Читать книгу Ваш выход, княжна - Лариса Олеговна Шкатула - Страница 4

Юлия призывно посмотрела на Яна.

– Я – красивая?

– Очень! – нисколько не покривил он душой.

– Помнится, ты меня королевой называл.

– Называл.

– Сейчас ты это произносишь не так уверенно. Почему? Беата что-нибудь рассказала?

– Нет, я сам видел.

– Что ты видел? Дверь была закрыта, ты, как я понимаю, не вставал… А ты, хитрый, хочешь вызвать меня на откровенность. Беспокоишься о Беате? Не напрасно. Я отдала её Епифану. Знаешь, есть у нас слуга для деликатных поручений. Никогда нельзя угадать, что он придумает! Но ты ведь не станешь расстраиваться из-за моей горничной? Брось, не девицу испортил. Поначалу она, конечно, стеснялась. Ах-ах, это нехорошо, это грех. Не нравилось, могла бы уйти, так? Но она по-другому не может. Беата – раба: жить – как скажет хозяин. Дышать – когда разрешит. Мне это нравится. А тебе?

– А мне – нет! – твердо сказал Ян.

– Ты – из другого теста, – то ли одобрительно, то ли насмешливо сказала Юлия. – Беата тоже, кстати, такая оказалась нежная: стала нервными припадками страдать. Пришлось доктору Вальтеру ею заняться. Правда, у него очень уж жесткое лечение. Она так кричала, что пришлось вмешаться, забрать Беату у него. Неделю она потом во сне вздрагивала. Но такой оказалась понятливой. Видно, боялась, что назад к доктору её верну. Я было привязалась к этой хорошенькой чертовке. Но потом у нас стали бывать немецкие офицеры, отец стал забирать Беату на приемы, для обслуживания господ. Это было уж слишком! Я к ней охладела. И вот теперь она решила, что в память о былой… дружбе я её прощу. Глупая! Что было, то прошло. Каждый сверчок знай свой шесток. Она будет строго наказана!

Но Юлия осеклась, встретив взгляд Яна. Он смотрел не мигая, и в глубине его зрачков, казалось, бушевало пламя. Юлия отшатнулась: что случилось с темным деревенским парнем, откуда у него это… эта…

– Молчи!

И она почувствовала, будто её язык и правда прилип к гортани.

– А теперь веди меня к Епифану!

Ян сказал так от отчаяния и страха за доверившуюся ему Беату, такую беспомощную во власти страшного слуги. Он и не предполагал, что Юлия его послушает. Но она не просто послушалась, она полностью оказалась в его власти. Он почувствовал, что может сделать с нею всё, что ему угодно!

В какой-то момент юноша даже растерялся: что с ним происходит, какие колдовские чары сделали его господином над той, чьё превосходство казалась ему таким естественным?! Откуда взялась сила, затопившая его с головы до кончиков пальцев на ногах? Сила, которой оказался неспособен противостоять мозг Юлии, сделавшая её покорной игрушкой в руках Яна…

Они шли темными коридорами, переходами, в которых горели факелы. За одной из дверей взвыла собака, за другой кто-то истошно закричал. Всё казалось настолько нереальным, будто Ян вдруг попал в страшную сказку. Юлия шла впереди, безучастная ко всему.

Если бы деревенский хлопец был знаком с историей, то при взгляде на помещение, в которое они спустились по каменным ступеням, он сразу бы понял: перед ними средневековая камера пыток. Страшная сказка продолжалась. В жаровне горели угли, пахло паленым человеческим мясом. В довершение кошмара Янек увидел… висящую под потолком, подвешенную за руки, обнаженную Беату.

Нежное тело той, которую совсем недавно ласкал он, было словно истерзано диким зверем: все в синяках и кровоподтеках. На груди чернел ожог.

Епифан – Ян сразу узнал его, вспомнив видение, – перебирал у жаровни металлические щипцы. При виде Яна он оскалился по-волчьи и даже зарычал, но, поглядев на безучастное лицо Юлии, по-своему истолковал приход парня и торжествующе кивнул ему на висящую Беату.

Ян посмотрел на Юлию – её лицо ничего не выражало, на Епифана – тот выглядел диким зверем, и какое-то время пытался осмыслить увиденное. Это всё происходит в действительности? И перед ним – люди?! Бедная девочка! Он шагнул, намереваясь снять Беату с цепи, – Епифан, рыча, заступил ему дорогу.

Юноше показалось, что внутри него загорелось пламя. Огонь побежал по всем его членам, просясь наружу. Ещё мгновение, и он, кажется, взорвался бы от полыхнувшей из него ненависти. Из его руки никому, кроме Яна, не видимая, вырвалась огненная стрела и ударила пыточного мастера в сердце. Тот покачнулся и рухнул замертво. Ян стал поспешно отвязывать Беату. Девушка была в глубоком обмороке.

Он не обеспокоился состоянием Епифана. Не думал о том, что с ним, почему он лежит без признаков жизни в такой неудобной позе? Он просто видел, как огненная стрела сожгла сердце Епифана, – а разве человек может жить без сердца? Конечно, он умер. Но убил его не Ян. Волей Яна его убил господь!

Ян снял с себя рубашку, кое-как прикрыл неподвижную Беату и понес её на руках, бросив Юлии:

– Иди за мной!

Юлия, по-прежнему покорная, пошла за ним.

 Сиди, охраняй, – скомандовал он Юлии, как прежде дворовому псу, укладывая Беату на роскошную кровать хозяйки. И пошел искать Ивана, смутно надеясь, что это – единственный человек в замке, который может ему помочь.

На подходе к комнате камердинера он услышал стоны и бормотания. Ускорил шаги и рывком распахнул дверь. Иван сидел на стуле, обхватив голову руками, и глухо стонал.

– Иван, очнись, Иван!

Тот с трудом поднял на Яна измученные, налитые кровью глаза.

– Ян… Прости, не до тебя… О-о-о, голова… опять! Будто грызёт кто изнутри!

Ян поднес руку к его голове. И правда, показалось, что-то маленькое и злобное сидит в черепе у слуги и грызёт его мозг. Ян сделал движение и как будто ухватил это существо. Оно упиралось, цеплялось лапками, причиняло Ивану боль, но Ян упорно тащил, даже взмок, – вырвал и с размаху ударил о стену.

– Ух! – облегченно выдохнул Иван и недоверчиво потрогал затылок. – Неужто не болит? Как ты это сделал?

– Не знаю. Я эту твою боль просто увидел, вырвал её и выбросил. Как осот в огороде.

Иван улыбнулся сравнению – оно звучало совсем по-мальчишески.

– Вот не думал, не гадал, что ухаживаю за знахарем. Мог бы тогда сам себя лечить.

– Да, понимаешь, раньше я за собой такого не замечал. Мать говорила, прабабка у меня ведьмой была. Шутила, наверное. Но дело сейчас не в этом. Тут я в такой переплет попал, не знаю, как и выпутаюсь. Когда лежал, так при необходимости за верёвку дергал… сонетку эту… ты приходил и помогал. Считай, я сейчас дернул, как бы я такой же лежачий и беспомощный.

– Ну ты и нагородил! Волнуешься, что ли? Конкретнее давай: что у тебя случилось?

– Нужно срочно помочь Беате! Она в комнате Юлии, без сознания.

– Ну, а я тут при чём? Ты вон и сам знахарствуешь – любой позавидует!

– Да не пойму я, что с ней. Для врачебного дела всё-таки учиться надо! И как узнать, если она меня не слышит. Я же ещё не всё сказал… Такое дело, понимаешь, Епифан умер.

– Вот это новость! Хозяйская собака сдохла. Не пришлось ему – такая жалость! –меня на своем крюке повесить. В пыточной… Но от чего он умер? Был же здоров, как бык!

– Так это я… того… случайно!

Иван, который всё же откликнулся на просьбу Яна пойти с ним и уже разговаривал на ходу, от изумления даже остановился в коридоре.

– Что? Ты убил Епифана? Как же это произошло?

Ян сбивчиво рассказал о случившемся.

– Значит, Юлия видела и ничего не сказала?

– А как она могла что-нибудь сказать? Я же приказал ей молчать!

– Неужели ты – медиум?

– Не знаю, как это называется, но раньше я за собой такого не замечал.

Они подошли к комнате Юлии.

Беата по-прежнему лежала на кровати без сознания. Юлия сидела, безучастно глядя перед собой. На пришедшего Ивана она не обратила никакого внимания. А тот никак не мог оторвать глаз от непривычной картины: взбалмошная, горделивая паненка, не признававшая никого, кроме отца, сидела, укрощённая простым сельским хлопцем.

– Да-а, – покачал головой Иван, – сам не увидел бы, ни за что не поверил… Всё-таки отправь её отсюда, я пока Беату осмотрю.

Мозг Юлии был точно сонная рыба в аквариуме. Она всё слышала, но звуки доносились будто издалека, и она не могла стряхнуть колдовское оцепенение; двигалась, как во сне, в липкой паутине ограничивающих приказов Яна. "Иди в зеленую комнату и спи, – сказал он ей. – Приду – разбужу". Она не хотела идти, не хотела спать, но пошла; не раздеваясь, легла и заснула, будто в пропасть упала.

– Что же с нашей стрекозой? – говорил, как бы про себя Иван, осматривая Беату. – Боже, да у неё болевой шок! Эта тварь вывернула ей руки.

Он вправил Беате вывихи, но она даже не шевельнулась. Ян подозрительно посмотрел на Ивана.

– Что-то мало ты на слугу похож! Меня лечил. И с Беатой обращаешься, как… пан Вальтер.

– Не сравнивай меня с этим ублюдком!.. Что ж, в наблюдательности тебе не откажешь, что, впрочем, приводит меня к неутешительным выводам: наблюдательным можешь быть не ты один… Но обо мне потом. Посмотри, что этот зверь с девочкой сделал! Искусал ей спину, пожег грудь… Делал все, на что было способно его больное воображение. А чего стесняться, паненка разрешила… Я давно подозревал, что Епифан – психически ненормален. Случай с Беатой – ещё одно тому доказательство. Впрочем, именно таким он и устраивал своих хозяев: живой ужас замка!.. Одного не могу понять, чем же это так провинилась Беата, что Юлия отдала её Епифану?

Ян смутился – ему вовсе не хотелось давать какие бы то ни было разъяснения, тем более, что в глубине души он считал себя виноватым в случившемся с Беатой, и он не придумал ничего другого, как сменить тему этого щекотливого разговора.

– Одного я, Иван, здесь не понимаю: почему такое терпит Беата? Она же не собственность Юлии или пана Зигмунда?

– Еще один феномен. Добровольное рабство. Одни лишают себя жизни, другие – души. И свой мученический венец несут с удовольствием. А над ними – те, что получают удовольствие от их мучений. Такой вот странный симбиоз.

– Мне кажется, – тихо сказал Ян, – что в этом замке, как в заколдованном королевстве, все разом сошли с ума.

Беата зашевелились.

– Наверное, ты прав. Но больная приходит в себя. Нам нужно торопиться: скоро найдут Епифана. Надеюсь, тебя никто не заподозрит. Я отнесу Беату в её комнату, а ты Юлию отпусти. Не стоит так долго держать её под гипнозом. Упаси бог, Вальтер заметит, не знаешь, чем это может кончиться.

Ян вернулся в зеленую комнату, в которой так безмятежно провёл ночь, а наступивший день превратил его в мужчину. Отсюда начался его путь к познанию собственной души. Беата была теперь вне опасности, напряжение отпустило Яна, и он стал находить некоторую приятность в обретенной способности повелевать.

– Юлия, встань! – приказал он, подойдя к кровати, на которой безмятежно почивала первая жертва его новой одарённости.

Юлия послушно поднялась.

– Юлия, ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь!

– Люблю.

"Нет, – решил Ян. – это сказано без должного огня, без чувства!"

– Поцелуй меня.

Но и поцелуй вышел пресным, ненастоящим. Ян подумал, что это неинтересно, что-то, видимо, он делает не так! Надо вывести её из этого сонного состояния.

– Юлия, очнись, приди в себя!

В глазах Юлии загорелись наконец огни жизни.

– А теперь поцелуй меня как следует. Сама. Покажи, как ты меня любишь!

– Пся крев! – она с размаху влепила ему пощечину. – Что ты себе позволяешь, байстрюк! Возомнил о себе много, так?

И вышла, хлопнув дверью.

– Что-то не заладилось, – размышлял Ян, потирая ударенную щеку. – Надо попробовать ещё раз… Да, я и забыл – Иван собирался мне что-то рассказать.

Он пошел к камердинеру. Тот взволнованно ходил по комнате, потирая руки.

– Всё в порядке? Ну, слава богу! А я, видишь ли, всё не могу успокоиться после твоего рассказа. Мне, как врачу… да-да, я – врач. Только диплом получить не успел, война помешала. Я был безмерно увлечен своими исследованиями работы головного мозга. Моя монография о способности некоторых людей передавать мысли на расстояние вызвала интерес многих ученых. Некоторые называли меня шарлатаном от науки. Вообще-то, если честно, таких было большинство. Мне писали такие известные врачи… Кажется, я увлекся. Вряд ли тебе это интересно… С Юлией всё в порядке?

– Не совсем. Что-то я неправильно сделал. Но я только хотел, чтобы она себя как взаправду вела, а то будто неживая.

– Подожди, я ничего не понял. Объясни, что ты от неё хотел?

– Да просто чтобы поцеловала! А она дерётся. Сама же давеча приходила, гладила по-всякому. Я думал, любит.

– Господи, Янек. какой ты глупый! "Погладила, значит, любит!" Она погладила, как свою кошку. Кошка царапнула – она ударила.

– Ты так мне назло говоришь?

– Ладно, не ершись. Скажи лучше, ты приказал ей обо всем забыть?

– А разве нужно было?

– О, господи, конечно же!.. Горе с этими дилетантами. Теперь уже ничего не поделаешь, одна надежда на её шляхетскую гордыню; не захочет признаться. что высокородная уступила нищему крестьянину… Эх, разобраться бы во всем этом, изучить; что послужило причиной такой метаморфозы? Неужели контузия? Выходит, не было бы счастья, да несчастье помогло?

– Да объясни ты мне всё, Иван! Что ты бормочешь про себя, как деревенский дурачок.

– То, что с тобой случилось, – моя подтвержденная гипотеза; я высказал её ещё перед войной: человеческие органы чувств, как я считаю, со временем настолько усовершенствуются, что человек получит возможность видеть на расстоянии, сквозь землю и прочие препятствия, сможет читать мысли и передавать их на расстояния. Тогда меня высмеяли, как самонадеянного мальчишку. Более того, некоторые ученые утверждали, что человек не только не будет совершенствоваться, а наоборот, начнет деградировать по причине открытий, двигающих прогресс и постепенно освобождающих человека от естественного физического труда. Вследствие контузии, я думаю, у тебя произошёл разрыв эволюционной цепочки, а при выздоровлении она замкнулась накоротко. Какие захватывающие возможности для человечества могут открыться! Понимаешь?

– Не всё. То, что ты – большой врач, я понял, но что ты делаешь в замке Беков, прислуживая им?

– Это вовсе не замок Беков. Это замок Головиных!

– Юлия рассказывала, что все они умерли, наследников не было, потому замок им и достался.

– Им бы очень хотелось, чтобы наследников не было, но я пока ещё жив! Послушай, Ян, возможно, у нас больше не будет времени спокойно поговорить… Потрогай у меня на голове шрам. Чувствуешь? Сюда вошла пуля. Выходного отверстия нет. Так что, друг мой, осот ты вырвал, а корень остался. Я знаю, в Германии есть врач, который делает операции на мозге, но собой заниматься у меня нет времени.

Иван машинально тронул голову, будто пуля опять напомнила о себе.

– Хочешь знать, кто меня этой пулей наградил? Пан Зигмунд собственной рукой… Наука наукой, а Головины всегда состояли на государевой воинской службе. Началась война, и я поехал на фронт. В одном из боев ранило меня в ногу. Хоть и отстреливались мы до последнего, но патроны кончились, а немцы тут как тут, окружили и взяли в плен. Согнали нас, русских, в чистое поле за колючую проволоку. Медикаментов никаких. К счастью, было лето: нашёл я подорожник, ромашку – словом, рана благополучно затянулась. Начали мы с товарищами побег готовить, да тут на беду мою пан Зигмунд появился. Как выяснилось, он давно меня разыскивал, а судьба возьми да преподнеси меня ему, как сыр на блюдечке. Он сначала даже поверить не мог: правда ли, что я – граф; правда ли, что замок мой; действительно ли я – единственный наследник по мужской линии? Знал бы я, чем вызван его интерес, то вырвал бы себе язык!

Он помолчал.

– С той поры меня все мысль гложет, что гибель родных на моей совести. Ведь мог сказать, что однофамилец: мало ли Головиных по белу свету! Может, и не спасло бы их это… Меня убить ему было несложно: спровоцировали попытку к бегству, да и выстрелили в спину. А для верности пан Зигмунд дострелил: в голову.

– Значит, пан Зигмунд не знает, кто его камердинер?

– До последнего времени так думал. Я ведь при встрече с ним заросшим был, бородатым, да и больным, – болезнь никого не красит. Никогда не забуду: я лежал на снегу и кровь медленно вытекала из меня. Пан Бек подошел, пнул ногой и злорадно причмокнул: "Думал, роду Головиных конца не будет? Жаль, отец твой, Глеб Головин, не дожил. Говорил я ему: изведу твой род, могилы предков с землей сровняю, а в твоем замке мои дети и внуки жить будут. Гордец, он только смеялся мне в лицо…" Я умирал, но маленький огонек ещё теплился во мне: мать, сестры, они в опасности, – стучало в моем сердце, не давая ему остановиться.

– И все-таки ты не смог Зигмунду помешать?

– Не смог, хотя Провидение и помогало мне. Ночью, смертельно раненный, смог доползти до ближайшего села и свалился в горячке. Одна добрая женщина, рискуя собой, подобрала и вылечила меня. Прошло не меньше полугода, пока я смог наконец подняться и отправиться к замку. Никому не пожелаю узнать то, что стало известно мне: бандиты поленились даже убрать трупы родных; их только через неделю похоронили жители ближайшего села. Мне рассказали, что мать закололи штыком прямо в постели, а над сестрами надругались и потом изрезали на куски. Убили всех слуг, не пожалели даже двухлетнего сына кухарки. Имена бандитов остались неизвестными, но я-то знал, кто за всем этим стоял…

– За что же пан Зигмунд вас так ненавидел?

– Мне рассказали, что в юности отец с Зигмундом были приятелями и, как водится, любили одну и ту же девушку.

– И твой отец женился на ней?

– В том-то и дело, что нет. На ней женился Зигмунд. Он устроил так, что отец Анны – так звали девушку – оказался на грани разорения и молодой Бек предложил ему спасительный выход в обмен на руку девушки.

– Непонятно: Зигмунд добился, чего хотел. Твой отец, раз ты появился на свет, женился на другой. Откуда ненависть? Может, твой отец с Анной тайно встречался?

– Вряд ли. Та его любовь была первым юношеским чувством. Она прошла как весенний дождь. Отец искренне любил мою мать. А вот Анна, похоже, его не забыла. Через год после рождения Юлии она умерла при странных обстоятельствах. Думаю, Зигмунд убил её в припадке ревности. Впрочем, это только мои предположения.

– И давно ты в замке?

– Почти год,

– Что же ты так долго тянешь со своей местью?

– Месть – не такое простое дело; при том, что Зигмунда его псы охраняют круглосуточно. А я хочу, чтобы даже птенцов в этом гнезде не осталось!

– И ты тоже станешь, как они, штыком в постели?

– Не знаю. Но жалости во мне нет ни к кому!