Читать книгу Не все могут короли - Лариса Соболева - Страница 6

Не заезжая во владения мужа своей матери, Ипполит припарковался у ограды, а то вдруг понадобится срочно куда-то ехать – пожалуйста, машина наготове. Правда, мама отечественный транспорт презирает, но ей простительно, она женщина избалованная, с другой стороны, у нее сейчас большие проблемы. Он вошел во двор и направился к дому, осматривая фасад.

Дом четы Баграмян был расположен не где-то на отшибе, а в самом городе, что неправильно (по мнению многих), за городом менее шумно и воздух чище – разве нет? Под строительство ушла значительная площадь, ее Арамис выкупал у нескольких владельцев вместе с одноэтажными халупами. Естественно, обитатели халуп заломили офигенные цены, но Арамис понтярщик еще тот, сказал: здесь моя территория, значит, она станет его. В общем, сумма на приобретение только земли потрачена была астрономическая.

Сам особняк, довольно необычной архитектуры, площадью около тысячи квадратных метров, мало кого восхищал, так ведь в бытность массового обнищания бессовестная роскошь вызывает злобу не только у нас, у них, за кордоном, тоже. На третий этаж никто не заходил, он оказался ненужным, про него попросту забыли. Вспомнили, когда стали искать источник странного запаха снаружи особняка и внутри, носы привели наверх. И вот источник вони найден: три собачки отчего-то выбрали последний этаж для своих делишек и в течение многих недель оставляли там лужицы и экскременты.

Разумеется, в этом доме есть сауна, бассейн… два бассейна, один в доме, второй под открытым небом. По последним данным зарубежных риелторов, на первом месте среди ненужной роскоши в частном доме – бассейн, такой дом чрезвычайно сложно продать. Дело в том, что оборудование и обслуживание аквакаприза стоят недешево, впрочем, дворец Баграмяна скорее станет памятником архитектуры новой эпохи, а памятники не продаются.

В провинции не отводят место под спортивные забавы, Баграмян первый (и пока единственный) ввел моду на спорт. Речь не о спортивном зале с тренажерами в особняке – этим уже никого не удивишь, речь идет о теннисном корте, сооруженном по всем правилам. Уимблдонский турнир здесь не проведешь – нет трибун, зрителей негде посадить, но чемпионаты можно проводить запросто (без большого числа болельщиков).

Тот же Маймурин поклялся перещеголять Баграмяна и сделать в своем новом доме площадку для гольфа! Сначала дал страшную клятву, а потом кинулся выяснять, что же такое этот самый гольф. Ну, все мы примерно знаем, что собой представляет данное развлечение для особо богатых, дескать, это клюшки такие тоненькие, шарик маленький, гоняешь его по травке часами… а куда гоняешь, какова цель и в чем суть удовольствия – без понятия. Когда Маймурину разъяснили принцип игры в гольф, он страшно разочаровался:

– И эту… (выразился нецензурно) обожают капиталисты?

А когда узнал, во что обойдется каприз, едва не рухнул с инфарктом, во всяком случае, давление подскочило до критической отметки. Ну, это, так сказать, мелкие радости местных олигархов, однако как пример показывают, что амбиции в городе стоят на первейшем месте и влетают в копеечку их обладателям.

– Вы Ипполит, – сказала незнакомка.

Незаметно ушел в себя, да так глубоко, что ничего не замечал вокруг. А находился в гостиной, где эффектная молодая женщина командовала домработницами и кухаркой, те старательно завешивали зеркала. С первого взгляда Ипполит определил, что она не заботится о том, чтобы производить впечатление на кого бы то ни было, включая его – мужчину в самом расцвете сил и выше среднего балла по оценочной шкале. Сказала утвердительно, видимо, зная, что, кроме Ипполита, другие сюда так просто не войдут, и отвернулась, поставив руки на бедра. А бедра что надо, наверняка отточенные фитнесом, но сама незнакомка ни руки не подала, ни имени своего не назвала, словно Ипполит пустое место.

– Меня зовут Милена, – словно прочла его мысли она.

– Очень приятно, – рассеянно вымолвил Ипполит, подошел ближе, глянул на правую руку – обручального кольца нет, на левой тоже, значит, и не разведена. Просто так полюбопытствовал, без каких-либо намерений: – Зачем это?

Она кинула в него недоуменный взгляд, поняла, о чем он спросил:

– Так принято. Говорят, в зеркалах остается душа покойного.

– М-м-м… – протянул Ипполит, покачиваясь вперед-назад на ступнях. – Из ваших слов следует, что родственники хотят навсегда избавиться от образа покойного.

Третий раз она кинула в него горячий взгляд, обжигающий дерзостью, но и только. То есть ни малейшего позыва разбудить в нем эфиопскую страсть, а Ипполит читает женщин неплохо. М-да, глазки огненные, губы порочные, грудь выпирает, и рука сама тянется потрогать выпуклости… Но, устыдившись похотливых мыслей в столь скорбный час, он спросил:

– Мама где?

– Нет-нет, поправьте справа! – кинулась Милена к зеркальной нише.

– Я предлагаю завесить всю нишу, – сказала кухарка. – Правда, так будет лучше, здесь полотно крепить не на что.

– Неэстетично, будет похоже на кладовку, которую закрыли тканью, – раздумывала Милена, но тут же сдалась: – Хорошо, делайте, как считаете лучше. – Она вернулась к Ипполиту. – Простите, вы что-то спросили?

– Да. Где мама?

– Где же ей быть! С Вито. У него в комнате.

Ипполит взлетел на второй этаж, однако, очутившись наверху, не забыл мимоходом посмотреть вниз на Милену. А она и не думала тайком подглядывать за ним, в смысле приглядеться, оценить со второго взгляда.

– Неплохо, – оценила она работу прислуги. – Теперь идите сюда, я уже отрезала нужный размер.

Руководила процессом, будто эстетично развешивать тряпки – главнейшая и жизненно необходимая ее обязанность. Это задело. Ипполит что, недоразвитый, с отклонениями? Но, идя в комнату брата, тихо рассмеялся: вот она – противоположность. Он Милене до фонаря, она ему тоже, а хочется, чтобы эта яркая женщина увидела распушенные перья и выпала в осадок. Смешно, черт возьми.

Переступив порог комнаты брата, он, с детства умеющий подчинять эмоции воле, попал в невыносимую атмосферу. Вито лежал на животе, спрятав лицо в подушки, и рыдал не хуже девчонки. Мама сидела на кровати, гладила младшего сына по спине и волосам, увидев старшего, приложила палец к губам, будто Вито младенец и всего секунду назад заснул. Ипполит человек, и человеческие чувства ему не чужды, но слюнтяйство, нетерпимость, патологический максимализм брата не переносил, потому сорвался. Нет, он не кричал, не позволил себе издевательского тона, а всего лишь хотел образумить брата:

– Что я вижу. Взрослый парень, а рыдает, как… Черт знает что! Встань сейчас же, умойся и приведи себя в порядок. Ты мужчина, а не баба.

Слова старшего брата задели Вито, он приподнялся на руках и раскричался с бесноватостью агрессивных молодчиков:

– Ты своего отца никогда не видел, поэтому не знаешь, что это такое – его смерть.

– Мам, слышала? Доказывая свою любовь к папе, наш малыш умудрился оскорбить и меня, и тебя. Ведь это ты не познакомила меня с моим отцом. Ну а я в глазах Вито безотцовщина, типа подкидыша. Но знаешь, Витенька (нарочно произнес имя, которое «малыш» не терпел), истеричность свойственна женщинам, только учти, это тяжелое заболевание, поэтому истеричек лечат врачи. Будь же ты, в конце концов, мужиком, тебе уже семнадцать!

– По-твоему, я не мужчина?.. – гневаясь, вскочил с кровати плод армяно-русской ассимиляции.

– Умоляю, – заплакала Раиса, – вы хоть не ссорьтесь!

Она ушла из комнаты, утирая слезы, Ипполит почувствовал угрызения совести, но, прежде чем догнать мать, прочел младшему братцу лекцию:

– Тебе даже мать не жаль… – Вито набрал полную грудь воздуха, но Ипполит выставил руку, упреждая бурный монолог. – Нет-нет, один раз твоя гордыня и спесь переживут, выслушав старшего брата. Мать пожалей. Она любит тебя, как любил Арамис, а ты этим пользуешься, ничего не давая взамен. Сейчас ты потерял отца, но у тебя есть мать. Что, если и ее потеряешь? Люди, Витька, умирают не только от старости. Как выяснилось, умирают от пули, от колес, которые давят их на дороге… от многих факторов. И от одиночества умирают. От непонимания. От страха за своих детей. Называется все банальным словом «стресс», но за этим словом стоит огромная человеческая боль, которую они не смогли пережить. Ты сейчас обеспечиваешь нашей маме лишь боль, а любовь дать ей не хочешь?

– Не называй меня Витькой, – процедил младший брат. – Мое имя Вито, понял? Ви-то!

– Не хочу думать, что ты безнадежен, поэтому твой ответ считаю порождением гордыни, которая исчезнет, когда ты повзрослеешь. Я ухожу, а ты посиди один, подумай. И повзрослей, очень тебя прошу. Пора, брат, пора.

Раису он нашел на диване в холле второго этажа, очевидно, она поджидала старшего сына. Стоило ему присесть рядом, как мать уткнулась лбом в его плечо, больше-то не к кому ей прислониться, а она всегда имела крепкую опору в лице мужа, тут уж Арамису надо отдать должное.

– Мама, прости своего старшего чурбана. – Ипполит обнял ее за плечи. – Я намного старше, а повелся, как лопух придорожный.

У нее своя боль, свое горе:

– Господи, все рухнуло, все, все… И главное, не вернуть ничего, хоть ты голову расшиби о стену, хоть разбейся. Какая-то бессмысленная пустота наступила… или нет… не пустота, хуже… Все стало другим. Незнакомым. Другой Вито… этот дом… улицы… Мне тут очень плохо, потому что все чужое…

– Ну, что ты, мама, так только кажется. Поверь, пройдет время, ты привыкнешь, что Арамиса больше нет.

– Никогда… никогда этого не произойдет. Об одном мечтаю: чтобы нашли убийцу. И тогда я сама, слышишь, сама расправлюсь с ним, чего бы мне это ни стоило. Проберусь в СИЗО, в суд и убью его. Даже если нечем будет, ногтями, пальцами вырву ему глаза, зубами в его глотку…

Ипполит прижал крепче к груди мать, не давая ей говорить:

– Не допускай подобных мыслей, ма, ненависть и месть – плохие подруги. У тебя есть я, мама. Ты можешь на меня положиться.

– Спасибо, Ипполит. Спасибо.

Вообще-то у него на языке вертелся не один вопрос к матери, например: а ты не думала, мама, что твой Арамис кому-то досадил так, что у того человека остался только этот способ разрешения конфликта? А если тот человек был не один? Восточная мудрость гласит: кто сам убил, того убьют, как ты на это высказывание смотришь? Необязательно убивать пулей, есть и более изощренные методы уничтожения. Мудрость рождается опытом, потому Ипполит не задал вопросов, зная, что тень мужа висит над ними, победит она, а не он, родной сын.

– Ма, ты такая маленькая… – вздохнул сын.

– Господа, – появилась Милена, от неловкости мялась, – надо же все… м-м-м… оформлять… готовиться к ритуалу… Кто это будет делать?

– Не знаю, я никогда ритуалами не занималась, – пробормотала Раиса. – Понятия не имею, с чего начинать.

– Когда-то всем приходится столкнуться, этого ни один человек не минует…

Раиса взялась пальцами за виски и запротестовала:

– Не хочу никаких ритуалов, не хочу готовиться… Оставь меня.

Милена добровольно взяла на себя обязанности организатора:

– Ипполит, вы, кажется, единственный, кто адекватен в этой ситуации. Не могли бы помочь мне? Я ведь тоже не умею.

– С удовольствием… То есть… я хотел сказать…

– Да ладно, – махнула ручкой с маникюром на пальцах Милена, – мы поняли, что для вас это не удовольствие, но поможете. Что же вы сидите?

– А что надо делать? – отстранив мать, с готовностью поднялся он.

– Ехать, – с нажимом сказала она.

– Деньги возьми, Ипполит, в кабинете Арамиса, – бросила мать и горько заплакала. Он хотел остаться, но она замахала руками: мол, уходите.

– Заходи, заходи, – пригласил Парафинов Наталью жестом, пригласил радостно, словно ждал ее со вчерашнего дня. – Садись. Вот, знакомься, это свидетельницы. Настоящие. Которые общались с киллерами… С какого по какое время? – спросил он у старушек.

Наталья покосилась на него с опаской, тон у Парафинова странный, хотя физия нормальная, то есть обычная. То ли ерничает Игорь Игоревич, то ли нервничает – не понять. А напротив него сидели две пожилые женщины, одна – худая, в ярком платье с рисунком из крупных цветов и листьев, в соломенной шляпе и с накрашенными губами, бровками, веками, даже ресницами. Вторая – полная, в синем платье в белый горошек и с белым круглым воротничком, степенная, строгая и без косметики. Седые волосы слегка взбиты, сзади заколоты модной заколкой.

– Мы с утра приходим на точку, – принялась объяснять цветастая старушка исключительно Наталье. – Обычно в половине девятого уже на месте…

– Простите, – перебила та, – а что за точка?

– У центра «Табакерка» семачками торгуем, – важно сказала вторая. – Напротив клуба для молодых.

– Так вот, когда мы пришли, – подхватила баба Нюша, интеллигентно помахивая костлявой кистью руки, – они уже там стояли. В черном джипе.

– Ух ты! – вырвалось у Натальи. – Повезло.

– Не спеши с выводами, – предупредил Парафинов, встал и, кинув авторучку на стол, направился к окну. – Кстати, эту свидетельницу зовут Анна Ульяновна, а эту – Зинаида Ильинична. Итак, они обе пришли торговать…

– Семачками, – подсказала баба Зина. – И орешками.

– Угу, семачками и орешками, – повторил он, вздохнул, да так тяжело, что Наталье стало его жаль до глубины души. – Пришли, а черный джип там стоял… И до которого времени?

– До того часа, когда из ружья выстрелили, – сказала баба Зина.

– То есть до пятнадцати часов двадцати пяти минут, – внес уточнение он. – Что вы делали, уважаемые, и парни в джипе?

– Ругались, – скромно сказала баба Нюша, опустив реснички.

– Вот, – указал он на нее, – ругались.

– А чего ж не ругаться, – справедливо негодуя, вступила баба Зина, – когда джип загородил нас от покупателей? С этой стороны нас видят, а с этой не видно. Но с той, с которой видно, люди спешат на транспорт…

– Ругались, – повторил Парафинов, потирая подбородок и поглядывая по очереди на старушек. – Когда ругались, смотрели на них, да?

– А как же, – кивнула головой баба Нюша. – Один раз этот… все время спичку жевал и воду минеральную покупал… отвел меня к стульчику… У меня раскладной стульчик есть, я приношу его с собой, мы с Зиной на рынке однажды купили…

– Вы про жующего спичку лучше, – попросил Парафинов.

– Он усадил меня и сказал: «Сиди, бабка, и молчи». Бабкой назвал! Вовек бы таких внуков не видела! Ну, не хам, а?

– А второй ржал, как конь, в джипе, – дополнила баба Зина.

– И вы их не запомнили! – в порыве необъяснимого торжества вскинул руку вверх Парафинов.

– Нет, – сказали обе в унисон.

– И что было дальше?

– Приехал Арамис Левонович Баграмян с каким-то человеком, – затараторила баба Нюша, явно пересказывая тот момент не первый и даже не десятый раз, надо сказать, не без удовольствия. – Он часто к нему наезжал на…

– «Мерседесе», – подсказала баба Зина.

– Да. Стали они напротив клуба, что скоро откроется для молодых, Арамис Левонович сильно махал руками, чего-то рассказывая про вывеску… Гордился, наверное. Ну, так есть чем! Такой человек, скажу я вам, такой человек… богатый! А я все время по сторонам смотрю, привычка у меня такая. Знаете, сидишь, занятия нету… Ну и вдруг вижу, высовывается из окна… этот, со спичкой. Сам высунулся вместе…

– С ружьем, – вставила баба Зина.

– Да. Я Зину толкаю, показываю… Тут как бабахнет из ружья!

– Стрелял без глушителя, – хмыкнул Парафинов. – Ну и?

– Я вздрогнула.

– Мы вздрогнули, – уточнила баба Зина. – Нет, все вздрогнули.

– Да. Ну, Арамис Левонович взялся за грудь, упал… А эти мотор завели и уехали. Их никто не задержал.

– Все, – закончила баба Зина.

Пауза длилась недолго.

– Девушки! – застонал Парафинов, приложив ладонь к груди, затем обеими руками упал на стол. – Так не бывает, чтобы весь день сидеть рядом с убийцами, всего лишь в пяти метрах от них (!), видеть двух мужчин, ругаться с ними три часа подряд и… не запомнить ни одной черты!!! Я уж не говорю про номер джипа.

– Они в очках были! – хором оправдались бабушки.

– А на номере джипа тоже очки были? – взревел он, отчего обе старушки съежились. Еле успокоился, да и то… – Помимо глаз, есть волосы, подбородки, шеи, скулы, носы, родинки, в конце концов! Девушки! Умоляю, вспомните хоть что-нибудь! Надо составить фоторобот.

– Ну… – заерзала баба Нюша. – Неприметные они какие-то…

– Как же неприметные, когда вы сказали, что парень, жевавший спичку, красивый? – Не имея больше сил, Парафинов упал на стул.

– Красивый, – согласилась баба Зина. – О-ой, какой… Так они ж сейчас все красивые! Потому что молодые.

– Извините, что вмешиваюсь, – подала голос Наталья, – но фоторобот стоит попробовать составить. С очков и начать. К ним подбирать черты лица, вдруг да получится?

– Стоит, стоит, – закивал с безнадежностью Парафинов. – Ну а ружье вы запомнили? Сможете его описать?

– Конечно, – приложила к груди обе ладони баба Нюша. – Ружье… м-м-м… такое… не охотничье! Настоящее.

– Ну, какое, какое? – нетерпеливо перебирал он воздух пальцами.

– А чего его описывать? – недоуменно фыркнула баба Зина. – Ружье – оно и есть ружье.

– А может, охотничье? – тем временем пожимала плечами баба Нюша. – Я не разбираюсь.

– Идите, – отмахнулся он.

– Куда? – одновременно подскочили бабушки.

– Картинки смотреть. – Бабушек увел лейтенант, а Парафинов взмахнул руками и опустил их на стол. – Нет, представляешь? Киллеры не таились, нагло сидели на виду, мало того, ругались с этими старыми идиотками, а чертовы бабки ни хрена не помнят! Ведь что-то же в памяти остается?

– Видимо, старушки таким образом разнообразили скуку, переругивались, не присматриваясь, с кем.

– Это не оправдание. И пуля…

– А что пуля?

– Пуля пробила Баграмяна насквозь. Я звонил знакомому хирургу, он был в операционной, говорит, не дыру пуля пробила в Арамисе, а тоннель! Легкое продырявила, с таким ранением не живут и полчаса. А врезалась в гранитную ступеньку позади него. То место, куда она попала, раздробила вчистую. Вон фотки, если интересно.

– Интересно. – Наталья взяла фото. – Ого! Прилично, прилично отхватила от ступеньки. Это что ж за пуля такая?

– Неизвестно.

– То есть оружие не наше?

– Начнем с того, что оружия, из которого она вылетела, не существует.

– Как это? Раз киллер стрелял…

– Во всяком случае, пока не существует, Желобова так сказала, она у нас главный криминалист, так что знает.

– Самодел?

– Нет. Баллистик обещал выяснить, чье производство. Смотри. Это гильза… – положил он на стол два пакета. – А это… это она, пуля. Самопал так аккуратно, красиво, чисто не сделаешь, все равно будут изъяны. Хотя сейчас в подпольных цехах выпускают и не такое. В общем, не знаю, что думать, в каталогах нет его.

– Значит, и пулю нашли?!

– Представь себе. Отрикошетила и упала на тротуар. По звуку ее нашел мужчина, случайный прохожий, она упала у его ног.

– Ничего себе пулька!

– Да, внушает уважение к творцу этой пули. Больше снайперской – даже несведущий человек скажет, чудовищной убойной силы. Но знаешь, эта пуля и есть единственная дорога к убийцам. Там, где изобрели оружие, наверняка знают, кто у них его брал. Но почему киллеры не боялись, не прятались, а открыто ждали Баграмяна с раннего утра? Были на виду столько времени! Что это за товарищи? Ребята сейчас, как бобики, свидетелей ищут, может, повезет.