Читать книгу Два гения и одно злодейство - Лариса Соболева - Страница 7

Он, конечно, не надеялся, что получит гонорар без проволочек, безумных справок с мест жительства и работы, учебы и леший знает еще откуда. Оказалось, у них тут бюрократия сведена до минимума. Володька расплатился с теми, кому должен, перекусил в бистро и прохаживался у галереи в ожидании Полин. Изредка ощупывал наличку в кармане, не веря собственному счастью: можно жить не тужить и писать, писать…

Далеко вперед не заглядывал, довольствуясь сегодняшним днем. А зачем проектировать будущее? Ведь по расписанию оно не сложится. Дома, в России, расчетливые планы сверстников приводили в уныние, на деле же терпели фиаско. Девчонки планировали захомутать богатого старичка (где столько богатеев найти?) и согласны были выполнить любые фантазии старого урода с торчащими из носа волосами и жирным брюхом, попутно отрываясь с Володькой. Имеющие более скромную внешность впадали в умствование, из кожи вон лезли, показывая эрудицию и фехтуя словесами. А цель одна: заинтересовать парней и наконец отведать греха. Третья категория девчонок – всем давалки, эти быстро слетали с дистанции, конченые. Есть еще четвертая категория – ни то ни се. Может, и встречаются нормальные, да, видимо, ходят они с Володькой по разным дорожкам, не попадаются друг другу на глаза. Он охладел к девчонкам, видел в каждой потенциально расчетливую, глупую обезьянку, с которой можно только пару раз перепихнуться, а на большее она не годится. С ребятами было проще. Но их цинизм, бессмысленная жестокость, проявляемая вдруг ни с того ни с сего, тоже оказались ему чужды.

Володька далеко не ангел, мог пить дня три запоем, потом проснуться сразу с двумя девушками на одной койке (это во времена-то СПИДа!) и ни хрена не помнить; мог нахамить кому угодно и где угодно, отстаивая свое «я», пробовал наркотики, участвовал в дебошах… Нет, на святого не смахивает ни с какого бока. Откушал от всех сладких и горьких пирогов. Но отметелить группой прохожего или зажать в темном углу тетку, наслаждаясь ее страхом, и тому подобные шутки – отказывался делать, претило.

Однажды дошло: стремление походить на окружающих, желание не выделяться из общей массы присуще лишь животным в стаде. Постарался взглянуть на сверстников взглядом постороннего и ужаснулся: на что тратится жизнь! Сплошные поиски острых ощущений, под «косячок» умные рассуждения о планах, которые должен выполнить кто-то другой, и полный раздрызг внутри. Володька посетовал над упущенным временем, забаррикадировался книгами, читал запоем, делал наброски углем и карандашом, писал маслом, короче, нырнул в творчество и самообразование. Одновременно познакомился и подружился с людьми от тридцати до сорока пяти лет. От них узнал много нового, начиная с правил общения, и понял выражение «здоровое поколение». Держались они с ним на равных, не подчеркивали возрастное и социальное превосходство, с их помощью понял процессы в обществе, вообще почерпнул многое. Один доцент кафедры философии, принципиально не берущий взяток, часто говорил:

– Нас превращают в дерьмо. Мы живем в дерьме, едим дерьмо, над нами чиновники дерьмо, и нас заставляют признать, что мы дерьмо. В таком случае я буду высококачественным дерьмом, с понятиями чести и достоинства.

Поначалу Володька думал, что все люди среднего возраста такие, оказалось – нет в мире черного и белого, есть еще и оттенки, зачастую не радужные. Тем не менее, не читая нравоучений и моралей, именно старшее поколение внушило веру в себя, избавило от детского максимализма. Поразмыслив, Володька уехал в Москву покорять Олимп живописи. Москва, Москва… Как много в этом слове! И приехал. Москва его не ждала, ей чихать на Володек. Правда, кое-кто проявил эдакую ленивую заинтересованность к работам юного художника без специального образования в высшем учебном заведении. Позже догадался, чего стоила «ленивая заинтересованность», когда в каталоге узрел собственную работу под чужой фамилией. Не желая быть рабом, свалил с той шикарной дачи, намереваясь заработать и махнуть в Париж. Ага, не тут-то было! Обокрал дачу! Утащил антиквариат: старинную китайскую вазу (ну, была там ваза из фаянса с росписью под китайский фарфор), шкатулка пропала из нефрита и пачка баксов. Каково, а? Володька негодовал. Но его сокрыл у себя семидесятилетний потомственный интеллигент.

– Было, такое уже проходили, – сказал он расстроенному и, честно говоря, напуганному Володьке, – сажали ни за что. Попробуем тебя, юноша, отбить. У, гиены! Расплодились на русской земле! Ничего, ничего, всему приходит конец. И сатанинскому разгулу тоже придет конец! – грозил он, сотрясая воздух кулаками.

Жизнь прекрасна, когда осознаешь, что в Содоме и Гоморре находятся бескорыстные, порядочные люди, что они все же есть, и почитай за счастье, когда такие встречаются на пути. Старик с помощью приятелей уладил историю с «кражей», а проще – откупился. Делец, владеющий дачей, потребовал возместить убытки. Старик отдал ему серебряную статуэтку восточной работы, инкрустированную самоцветами. Вещь очень ценная, Володька за голову схватился:

– Зачем отдали? Мою вину доказать еще надо. Ну, посидел бы я недельку-другую… Мне теперь никогда с вами не расплатиться.

– Ты, юноша, не болтай чепухи, – ворчал старик. – Они докажут все, что угодно, время сейчас такое: балом правят негодяи. Из царских тюрем выходили революционеры, а из наших выходят бандюги, если вообще люди твоего склада способны там выжить. Не переживай. Твоя жизнь ценнее серебряной безделушки, без которой я могу обойтись. Мое счастье, что о ней никто из новой породы не узнал – убили б. Да пусть подавится! Зато у нас его заявление и расписочка есть! Мы же хитрые, дашь на дашь: ты нам заявление из милиции и расписочку в получении статуэтки за вышеназванное заявление, а мы тебе…

– И он написал расписку?! – поразился Володька.

– Э, Володя, ты не знаешь, каких размеров бывает жадность. Ты же не крал его барахла, оно у него дома, а тут за так можно хапнуть ювелирное изделие немалой стоимости. Жадность и зависть… На этом человечество далеко не уедет. – Володька растрогался до слез, чем привел старика в ярость. – Не распускать нюни! Ты мужчина, будь добр, соответствуй слову! Может, не я тебе помог, а ты мне. Может, я свои грехи за твой счет отмаливаю. Э, ты слишком молод, чтобы понять!..

Это случилось год назад, а весной Володька отчалил в Париж.

– С тобой что-то не так? – спросила Полин, всю дорогу не проронившая ни слова, лишь искоса наблюдая за ним. – Вчера ты не был похож на памятник самому себе.

– Вчера я говорил с женщиной, не знающей моего языка, сегодня… У людей, говорящих на одном языке, больше шансов не понять друг друга.

– О, у нас философский склад ума…

– Не разговаривай со мной тоном мамочки, – вяло бросил Володька.

– Хорошо, не буду.

Ветер путался в волосах, сильные порывы сбивали дыхание. Володька ощущал восторг в себе, вызванный быстрой ездой, свободой и окружающей гармонией.

– Знаешь, каждый город, – заговорил он, – страна, любое место на земле имеет свой запах. Если меня с закрытыми глазами перевезти туда, где я был однажды и жил некоторое время, я определил бы по запаху, где нахожусь. Особенно утром и вечером. Днем запах улетучивается, наверное, смешивается с суетой людей.

– Да? – удивилась Полин. – Ну и чем пахнет Париж?

– Парижем, – недоуменно пожал плечами Володька, ведь он говорил о вполне осязаемых вещах. – Понимаешь, это объяснить нельзя… Я попробую написать.

– А стихи пишешь?

– Спрашиваешь! Пишу и стихи, но тебе они не понравятся.

– ?

– Потому что эмоции я оставляю краскам. Эмоцию на холсте выразить значительно сложнее, чем одеть словами. Стихи – это поток сознания, как в снах, это прежде всего метафора, смысл которой растормошить воображение. Тогда это стихи. Но так писать не каждому дано. Кстати, заметь: пишут стихи и пишут картины. А? Одно дополняет другое.

– Пожалуй… Мы приехали. Вот моя вилла.

Двухэтажный домик стоял слегка на отшибе от других домов, на окраине очень маленького городка. Место скромное, за домом мини-сад, перед парадным клумба, вокруг дорожки, обложенные «диким» камнем. В общем, мечта пенсионера. В доме пахло недавним ремонтом, и внутри дом показался больше, чем снаружи. Приличных размеров гостиная – хорошо освещена, целых шесть окон. Мебели мало, что придавало простор, выполнена под старину или старинной и была. А вот голые стены действительно выглядели паршиво.

– Хорошая, скажу, избушка, – одобрил Володька. – Извини за нескромный вопрос, но страсть как хочется знать… Откуда у тебя деньги?

– Муж накрал, – сказала Полин, словно это самое простое дело: накрасть столько, что и на избушку хватает, и на жизнь во Франции, далеко не дешевой стране, и на заказы картин в избушку.

– А ты тратишь? – с сочувствием к мужу спросил Володька. (Она кивнула, мол, да, трачу.) – И он в восторге?

– Его убили в России. Расстреляли из автоматов машину.

Володька недоуменно опустил углы рта вниз и поднял плечи до ушей, дескать, не понял: у мадам Полин жестокосердное отношение к мужу, обеспечившему ее шикарной житухой? Ну, ни грамма жалости к убиенному. Да, современных женщин отличает патологическая неблагодарность! А Полин медленно обходила гостиную. Он спросил:

– Почему ты выбрала меня?

– У тебя картины живые, это сейчас редкость. Вот для этой гостиной нужно написать несколько картин на библейские сюжеты. («Она к тому же и религиозная фанатка!» – подумал Володька.) Скажем, Саломея, Магдалина, Юдифь… Шесть картин. Седьмая будет «Времена года», ее место я определила над камином. Только ты должен увидеть этих героинь по-своему, не так, как их изображают традиционно.

– Но «Времена» не библейская тематика.

– Ошибаешься. «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки». Цитата из Екклесиаста. Картины должны напоминать…

Полин замолчала, глядя на стены. Володька подошел к ней вплотную и стал смотреть на нее, как врач-психиатр смотрит на безнадежно больного.

– Напоминать о чем? – напомнил он о себе.

Полин повернулась к нему лицом, очнулась. Ответила:

– О ненависти, отчаянии, надежде… о том, что наполняет жизнь.

– Почему одни женщины? Ты, если не ошибаюсь, одинокая, может, приятнее иной раз взглянуть и на мужчину? Или ты ярая феминистка?

– Зачем ты хочешь казаться пошлым?

Точно, есть такой факт. Жизнь научила не распахивать душу настежь.

– Почему одни женщины? – сделал вид, что не расслышал.

– Они дают жизнь, в них заложено созидание… и в то же время разрушение. Убить не просто, особенно женщине. Но случается, она вынуждена избавляться… Страшно. Ты согласен работать?

– Да, – дан твердый ответ.

– Составь список, что нужно для работы. Завтра ты переедешь сюда.

– Для начала мне нужна Библия, почитаем – разберемся. А ты где будешь жить?

– Иногда здесь, если, конечно, не помешаю.

– Наоборот, ты меня вдохновляешь.

Володька признался себе, что сказал правду этой странной женщине, которая неизвестно откуда взялась и представляла собой загадку, если употреблять банальные выражения. Нет, он вовсе не рассчитывал стать «разгадывателем» Полин, просто в тот момент ее почему-то стало жаль. Он почувствовал в ней надлом, хрупкость не только внешнюю, но и внутри.

Обратную дорогу теперь он тайком наблюдал за Полин и пытался угадать, как она поступает в тех или иных ситуациях, придуманных им же. Странно, но Полин не укладывалась в обычные представления. Времени было достаточно разглядеть и оценить ее: красивая, независимая (независимость не выпячивает), умная и… счастлива. Парадокс, но наряду с надломом и едва уловимой печалью Полин счастлива. Последнее определение запутало Володьку, а дискомфорт под черепом русский гений не переносит, поэтому переключился на ветер, пейзаж за окном и сумерки.