Читать книгу Сюита для колпасона с ансамблем. Рассказы и повесть - Лариса Павловна Довгая - Страница 5

Все врут о любви.

Любовь – это огненный горн, в котором выплавляется золото, и отходит шлак.

А если золота души нет в человеке, как его переплавишь?

Любовь – это звезда. Человеку с поверхности земной кажется она далекой и нестоящей. А подойди ближе – и окажется именно твоим солнцем. Уйдешь ли от него?

Но вместо звезд привлекает внимание бульварный фонарь: ярко и общедоступно. А еще проще – картинка того же фонаря в цветном журнальчике, или на экране, даже из дому выходить не надо, что уж искать по всему миру, с его морозами, ветрами, зноем? И с высоты дивана так хороша сказочка, что чья-то знакомая видела настоящий фонарь!

Сидеть, сявки. Я говорю.

Что вы устроили недавно?

Троллейбус. Младая воспитательница (или до сих пор сохранились пионервожатые?) везет группу девчушек-недоростков. Поверх коротких куртяшек (на февральском морозе), поверх неоформившихся грудок – яркие валентинки с красными бантами. И млеют: едем знакомиться с мальчиками. Подарят им записочки с чужой руки по валентинной форме и будут любить! Как настоящие люди!

А пионервожатая, знакомая с любовью по картинкам и по грязи медицинской, давно готова ко всему, везет малолеток «знакомиться», предварительно уложив в сумку коробку презервативов. Мол, все можно, день святого Валентина.

Когда отцы вели дочерей в белой фате к амвону, слышно ли было о подростковых самоубийствах? Смели ли воспитатели вверенных им детей водить «знакомиться»?

Вы не увидите любви в силу ничтожества своего.

Горько.

«…дымовая труба, дымоход, обмуровка видимых повреждений не имеют…», – привычно выводит рука в дежурном журнале.

Были дни, когда я, взрослая женщина, приходила на работу в полнейшем изнеможении. Не помогали сон, питание, таблетки. Из последних сил делала вид: все хорошо!

А перед тем я умерла. Мне сказали на Земле, что я недостойна любви.

И я умерла прежняя. А новая – еще нарождалась в страдании плавильного горна.

– У тебя, что называется, сложный случай с отягчающими обстоятельствами… – подруга Люська морщит свой психологический лоб. – Предложение он тебе делал, на колено становился, ручки-ножки целовал. Во второй раз предложение было принято, ты ему доверилась… Тут просто так по учебнику ситуацию не рассчитаешь…

Достаю припрятываемый НЗ – фляжку с коньяком, отсчитываю в чашки с кофе по пять капель.

– Лучше бы меня пристрелили…

– Это мы проходили. И не это тоже. Чай, не девочка-малолетка.

– Ты так и не поняла… Это как выхожу – руки крестом ко всему миру. Вот я. Я люблю. Стреляйте!

Она достает видавший виды журналистский ежедневник, листает.

– Ага, вот случай. Вспоминает бывший ученик школы номер… кхм… неразборчиво, – зачитывает. – «Был март 1949 года, мы, второклассники, пошли с нашей учительницей В.И. (странно, только инициалы, как же я записывала?) на прогулку в парк Демьяна Бедного (ну, это сейчас парк Фрунзе, других названий что ли для приморского парка не нашлось?), прошли на берег бухты за старой лодочной станцией. Все радовались первому весеннему теплу, и В.И. смеялась с нами, разрешила поднимать мокрые цветные камушки, мы вместе рассматривали их. Вдруг с ней что-то случилось, она вся дрожала. Вновь построила нас парами и вывела на центральную широкую дорожку парка, приказала расходиться по домам. Мы с приятелем вдвоем замедлили за кустами. Я сам видел, как она в ботиках, в хорошем пальто, в нарядной шляпке вошла в море. Был холод, волны совсем небольшие, они уже намочили ее пальто, потом обнимали плечи, потом красноватая шляпка скрылась за ними совсем. Вот так она ушла…»

– Не беспокойся за меня. Внешне все в порядке.

– Но ты оставила хорошую работу, поменяла квартиру, не общаешься с теми, кто есть твои друзья…

– Та работа вымотала меня до последнего. Квартиру мы меняли по семейным обстоятельствам. А те, кто назывался другом, пока у тебя была хорошая работа, и быстро перестал таковым быть, когда ты ушла с нее, – стоят ли они разговора? Вся эта околокультур-мультурная графомань… Добавь сюда травлю, которую они мне устроили. Мне ж докладывали, какую грязь, какую клевету льют на меня. Тоже, из лучших побуждений. И это могло дойти до НЕГО. Так, вдруг, не расстаются.

– Если человек ведется на чужое мнение, если не держит своего слова…

– Знаю. Это никчемный человек. Не мужчина. Но разве другие лучше? Все мы ошибаемся. А любовь – взрыв. Опалило, занялось, полыхает. Отчего – дело пятое.

– Ндаа… Внутри огонь, а внешне – все хорошо. Благо, что любовь встречается реже алмазов.

Как-то ненароком она попала в точку. Этот парк Демьяна Бедного… Пляж, старая лодочная станция, кусочек берега, еще никем не захваченный и не загаженный никем. В будни в этом самом месте хорошо дышать в одиночестве, рассматривать море со всеми его изменчивыми подробностями, подкинуть носком туфли цветной камешек. И встретиться с кем-то без посторонних глаз тоже удается.

После апрельских дождей в том году трава взвилась зеленым пламенем, было излишним беспокоить ее, молодую, хотелось дышать свежестью новой листвы. Куст тамариска процвел розовыми шариками, но и этот тонкий флер укрывал от людей. А вот и дощечка, на которую можно присесть.

Звонок мобильного.

– Я уже здесь, иди!

Мир в розовом цвете был чист и светел.

Но странное уже начало происходить. На берегу моря за жидкой стенкой поросли туи.

Где-то грянул оркестр «День Победы». А вдоль кромки шла группа подростков, все ребята и одна девчонка топлесс. Временами она по-цыгански встряхивала костлявыми плечиками и парни с гоготом хватали трясущееся подобие грудей.

Плохое предчувствие занимало душу. Но более сильным было другое, почти физическое ощущение, что два невидимых стража заняли место за моими плечами. И улыбка вспыхнула навстречу идущему:

– Я рада.

А он, человек, от каждого вздоха которого вдруг стала зависеть вся моя жизнь, стал, отведя глаза в сторону, бормотать тихо и полувнятно.

– Я должен уехать… совсем… другие перспективы… будущая жена… квартира…

Женой он назвал другую женщину. Или назовет.

И два небесных стража, два ангела держали эти плечи. Они защищали меня, давая возможность вдохнуть.

И я улыбнулась вновь.

Человек снял очки и спрятал их в нагрудный карман:

– В таких случаях обычно по лицу бьют…

– Обычно? Это обычно?

– Я ухожу. Это решено.

– Решено одним тобой. Ступай.

– А ты?

– А мне надо побыть одной.

Смотрела на его спину с втянутой головой, на длинные ноги в узких джинсах… Перед поворотом остановился, оглянулся, не случилось ли чего?

А со мной все в порядке. Я уже умерла.

…И где-то через полчаса уже я пойду по его следу прочь от розового цвета. И я уже знала, что Всевеликий Бог милосердно посылает ангелов Своих к людям в переломные минуты судьбы. Я уже знала, что ничего худшего не случится.

Возле небольшого памятника воинам-афганцам, средства на который собирали человеки с плачущим сердцем вопреки мнению властей, и смонтированный в ночное время, раздувал медными трубами праздничный марш флотский оркестр. Уже знакомые подростки, уже все в майках, поднесли вялым ветеранам цветы. Вот и Т.Ш. (не хочется расшифровывать инициалы) неподалеку. Стоит, надзирает.

Праздник, не хочется помнить недавних злых стычек с ней. Она же свое не упускает:

– Какие патриоты! Какие патриоты наши молодые ребята!

Перечить ей бесполезно.

– Ну, да, можно и патриотом побыть, раз начальству это нравится. А можно и просто родину любить…

Один из чествуемых повернулся в нашу сторону. Да, да, он, ветхий сморчок с палочкой, бывший начальник лагпункта, от которого наши «мемориальцы» шарахаются.

И девчушка, которая сейчас в майке с изображением ньюйоркских небоскребов впереди ему склабится, и он бы не прочь ее ухватить… И не спросит она с него за своих собственных замордованных в лагерях и на ссылках прабабок. Негламурно. Не знает. Уж Т. Ш. об этом незнании заботится. Так же, как сводничает под надувными сердечками святого Валентина.

Не хочу ее видеть. Ее шестерки уже поздравили сына, сбитого машиной, с Днем пострадавших в автоавариях. Она мстительна.

О чем это я? Ах, да.

Камера. Крупный план.

«…противопожарное состояние соответствует требованиям инструкции…», номер и содержание которой каждый должен знать назубок. По каждому предписанному пункту. Подпись. И так каждое дежурство. Во имя безопасности.

А что мы делаем, чтобы обезопасить несмышленышей на огненном участке?

Тетушке Аглае нездоровится.

– Это все 8 Марта! Я не выношу этих общественных сборищ, да еще в этом холодном ДК, но надо же было с девочками повидаться! Опять же, подарок…

Всего подарка – красная революционная гвоздичка с кульком конфет.

– Ну, неужели я бы тебе цветка не привезла?

А девочки – подружки-пенсионерки, бывшие соседки и сослуживицы.

Целую ее морщинистую щечку над чистейшим вышитым воротником. Забытый запах ее мыла вызывает легкую трепетность.

– Побереги себя, – начинаю свою песню. – Предвыборный политический балаган, а не радость души. Тут у меня эклерчики свежие, пост, но крем легкий, заварной…

Оставляю ее в кресле, собираю чай. Она чуток надулась. Но женщина берет свое.

– Всегда неудобно себя чувствую, когда меня поздравляют с тем, что я – женщина! Скажи в ответ: поздравляю с тем, что вы – мужчина! Обидятся. А нас, значит, можно? Раз в году они это изобразят с притопыванием и прихлопыванием, а потом сидят на шее и грубят круглый год! Каковы лицемеры?

Расскажет ли мне сегодня что-либо о возлюбленном своем, вспоминая святых Аглаю и Вонифатия? Отпустила, де, любимого человека, теперь только душа его рядом…

Но ее развернуло в другую сторону.

– И что эти девочки выдумали? Роза Ефимовна, нуу, ты знаешь эту семью, обеспечены, но мальчики там почти все болезненные, сватает к тебе своего племянника Аркадия! Каково? Короче, отдам в хорошие руки с материальной поддержкой…

– Надеюсь, ты поблагодарила Розу Ефимовну?

– А тут Ниночка встряла в разговор, едва Розу Ефимовну не обидела! Говорит, у меня племянник в самом Внештрансе водилой работает. Пьет только дома, зарабатывает хорошенько, и, что важно, мужское здоровье ого-го!

– Надеюсь, ты поблагодарила Ниночку?

– Но тут встряла Викторовна! У них, в группе «Здоровье», весьма интеллигентный гуру. Все книги перечитал, все истолковывает. На баяне играет! Хлипковат, но какие-то мудреные гороскопы совпадают…

– Откуда столько барахла со сватьями и советчицами? Я и так живу хорошо, у меня все есть. Надеюсь, ты поблаго…

– А я еще круче! Сашенька Гришин уходит в запас и возвращается сюда, к маменьке Лидии Сергеевне. Звание! Квартира! Пенсия!

Она торжествует.

– Ах, Аглая, Аглая, и это не мой Вонифатий!

Она долго молчит, ставит на блюдечко допитую чашку.

– Права ты только в одном случае, если твой Вонифатий живым в сердце горит. Даже после смерти.

Опускаю глаза.

– Что происходит? Почему он не видит, что отдает меня на муку?

Припоминает что-то…

– Что мне в моем погибшем имени?.. Кляни меня, но не гони меня. Убей, но не гони меня… Так, кажется, у Тарковского… Так просто!

Ее слезы не капают, падают. Отвесно. Редкие. Крупные. Одна за одной.

Достаю НЗ – фляжку с коньяком. Подливаю в кофе. Только бы она выдержала это.

– До этого, оказывается, я всего лишь влюблялась…

– Ты помнишь тот год, когда этот мелкий глупец меня бросил? Ну, я еще ушла работать в котельную?

– Кажется, что-то было…

– Теперь я тебе говорю: радуйся! Безответная любовь – диамант преображения человека. Сначала погаснет страсть. Это – год, два, три. Но если ты рассмотришь и пронесешь сквозь сжигающую страсть саму любовь – станешь иной.

Смотри, сколько людей вокруг! Мельтешат, развлекаются, хотят спать, жрать, размножаться, не слишком утрудив себя, изворачиваются, лгут сами и оттого верят раскрашенным фальшивкам. И Бог смотрит на них. Достойны ли они огромного святого Дара? Нет. Поэтому любовь реже алмазов. И кому даровано – молчалив.

А желание обладать – из дешевых рекламных бумажек. И девицы попискивают «ах-ах, хочется и мне!» А все обмануты, потому что все навязано, чтобы сделать из нас обслуживающий персонал, производственный фарш. Зачем нам суррогатная морковка? Мы – настоящие, а любовь – тяжелейшее червонное золото награды за все предыдущее, за твою человеческую состоятельность.

Ты помнишь, откуда эта фляга? Твоя память ничего не говорит тебе? Эти дороги Чечни, расстрелы Абхазии? Вот это – правда. И это твое достоинство. Хотя мы женщины, сосуды слабые, хрупкие.

Но человек, не сдавший экзамен на звание «мужчина», не поймет, что есть истинная женщина! Вернется, – значит, достоин твоей любви и человек есть. А не смог взять эту высоту, то он всего лишь предлог, буквица на новом, чистом свитке, на котором ты будешь писать сама новые события своей жизни, вдруг вспыхнувшей всеми лучами, всеми красками, радостями, музыкой. Оглянись, сколько вокруг глухих и слепых? Они готовы принять фонарь за звезду! Теперь весь мир твой. Понимаешь? И твоя огромная боль будет иной. И, преображенная, ты увидишь, какое это счастье – нести любовь! Счастье и Крест. Солнце над головой твоей. Твое солнце!