Читать книгу Надо идти дальше. Путевые заметки - Лариса Павловна Довгая - Страница 6

В комнате отдыха на вокзале было тихо, я проспала. Казалось бы, рядом площадь, поезда, но тихо. Стены толстенные, добротно строились при царе-батюшке. Не спеша воспользовалась всем, что дает такое пристанище в провинции, полюбовалась старой привокзальной площадью из окна третьего этажа. Как водится, рядом и автовокзал. Напротив стоит остов дома с надписью «продается». Купила бы. Но за весь свой рабочий стаж так и не заработала не то, что на дом, а и на простую квартиру. А здесь дом позапрошлого века для большой и дружной семьи в два этажа. На втором обычно жили, в нижнем – склады и лавки. Может, второй сдавали комнатами приезжим, а на первом – трактир. Уже не поймешь, одни стены и пустые окна. Но и на одни стены и пустые окна не заработала. Все отбирают, все высчитывают, так всю советскую дорогу. И партия правящая на этой дороге была покруче разбойников, те с оружием к путникам, эти с экономикой к населению.

Борисоглебский железнодорожный вокзал Фото XIX в.

Надо заправиться, тут чая с пирожком не хватит. Будет ли обед? А пока уютная провинция, надо воспользоваться остановкой. Вокзал вполне вместительный, но привычных ларьков в нем нет. Единственный человек в большом зале ожидания майор полиции, к нему и подхожу. Обычные вопросы: где ближайший банкомат, сносная столовая? Он терпеливо отвечает. Немного странный вопрос: как от вокзала добраться на 38-ю трассу? Он еще раз оглядывает меня: почему не автобусом? Я здесь в первый раз, даже не ориентируюсь, у меня богомолье такое, автостопом. Улыбается: скоро у нас пересменка, банкомат там-то, покушать там-то, а через час сам довезу до 38-й, все равно по пути.

Выхожу на перрон, иду по платформе, удивляюсь: за путями великолепный кирпичный пакгауз и совсем немаленький. Стоит просто идти и любоваться. И почувствовать себя и в прошлом, и в позапрошлом веке. Хотя, лучше не надо.

Утром 6 января 1906 года здесь остановился курьерский поезд. На платформу вышел плотный, хорошо одетый человек, он и внимания не обратил на худенькую молодую девушку, очень симпатичную, вдруг направившуюся к нему. Ничего особенного в барышне не было, шубка меховая, видно, что из хорошей семьи… Но это полудитя из муфты вытащило пистолет, и зазвучали выстрелы. Чиновник грузно упал, а барышня поднесла пистолет к виску – осечка. Где-то здесь, на этой платформе…

Мария Спиридонова по окончании гимназии

Что ж, информационный повод как для желтой либеральной, так и революционной прессы более чем замечателен: покушение на советника Тамбовского губернского правления, палач тамбовских крестьян заслужил свою участь, избиение казачьим офицером! И если фамилию убитого тут же забыли, как и не было человека (кто управляет нашей памятью?), то имя «мученицы» Марии Спиридоновой, хватившей нагайки за неадекватное поведение, быстро разлетелось по городам и весям.

Тут и была арестована, отправлена в Тамбов. Газеты печатали фотографию девушки, смакуя подробности. Сохранился и протокол медицинского осмотра, после которого больную направили прямиком к психиатру. Так и стала Мария Спиридонова «знаменем» эсеров: ее били, а других нет. «Царский режим» судом присяжных приговорил ее к повешению, царской милостью приговор был заменен на пожизненное, но отбыла наказание Спиридонова только 11 лет. Далее: после февраля 1917 года по распоряжению А. Ф. Керенского отбыла из Акатуя (место отбывания наказания) в столицу, где занялась партийной работой по поддержке советов в ущерб основной власти. Встретила и Октябрьский переворот так, что Джон Рид в известной книге назвал ее «самой популярной и влиятельной женщиной в России». Поддержала предательский Брестский мир, вскоре изменила мнение на противоположное. С лета 1918 года ее ждали аресты, жительство под надзором, ссылки, вновь арест – в 1937 году приговорена к 25 годам тюремного заключения. Расстреляна сотрудниками НКВД в сентябре 1941 года в Медведевском лесу под Орлом вместе со 153 другими заключенными, среди которых был и ее муж Илья Майоров. И… никакой прессы, никаких заголовков, ничего от «героини» не осталось… Надо же…

Событие – один из полюсов беспорядков в Тамбовской губернии, вызванных листовками, лгущими о том, что царский Манифест 1905 года якобы дает право крестьянам отнимать насильственно землю у помещиков. Сочиняли и распространяли все те же местные социалисты-революционеры.

Страшная мысль посещает: а чем же недосамоубившаяся знаменитая революционерка отличается от нынешних керченских и прочих «стрелков»? От того же Влада Рослякова? Немногим. Культивировались некие свободы и борьба с самодержавием, и слово ненависть пока вписано в листовку, а не красуется латиницей на футболке керченского стрелка. Либеральные писаки, как могли, изгалялись в прессе по поводу «удушения свобод», упиваясь собственной безнаказанностью и красуясь перед читателями показной смелостью.

«Просвещенная» публика считала за честь укрыть террориста. Верующих людей высмеивали, искренно удивляясь, как можно верить в Бога в век пара и электричества, самодвижущихся колясок и телеграфа, «Капитала» Маркса и теории эволюции видов Дарвина. «Они еще не знают, что я принес им чуму», – внес свой пятачок сексолог Фрейд.

Поздравления императору Микадо из России в честь победы Японии в Русско-японской войне 1904—1905 годов – из этой же серии. Смыть такой позор невозможно!

А что же на другом полюсе, как кричали, черносотенном? Это в адрес тех, у кого православие, самодержавие, народность.

Уже можно оглянуться назад. И осмотреться вокруг. Идет информационная война, хотим мы того или нет. С трупами, с ранами, с разбитыми душами.

Будучи гимназисткой, Маша Спиридонова вначале никак не отреагировала на появление у подруг заграничных брошюр, призывающих к террору. Но у нее умирает отец, материальное положение семьи пошатнулось. Можно было год доучиться и получить документ о праве работать учительницей, но перспектива работы ее не привлекла. Молодые девушки влюбляются, так есть. Разумно привлечь внимание молодого человека своими человеческими качествами, но эсер, красавец Владимир Вольский был женат. И… она выбрала путь ниспровержения устоев, в том числе семейных. Это модно, дешево и сердито. И громко.

Вопрос: откуда взялись «заграничные» брошюры? Почему так быстро героизировали убийцу? Во время революционного перелома вновь воспользовались «героиней», чтобы потом, как ненужную куклу, отбросить на задворки. И расстрелять за полнейшей ненадобностью. Кто-то готовил крах Российской Империи и воспользовался недоумками, клюнувшими на «революционный романтизм».

Гаврила Николаевич Луженовский

О патриотах, монархистах, каким был тяжелораненый Гаврила Николаевич Луженовский, и говорить вдруг стало неприлично. С нападением Японии на Россию Луженовский стал одним из организаторов сбора пожертвований в Тамбовской губернии на восстановление русского флота. По воспоминаниям деятеля монархического движения, активного члена Союза Русского Народа Николая Жеденова, когда в Тамбовскую губернию пришли первые вести о неудачах русского оружия, в среде местных адвокатов произошел следующий случай. Адвокат Вольский, происходивший из польских евреев, с нескрываемой радостью по случаю первых поражений флота заявил буквально следующее:

«– Наконец-то нас проучили. Давно бы пора. Так нам и надо. Ура, началось! Так погибнет и весь русский флот…

Луженовский при этих словах вскипел. Он вскочил с места и, выпрямившись во весь свой богатырский рост, громко крикнул на него:

– Как смеешь ты… при нас, русских, радоваться русскому горю, русскому поражению? Только низкий изменник или жид может радоваться унижению своего отечества!

Вид Луженовского был настолько внушителен и грозен, что адвокаты, разделявшие мнение Вольского, сразу притихли, а Вольский поспешил ретироваться.

– Уничтожат одни броненосцы, соберем денег на другие – кричал ему вслед Луженовский»…

После выстрелов на платформе Борисоглебского вокзала советник Тамбовского губернского правления Гаврила Николаевич Луженовский умирал долго и страшно. Он прожил еще двадцать шесть дней. Организм здорового тридцатичетырехлетнего мужчины боролся до последнего. Тело разлагалось заживо, раны источали такой запах, что просто находиться рядом было трудно. Началось рожистое воспаление живота. Сложными были перевязки – к бинтам налипали не только лоскуты кожи, но и кусочки мяса. Когда приходил в сознание – стонал от боли. Похоронили его в имении Токаревка, в фамильном склепе.

После февральских событий в 1917 солдаты, оставившие окопы войны (а если честно, дезертиры), которая должна была окончиться победой России, и вернувшиеся «разагитированными» по деревням, разломали склеп, извлекли останки и возили их по деревне под свист и улюлюканье. На площади перед церковью был сложен громадный костер, на нем и сгорело многострадальное тело…

Осиротевшая семья Г. Н. Луженовского

Так что нынешние СМИшные страсти не чета тем…

Но рука, льющая информационное масло в огонь, та же.

Но почему многие готовы оправдать революционный терроризм? На латыни революция – откатывание, переворот.

Мы не видим своего счастья в повседневной жизни с ее мелкими неурядицами и не задумываемся, что может быть гораздо хуже, если не будем ценить то, что имеем, а соглашаться с продажными (сейчас расценки в долларах) негодяями, которые кричат о невыносимой жизни, о том, как у нас в стране все плохо и только они одни знают, что надо делать…

А на том же вокзале через час с небольшим в патрульной машине полиции прощаюсь с Борисоглебском, что-то в нем есть такое, что хотелось бы жить в этом покое, у этих цветов, у этих церквей. По пути отвечаю на вопросы майора об автостопе, какие у нас правила, обиход. Мы не бомжи, все у нас налажено, могу документы показать, но у меня такое дело: всю жизнь работала и в командировки ездила, уже прощаться скоро с этим миром, а какая она, Россия – не знаю. Но хочу знать.

Вот и трасса, помахала рукой доброму майору на прощание, помахала и городу Бориса и Глеба: до свидания! С таким городком не стоит прощаться, в нем стоит жить.

Грузовик подхватил быстро, дорога до объездной Саратова не заняла много времени, дело к обеду. Водители все знают. Пока я доедала свой борщ в очередной стеклянной кафешке, мой шеф уже «пристроил» меня к своему знакомому прямо на Самару. Вновь благодарно машу рукой доброму человеку, путь которого в Камышин, и на ВОЛЬВО объезжаю Саратов. Жаль, войти не пришлось, так и не посмотрела, что за город такой…

Святые, дорогие Борис и Глеб, как не радоваться помощи небесной?

Мост через Волгу, обычные полукругом пролеты светлого цвета, а под острым углом с трассы кажутся белым кружевом. Водитель немногословен, не расспрашивает, думает о чем-то своем, но тут улыбается:

– Вот такая она, наша Волга, как море, только с берегами!

Точно. Синяя под солнцем вода с рябью в зеленой раме. Не устаешь рассматривать всю нашу красотищу. Сколько радости видеть это! А есть же люди, кто дома сидит…