Читать книгу Очередь за счастьем (сборник) - Лариса Рубальская - Страница 2

Сиавасэ нара, тэ о татако!!! – поют японцы всех возрастов и по любому поводу. И при этом хлопают в ладошки. Сиавасэ – это по-японски СЧАСТЬЕ. И если ты СИАВАСЭ, то хлопай в ладоши – так переводится эта нехитрая песенка. Боже мой, сколько раз я подпевала и прихлопывала японским туристам, колеся и летая по просторам Советского Союза! И тогда мне казалось, что вокруг все – сплошные счастливцы, и забота у них только одна – не забывать про это петь под собственные аплодисменты. Мне было хорошо – новые лица, места. Люди, проходящие мимо, оборачиваются – это кто же умница такая, по-японски щебечет так красиво?

Японцы любили меня, смеялись моим шуткам, запоминали русские песни, и мы пели их все хором. И, конечно, одаривали меня всевозможными подарками – зонтиками, часиками, колготками. Правда, принимать эти дары в те годы было делом криминальным. Вроде, если из капиталистических рук зонтик, к примеру, возьмешь, то тут же родину и продашь.

А я, наоборот, влюбляла японцев в мою страну, в мой город, и зонтики и часики брала с легким сердцем. Еще бы! У меня сроду ничего такого не было. А колготки стоили столько, что мне даже смотреть на них было не по карману.

Однажды мне одна из японок сказала, миллион раз извинившись, что, хоть и жара, в Японии не принято ходить женщинам без чулок. И протянула мне пакетик, в котором лежало три пары колготок! Я еле дожила до вечера – надеть счастье это! Первый раз в жизни! И хорошо, что три пары – как раз у меня две подружки – Надька и Нинка. Всем и достанется.

Лето – туристов большой наплыв. И чем больше их, тем больше у меня колготок. Ура! А тут собрание устроили там, где я переводчицей работала. И на собрании этом строго объявили, что какая-то там Илларионова у шведского туриста в подарок шапку из лисы взяла. И ее выгоняют с работы, потому что родина в опасности бывает из-за таких Илларионовых. Никаких подарков! Ни-ни! А то – вслед за Илларионовой этой несчастной!

А у меня как раз группа большая уезжает. Все садятся в автобус, я стою рядом – чемоданы считаю. А рядом построился тот, кто гневную речь про продажу родины на собрании толкал, за мной наблюдает.

Глава делегации заходит в автобус последним и передает мне красивый пакет, полный колготок, и еще зонтик там вырисовывается. А я глазки строгие сделала и по-японски ему защебетала – сейчас, мол, не надо. А как от гостиницы отъедем, я возьму. Японец произнес – ХАЙ! – ДА по-ихнему – и занял место в автобусе.

Наблюдавший дядька губки сложил, как Джоконда, и самыми уголками меня спрашивает: что ты ему сказала? Я отвечаю: сказала, что колготки и зонтики у нас в стране сувенирами не являются. А вот если бы он значок мне подарил с солнцем своим восходящим, то я бы взяла с удовольствием. Тут дядька этот свои губы Монализины разжал, заулыбался: молодец, Рубальская!

Как только автобус завернул за угол и гостиница вместе с дядькой скрылась из виду, я пакетик с подарочками благополучно забрала. А потом раздавала эти колготки всем – подружкам, соседкам. Представляете, сколько народу было СИАВАСЭ! Зонтик я, правда, себе взяла – там стрекозки красивые очень были нарисованы.

Потом на всех собраниях меня все время хвалили и всем в пример ставили – вот какая Рубальская Лариса молодец! Настоящий советский переводчик!

* * *

Я каждый день водила экскурсии – Кремль, Москва – столица нашей родины, ВДНХ. И так по кругу, все про все знала – и сколько что в длину, и сколько что в высоту. Очень это японцев интересовало. Знала я и разные интересные истории – и про Ивана Грозного, и про разбойника Кудеяра, который в лесах жил и на дорогах людей Грозного грабил. А потом оказалось, что он этому Ивану Грозному родным сыном приходится. Только сам Иван об этом не знал – он Кудеярову мамашу в монастырь сослал, из-за бесплодия. А в монастыре как раз выяснилось, что она беременная. Ну вот, Кудеярка вырос и в разбойники пошел – за мамку свою мстить. Правда, я не знаю, насколько эта история достоверна, но где-то прочитала, от себя всяких подробностей напридумывала, и японцы слушали, раскрыв рты.

Японцы тоже мне рассказывали о своей стране, учили петь их песни, проговаривать скороговорки. У меня все это здорово получалось. Особенно мне запомнилась одна рассказанная легенда – про императоров. Оказывается, у одного императора был соловей, но он почему-то не пел. И император повелевал, если птица не запоет, убить ее. Недолго просидел этот тиран на троне, умер, и к власти пришел следующий.

А соловей все не пел. И тогда этот следующий повелел: заставить птицу петь! И его век на троне был недолог. Вскоре умер и он. Наконец, следующий император узнал, что есть такой соловей, который петь не желает. И тогда он сказал: «Я буду ждать столько, сколько нужно до того времени, когда он сам захочет петь». И вот именно этот император дольше всех предшествующих жил на свете и был самым любимым у японского народа. Хорошая история, мудрая. Я мудрость эту на ус намотала, и она мне в жизни очень пригождается.

* * *

Советский переводчик Лариса Рубальская, конечно же, мечтала хоть ненадолго оказаться там, где сакура цветет. В Японии то есть. Сколько же можно отвечать на вопрос японцев: почему вы в Японию не приезжаете? Причины всякие придумывались – ремонт дома, работы много, летать боюсь и так далее.

И вот однажды была моя кандидатура предложена к выезду с делегацией советских комсомольцев в качестве переводчика. Ой, как же сердце мое от радости запрыгало! – Ура! Наконец-то! Осталась сущая ерунда – комиссия выездная, ответы на простые вопросы, и – вперед!

Простой вопрос был таким: назовите имя и фамилию первого монгольского космонавта. Ну а дальше понятно, объяснять не надо: ступор, слезы, гнев комиссии – какой позор!!! – и прости-прощай несбывшаяся мечта.

Все это не стоит даже воспоминания, потому что времена изменились, и во многом в мою пользу. Я несколько раз была в Японии – и переводчиком с оперной труппой Большого театра, и с какой-то рок-группой, и просто так – в гостях у друзей. Но об этом чуть позже.

* * *

Больше тридцати лет моей жизни прошло среди японцев. Мне уже и сны снились по-японски, и когда дома звонил телефон, я, снимая трубку, вместо «Алло» говорила «Моси-моси» – это по-японски то же самое. Я работала с японскими корреспондентами, и чего только не входило в мои обязанности. Интервью готовила, статьи из газет вырезала и переводила. А если было нужно, анализ мочи жен и детей корреспондентов в поликлинику относила, и набойки на ботинки в мастерскую – тоже я. Ну, а когда встречи на высшем уровне, саммиты, то в Париже, то в Мюнхене – пожалуйста, госпожа Рубальская, – в самолете бизнес-класс, и номера шикарные и в «Хилтонах», и в «Шератонах». А потом возвращалась – и опять анализы-набойки. Одним словом, одна за всех. Очень я эту работу любила. Сколько увидела, услышала!

Каждый день проходили пресс-конференции – и Рейган, и Тэтчер, и людоед какой-то африканский. Да кто хочешь. Мы с шефом всегда в первом ряду сидели, и я ему на ухо все быстро переводила. Ведь у нас с Японией большая разница во времени, и новости нужно было срочно передавать. На одной из таких пресс-конференций я видела воочию Самого Челентано! Вы скажете – подумаешь! А мне не подумаешь! Для меня это был подарок судьбы, сбывшаяся мечта. Я вообще-то по натуре не фанат, но Челентано обожаю.

* * *

Когда в моей жизни появились песни, интерес к работе у японцев стал ослабевать, и в один прекрасный день я поняла, что эта страница моей жизни прочитана до конца и пора ее переворачивать. Что я и сделала.

* * *

«Три часа самолет над тайгою летит...» – так начинается моя песенка «Самурай».

И до тайги три, и после нее – тоже три. И вот наконец – ура! Приземлились. Я снова в Японии, через двадцать лет после последнего приезда. Моя подружка любимая Мидори встречает, и дальше две сказочные недели от края до края этой удивительной страны мы путешествуем вместе с моей замечательной подружкой Таткой. Это она, Татка моя неугомонная, меня уговорила полететь в Японию, это при моем-то страхе к полетам. Любовь к Татке и надежда снова побыть с Мидори пересилили фобию, и я снова там, где столько лет обитала моя душа. Нахлынули воспоминания, ожили эмоции – говорю по-японски, встречаюсь с друзьями.

* * *

Году в 1974-м в СССР гастролировало варьете «Девушки из Такарадзуки». Я четыре месяца ездила с ними по городам и весям, знала всех в лицо, по именам – обычным и сценическим. И когда они уезжали, я рыдала поочередно на плечах у всех семидесяти трех девчонок, провожая их в Шереметьево. И даже не думала, что еще когда-нибудь увижу их.

Такарадзука – это маленький городок, деревня можно сказать. И железнодорожный тупик, до которого поезда доходили практически без пассажиров – что там делать-то? И вот владелец железной дороги думал-думал и придумал такую хитроумность – создать в деревне этой театр, сделать его знаменитым, чтоб народ туда ломился и таким образом вырастала прибыль от железной дороги. Задумал и сделал – устроил кастинг, девчонок красивых набрал, режиссеров умелых, и – готово дело – гремит Такарадзука сначала по всей Японии, потом мировое турне с заездом в Россию. Вот тут мы и познакомились, чтоб четыре месяца вместе ездить – выступать, дружить и радоваться жизни. Девушки во мне души не чаяли, только смеялись, что я с толстенным словарем не расстаюсь – слова подглядываю.

И вот, представляете, спустя тридцать с лишним лет после нашего расставания сижу я в токийской гостинице, и вдруг телефонный звонок – Лариса-сан, Такарадзука де годзаймас. Я прямо подпрыгнула – чудеса! Как они могут меня помнить? Сейчас-то я, конечно, не удивляюсь, что меня знают, – все-таки по телевизору показывают, артисты песни поют, книги продаются. А тогда-то – просто цуяку-сан, переводчица то есть, как они могли меня помнить через столько лет, понять не могу.

Короче говоря, услышала я в телефонной трубке голос, который сказал, что они узнали, что я в Японии, и завтра все придут в гостиницу, чтобы встретиться со мной.

Когда я пришла в условленное место, увидела стайку немолодых дам. И стайка эта подлетела ко мне – обниматься, радоваться встрече. Я никого не узнавала, но вежливо объятия принимала и их же отдавала в ответ. А сама думала – что я буду делать? Кто эти люди? В этот момент одна из них обняла меня как-то особенно сердечно и сказала: «Лариса-сан, узнаете меня? Хацукадзе Дзюн, Кан-тян – это я!» Боже мой! Воспоминание отбросило меня на несколько десятилетий назад, и пожилая женщина, обнимающая меня, как будто проявилась, как проявляется фотобумага в проявителе и появляется четкий отпечаток. И я увидела блистательную Хацукадзе Дзюн, юную красавицу, суперзвезду варьете «Девушки из Такарадзуки».

И в то же мгновенье проявились все лица, и рядом со мной стояли мои милые подружки из тех далеких лет. И я вспомнила всех по именам, и всякие эпизоды, с каждой связанные. И за столом ресторана токийской гостиницы четыре часа щебетали, иногда вытирая слезы, не я, сильно прибавившая за эти годы в весе цуяку-сан, не пожилые домохозяйки мамки-бабушки, а веселые девчонки той далекой поры. И выпивали, и пели, и не хотели расставаться. Но, как говорит умная японская пословица, «АУ ВА ВАКАРЭ НО ХАДЗИМЕ» – «Каждая встреча – начало разлуки».

До свиданья, девушки из Такарадзуки! СИАВАСЭ ДЭ... Будьте счастливы!

* * *

Что это было? – я так до сих пор и не поняла. Мы с Таткой гуляли по этнической деревне недалеко от Киото. Нас нарядили в кимоно, украсили прически какими-то японскими штучками, и мы окончательно слились с японской историей. По деревне этой прогуливались красавицы-гейши, с крыш неожиданно спрыгивали ниндзя, прямо у нас на глазах, выкрикивая пугающие звуки, самураи делали харакири. Короче, парк культуры и отдыха. Время от времени появлялся белый огромный кот, ростовая кукла. Его имя – Нэн Мягэ. Считается, что этот кот приносит счастье. Он подходил к посетителям, фотографировался со всеми.

Наступила и наша очередь завладеть вниманием Нэн Мягэ. Он подошел ко мне, обнял и стал лапкой показывать, что он плачет. Трогательное и милое создание. Я по-японски спросила: «Почему ты плачешь?» Кот присел на корточки, поднял какую-то палочку и написал на земле по-русски: «Я СКУЧАЮ!» Потом он закружился на задних лапах и исчез. Вот я и думаю до сих пор – что это было? И есть у меня такое подозрение, что это наш российский какой-нибудь человек котом этим там подрабатывает. И меня он узнал – в Японии же тоже телевизоры есть – и дал волю эмоциям. А фото с котом, приносящим счастье, у меня на память осталось.

* * *

Когда в Японии произошло землетрясение, я позвонила моей Мидори: «Приезжай! Живи у меня!» А в ответ услышала: «Спасибо, Лариса. Но я должна быть со своим народом».