Читать книгу Игры с ангелами - Лариса Соболева - Страница 3

Часть вторая
Непростые обстоятельства

Оглавление

Понедельник начался уныло, но для Болека неизменно скучным является каждое утро, да и каждый час, проведенный дома, похож на «испанский сапог». Это такое железное приспособление, в Средневековье во время пыток надевали на ногу и закручивали, стискивая ступню до треска костей. Болек ощущал испанский сапог на всем теле, он давил даже на мозги, словно их сдавили железные тиски невыносимых правил, странных отношений, полного недопонимания и тоски. Прибежал он на завтрак самым последним, мама бросила ему молчаливый упрек, папа, не соизволив даже взглянуть на сына, произнес вяло:

– Опять до утра торчал за компьютером?

С трудом Болек сдержал проклятый зевок, рвавшийся окончательно выдать ночное бодрствование, соответственно вызвать гнев родителя, которому иногда нужно показать, что он родитель, а не посторонний. Он схватил кофейник и наливал в свою чашку кофе, чтобы с первым глотком хоть немного взбодриться, иначе зевками папу выведет из себя, потом тот долго не вернется обратно. Пролил кофе на матовую скатерть, и папа заметил, папа замер… приподнял веки… О, как не хотелось Болеку, чтобы утро осквернили нотации, поучения, упреки, наставления! Но папа молчал. Пока молчал, он набирался сил, чтобы выдать сыну по первое число (и по второе). Почувствовав, как атмосфера накаляется перед извержением, мама увела в сторону:

– Болеслав, тебе на голодный желудок кофе пить…

– Можно, – перебив мать, сказал сын и натянул улыбку.

Это не вызов, не протест, не-не-не! Болек, наверное, самый миролюбивый человек на планете, но эту правильную черту, способную спасти человечество от истребления себе подобных, считают слабостью, бесхребетностью, безволием. И внешне не совсем удался, две сестры за столом хорошенькие, как на старинных рождественских картинках, одна в первом классе, вторая в девятом, обе светловолосые и с глазами оленят. А он долговязый, сутулый, с вечно виноватым выражением на вполне, как ему виделось, удовлетворительном лице, даже интеллигентном в отличие от папиной физиономии. Обычно очки портят внешность, но роговая оправа придает Болеку некоторой солидности.

– Я побежала, – подскочила Леся. – Мы сегодня дежурим. Па-а?..

Папа сигнал услышал – как же, как же не доставить принцессу до порога школы! Отец решительно поднялся, допивая кофе, поставил чашку и ушел, не попрощавшись, к радости Болека не затеяв длительную речугу. Впрочем, радость относительная, его угнетали отношения с отцом, который ждал от сына великих свершений, а свершать-то нечего, да и не хотелось. Все жаждут в детях видеть гениев, а претензии предъявлять к себе надо: что сделали, то и получилось. С их стороны странно ждать генетического шедевра, непроизвольно Болек произнес, в сущности, ни к кому не обращаясь:

– Чего он меня так не любит?

– Ну, что ты, Болек, – заерзала мама, стыдливо потупившись. – Папа переживает за тебя, он видит в тебе своего преемника, наследника его дела…

– Мама! – протянул он хрипло и со стоном, словно удавка сдавила его шею, и поднялся. – Я в универ.

– Постой, мне Юлю отвозить, отвезу и тебя.

Неплохо. Развалившись в салоне на первом сиденье, Болек машинально погладил обивку тыльной стороной ладони, впервые подумав, что папа не разорился на машину для него по примеру других папаш. Сам он не просил, а отец не предлагал. Партнеры отца купили своим отпрыскам по машине, некоторые по второй – первую детки укокошили. Дело, конечно, не в машине, Болек не принял бы такой подарок из принципа, просто это один из множества маркеров отношения отца к нему, между ними давно установилась обоюдная неприязнь.

– Болеслав… – строго (хотя мама не всегда строга с ним) обратилась к нему Ирина Матвеевна, уверенно справляясь с рулем. – Перестань дуться на отца.

– Я разве дуюсь? – промямлил Болек, глядя в окно.

– Ну, пойми, ты немножко инертный, а ему хочется…

– Мама! – взял он жесткий, типично мужской тон, на него это не похоже. – Я ненавижу юриспруденцию, понимаешь? Всей душой, мозгом, телом, руками, ногами и глазами! Ненавижу в постановлениях предложения на целую страницу и со всеми сложносочиненными маразмами! Это читать невозможно, а запомнить тем более!

– Но, сынок, для того чтобы ты продолжил его дело, нужно сначала изучить юридические уловки, чтобы тебя не обманули, не кинули…

– Ма, не разговаривай со мной как с пятиклассником. А кто сказал, что я хочу продолжить его дело? Кто решил за меня?

Болек не вспылил, напротив, перешел на спокойную тональность, загнав маму в тупик, ведь трудно убеждать сына в том, в чем она сама не уверена, а ему, судя по всему, абсолютно не нужно. Он взрослый, ему двадцать два года, хотя все равно еще дурачок, однако неплохой парень, в конце концов, право выбора все равно останется за ним. Щадя его, Ирина Матвеевна попыталась сгладить неловкую паузу:

– Я понимаю тебя, честное слово. Только фотоаппаратом много не заработаешь, а у тебя рано или поздно будет семья, ее нужно содержать…

– Много – мало – это относительная градация, мама.

– Просто ты не знаешь, что такое – мало. Ты, родной, имеешь все, забот у тебя нет, а вот без денег… Хорошо, у меня компромиссное предложение. Ты получишь диплом, а потом решишь, чем намерен заниматься. Просто получи корочку. Желательно, с хорошими отметками, ну, угоди папочке, сынок. Договорились?

Сын молчал. Значит, не согласен, да поделать ничего не может, пока не может, потому что еще не окреп как личность. А главное, она понимала: Болек непримирим с ее позицией просто потому, что получился лучше мамы с папой, да-да-да. Он не клянчит денег, по барам с девками не шляется, как дети их круга, не хамит, по-честному учится, несмотря на большую нелюбовь к выбранной папой профессии, на просьбы откликается, не хитрит, не юлит… Да, он лучше. Во всяком случае, про себя она именно так думала, вслух озвучить не решалась – муж, кормилец и поилец, отреагирует бурно на ее мнение о собственном ребенке. Однако хмурый сын так и не сказал ни слова, а молчание трактуется умными людьми как согласие, она с улыбкой произнесла:

– Вот и отлично. А пока учись, остался всего год.

– Угу, еще год без этого года, итого целых полтора.

– Учись, Болек, – с заднего сиденья подала писклявый и строгий голос Юля. – А то будешь работать таджиком у папы на стройке.

– Кыш, малявка, – беззлобно бросил он через плечо. – Мама, в нашей семье девчонки тоталитарного склада, они всех строят, не завидую их мужьям. Леське пусть папа свой бизнес доверит, ей подойдет, она любит указывать, коман… Останови, ма!

Автомобиль завизжал, скользя колесами по утрамбованному снегу на проезжей части, еще не остановился, а Болек отстегнул ремень, открыл дверцу, затем выскочил и побежал, едва не падая.

– Ненормальный, эдак шею когда-нибудь свернет, – проворчала Ирина Матвеевна, трогая машину с места. – Куда это он сорвался?

Вдоль высокой ограды из железных прутьев шла только одна-единственная девочка. Студентка, наверное. Затем в зеркало заднего вида она разглядела, что сын сорвался к этой девчонке в дутой куртке безумных расцветок и размером оверсайз с тремя плюсами.

– Привет, – бодренько сказал Болек, догнав Руслану и подстраиваясь под ее шаг. Снизу (девушка небольшого роста) она бросила в него хмурый взгляд и снова погрузила нос в мохнатый шарф всех оттенков синего цвета. – Тебе не кажется, что мы опаздываем?

– И что? Погода хорошая, полезно гулять.

– Ладно, – без боя сдался Болек. – Гуляем.

Если его нисколько не привлекала юриспруденция, наука манипуляций и лжи, как он считал, то Руслана училась прилежно, с другой стороны, ее паинькой не назовешь, она из породы непредсказуемых, эпатажная. Если рисует лицо, то с непривычки можно испугаться до заикания: губы черные или сине-фиолетовые, веки – в тон, с абстрактными рисунками вокруг. Если прическа, то в зависимости от состояния-настроения, начиная от цвета (а он может быть самым разнообразным) и кончая острыми прядями: либо торчащими во все стороны, либо уложенными, как крем на пирожном, волнами. Одежда, вообще песня: чаще темных тонов и смешанных стилей – от бохо до классики в одном наряде. В связи с данным фактом Болек легко представлял кутюрье Русланы: городская сумасшедшая. Несоответствие будущей профессии и «прикида» однажды подверг критике преподаватель права:

– Руслана, вы не тот путь избрали, вам на подиум удивлять народ, блистать во славе и софитах. А юриспруденция – это скучно.

Смутить ее слабо, она невозмутимо пообещала:

– Я перебешусь. С получением диплома облачусь в скучный костюм и буду соответствовать скучной юриспруденции.

Болеку не хватало смелости, дерзости, свободы, которые ни в коем случае не соперничают с наглостью, а в нраве Русланы всего этого в достатке, кроме внешней атрибутики – тут явный перебор. Сегодня девушка не в духе, вообще-то, она почти всегда в мрачноватом настроении, кстати, несмотря на данный недостаток, вокруг нее бурлит постоянное броуновское движение из девчонок и ребят, но сейчас они одни, и он позволил себе предложить:

– Слушай… После лекций пойдем в кафе?

– А у тебя деньги есть? Я прожорливая.

– Да ну! А по тебе не скажешь… Сто пятьдесят баксов хватит?

– Папа дал?

Болек насупился, но не сказал, мол, можно подумать, твой папа меньше бабла рубит, раз ты учишься на платном. Он произнес с достоинством:

– Заработал. У меня фотку купили.

– Иди ты! – Вот теперь Руслана заинтересовалась, а то шла будто одна на белом свете. – Сто пятьдесят баксов за какую-то фотку?!

– За хорошую фотку. Я продешевил, авторские права продают минимум в два раза дороже. Так идем или нет?

– Ладно, идем. Хм! Не зря ты с фотиком бегаешь.

– Хочешь, тебя поснимаю?

– Не знаю… Наверное, не хочу.

– Почему?!

– Так… неважно.

Разумеется, они опоздали, правда, лекция еще не началась. Преподаватель бизнес-права Седов (кстати, с седой и густой шевелюрой волос) писал, сидя за столом. Он бросил на них равнодушный взгляд и молча указал подбородком на амфитеатр, дескать, занимайте места, и, пока они поднимались наверх, спросил, что-то записывая в своей тетради:

– Не вижу Грюмина. Где он?

– В морге, – крикнул кто-то из студентов.

Раздался здоровый дружный смех, так же дружно он стих. Не поднимая головы от тетради, Седов поинтересовался:

– Что он там делает?

– То же, что и мы все будем там делать, каждый в свое время, – доложил тот же голос, снова раздался дружный смех.

– Господин остряк, передайте в морг, если Грюмин не сдаст зачет на этой неделе, пусть там и остается. Лично я не пущу его на лекции и не приму пересдачи. У него в запасе только эта неделя. Итак, – встал он со своего места, – сегодня мы начинаем новую тему: бизнес, право, мораль…

Сдавшая вождение Настя распахнула глаза…

…и открыла чудный ротик, когда перед ней появилась компания с букетом цветов и лукавыми улыбками на лицах. Не ожидала! Собственно, Феликс не менее был удивлен, его никто не поставил в известность, что Терехов, Тамара, Женя Сорин и Вениамин решили сделать сюрприз – поздравить жену друга со званием водителя. Отсутствовала Алинка, но она устраивалась на работу к Левченко. Ошеломительное поздравление прервал Феликс:

– Ждите меня у входа, а я… Вот теперь воспользуюсь связями и получу Настины права вне очереди, иначе придется еще полдня здесь торчать.

Женя Сорин не преминул подколоть его, но с самым невинным видом, вытаращив наивные глаза:

– А это разве не называется коррупцией, с которой мы безуспешно боремся?

– Поговори у меня, – шутливо погрозил пальцем Феликс.

Он умчался, остальные окружили Настю, еще раз поздравили.

– Ну? Как себя ощущаешь? – поинтересовалась Тамара.

– Немножко волновалась, – призналась Настя. – А когда выехала в город, сосредоточилась и проехала без замечаний. Даже дядька на заднем сиденье, такой противный, на него все жалуются, из-за него я и волновалась, но даже он похвалил, то есть недовольно буркнул: «Неплохо. Иди». А сам недовольный, но, говорят, это он меня так похвалил.

Ждать Феликса не пришлось долго, он вручил жене права, а когда все снова поздравляли Настю, к ним подошел Терехов, до этого он разговаривал по телефону, подошел, чтобы напомнить:

– Поздравили? Теперь за работу. Женя с Вениамином продолжают опрашивать жителей домов, а мы с Феликсом едем в больницу. Доктор скорой звонил, Элеонора готова с нами поговорить.

– Веник, – обнял того за плечи Сорин, – нам с тобой достается самая бесполезная работа.

– Бесполезных дел в нашем деле не бывает, – возразил Павел. – Постарайтесь выловить тех, кого не успели опросить в подъезде.

– А мне сначала Настю надо отвезти, – заявил Феликс.

Причем заявил конфликтным тоном, мол, я поступлю как считаю нужным, теперь для меня главное – семья, а не работа, и ты ничего мне не сделаешь. Собственно, Павел и не собирался ничего делать, он прекрасно понимал, чем вызван внезапный мини-протест, только вот беда: хотелось бы обрадовать Феликса, да не получится.

– Феликс, твою жену отвезу я, – выручила Тамара. – Надеюсь, мне ты доверишь свою жену?

– Без вопросов, – буркнул тот на манер экзаменатора Насти, то есть с недовольной миной на лице.

Разбежались по машинам.

Терехов ехал впереди, наблюдая в зеркала заднего вида за автомобилем Феликса, который не отставал, шел точно в хвост. Вчера Павел переговорил с приятелем покойного отца, человеком значимым в городе, тот обещал выяснить, что за ход с Ольгой и зачем, ощущение гнусной интриги не покидало следователя. Не зря же ее определили к нему «набираться опыта», когда есть маститые спецы, положившие жизнь на систему розыска преступников, а он всего около двух лет работает. Ну, провел три дела удачно, это же не повод сделать его и ребят образцом для подражания, тем более парочка дел зависла! Друг отца сразу высказался: «Как мне кажется, у вашей Ольги мощный покровитель, которому не отказывают».

Элеонора встретила их не в больничном халате, а в той одежде, в которой ее видели у сына, только без пятен крови. И находилась она не в палате, а на этаже неврологического отделения, она ждала их сидя на диване в месте для отдыха. Коротко переговорив с врачом, Феликс оседлал стул, а Павел, поздоровавшись, присел рядом с Элеонорой и задал для начала дежурный вопрос:

– Как вы? Как чувствуете себя?

– Как? Как… хм. Будто жизнь оборвалась, – сухо сказала она.

Вежливые люди после подобного заявления должны выразить соболезнования и отчалить, однако вежливость – удел королей, у Павла с Феликсом прозаичная сфера деятельности, им не до вежливости. Терехов сделал короткую паузу, давая Элеоноре настроиться на нелегкую беседу, и уточнил:

– А доктор сказал, вы согласны поговорить с нами…

– Мне плохо, но говорить я буду.

Что ж, это, конечно, неплохо. В ее состоянии закономерны перемены желаний и перепады настроения, истерики и непредсказуемость, но в этом состоянии люди проговариваются чаще, нежели в адекватном.

– Вижу, вы готовы покинуть больницу?

В сущности, это был не столько вопрос, сколько прощупывание адекватности Элеоноры, ответ последовал удовлетворительный:

– Да. Не хочу находиться в этой гнетущей атмосфере.

– Но в квартире сына вы пока не можете жить…

– Знаю, – не дослушала Элеонора. – Я не собираюсь там жить. Переселюсь в гостиницу до… Когда мне отдадут тело сына?

– Как только закончится исследование и некоторые формальности, связанные с… данным случаем. – Павел старательно обходил слово «труп». – Обязан предупредить, вопросы не всегда у нас корректные, вы готовы?

Она кивнула. Все же вид у нее не очень, вовсе не располагал к диалогу. Этот остановившийся взгляд и он, и Феликс неоднократно видели у погибших людей, когда смерть пришла раньше, чем они успели закрыть глаза. Примерно так и выглядела Элеонора, жестоко сейчас допрашивать ее, однако реальность такова: дала согласие, значит, жалость долой. Нужно с чего-то начать расследование, без матери убитого дело не сдвинется, и начал он с традиционного вопроса в данных обстоятельствах:

– Скажите, у Ильи были неприятели, враги?

Диалог завязался, Элеонора отвечала ровно, без эмоциональных красок и короткими фразами:

– Нет, что вы. Илюша хороший мальчик, участливый, добрый, заботливый, он просто ангел. Понимаете? Ангел! Всегда помогал, когда его просили. Даже если на это требовалось потратить много времени, часто свои деньги тратил. А вы говорите, враги…

– Но это у вас там, – продолжил он. – А здесь как? Насчет врагов?

– Здесь… не знаю. Илюша был доволен учебой, городом, здешней жизнью. У нас ведь городок маленький, для молодых людей там тоска смертная… Нет, я никогда не видела его пасмурным, угрюмым, что позволило бы думать иначе, напротив, он всегда позитивный.

– А если Илья скрывал от вас неприятности?

– Мой сын от меня ничего и никогда не скрывал. У нас с ним был договор: любую неприятность он расскажет мне. Со своей стороны, я настраивала его на доверие, обещала не кидаться с упреками, заверяла, что помогу выйти из положения, потому что я мать и только я могу ему помочь. Я всегда буду на его стороне. Любой человек может попасть в скверную историю, любой. А детей сковывает страх и стыд за проступок, что они упадут в глазах родителей. Поэтому не решаются сказать о своей беде.

– С друзьями сына вы знакомы?

– Виделась иногда… недолго. Я здесь нечасто бывала. А когда приезжала, Илюша все свободное время посвящал мне.

– Хорошо, о друзьях мы выясним в университете. А девушка? У него ведь была девушка?

– Не было.

Спец по девушкам (разумеется, в прошлом, нынче он образцовый муж) решил вступить в диалог:

– Как? Двадцать три года, а девушками интересуются значительно раньше, еще в пятом классе.

Феликс задел ее сына, хотя ничего особенного, чего не знают все без исключения, не сказал. Однако Элеонора ощерилась, правда, на базар не перешла, но тон взяла резкий, рваный, категоричный:

– Думаю, доступные девицы у него были. Этого добра сейчас навалом, сами лезут в постели красивых мальчиков, тем более с деньгами. Я не ограничивала сына, учитывала, что ему не только поесть нужно. Безусловно, меня интересовали его девицы, он смеялся, говорил, пока нет той, какую хотел бы видеть рядом с собой, чтобы не стыдно было за нее. Еще раз повторяю: мой сын не скрывал от меня ничего, поэтому со всей ответственностью утверждаю, что постоянной девушки он не завел.

Общались с ней в течение часа, но остальные ответы были в том же духе: не знаю, не видела, не встречала, все было хорошо, ее мальчик идеальный. Не имело смысла продолжать, Павел прервал бессмысленный диалог, попросив ее:

– Не могли бы вы поехать с нами на квартиру сына? Понимаю, вам будет трудно, нелегко, там никто не убирал, мы все оставили, как было. Элеонора Геннадьевна, это крайне важно для нас. Да и для вас. Одна из версий – разбойное ограбление. Мы должны либо исключить данную версию, либо взять ее за основу – все зависит от вас. А после я отвезу вас в гостиницу, какую назовете. Так как? Вы сможете там находиться?

– Я хочу, чтобы нашли убийцу моего сына. Поехали на квартиру.

И она первая с готовностью поднялась с дивана.

Санчо разбудили ароматы…

Он не вскочил с постели, хотя проснулся от голода, к тому же вчера засиделся перед камином, подбрасывая в топку дровишки, все думал, думал… Камин сложили с дедом, когда тот был жив, исключительно для релаксации, тепла от него мало, вот так сидишь, на языки огня смотришь и… мысли покидают голову. Вокруг и обстановка располагала к думанью: старинная мебель – крепкая, из дерева, а не прессованных опилок, еще с досоветских времен, правда, из разных наборов, но с ней уютно. Естественно проголодался, но так и лег спать на пустой желудок, поленившись сходить на кухню и чего-нибудь закинуть в рот. Последнее время он только и делает, что думает, где бы ни был, почти не общается с Никой, да так ничего и не придумал. Впервые он попал в безвыходное положение, не знал, как поступить. В комнату заглянула Ника и тут же скрылась, извинившись:

– Прости, что не стучалась, я посмотреть, проснулся ты или нет.

– Все нормально, – сказал он, вскочив с постели и одеваясь. – Так вкусно пахнет… Что там на завтрак?

– Шутишь? Время обеда, поэтому я и пришла…

– Обеда?! – выглянул он, тараща глаза. – Как обеда? Я проспал все на свете? А универ… О, блин! Надо было разбудить меня.

– Извини, – потупилась Ника.

– Ладно, проехали. Иногда можно и прогулять… Иди, сейчас умоюсь и приду… Надо же, обед уже…

В крошечной ванной поместился только душ, раковина и унитаз, зато все удобства. Санчо остервенело чистил зубы, пытаясь составить план на сегодняшний день, но планирование затормозилось. Что можно планировать во второй половине дня? Пока то да се – вот тебе и вечер. Он подавил желание срочно бежать неизвестно куда и пришел на кухню, там уже стояла тарелка с красивым золотистым супом, а посередине стола возвышалась горка пирожков.

– Пирожки… Классно. А с чем?

– С капустой и картошкой.

– Мои любимые… – потирая ладони, расплылся в улыбке Санчо. Откусив половину пирожка, пережевывая, он покивал, мол, есть можно.

Ели молча и сосредоточенно. Наконец, Ника робко произнесла:

– Знаешь, я мерзну по ночам…

– А-а-а… – протянул Санчо со смешком. – Окно в твоей комнате плохо закрывается, я посмотрю, что можно сделать. Почему раньше не сказала?

Ника пожала плечами и уткнулась в тарелку. Снова пауза, снова ели, впрочем, девушка больше ложкой в тарелке возила, поглядывая украдкой на Санчо. Наконец решилась попросить:

– Ты не мог бы забрать мои документы?

Сначала он, уставившись в тарелку, выпятил нижнюю губу, затем поднял на нее глаза, в которых, разумеется, одобрения не было. Понятно, уговаривать одуматься – дело дохлое, только время, как говорится, все расставит по местам, но оно же, время, имеет подлое свойство утекать сквозь пальцы.

– Мне их никто не даст, – заявил Санчо.

Боже, как она расстроилась, еще чуть-чуть – и заплачет, преодолевая комок в горле, Ника выговорила:

– А как же тогда быть?

– Ты что, маленькая? Только самой ехать.

– Не могу. Не могу, не могу, не… Я подожду до лета, меня исключат, а летом, когда никого не будет, заберу документы.

– Летом универ тоже работает, абитуриентов принимают, экзамены, ремонт делают и прочие работы. Давай ты еще подумаешь…

– Я подумала, – нервно перебила Ника. – Подумала и решила… Появиться в универе не смогу, нет, это невозможно после всего… Поеду домой. Сколько я могу сидеть у тебя на шее, у меня нет денег, тебе я никто…

– Не то говоришь, не то! – повысил он голос, тем самым давая понять, что слушать ее доводы не желает. – Я тебя гоню? – Но ответить ей не позволил. – Лучше молчи, хватит, наговорила. А что скажешь родителям? – И передразнил: – Я бросила учебу на четвертом курсе, потому что меня…

– Не надо, не хочу вспоминать! – пыхнула Ника.

– Я к чему… Нужно не только о собственном комфорте думать, еще и том, кому своим комфортом принесешь неприятности, боль…

– Думаешь, мне комфортно? – обиделась она.

– Думаю, ты стремишься к нему, – отрезал Санчо. – Но учти, спрятавшись, ты не получишь, чего ожидаешь, это закон. То, что с тобой произошло, не повод бросать универ, тем более, ты ни в чем не виновата…

– Но…

– Подумай еще. Мой дед говорил: «Нет ни одной причины, чтобы сдаваться, легко никогда не сдавайся». Я просто прошу тебя не пороть горячку, недельку-другую типа поболей, поваляйся у телика, там видно будет. Мне-то ты можешь пойти навстречу?.. (Молчание не всегда означает согласие.) Да не мешаешь ты мне, наоборот, как домработница тут вкалываешь, готовишь, убираешь, меня все устраивает, так что… Считай, ты на работе, платить много не могу, но еда и жилье тебя устраивают, верно? (Прогресс: Ника кивнула.) Вот и отлично. На этом спор окончен. В универ ты, конечно, не поедешь… (Она отрицательно мотнула головой.) А мне никто не отдаст твои документы, короче, выбор у тебя… Налей мне еще супа.

Ника подхватилась, кажется, она обрадовалась смене темы, да и вообще, старалась угодить Санчо из элементарного чувства благодарности, он приютил ее, а до этого спас от смерти. Поставив перед ним тарелку, она села напротив, некоторое время молчала, глядя на поверхность стола, потом вспомнила: обычно Санчо развлекает ее рассказами из своих путешествий, а тут – будто нет его. Присмотревшись, как он ест – механически и при этом отсутствуя, Ника осторожно, чтобы не сильно докучать назойливостью, спросила:

– Санчо… что-то случилось?

– А? – поднял он голову от тарелки. – Случилось? Да нет…

– Но ты какой-то смурной… Ты изменился, правда.

Не хотел он говорить ей, а ведь иногда так требуется участие другого человека, чтобы тот помог с выбором, и Санчо сказал:

– Я потерял студик… студенческий билет.

– Ты можешь получить новый… – настороженно произнесла она, в глубине души понимая, что дело хуже банальной потери.

– Конечно, могу, но… я не знаю, где потерял…

– Не понимаю, чего ты так переживаешь? Есть причина?

– Подозреваю, у Ильи. Представляешь, если его найдут там… мне туго придется.

– То есть могут… на тебя подумать?

– Да ну, ерунда! – махнул рукой Санчо и улыбнулся, чтобы нейтрализовать внезапный испуг Ники.

А самому страшно стало, хотя он не из трусливых, просто случаются обстоятельства, от тебя не зависящие, когда необходимо выстроить на всякий случай защиту, но не знаешь – как. А тут напротив по ужасу в каждом глазу, что совсем не настраивает на позитивный лад, Санчо подмигнул Нике:

– Поищу здесь, я же не искал как следует.

Не успокоил Нику, да и сам не верил в то, что говорил.

– Я помогу тебе… искать помогу. Прямо сейчас. Ешь.

Элеонора по профессии адвокат.

Само собой, сын решил пойти по стопам обожаемой мамы и тоже готовился стать юристом. Помимо основной работы на ней два магазина, принадлежащих матери: овощной и мясная лавка, это то, что будет нужно людям во все времена, какими бы ни были они тяжелыми. Как управляется в таких разных сферах? А что делать? Магазины достались от отца, мать Элеоноры справлялась поначалу неплохо, потом началось: то суставы, то давление, не продавать же магазины, тем более обе точки доходные.

В маленьких городах выигрышные и денежные дела попадаются редко, конкуренция большая, следовало позаботиться о подушке безопасности. Ей помогли устроиться консультантом в городскую администрацию, режим свободный, нагрузка умеренная, деньги бюджетные каждый месяц – неплохо, верно? Так она сохранила и свою конторку, мало того, клиентура увеличилась, ведь люди больше доверяют тем, кто сумел влиться во властные структуры – кого ни попадя туда не возьмут. Ну, а управление торговлей – наняла рабочих лошадок.

Сына Элеонора баловала, еще бы, он единственный ребенок, но заверила: баловала в меру. Павел не стал уточнять границы этой меры, зачастую у родителей границ не существует, как правило, у состоятельных, а потерпевшая явно не бедствовала. Она знала, где и что лежит у сына – именно для этого и нужна была, но из дорогих вещей все осталось на месте – деньги, часы, брендовая одежда, золотые изделия – мальчики тоже любят побрякушки. А дешевка никому не нужна, чтобы ради нее забраться в квартиру, тем более убить.

К большому сожалению, Элеонора ничем не помогла. Они стояли на середине первой комнаты, присесть никому не пришло в голову, стояли и вертели головами, рассматривая погром. При дневном свете квартира особенно уныло смотрится, пятна крови, осколки и обломки – все осталось как в ночь убийства.

– Компьютер! – вспомнила Элеонора. – Не так давно… осенью… я купила Илюше ноутбук, он дорогой. Сын так радовался… Ноутбука не видела.

– Разбит ваш ноут, – огорчил ее Феликс. – Мы изъяли его, надеемся восстановить диск, может, там есть информация о причинах нападения на вашего сына. А ведь это нападение сознательное и, как мне видится, бесстрашное. Здесь за стенками столько народу, а преступники рискнули.

– Праздник, – сказал Павел. – Шум, гам, музыка, с этой точки зрения гарантирована безопасность. Кому интересно, что за стенкой происходит, когда кругом шумно? Случайные свидетели могли увидеть преступников, это единственный риск, но время идет, приметы стираются уже через пару дней… Кстати, – повернулся он к Элеоноре, – видеонаблюдение установлено в доме и на улице?

– В платежках такой услуги нет, – ответила та.

Повертевшись на месте и снова, в который раз, оглядывая разруху, Феликс уверенно заявил:

– Кому-то ваш Илья насолил очень и очень крупно.

– Ну, тогда… я в тупике, – беспомощно развела она руками.

– Тогда вы просто чего-то не знаете о своем сыне, – поправил он ее. Элеонора сверкнула глазами и хотела было что-то гневное бросить ему, Феликс мягко упредил: – Не надо возражать, не стоит. Сами подумайте, порассуждайте логически. Именно сюда пришли не менее двух человек. Как они попали в квартиру? Ваш сын не разделся в прихожей, его куртка валялась на полу вон в том углу, словно ее стащили с него и отбросили. На нем были зимние сапоги, которые он тоже не снял в прихожей. Получается, Илья где-то гулял и, возможно, пришел со своими убийцами, или они следом пожаловали, не суть. Факт в том, что он впустил минимум двух человек, которые его… вскрытие покажет, отчего наступила смерть.

– Впустил? – растерялась Элеонора. – Вы не можете этого знать.

– Это элементарно: замок не взломан, – пояснил Феликс. – Отсюда мы имеем право предполагать… возможно! Это были хорошо знакомые ему молодые люди. Вошли они практически перед вашим приездом, а время было позднее, ночью кого ни попадя в квартиру не пустишь, согласны?

– Возможно? – переспросила она, нахмурившись. – А без этого слова… кто мог быть?

Феликс пожал плечами, за него ответил Павел:

– Кто бы ни был, вошли они сюда свободно.

– А молодые? – не унималась Элеонора. – С чего вы решили, что сюда пришли молодые люди?

– Вряд ли ваш сын общался с людьми много старше себя, да и силой они обладали, характерной для молодых людей.

Подробности Павел опустил, мол, до смерти забили вашего сына за каких-то полчаса, на это способны физически сильные и молодые люди. Тем временем она осмотрелась, медленно повернувшись вокруг оси, словно искала в углах и стенах тех, кто пришел в дом ее сына со злом. Феликс подошел к шкафу-витрине и, указывая пальцем на полку, повернулся к ней, поинтересовавшись:

– А что это за фигурки? Что за куколки?

Элеонора приблизилась к нему, за ней и Павел подтянулся, некоторое время стояли молча, она, без сомнения, любовалась фигурками – во всяком случае, умильно смотрела на полку. А может, воспоминания нахлынули, лишь после длинной паузы заговорила:

– Коллекция ангелов. Как-то Илюше подарили фарфорового ангелочка, старинную фигурку в качестве символа защиты, сейчас многие увлекаются символикой. Оказалось, их делали и в Союзе, и в дореволюционной России, и в Европе, в общем, во всех странах, где есть христиане. Илюша начал собирать этих маленьких ангелов, за границей покупал, мы ездили с ним туда отдыхать и просто туристами, одинаковых нет. Коллекционеры приобретают по два экземпляра, второй на обмен, сын не покупал двойников. Смеялся… что его хобби редкий вид коллекционирования, меняться не с кем. Разве что в какой-нибудь далекой стране живет такой же любитель, но найти его нереально.

– А интернет? – подключился Павел.

Он давно понял: мелочей не бывает, нужно все детали проработать, потому что есть такое понятие «а вдруг…».

– И что? – пожала она плечами. – Ну, нашел бы где-нибудь… в Парагвае, представляете пересылку? Обмен обошелся бы дороже, чем вся коллекция.

Итак, Илья был коллекционером. В данном случае на ум приходит первая ценная мысль, ее и поспешил озвучить Феликс:

– Скажите, а вы уверены, что у Ильи не было эксклюзивных фигурок ангелов, которые могли стоить больших денег?

Элеонора несколько секунд смотрела на него, явно соображая, насколько он прав, а у Феликса готов убедительный довод:

– Крошечная почтовая марка стоит миллионы долларов, конечно, не всякая, редкий экземпляр, а тут все же статуэтки. Почему какие-то из них не могут быть артефактами?

Она перевела взгляд на полку с ангелами, уголки ее губ поехали презрительно вниз, затем высказалась:

– Шутите? На этой полке ничего ценного нет, это же новоделы.

– Ну, на глаз ценность невозможно определить, поверьте, – возразил Феликс, наклонившись к полке. – Однажды антиквар показал мне две картинки, ничего особенного. Скажу больше, мазня, но стоимость… я бы не купил даже за сто рублей, а кто-то готов отдать сотни тысяч.

– Тогда что мешало им забрать добычу и убраться, а не устраивать здесь… вот это все?

– Логично, – согласился Феликс. – Только есть одно но, у преступников в подавляющем большинстве логики нет, но есть азарт. И кто знает, может быть, они забрали. Похоже, помимо разборки с Ильей, они что-то искали. А почему эти ангелы лежат в коробке?

Феликс достал коробку, показал ей, она взяла одну из фигурок, несколько секунд рассматривала, затем поставила на полку, следом вторую, третью…

– Ах, эти… – с горечью проговорила Элеонора, продолжая расставлять фигурки и всхлипывая. – Наверно, просто не успел поставить. Илюша перед праздниками с особой тщательностью убирал квартиру… сам убирал, не позволил мне нанять домработницу, сказал, нечего тратиться на то, что в состоянии сделать сам… вот такой он был, не тянул из меня деньги, не лентяй. В этом шкафу он обязательно протирал пыль, терпеть не мог беспорядок. А своих ангелов любил переставлять, говорил, с ними легче думается, верил, что они приносят удачу, защищают…

– М-да, чего только не собирают, – пробубнил Павел, стоя позади бедной женщины и глядя на полку с ангелочками. – Поехали, Элеонора Геннадьевна? Сначала заедем в отдел, у вас возьмут отпечатки…

– Отпечатки? – выпрямилась она, съежилась, покривила губы, будто ей предложили в кипятке искупаться. – Пальцев? Зачем?

– Чтобы исключить ваши из найденных отпечатков. Это быстро, а после поедем в гостиницу.

Они направились к выходу из комнаты, но Элеонора остановилась в дверях, оглянулась и с упреком бросила фарфоровым фигуркам:

– Столько ангелов собрал, а не защитили сына. Выкиньте их!

Забиться в медвежий угол, чтобы…

…никого не видеть, это, конечно, выход, да вот незадача: продукты имеют «неожиданное» свойство – они заканчиваются. Санчо, конечно, пообещал привезти из города, мол, нарисуй список – куплю, но Ника сказала, что он не умеет выбирать, поэтому ей надо ехать. Немногим ранее она в такую депрессию себя загнала, что выходить из дома во двор отказывалась, а здесь в зимнее время практически никого не встретишь. В норму Ника не пришла, но маленький прогресс налицо, Санчо радовал и этот прогресс. Нет, правда, она ожила, в свободное время от домашних трудов читала, смотрела телик, а не внутрь себя. Компьютер пока Санчо не давал ей, здесь есть интернет, ему не хотелось, чтобы она в соцсетях про себя гадости читала. По этой же причине отобрал смартфон, заменив его кнопочным старым телефоном, в трубке только его номер и ее родителей, других наизусть Ника, к счастью, не помнила. А кто из нас помнит?

Итак, настал первый выход Ники в свет. Собственно, ничего нет выдающегося в заурядной поездке за едой, если бы… Вот! Краеугольный камень в этом выражении – если бы! Да кто же знал! Но Санчо получил из нескольких источников деньги, понемногу, а путем сложения получилась неплохая сумма. Он же и три блога ведет, и дебила натаскивает по математике, иногда подрабатывает барменом, а иногда простым рабочим во Дворце спорта. Если бы не поехали, перенесли покупки на другой день, то ничего и не случилось бы, но… кушать хочется часто и много, отсутствием аппетита никто не страдает.

Днем Санчо пропадает в универе, поэтому поход за добычей состоялся вечером. Он приехал на дачу, забрал Нику, закутанную с головы до пят – тут уж не до форса, тут главное в сосульку не превратиться на мотоцикле. Санчо водрузил ей на голову шлем и рванул в город, впрочем, ехать далеко не пришлось, как раз на окраине несколько гипермаркетов, поражающих размерами. Набрали полную тележку, так ведь каждый день не наездишься, наконец, список закончился. Санчо взглянул на Нику, тут-то на ум и пришла сугубо практичная мысль: она же почти без вещей, ну, два халата (бабушкин и мамин) меняет, а белье? Тема деликатная, а Ника щепетильная, он намекнул:

– Слушай, а тебе ничего не надо купить из вещей?

– У меня все есть, но в общежитии, а я туда… сам знаешь.

– Почему мне не сказала? Я бы забрал.

– Как бы ты забрал? – вытаращилась Ника, пыхнув, будто он сделал ей неприличное предложение. – Сам стал бы вещи мои собирать? Своими руками и при всех?

– А что тут такого?

– Ха! Ты не понимаешь?

Деревенское воспитание дает о себе знать, но Санчо именно этот «заскок» нравился, раскрепощенных и свободных от условностей девиц полно, такие мало привлекали лично его.

– Да ладно, дело-то житейское, – сказал он, рассмеявшись, чем и снизил накал Ники. – Не переживай, попрошу девчонок твои вещи покидать в сумку, устроит? (Кивнула. Вот так легко и просто можно вернуть девушку в норму, а то сразу – пых!) Но ты все равно купи… что там надо девчонкам? Короче, все купи, что надо, поняла? Если я тебя стесняю, то подожду рядом с отделом.

Ника кивнула, оба прошли к женскому отделу, Санчо остался с тележкой, а она побежала искать своего размера белье, колготки, сорочки. Разумеется, Ника не наглела, брала самое необходимое, недорогое и в двух экземплярах, как вдруг…

Сначала она услышала голос, от которого в глазах помутилось, но ненадолго, Ника все же не хлипкая мажорка, а кровь с молоком… или молоко с кровью, сейчас именно эта комбинация слов взыграла в каждой ее жиле. Затем узнала его же смех. Его и еще кого-то, наверное, дружка – истеричный, икающий, подхрюкивающий. Ника задвинула коробку с бельем, руку не убрала, потому что, когда она повернула лицо к смеющимся, ее рука закрыла всю нижнюю часть, оставив одни глаза.

Валентин тоже выбирал женское белье, только дорогое. Это красивый молодой человек, сын состоятельных родителей, не олигархов, не миллиардеров, тем не менее крутых. Валентин, который настаивал называть его Вале́н, держал в руке тесемки с латками (то ли бюстгальтер, то ли трусики) и ржал вместе с Оскаром, которого она знала совсем немного, не с самой хорошей стороны. Да и внешне он никакой, мама-природа явно занималась текущими проблемами и забыла сделать его статным и крепким, как Валентина, рожицу кое-как слепила из вторсырья, типа – сойдет и так. Но это нечто старательно напрягался в фитнес-клубах, чтобы нарастить мышцы. То ли дело Валену досталось от природы все самое лучшее, прямо сошел с экрана про красивую жизнь. Наверно, что-то скабрезное они шептали друг другу, поэтому закатывались от хохота, показушного и вульгарного.

Нику переклинило. Она решительно подошла к парням, заехала Оскару кулачком по лицу, а силенок много, злость их удвоила, он отлетел в сторону, как мячик. Не успел Вален, увидев Нику, снять белозубую улыбку с лица, как получил увесистую оплеуху, аж согнулся. Выпрямившись, он собрался нанести ответный удар, но девушка ждать не стала, она хватала с полок коробочки и запускала в него. А коробочек несметное количество, вылетали они из ее рук со скоростью пулемета, Валентин отмахивался, все равно наступая на нее. Ее хватало на обоих, коробки летели и в Оскара.

Услышав шум, Санчо заглянул в отдел и, не раздумывая, ринулся на помощь Нике, хотя дралась она, а не парни. Незнакомый ему Оскар сидел на полу, опираясь спиной о нижние полки, и ржал, как обкуренный, второй парень, которого Санчо замечал в университете, наступал на девушку с явной целью прибить. Он сцапал Валентина сзади за шиворот и отшвырнул к худому парню, тот упал на полки, с которых посыпались пакеты с коробками.

Казалось бы, чувствуя защиту, Ника должна успокоиться, но нет, она и не думала прекращать атаку, сгребала коробки и кидала их в Валентина. Парадокс, но теперь Санчо пришлось защищать от разъяренной девушки неземного красавца, он раскинул руки, не пуская Нику к нему, и грозно требовал:

– Прекрати! Ника! Ты рехнулась? Сейчас же перестань!

Ага, прямо так и перестала. Но тут его обогнул Вален и кинулся на Нику. Та не будь дурой ринулась бежать, выскочила из отдела и повернула налево, за ней убежал и Валентин… По звукам падающих с грохотом кастрюль, эти звуки не спутаешь, стало понятно, что начались оборонительные действия с использованием тяжелой артиллерии.

– Ах-ха-ха-ха… – закатывался Оскар, усыпанный коробками, держась за свой тощий животик. – О-хо-хо-хо… Цирк…

Санчо помчался на поле боевых действий, и что? Пострадавший стоял уткнувшись в полки с кухонными товарами и прикрывая голову руками. А на него падали кастрюли, стальные миски, подносы, летели поварешки…

Со всех сторон бежали к ним сотрудники и охранники.

Дни несутся, будто им придали ускорение…

…неведомые силы, так прошло полторы недели, а с места не сдвинулись ни на йоту, как заколдованный мамин сыночек Илюша. Элеоноре выдали труп сына, она поехала домой, но Кориков Антоша не предоставил актов исследования, Феликс высказался по сему поводу:

– А чего вы ждали от зеленого пацана? – И вяло передразнил Антона: – Горячая точка, я видел, я знаю… Понты одни. Ладно, посмотрим, что он там накорябает, все одно хуже Марихуаны не будет, но и лучше вряд ли.

Павел не делал выводов заранее, пока так думать не было причин, потому не поддержал Феликса, его другое заботило – Илья. За что его убили с особой жестокостью? Что искали в квартире? На случайный бандитизм не похоже, но исключения тоже встречаются.

И вот снова утро – ясное, солнечное, морозное, небо синее – хорошее утро, настроение просто взлетело. Павел и Феликс очутились у дверей Следственного комитета одновременно и, протянув руки к дверной ручке, столкнулись. Рассмеялись, повод к смеху анекдотический: оба задумались настолько глубоко, что не заметили друг друга. По коридорам и лестницам шли молча, так ведь торопились к кабинету, зачем на ходу трепаться?

Однако Павел с неудовольствием отметил про себя, что между ними словно темная полоса пролегла, причина банальна: стыд за чужую… даже не подлость – гнусненькую подлянку. Феликсу стыдно, что его кинули с работой, к которой он готовился долгие годы и которая ему была обещана, а Павлу стыдно, что ничем не может помочь. Он встретился с другом отца второй раз, собирался рассказать о результате, как вдруг оба, не сговариваясь, замедлили шаг… У кабинета стояла Ольга, опираясь плечом о стену и скрестив на груди руки. Встретила их улыбкой (как показалось обоим, улыбкой торжества) и вопросом то ли с иронией, то ли с искренним недоумением:

– Почему всегда опаздываете на работу?

Честно говоря, Павел потерялся, не сообразил, что ответить на детский вопрос, нашелся Феликс, правда, свой вопрос он задал без интонационной окраски:

– Марихуана, мы работаем не продавцами в магазине, тебе разве неизвестен закон: начальство не опаздывает, а задерживается?

– А ты при чем? Ты же не начальство.

– Я сопровождаю его светлость. – А вот Феликс улыбнулся, без сомнений, искренне, это ему давалось легко. – Всегда и везде. Я его тень. К тому же у нас ненормированный рабочий день, мы можем работать сутками и почти без сна, удивляюсь твоей неосведомленности.

Все-таки поддел ее. Тем временем Павел открыл кабинет и, конечно, пропустил вперед даму, после чего заметил, как у Феликса поменялась мимика, он наклонил голову, набычившись, губы поджал и проследовал за ней. М-да, утро началось с оптимистичной ноты, которая скисла от одного вида Оленьки. В кабинете Терехов, находясь за столом, долго перебирал листы с протоколами, не имея желания обсуждать текущие дела. Ольге надоела пустая пауза, она поинтересовалась:

– А где ваши оперативники? У вас приходят, когда хотят?

Павел совсем немножко ошибся: с появлением Ольги не проблемы их ждут, а проблемищи – она повсюду будет совать нос, что станет делать с добытой информацией, одной ей, подружке дьявола, известно. Он не придумал, чего бы ей такого сказать, не обидев… Феликс ответил вместо Павла, правда, на этот раз его фраза походила на вызов, разумеется, вызов предназначался Ольге, хотя обратился он сначала к Терехову:

– Павел Игоревич, ты не мог бы написать подробный отчет для Марихуаны Гашишевны, кто и где находится, а также чем в ближайшее время будет заниматься? Я правильно понял, Марихуана, ты у нас контролер?

– Ну, зачем так превратно понимать женское любопытство? – замурлыкала Ольга, не смутившись. – Я же опыта набираюсь.

Несомненно, у Феликса готова была слететь с языка следующая колкость, наверняка более острая и обидная, он же мастер слова, к счастью, помешали ребята, ворвавшиеся в кабинет.

– Извините, – тяжело дыша, выдавил Вениамин, видно, бежал по лестницам, как горный архар.

Женя Сорин дополнил в меланхоличной тональности:

– Кругом сплошная нищета, именно поэтому на дорогах пробки – их не объехать. Можно было бы бросить тачку, но далеко – не добежать.

– Отставить разговорчики, присаживайтесь, – сказал Павел. Когда парни расселись, он похвалил Сорина: – Жень, ты молоток, хорошо написал протоколы.

– Рад стараться, – вздохнул тот печально на манер Пьеро.

– Ну, что? Как опрос жителей?

– Никак, – ответил Вениамин. – Всех мы не опросили даже в подъезде убитого, две квартиры осталось, не можем застать хозяев. Продолжить?

– Разумеется, – кивнул Павел. – Понятно, все праздновали, но, может быть, кто-то забыл бутылку шампанского купить и возвращался с покупкой, кто-то опоздал и бежал к столу, а кто-то поссорился и уходил… Короче, в праздник многое сделать не успевают, отсюда суета, беготня, стало быть, надежда у нас есть, что хотя бы один свидетель видел посторонних… м… незнакомых людей в период с девяти вечера до десяти.

– О! – встрепенулась Ольга. – А что это за период?

– Время убийства, – сказал Павел. – Точнее, убили Илью в промежутке от девяти до девяти тридцати вечера.

– Боже, – усмехнулась она, – кто вам назвал это время?

– Новый судмедэксперт Кориков Антоша Степанович, – не преминул сообщить ей Феликс. – Прямо у трупа назвал.

– Промежуток меньше часа? Это смешно.

– Отнюдь. Антоша Степанович сказал, плевое дело определить время смерти, которое можно вычислить элементарно даже калькулятором в смартфоне.

– Это долгие расчеты… – начала заводиться Ольга.

Она никогда не называла точного времени смерти, а то и приблизительного, но по разным причинам, безусловно, всегда «объективным». Поскольку Феликс с ней часто цапался из-за ее неточностей в работе, Павел поспешил упредить очередную стычку, не дав продолжить Ольге:

– Времени после убийства прошло мало, поэтому Кориков вычислил без труда, легко. (Не хотел кольнуть Олю, но слово «легко» наверняка зацепило ее.) А мать приехала примерно в десять, может, чуть позже, само собой, убийц к этому времени не было в квартире. Что нам известно… Преступников было минимум двое, почему-то они разнесли квартиру в хлам…

– Ну, это элементарно: что-то искали, – вставила Ольга.

Мужчины все до единого отнеслись бесстрастно к ее выводам, ибо спешить с версиями – это насмешить коварную Фемиду. Павел изобразил, будто думает над ее версией, наконец, произнес:

– Возможно. А что искали?

– Ну, я не знаю, – пожала плечами она. – Деньги… ценности…

– Деньги целые… – напомнил Феликс.

– Это не те деньги, которые ищут, – возразила Ольга.

– И дорогущие часы оставили, ноут заоблачной цены разбили, фотоаппарат раскурочили, а не стырили, – провокационно улыбался Феликс, давая понять, что она набитая дура.

Не светило им мирно сосуществовать, в который раз огорчился про себя Павел. Он уже собирался начать воспитательный процесс, иначе работа превратится в ад, как вдруг позвонил Кориков. Выслушав, Терехов подхватился:

– Феликс, мы с тобой в морг, ребята – на опросы…

И остановил взгляд на Ольге, придумывая ей занятие, чтобы не мешала, не путалась под ногами, не лезла без спроса, она подняла ладонь, отказавшись:

– Я с вами не поеду (однако ее никто и не приглашал.) Акт вскрытия потом почитаю. Если нет для меня дела, я, пожалуй, пойду, мне еще оформиться надо.

– Да, конечно, оформляйся.

Павел чуть не выдал высокий градус радости, а чтобы она не передумала, лихорадочно засобирался. Вскоре он уже сидел за рулем машины рядом с Феликсом. Они проехали больше половины пути в молчании, эти паузы, причины которых знаешь, напрягают.

– О чем задумался так глубоко и так надолго? – спросил Терехов.

– Анализирую. Раз Марихуана говорит, что у Грюмина что-то искали, нам тоже надо искать… другие версии.

– Почему? – заинтересовался Павел.

– Ее мозг устроен примитивно: обрабатывает только то, что в зоне видимости, то есть на поверхности. Данный метод мышления свойственен людям, которые мало пользуются аналитикой и логикой, умом тоже мало… с умом у нее амба.

– А что тебя не устраивает в данной версии?

– Паша… – заерзал Феликс и, повернувшись к нему, заметил: – Тебя тоже ее версия не устраивает, я не прав?

– Скажу честно: не устраивает, потому что Ольга озвучила, а ведь все указывает на поиски чего-то ценного.

– Не поэтому, Паша, интуиция не приняла. И правильно сделала. А я застрял на шкафе с посудой, все разгромили, но шкаф оставили – почему?

Действительно, Павел мало думал об убийстве парня, его больше занимало внедрение (по-другому не скажешь) Ольги в их тесный кружок (не к добру это) и то, что несправедливо отфутболили Феликса. В данном деле, судя по всему, сначала надо собрать исследования, улики, свидетельства, а уж потом версии выдвигать. Ладно, это все в рабочем порядке, сейчас Феликс заставил мысленно вернуться на место преступления, у Павла родился контрдовод:

– Кухня осталась полностью целой.

– И ванная, – скептически усмехнулся Феликс. – Не буду строить догадки по этому поводу, но обе комнаты и прихожая в хлам. Кроме шкафа для посуды… Скажите, какая избирательность.

Да, теперь настало время строить предположения, но не версии:

– Может, не успели?

– Не спорю, – согласился Феликс и задумался, но ненадолго. – Не успели, говоришь?.. Значит, их было больше двух, кто-то стоял на шухере и заметил опасность в лице матери убитого.

– Опасность… – повторил Павел, вслушиваясь в слово. – Вряд ли убийцы хотели попутных жертв, свидетели тем более им не нужны. Если учесть время, которое нам обозначил Антоша, то за этот час следовало убить с особой жестокостью парня, а также устроить погром… Хотя ломать – не строить, тем не менее! На это тоже необходимо время. Итак, у них было на все про все – час, ведь Элеонора Геннадьевна приехала в начале одиннадцатого… Убийц нужно искать среди знакомых ее сына, которые знали, как выглядит его мать.

– Кто б сомневался. Да, Паша, думаю, два-три человека, вряд ли больше, участвовали в убийстве, может, один стоял на шухере. Но все равно это уже группа. Мы на месте.


Странно, его поле деятельности вряд ли располагает к позитивному восприятию жизни, но, глядя на Антона, не видишь в нем ни капли серьеза. Сияющие мальчишеские глаза, солнечная улыбка и румяные щечки – явно не курит и спиртного в рот не берет. Он достал папку из ящика стола, перебирал отпечатанные листы, скрепленные степлером.

Игры с ангелами

Подняться наверх