Читать книгу Тимур и его небо - Лариса Северикова - Страница 3

Эти стихи были написаны мной в 1979 году в городе Острове, когда мы с Тимуром еще не были женаты. И именно в Острове спустя 20 с небольшим лет так страшно оборвалась жизнь самого дорогого для меня человека…

Тогда, в 1979-м, меня потрясла случайность, которая могла оказаться для Тимура роковой: при стрельбе по мишени на малой высоте, на морском полигоне, осколок от выпущенного Тимуром снаряда попал в двигатель его самолета.

За два года до этого в Сиверской, под Ленинградом, погиб самый близкий его друг – Женя Белунов. Я видела, каким ударом это было для Тимура, и, впервые столкнувшись с настоящей трагедией, поняла: чтобы стать достойной женой летчика, надо быть готовой к любым испытаниям, которые могут выпасть на его долю.

Тимур даже в самые страшные моменты жизни ни разу не усомнился – летать ему или нет: он настолько был одержим небом, что стискивал зубы и шел дальше к своей цели. Каждое летное происшествие становилось для него серьезным уроком, который делал его сильнее и увереннее.

А еще ему помогал потрясающий оптимизм и вера в свои силы. Тимур часто подбадривал меня: «Вот увидишь, все будет хорошо!» – и эти слова поддерживали меня на протяжении всей жизни, может быть, потому, что я безоговорочно верила ему.

* * *

Мы познакомились в 1967 году в Ессентуках, в детском санатории, когда нам было по 13 лет; Тимур приехал туда из Ленинграда, я – из Москвы. Тимур не был похож на других мальчишек: с озорными глазами и копной русых кудрей, невысокий, подвижный, веселый и, несмотря на свою бесшабашность, очень аккуратный, он излучал какую-то радость и всегда был душой компании. Девчонки так и бегали за ним, а он, вернувшись в Ленинград, сказал маме: «Я встретил девочку, на которой женюсь!» Поразительно, но именно это и произошло спустя 14 лет.

У Тимура все сбывалось. В 13 лет он сказал мне, что будет летчиком, а я хотела стать учителем литературы, и наши мечты осуществились. Уже тогда я услышала от него: «В нашей стране будет авианосец, и я буду с него летать!» – сбылось и это. Он знал все корабли и самолеты мира, все их технические и летные характеристики. В то время добывать такого рода информацию было непросто, специальные журналы по авиации выходили небольшими тиражами, в основном на иностранных языках, и я помню, как мой папа переводил для Тимура статьи с немецкого и чешского. А книги о моряках, справочники по иностранным флотам попадали к Тимуру благодаря дяде, Николаю Марковичу Ильенкову, морскому офицеру. По одному только силуэту самолета или корабля или какой-то их части Тимур мог определить тип судна, принадлежность его какому-либо государству и, что особенно важно, подробно рассказать обо всех его технических возможностях. В этом плане он был ходячей энциклопедией.

Мечта о небе появилась у Тимура в самом раннем детстве, когда он с бабушкой и мамой (после развода родителей) переехал из Тбилиси в Североморск, к дяде Коле. Николай Маркович, заменивший ему отца, очень грамотный, честный, принципиальный человек, стал для Тимура образцом морского офицера.

Как-то совсем маленьким Тимур летел с мамой в самолете ЛИ-2, и командир экипажа посадил его на место второго пилота. Тимур минут 30 держался за ручку управления («бублик», как его называли), а потом спросил у летчика: «Почему вас в кабине двое?» «Это транспортный самолет, – ответил тот, – но есть самолеты, которыми пилот управляет один. Они называются истребителями». «Вот это мне подойдет!» – произнес Тимур.

В шестилетнем возрасте он оказался в Верхней Ваенге на похоронах экипажа разбившегося Ту-16. Именно тогда он окончательно решил, что, когда вырастет, станет летчиком и будет летать вместо тех, кого сейчас хоронят.

В 1962 году, после перевода Николая Марковича, семья попала в Кронштадт, а в 1964-м бабушка и мама с Тимуром переехали в Ленинград. Эти две русские женщины отдавали мальчику всю свою любовь и, хотя достатка в доме никогда не было, старались, чтобы ребенок ни в чем не нуждался. Тимур их просто боготворил, а став взрослым, всегда помогал им и заботился о них.

Бабушка Тимура, Александра Федоровна Ильенкова, была родом из далекой сибирской деревни. По рассказам Тимура, растила его в основном она, так как мама, Марина Марковна, работала – преподавала в школе, да и часто болела. Бабушку Шуру Тимур ласково звал Шуравкой. От этой простой и очень мудрой женщины, великой труженицы, он перенял жизненную стойкость и оптимизм, умение противостоять трудностям и невзгодам, трудолюбие, удивительную неприхотливость в быту и даже веру в народные приметы. Я тоже многому училась у Александры Федоровны.

Наверное, оттого, что Тимур рос в женском окружении, у него сложилось рыцарское отношение ко всем женщинам. Если он шел в какую-нибудь семью, в его руках всегда были цветы и торт для хозяйки дома. В общественном транспорте он не мог позволить себе сесть, какой бы ни был уставший. Иногда в метро я говорила ему: «Тимур, садись, ведь место свободно», – а он отвечал: «Зайдет на следующей станции какая-нибудь женщина, и я все равно встану. Лучше и не садиться». На службе он для каждой сотрудницы находил приветливые слова. А если погибали его товарищи, Тимур, как мог, поддерживал их вдов и детей.

* * *

Мужское воспитание Тимур получил уже в Нахимовском училище. На его решение поступать в морское училище, безусловно, повлиял авторитет Николая Марковича. Отчасти Тимур пошел туда еще и потому, чтобы немного легче стало маме и бабушке.

Одноклассники по училищу вспоминают, что Тимур был самым маленьким в классе, но очень живым, ловким. Поэтому, следуя негласной традиции выпускников-нахимовцев, именно ему выпало начистить нос Петру I на барельефе, расположенном на фронтоне здания. Училище находилось в строительных лесах, и когда Тимур добрался по ним до барельефа, его «застукало» начальство. За это его чуть не исключили, и только благодаря тому, что напарником его в этом рискованном деле был внук адмирала Игорь Терпогосов, он чудом остался в стенах училища.

Среди мальчишек бывали конфликты, доходило и до потасовок, и Тимуру не всегда хватало физической силы постоять за себя. Однажды, доведенный до отчаяния, он подошел к двум верзилам-старшеклассникам и сказал: «Лучше убейте меня, но издеваться над собой я не позволю!» И столько в глазах его было решимости и внутренней силы, что больше его никто не трогал.

Значок Нахимовского училища Тимур никогда не снимал с мундира и с большой теплотой отзывался о своих наставниках и однокашниках. «Я горжусь тем, что окончил Нахимовское училище, там меня закалили, сделали настоящим мужчиной, воином».

Спустя многие годы, после трагической гибели Тимура, его товарищи-нахимовцы, Александр Медведев и Сергей Захаров, на средства, собранные однокашниками, закажут в мастерской Льва Кербеля памятную доску, посвященную Тимуру, и откроют ее в Нахимовском училище. Удивительно, но дух нахимовского братства связал людей навсегда, «куда бы их ни бросила судьбина», где бы они ни служили и чем бы ни занимались!

После окончания Нахимовского следовало поступать в высшее военно-морское учебное заведение, а Тимур мечтал о небе. И он написал письмо Адмиралу Флота Советского Союза С. Горшкову с просьбой, в виде исключения, направить его в летное училище. «Я не предам Военно-морской флот, я глубоко убежден, что у Советского Союза должны быть авианосцы. После окончания Ейского летного училища вернусь на флот и буду летать с авианосца…» И Главком дал нахимовцу добро. Так две стихии – небо и море – соединились и стали главными в жизни Тимура.

* * *

Тимур притягивал окружающих высокой порядочностью, честностью, и еще он был очень веселым человеком, остроумным рассказчиком и заряжал всех своей энергетикой и жизнелюбием.

Наши встречи в Ленинграде, когда Тимур был сначала нахимовцем, потом курсантом Ейского высшего летного училища, а я – студенткой Московского педагогического института, были просто праздником, наполненным смехом и фейерверком экспромтов и шуток. Мы дружили втроем: с Надей, студенткой медицинского училища, мурманчанкой, познакомились в том же санатории в Ессентуках. Тимур тогда придумал для меня массу забавных и ласковых слов, которые звучали у него как стихи, и повторял их беспрестанно, я же только смеялась в ответ и отвечала остротами. А в последний день, когда Тимур должен был улетать в Ейск и позвонил вечером, чтобы попрощаться, я в трубку повторила все его нежные слова, как заклинание, и адресовала их ему… И совсем поздно, когда мы с Надей уже легли спать и обсуждали минувший день, вдруг в дверь раздался звонок. Мы никого не ждали и оторопели, когда открыли дверь: на пороге стоял Тимур. Он не смог улететь после разговора со мной, сдал билет и вернулся. И это был еще один веселый и незабываемый вечер.

* * *

О своей курсантской жизни Тимур всегда рассказывал с воодушевлением, ведь именно там осуществилась его мечта. С огромным уважением он отзывался о многих своих учителях, а дружба с однокашниками осталась на всю жизнь.

Особенно сильное влияние оказал на Тимура его первый инструктор, Владимир Алексеевич Абрамовский, получивший среди курсантов прозвище «Рэд» за ярко-рыжий цвет волос. Рэд, отличный летчик и добрейшей души человек, был сторонником жесткого обучения и учил ребят не просто летать, а драться в воздухе. Он первым показал Тимуру фигуры пилотажа, которые курсантам знать не полагалось, демонстрировал все боевые возможности Л-29. И уже в училище Тимур освоил боевое маневрирование, косой пилотаж, нестандартные маневры, которым впоследствии обучал своих подчиненных.

Абрамовский жестко готовил новичков к стрессовым ситуациям. Он мог в полете выключить двигатель, отключить основные пилотажно-навигационные приборы и следить за поведением курсанта; учил садиться на дорогу. Впоследствии, к сожалению, его отстранили от инструкторской работы, но он, по словам Тимура, сумел заложить фундамент, научил правильно относиться к летной работе, к небу, к боевой машине. «Многие инструкторы – старшие лейтенанты, капитаны, по сути, сами еще мальчишки, – вспоминал Тимур, – работали с нами в небе от зари до зари, и благодаря им жива наша авиация».

В Ейском училище Тимур летал на Л-29, МиГ-15, МиГ-17 и Су-7. Один раз он чуть не погиб. На Су-7 при посадке допустил ошибку, которая привела к уклонению самолета от оси взлетно-посадочной полосы. Для исправления этого уклонения Тимур, как говорят летчики, «дал ногу», то есть энергичнее, чем требовалось, двинул педалью, управляющей рулем направления, – и самолет вдруг стал на крыло с креном, близким 90 градусов. Тут же он дал ногу на противоположную педаль – и самолет сел нормально. Его тогда даже не ругали – так были напуганы.

* * *

Письма Тимура из летного училища, из Острова, Калининграда проникнуты счастьем: он летает! Наверное, летчики – особые люди, потому что только им открывается красота, не доступная больше никому. Да и отношение к земному существованию из заоблачной выси совсем иное. Тимур не представлял себя без неба, оно было его жизнью. Вот некоторые строчки из писем, которые я могу перечитывать бесконечно:

«Как это говорится: «Не бойся друзей своих – в худшем случае они могут предать; не бойся врагов своих – в худшем случае они могут убить; бойся равнодушных – это по их молчаливому согласию вершатся на земле все беды…» Если я исказил, а точно я и не могу помнить, извини мое невежество. Но только равнодушных я ненавижу! Если бы мог – всех равнодушных передушил! Согласен с тобой, что пусть лучше жизнь будет полосатой, чем серой. Когда мне тяжело было в Батайске, залезал в кабину и, захлопнув фонарь, сидел там часами. А сейчас и в самолет пока не пускают… А в Зернограде на полетах мне ни разу плохо не было – летали! В отпуске сначала было так скучно, не удрал обратно только из-за того, что мама с бабушкой по полгода ждут. Не знал, куда деваться. Вообще, если меня спишут с летной работы, не знаю, что со мной будет. Тогда точно жизнь станет серой». (1974 г.)

«Ребята в училище веселые, да летчикам и нельзя другими быть – и так недолго живут. … «Болото» у нас тоже есть. «Болотом» мы называем тех, кто не имеет ни своего взгляда на жизнь, ни твердых убеждений «и нашим и вашим». А равнодушных, которым все «до лампочки», презираю. Их ничто не интересует, ничто не трогает. У нас есть ребята, с которыми большинство в бой в паре не пошло бы. Летчикам очень важна взаимовыручка, дружба, а есть такие, с которыми соседями по тумбочке никто не хочет быть, не говоря о том, чтобы лететь вместе на задание. Есть у нас и любители легкой жизни, не приспособленные ни к физическому, ни к умственному труду. Все их способности и ум идут на то, что они обманывают девчонок, не только таких, подобных им самим, но и настоящих, делают их несчастными. Есть категории людей, которых нельзя обманывать, иначе они в жизни никому и никогда не поверят больше. А вскружить голову девочке нетрудно, но это не только нечестно, но и подло». (1974 г.)

«В Острове буду еще неопределенное время, если переведут – сразу напишу. Наконец то начали летать (после праздников). Постепенно приобретаю душевное равновесие. Летать все-таки здорово! Все больше радуюсь, что не ошибся в выборе профессии. Страшно подумать, что из-за чего-нибудь спишут с летной работы!» (1978 г.)

«Был у Жени Белунова на могиле; встретили его родители меня как родного; в субботу приехал его брат (с ним я знаком еще с курсантских лет). Подержал в своей руке ручку управления Женькиного истребителя (это все, что от него осталось), еще раз убедился в правильности выбора своей профессии. За высоту, за красоту приходится платить очень дорого, но на место погибших должны вставать другие, иначе наше небо некому будет защищать. И если бы Женьке сейчас довелось воскреснуть всего на полчаса, поверь мне, Цыпленок, он опять бы сел в кабину. Он безумно любил небо!» (1978 г.)

* * *

Многих своих наставников Тимур вспоминал с благодарностью, особенно командующих ВВС Северного флота Георгия Андреевича Кузнецова и Виктора Евтихиевича Ручкова, человека огромной воли, настоящего лидера. А командующего ВВС Балтийского флота Павловского Анатолия Ивановича Тимур без конца цитировал, хотя отношения у них были далеко не простыми, и часто Тимуру доставалось от командующего. На Военных Советах Тимур записывал все выступления Павловского в огромную толстую тетрадь и, придя домой, зачитывал мне некоторые его высказывания. Такого талантливого человека, по словам Тимура, он не встречал ни «до», ни «после», ни в армии, ни на «гражданке».

Вот небольшой эпизод, рассказанный Тимуром про учения на Балтике «Братство по оружию – 80»: «На генеральную репетицию наш полк вылетал в сложнейших метеоусловиях. Я был ведущим замыкающей пары с моим бессменным ведомым Сергеем Валдаевым. Отстрелялись очень плохо, а когда вернулись на аэродром, прилетел Павловский. Он настолько мудро построил свое выступление, что через 15 минут, когда он закончил говорить, мы были готовы разорвать эти корабли зубами. На учениях на следующий день я, замыкающий, не мог найти себе цели – все горело, полигон растерзали в клочья. Министр обороны, наблюдавший за учениями, поставил полку оценку «отлично», а каждому ведущему квалификацию «летчик-снайпер». Правда, кроме меня, я только получил 1-й класс».