за кадром. Исключение может составить разве чтактуальное искусство. Впрочем в индийской мифологии есть богиня речи – Вач (голос). Но это же – «вокал» (к = ч) или «окал», то есть изначально: Окающая, напевная речь (Вологодский, поволжский говоры). А теперь несколько слов об имени. Имя собственное предопределят судьбу и приравнивается к самому человеку. Или выступает (ло) в качестве нарицания, долженствования. Не случайно в самом начале Книги Бытия в главе о сотворении мира фигурирует акт наречения имени: «И сказал БОГ – да будет свет. И стал свет…» Наречение имени называлось в древности крещением. Крест был синонимом имени, в смысле судьбы. Нести своё имя = свой крест.

До 988 года на Руси было, может м предположить, двоеверие: язычество и христианство мирно сосуществовали. Язычество было домашней религией. Христианство – религией миссионеров, крествших мир, то есть обращавших аборигенов и научавших их кутьтуре земледелия в первую очередь. Тогда же, после 988 года, когда метрпополия одряхлела и была колонизована своими же войсками, на Руси и появился, вполне возможно, уникальный институт юродивых – тех святителей, которые не пожелали приспосабливаться к новому строю, а также это могли быть и просто «старые русские», изгнанные «новми русскими» из своих владений и буквально превращенные в бомжей. Но то, что это были все-таки уважаемые и почтенные люди, можно догадаться, вспомнив о том, что юродивых почитали и боядлись даже цари, и хоронили их у храма, на храмовой земле (они ведь уБОГие). Юродивый = ар-от-ов-ий = святой отец арий (оратай). В последующие века это были их духовные последователи и подражалелои, а также, возможно, постепеннь возвращавшиеся из разных концов земли миссионеры, по мере того, как там устанавливадлись независымые (от метрополии) королевства. Интитут юродства фактически дожил до конца ХХ века – в обществе всегда высоко оценивали гражданскую смелость лиц (бессребнников, умевших прямо сказать власти о её неприглядных действиях). На западе институт юродство существовал в пародийном виде – у королей были шуты, маленькие уродливые остроязыкие существа, которых, конечно, у снет храма никто не хоронил. Ну и так далее. Наивная картина языка складывается в результате взаимодействия двух идущих навстречу сил – звуковых и энергетических волн говорящего и слушающего. Только так и рождается речь. Сам со собой человек не может говорить. Даже если это и так, то он всё равно обращается к своему внутреннему «я» или мнимому оппоненту. Звук и слух – здесь едины. Да и сам человек – это клубок отношений с миром других. Даже если это отшнельник.