Читать книгу Снежный король - Лариса Соболева - Страница 7

Герман постоял-постоял посреди гостиной в задумчивости, послонялся по первому этажу, зашел в зимний сад и бассейн – любимые места Феликса в доме – и поплелся к бару. Рита не произносила ни звука, понимала, что он во всех уголках видит отца, прощается с ним именно сейчас и именно здесь, а не среди могил. Он присел на диван, сосредоточенно уставился в бокал с коньяком. Последние дни Герман пил лошадиными дозами, пил и оставался трезвым как стеклышко. Рита сбросила туфли, подсела к нему, забравшись на диван с ногами, растирала ступни.

– Кто? – спросил Герман у бокала, будто видел там, на дне, того, кто способен ответить.

Этот вопрос часто срывался у него вслух, он задавал его постоянно, днем и ночью Рита слышала: кто? Если бы знать ответ… Она стала гладить его по волосам, черным, как у Феликса, с ранней проседью, густым. Больше выразить сочувствие было нечем. Однако она постаралась увести его в сторону, отвлечь:

– Что со Светланой? Почему она так… нервничала?

Рита подобрала удачное слово, заменив грубое «хамила». Но Герман, перекатывая коньяк по стенкам бокала, ответил своим мыслям:

– Кто-то из них. Но кто?

– Ты меня не слушаешь, – огорчилась Рита.

– Ты о Светке? – очнулся он. – Пройдет у нее. Детский максимализм.

– Но у максимализма должна быть причина…

– Она была. Светка лишь сегодня узнала, что ее Егор сидит по подозрению в убийстве. Вот и взбунтовалась.

– Бедная девочка. А я плохо о ней подумала.

– Брось, это сейчас ерунда: Светка, Егор, мы… Все живы, здоровы, остальное приложится. А вот отец не приложится. И меня волнует одно: кто? Кто это сделал?

– Послушай, Герман, может, пусть лучше милиция занима…

– Ты несешь чушь, – резко оборвал ее Герман. – Уж не Ступин ли будет искать убийцу? Щас, шнурки погладит. Небось обрадовался, сволочь.

– Не стоит так плохо думать о людях.

– Он мог и выстрелить, – не слушал Герман. – Вполне. Спал недалеко от кабинета… А если не спал? Если притворялся, что накачался и спит?

– Герман, ты что говоришь? Это невозможно. Ну, посуди сам, как он мог убить отца девушки, на которой женился его сын? Да еще на свадьбе? Он не стал бы рисковать своим положением, слишком много народу было вокруг, опасно и неразумно с его стороны стрелять.

– Ты знаешь, что такое «беретта»?

Герман впервые за время, что они остались вдвоем, посмотрел на Риту. В черных глазах ясно читались упрямство и гордыня. Нет, он не остановится, он попрет напролом и до конца.

– Нет, – сказала она. – А что такое «беретта»?

– Пистолет. Ствол. Пушка, – пояснил он, отхлебнув из стакана. – Относится к лучшим в мире маркам. Made in Италия. Хорошего качества, практически не дает осечек. Возможно, врут, но осечки не было и на этот раз.

– Не пойму, к чему ты заговорил о пистолете?

– Пуля из «беретты» убила отца.

– Откуда ты знаешь?

– Не трачу даром времени. Экспертиза установила, эксперт меня и просветил за бабки. А знаешь, сколько этот пистолет стоит?

– Откуда мне знать?

– Очень дорого. В нашем городе вряд ли его можно купить. Так вот, Рита, к чему я… Егору приобрести такую игрушку не по карману, думаю, он вообще не в состоянии купить даже газовый пистолет. А кто в городе разбирается в оружии? Кто мог достать или, к примеру, конфисковать классную пушку? Ответ прост: менты. Они и стрелять умеют, экзамены сдают по стрельбе. Да чтобы так точно попасть, надо набить руку. Поэтому у меня первый в списке – Ступин, главное мусорное ведро в городе. С отцом у них – кстати, о поводе – давняя вражда.

– А я именно по этой причине думаю, что ты ошибаешься. Надо быть полным кретином, чтобы убить Феликса, имея до свадьбы стаж вражды.

– Он как раз и рассчитывает на таких, как ты, мол, на него не подумают. Потому и зацепился за Егора. Если б я тогда знал, к чему приведет дача показаний, я бы не упомянул парня. Впрочем, все, что ни делается, – к лучшему.

– Хорошо. А доказательства? Чтобы обвинить человека в таком страшном преступлении…

– …нужны доказательства, – закончил Герман. – Знаю, кино смотрел, книжки читал. Я их добуду, даже если мне предстоит потратить на это всю оставшуюся жизнь.

– А если не Ступин стрелял? Ты будешь тратить жизнь, а настоящий…

– Сколько раз тебе повторять: я не идиот! – рявкнул Герман. Рита поджала губы, отвернулась, он же с маниакальным упорством долдонил: – Я же говорил: Ступин один ИЗ! Сейчас главное вычленить тех, у кого был хотя бы мизерный повод, а потом проверять, искать проклятые улики! Видишь, я не зациклился на Ступине. Почему молчишь?

– Потому что мои доводы вызывают у тебя агрессию.

– Рита, ты обиделась? – Он обнял ее, положил подбородок на плечо. – Прости, родная. Я в таком состоянии… ты должна понять…

– Я ведь хочу как лучше, чтобы ты не блуждал зря в дебрях.

– Знаю, милая, знаю, – Герман чмокнул ее в щеку, шею, плечо. – Я постараюсь не блуждать. Мне до того скверно… и не получается напиться. Я почти не сплю. Или сплю, но слышу звуки вокруг – часы, шелест листьев, твое дыхание, – они отдаются внутри почему-то громче, чем наяву. И постоянно вижу отца на ковре, его лоб. Сегодня его лоб прикрыли бумажной лентой, но знаешь, Рита, я все равно видел сквозь надписи на ленте дыру в голове моего отца! – последнюю фразу он выкрикнул, вскочил на ноги, заходил по комнате. – Пойми, не будет мне покоя, пока я не найду стрелка! Я не знаю, что он испытывал, когда стрелял, за что убил, но ни одна причина не стоит жизни человека, ни одна.

– Вот-вот, – поймала его на слове Рита. – А ты хочешь найти его и убить.

– Хочу, – остановился Герман и вдруг обнаружил нечто такое, что его поразило. – Только не знаю, смогу ли убить. Я представлял себя на его месте… ну, с пистолетом в руке… Должно быть, это непросто. Черт его знает, может, если я буду стоять напротив конкретного человека и буду уверен на двести процентов, что передо мной он… Да, я хочу его убить. Хочу.

– В тебе сейчас говорят боль, горе, обида. Мне понятно, что ты чувствуешь, но Герман, ты же не сыщик. Боюсь, ты наломаешь дров. Найми настоящего детектива, профессионала. Не доверяешь нашим – поезжай в другой город, поговори с оперативниками, они подскажут к кому обратиться. Только не занимайся самодеятельностью, мне страшно за тебя.

– Ладно, так и сделаю, – неожиданно легко согласился он. Рита обрадовалась, что смогла наконец переубедить его, но следующие фразы ввергли ее в уныние. – Но сначала попробую сам. Не получится, тогда найму… этого… как ты сказала?

– Сыщика, – проворчала Рита.

– Ага, его самого. Смешное слово – сыщик. А знаешь, Рита, я совсем недавно обнаружил, что каждое слово очень точно определяет то, что оно обозначает. Вот смотри: выстрел. Слово емкое, короткое, ударное. Или – смерть. Оно короче «выстрела», но не ударное, а какое-то обтекаемое, неуловимое, как и сама смерть, она есть, но ее нет, ты не можешь ее пощупать, только ощущаешь.

– Герман, ты свихнешься.

– Нет, нет, что ты! – отмахнулся он. – Я люблю жизнь настолько сильно… в дурдоме влачить ее не собираюсь. И отец любил, в этом мы похожи с ним. Последнее время меня тянет к философскому смыслу в словах…

– Скорее к филологическому разбору частей речи, – вздохнула Рита.

– А это мысль…

Герман пошел к лестнице с загадочной улыбкой, Рите показалось, что он действительно слегка тронулся. Она привстала с дивана:

– Ты куда?

– Хочу записать кое-какие мысли. Буду записывать, чтобы не забыть, не упустить детали… – и вернулся. – Послушай меня, Рита, только внимательно. Я буду записывать в тетрадь все, что обнаружу, если вдруг со мной случится непредвиденное…

– Боже мой, Герман, ты пугаешь меня!

– Тихо, тихо. Все мы, как говорится, под богом ходим. Рита, я доверяю только тебе…

– Лучше не надо, боюсь, я не оправдаю твоего доверия…

– Ты самая замечательная. – Герман поцеловал пальцы Риты, приложил ее ладонь к своему лбу. – Дай слово, если со мной что-нибудь случится, ты передашь записи в прокуратуру, но не в нашу, а повыше. Хорошо? Дай слово, я знаю, ты его сдержишь. Пожалуйста, Рита…

– Даю, – недовольно вздохнула она.

– Я буду хранить записи…

Она не вслушивалась в бред, который шептал Герман. Дом и так пуст, кого бояться, ведь подслушивать некому. Тревожила одержимость Германа, граничащая с умственным расстройством. Рита ужасно устала от него. Тем временем Герман очутился наверху, спросил, задержавшись по пути в свою комнату:

– Ты не помнишь, кто снимал свадьбу?

– Два оператора с телевидения, их постоянно приглашают снимать торжества…

– Этих я помню. А еще кто? Камеры у многих были.

– Я не всех знаю. Андрей снимал, наш шеф-киприот, низенькая брюнетка… А тебе зачем?

– Да так, хочу посмотреть, может, обнаружу интересные моменты. Я у себя.

Оставшись одна, Рита упала на диван навзничь, совершенно расстроенная. Высокий потолок с лепниной навис, листики, цветочки и люстра качались и, кажется, готовы были обрушиться, раздавить. Оно бы и к лучшему, избавилась бы от всех проблем разом. Риту давили события, невозможность освободиться от них. Не пойди она на свадьбу или хотя бы вовремя уйди… И что было б? Все равно примчалась бы опекать Германа, это ее крест. Перебирая в памяти этапы развития отношений с ним, Рита пришла к выводу, что она и есть самая настоящая дура.