Читать книгу Наследник из Сиама - Лариса Соболева - Страница 1

Борис полагал, полтора месяца с того дурацкого случая, когда жена застукала его в автомобиле с девицей (шикарной до одури и такой же до одури тупой), достаточно, чтобы остыть. Видела-то она всего лишь поцелуи. Поцелуи! Это что – повод? Если бы в постели – тогда понятно, а поцелуи… Зачем же делать резкие движения, зачем кутерьма с разводом? Да, оба встретились на ступеньках у входа в ЗАГС, чтобы развестись! По инициативе Софии. То есть она бросает его. Его! Делать ей больше нечего.

Он скосил глаза на жену… настроена серьезно, держится уверенно, спокойна, как удав на охоте. София обмахивалась плоской белой сумочкой, иногда вытирала платком лоб под светлой челкой – жарко ведь – и поглядывала на часы. Короче, она отсекла от себя Бориса, ни о каком примирении не помышляла, у нее идея фикс – поскорее поставить точку. А он упорно намекал и намекал на примирение, пока не услышал:

– Боря, отстань, а?

Пока еще законный муж осекся на полуслове с открытым ртом. Надо же, предложив отстать, а это как-никак грубость, зеленые глаза Софии излучали сплошное миролюбие! Ни грамма раздражения, озлобления или хотя бы недовольства. Смотрела на Бориса по-доброму и, можно сказать, с эдакой ненавязчивой улыбкой. Какое-то иезуитское миролюбие. Зато у Бори есть не менее иезуитская манера изумляться простым вещам, будто он искренне надеялся на противоположную реакцию.

– А что такого я спросил? – поднял он плечи, отреагировав на «отстань».

– Не надоела ли мне поза оскорбленной, – процитировала его фразу София на безобидной улыбке. – Ты серьезно думаешь, что на развод я подала ради позы? То есть хочу что-то там доказать тебе? Забавно. Идем?

– У нас еще есть время, – буркнул Боря и отвел взгляд в сторону в знак большой обиды.

Настала очередь Софии покоситься на мужа, он верен себе: с виду джентльмен – куда там, а внутри – капризное дитя, выгадывающее для себя пряники с коврижками. Но детке скоро тридцать восемь, мог бы в столь далеко не нежном возрасте сообразить, что все, конец. Однако Боря не дурак, в бизнесе дураков не водится, отсюда вывод: не хочет муж соображаловку включать.

– Чего тебе не хватало? – завел он заунывную песнь обиженного. – Ну, да, да! Целовался. Осознал, что был дурак. Со всеми случается. Каюсь. Прости.

Ух, ты! Кажется, это первый раз за их совместную жизнь Боря просит прощения, пусть протестным, возмущенным тоном – по-другому он не умеет, но просит простить его! Думает, этого достаточно. София не могла не рассмеяться:

– Борь, смирись, мне по барабану, с кем ты целуешься и спишь. Я к тебе не вернусь. Никогда!

– Почему? – Наива с тонну выписал пока еще муж!

София перестала смеяться, уставилась на него взрослыми глазами на лице хорошенькой студентки первого курса (а ей, извините, тридцать три недавно стукнуло), уставилась с жалостью во взоре. Из-за челки, закрывающей брови, и свисающих вдоль скул прямых прядей волос ее глаза потемнели, казалось, София рассержена, но ничуть не бывало. Стоило ей мотнуть головой и откинуть волосы назад, выражение безмятежности вернулось, а Борис, наконец, признал с большим разочарованием: жене без него – классно, ее даже не будет мучить совесть, что она поступает с ним бессердечно.

Он не на шутку занервничал. Ему с ней было так удобно, так комфортно, София ведь непритязательная, не доканывала его дикими запросами с истериками – мол, купи, дай, хочу; не терзала глупой ревностью, а поводов было – хоть отбавляй, но Боря не попадался. Ему не хотелось ничего менять в своей жизни, все устраивало, абсолютно все. Дурацкая случайность разрушила идеальный для Бориса вариант союза, в самый неподходящий момент жена (и откуда она взялась?) залезла в автомобиль на заднее сиденье, когда он с упоением целовал губки-щечки-шейку и тискал силиконовую грудь. София не закатила скандала, а спокойно, будто на курорт ехала, собрала вещи и переехала к папе, встретиться отказывалась, только твердила, как дрессированный попугай: развод… развод. Полтора месяца не виделись, он получал приглашения на процедуру развода, но сам тянул время, надеясь, что супруга не идиотка, одумается, ведь Боря – находка для любой бабы.

– А вот и я! – подскочил к ним запыхавшийся Дикарь (это фамилия такая, с ударением на первый слог, а то удар на втором неприлично режет ухо). – Не опоздал, нет? Кругом пробки… Уф, жарко…

София терпеть не могла Борькиных друзей – заносчивые огрызки тухлого капитализма, а уж адвоката Дикаря органически не переваривала. Это алчное существо, хитрое и наиподлейшее, с нездоровой полнотой и улыбочкой кота, который в чем-то провинился, но ни за что не признается, в чем.

– Ты-то тут при чем? – нахмурила брови София, меряя немилосердным взглядом адвоката, ибо заподозрила подлянку.

– Понимаешь, София… – начал тот нахально-оптимистичным тоном, вытаращив рачьи глазенки. Нахальный тон потому, что с первых звуков Дикарь уже давил на нее, подчиняя, однако не на ту напал. – В конфликтах главное что? (Она лишь подбородок вздернула, мол, что?) Примирение! Между вами я хочу выступить в роли посредника, это почетная миссия – сохранить семью. Дорогая…

Он взял ее за локоток, увлекая на расстояние от Бори, якобы пошептаться, София высвободилась и вернулась к отставному супругу. Итак, дело приняло странный оборот, посему, достав из сумочки смартфон, она стала водить по нему пальцем, слушая трескотню Дикаря:

– Столько лет вместе и… разрыв! Милая, ты же потеряешь достаток! Это, конечно, мелочь, но когда этот достаток имеется в полном объеме, его не замечаешь, потому что к хорошему привыкаешь быстро и навсегда. Когда же достатка лишаются… О, тогда человек чернеет, звереет и тупеет. Борис обеспечивал тебя, одевал, украшал…

– Побрякушки я оставила бывшему мужу в приданое, – вставила София. – Для следующей жены.

– Не язви, тебе не идет! Пойми, я серьезно хочу предостеречь тебя от необдуманного шага…

– Дикарь, отстань, а? – бросила она ту же фразу, что и Боре.

– Нет, погоди! – встал он перед ней. София невысокая, а этот… рыхлый мужчинка с рожицей комика еще ниже. – Я всего лишь хочу, чтоб ты с практической точки зрения посмотрела на свой каприз. Если рассчитываешь получить при разводе…

– Ах, вон что! – рассмеялась она, приложив смартфон к уху. – Борька трепещет, потому что я могу потребовать долю? Ты же адвокат, Дикарь! Должен знать: если б я хотела что-то получить, мы разводились бы в суде, а не ЗАГСе. Детей у нас нет…

– Да разведут-то вас в два счета, – заверил он. – А что касается имущества, делят его годами в судебном порядке и после развода.

– Мне, кроме развода, ничего не нужно.

– Короче, я отказываюсь разводиться, – вдруг заявил экс-муж.

София нервно хохотнула, демонстративно хохотнула, давая понять двум идиотам, что их ухищрения не помогут, но Борису следует еще и расшифровать свое отношение, а то он намеков не понимает:

– Борь, катись к черту! Я тебя не люблю.

– Ну и что! – в знак недоумения поднял плечи Борис. – Дружба между мужем и женой тоже имеет место быть. Это даже практичней.

– Издеваешься на прощанье? – огрызнулась София, у которой от маразма голова вспухла. – Алло!.. Артем, спасай! Достали уже.

Он сидел в автомобиле, стоявшем на противоположной стороне площади, и наблюдал в бинокль за происходящем на ступеньках ЗАГСа. Артем уже минут десять ерзал на сиденье, но София запретила ему сопровождать ее.

– А ведь говорил: давай вместе… – вылезая из авто, ворчал он.

Направился он через площадь, по которой в одну и в другую сторону ехали потоки автомобилей. Минуту спустя Артем стоял за спиной Софии, скрестив на груди руки, и вежливо поинтересовался:

– Что здесь происходит, господа?

Новый персонаж на минуту обесточил обоих мужчин, которые не рассчитывали, что появится гора Эверест в черной футболке с белыми черепами и черной бандане на голове – кто сейчас носит этот атрибут братков прошлого века? Кроме того, он привлекал бицепсами борца и довольно простецкой, но вполне симпатичной, улыбающейся физиономией. Борис остолбенел, хотя немного был знаком с «ментом», но, видимо, потому и хватил его столбняк, что понял истинную причину развода. А Дикарь от этой массы подался корпусом назад и запрокинул голову, дабы рассмотреть персону, невольно выговорив:

– Это еще кто?

Ух, как он не любил чужие сюрпризы, а тут внезапно неожиданность выросла. Тем временем София, повернувшись к Артему, наябедничала:

– Представляешь, Борька сдурел, не хочет разводиться!

– Надо, Боря, надо, – мирно обратился к отставному мужу Артем, взяв Софию за плечи. – Мы немножко беременные, нам развод срочно нужен.

Шокированный Боря, вытаращившись, скользнул взглядом по жене сверху вниз и остановил его на животе. А ничего не видно. Наверное, из-за платья цвета морской волны, яркий цвет перетягивает внимание, однако платье-то свободного кроя… Все равно ничего не видно! Или срок небольшой? Боря даже шею вытянул вперед, а голову опустил – выглядел по-дурацки, стараясь таким образом разглядеть беременность, сразившую его, как отравленная стрела индейца когда-то убивала белых людей.

– Тем более вас не разведут! – радостно сообщил Дикарь, полагая, что задание клиента хотя бы оттянуть развод (если примирения не получится) реализовано без лишних хлопот. – Беременных в нашем гуманном государстве не разводят! У нас прекрасная, правильная страна.

– Она не от меня беременна, – хмуро остудил Борис.

– А это неважно! – отмахнулся от клиента адвокат. – Как твоя жена докажет, что ребенок не от тебя? Никак, пока он не родится. Так что, ребята, по коням и… по домам до рождения. Дети – это прекрасно!

– София, – наклонился к ней Артем, но на шепот не перешел, – это что за пигмей здесь в судорогах корчится?

– Адвокат Бориса, – просветила та.

– Ах, адвокат… – Артем отстранил Софию в сторону и по-хозяйски водрузил руки на пояс. – У меня масса способов укорачивать языки говорунам.

– Что вы себе позволяете! – раскраснелся от гнева Дикарь. – Ты вообще кто? Какое имеешь отношение…

Достав из нагрудного кармана жилета удостоверение, Артем сунул раскрытую книжечку под нос Дикарю, тем самым прервав его:

– Читать умеешь? Начальник уголовного розыска майор Курасов, к тому же имею прямое отношение к нашей беременности. Так вот, адвокат, я давно точу зуб на вашу жульническую породу, да все руки не доходят. Я и мои коллеги, рискуя жизнью, ловим преступников, а вы, адвокаты хреновы, отмазываете их. Но сейчас, когда задеваются мои кровные интересы, – указал он на живот Софии пальцем, – я возьмусь хотя бы за тебя и, поверь, найду повод прищучить.

– Вы мне угрожаете? – обалдел Дикарь.

– Предупреждаю. Улавливаешь разницу? А угрозы… обычно не применяю их, не люблю пустой треп, я сразу действую. Поэтому давай без осложнений.

– Пошли уже! – сказала София Борису, выдавая нетерпение.

– Минуточку, – схватил ее за руку Дикарь и тут же отдернул, опасливо посмотрев на Артема, который запросто одной лапой голову с плеч снесет. – Ты сказала, что тебе ничего не нужно, тогда… София, подпиши отказ от имущественных претензий на всякий случай, так сказать. А то бывает, разведутся мирно, тут же одна из сторон подает иск, мол, были нарушены права под давлением, теперь требую половину имущества.

– Ах-ха-ха-ха… – закатилась София от смеха. – А разыграли представление – будь здоров! На самом деле барахло превыше всего.

– М-да, нахваталась ты в ментовке словечек, – вздохнул Борис, затем покосился на Артема. – С кем поведешься…

– Не в ментовке, а в полиции, – поправила его София. – Мне нравится должность начальника пресс-службы, звучит круто. Идем, Боря! Из-за тебя и так откладывали сто раз наш развод, но теперь я хотя бы понимаю, почему ты не являлся: выдерживал меня. Вот прохвосты! Подписывать ничего не буду, в УВД меня научили внимательно читать документы, а на это требуется время, которого сейчас нет. Но, Боря! Даю тебе честное благородное слово: мне твое имущество, акции, деньги по барабану. Как и ты. Идем! Артем, подожди здесь.

– Может, лучше и мне с тобой? – настаивал он.

– Нет-нет, думаю, теперь проблем не будет.

Она решительно двинула в здание, за ней поплелся отставной муж, которого сопровождал раздосадованный Дикарь с папкой в руках. София слишком спешила, пришлось почти бежать за ней, при всем при том Борис не удержался от упреков на бегу:

– Ты променяла меня на этого жлоба? (София проигнорировала выпад.) – Значит, ты мне изменяла с ним, да?

– Главное, еще живя с тобой, я умудрилась ни разу не изменить Артему, – парировала она, намекнув, что неверна была до того, как ушла с чемоданами. – Жлоб, говоришь? Артем открыт, честен и никогда ничего не делает исподтишка, его уважают даже уголовники. А твои характеристики прямо противоположные. Хамишь, унижаешь, не замечая этого, весь такой прямолинейный, как доска. Но сам прекрасно распознаешь, когда тебе хамят, и твое самолюбие бесится. Значит, способен различать, где хорошо, а где плохо. А уж исподтишка урвать – ты в этом ас. Мне лапшу на уши вешал тоннами, а сам с бабами отрывался, не считая это изменами. Думаешь, я дура, не понимала? Мне просто было все равно. Пока не встретила Артема. Но когда я ушла, до тебя дошло, что ты потерял бесплатную няньку и служанку. Все, Боря, твоя проблема – больше уже не моя, я оставляю ее полностью тебе.

Слова Софии ударили по самолюбию Бориса, ведь то, что позволительно цезарю, не позволительно вассалам. Однако ничего не попишешь, рабы восстали, в данной ситуации нереально что-либо изменить, пришлось войти в помещение, где ставят штамп и выдают свидетельство о расторжении брака.

Борис не помнил, чтобы София так радовалась хоть чему-то, она просто светилась, как галогенная лампа, получив бумажку-освобождение от уз Гименея. Собственно, он вообще не узнавал свою слишком холодную (в прошлом) жену, ее будто подменили на двойника-антипода. Она помчалась к выходу, словно девчонка, но никак не дама в положении, выйдя из здания, помахала бумажкой Артему и бросилась к нему. Он поймал ее, оторвал от земли и… поцелуй на глазах у отставного мужа и равнодушной публики! Ой, противная картина… Бориса корежило от этой сладости-радости, что не преминул заметить Дикарь и посчитал своим долгом посочувствовать:

– Неприятно, когда чужой мужик целует твою жену.

– Она мне уже не жена, – буркнул Борис.

– И радуйся. Характер у твоей Софии, знаешь ли… Да будь спок, женщин все равно больше, чем нас, а богатых мужчин – мизер, так что первые красотки твои, отрывайся, пока не нацепил на шею новое ярмо. Лучше скажи, что еще ты успел переписать на свою маму до сегодняшнего дня?

– Из оставшейся половины – мало чего. Не успел.

– Плохо. Очень плохо.

– А кто учил постепенно переводить активы? Ты сам пугал органами, которые интересуются внезапными перебросами собственности на родных.

Был такой эпизод, ну, что тут скажешь? Дикарь промахнулся, только признавать свои ошибки не в его духе, а выкрутиться – на то он и адвокат:

– Ты буквально понял, частями перевести времени хватило бы. Остается надеяться, что София не опомнится и не вернется к разделу имущества.

– Не вернется, – хмуро заверил Борис. – Она в тестя, у обоих впереди бежит гордыня со спесью, аристократы хреновы.

– Как показывает моя адвокатская практика, там, где бабки, – уверенным можно быть только в себе.

– А в тебе? Как насчет уверенности в тебе? Ты чуть не сделал меня отцом чужого отпрыска.

– Только до родов, Боря. От отцовства в наше время легко отделаться, сделал генетическую экспертизу – и послал всех куда подальше. Ладно, я поехал, у меня сегодня еще процесс.

Борис вяло махнул ему на прощание, не отводя взгляда от парочки, перебегавшей в неположенном месте проезжую часть площади – и эти люди на страже закона!

Артем открыл дверцу автомобиля со стороны пассажира, подождал, пока София сядет, после захлопнул и обошел машину. А Борька, весь из себя джентльмен (не говоря худого слова), никогда не открывал ей дверцу.

– Так кто из вас жлоб, Боря? – вырвалось у нее.

– Что? – плюхнувшись на сиденье, спросил Артем.

– Нет-нет, я сама с собой…

Она осеклась, потому что Артем протянул руку к ремню и пристегнул ее, сделал это машинально, привычно, потом лихо выехал с парковки. Нет, София и сама пристегивается – не безрукая же, но иногда забывает, тогда Артем пристегивает ее, потому что не любит напоминать одно и то же по сто раз. И не раздражается. Сегодня почему-то София обратила внимание на данный вроде бы незначительный факт, указывающий, что она значит для него – он же постоянно думает о ней, и это приятно.

– Боже мой… – Она взялась ладонями за пылающие щеки. – Не помню, чтобы я была так счастлива… разве что когда вышла моя первая книжка. Ой! А позвонить? – Через минуту с радостью докладывала: – Па, все кончено, развелись!

– Поздравляю, – слышали оба голос Арсения Александровича по громкой связи. – А заявление подали? Сожительство явление дурное.

– Па, ты как Артем! В одном кабинете получила свидетельство о расторжении брака и тут же бегу в другой подать заявление о регистрации? Это как-то некрасиво.

– В понедельник подадим, – пообещал Артем.

– Па, Борька заартачился и не хотел разводиться!

– Я его понимаю. Снисходительных женщин мало, он это знает.

– Ха! Папа, моя снисходительность держалась на нелюбви к нему, вот и все. Папочка, пока. Хочу теперь в себя прийти.

– Дщерь, желаю тебе произвести хорошее впечатление на родных Артема.

Кинув трубку в сумочку, София опустила со лба на нос солнцезащитные очки, проговорив с сомнением:

– А если не понравлюсь твоей семье?

– С чего это вдруг? – не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги, спросил Артем.

– Я все же была замужем, а ты у нас ни разу не был женат.

– Официально не был. Не бойся, отец с матерью простые деревенские труженики, добродушные и открытые, ты им не просто понравишься, а очень понравишься, потому что… Нет, это без вариантов. Я люблю тебя, значит, и они автоматом полюбят. Знаешь, страшней было с твоим папой сближаться, но, как видишь, язык общий нашли.

Это так. Насколько папа Софии терпеть не мог Борьку, настолько легко принял Артема. Однако ее насторожила тональность, она взглянула на Артема и поняла: что-то не так. Он какой-то излишне сосредоточенный, даже напряженный, может быть, из-за движения на дорогах, пробок. София решила не мешать ему расспросами и стала смотреть в окно. Ей нравился жаркий воздух, влетавший в салон, нравились пары бензина и запах раскаленного асфальта, а еще чувство освобождения от всего постороннего, точнее, от Борьки.

– Вовка! Почему не брал трубу? – заговорил по телефону Артем тоном, который София хорошо знала, поэтому снова переключилась на него, теперь уже с беспокойством. – Ладно, прощаю… Развелась, развелась, об этом потом. Вовик, за нами от самого ЗАГСа «гелик» тащится, запиши номер и пробей, кто хозяин этой груды тщеславия… Жду.

София не стала оглядываться, как это делают в фильмах, а посмотрела в зеркало заднего вида с внешней стороны автомобиля. «Гелендваген» не частый представитель на дорогах, посему она сразу увидела черную «морду» с тонированными окнами, причем затемнение выше установленной нормы, а номер – три семерки! Круче не бывает.

Неожиданно Артем свернул с главной дороги, а они не планировали никуда заезжать, София догадалась: он проверяет, действительно ли «гелик» сидит у них на хвосте. Впрочем, у Артема была возможность в этом убедиться не раз, ведь поворотов на пути к окраине города достаточно, значит, что-то другое. Артем и не думал увеличивать скорость, напротив, ехал медленно и все внимание сосредоточил на зеркалах, София тоже следила за дорогой… «Гелик» неторопливо вывернул из-за угла!

Улица, на которой они очутились, не отличалась ни шириной, ни интенсивным движением, ни обилием магазинов, это район, удаленный от центра, здесь как бы микс из архитектурных стилей всех эпох и сословий. Особняк соседствует с развалюхой времен крепостного права, а советская пятиэтажка с гаражами и автомойкой. Разумеется, есть и магазины, возле одного из них Артем припарковался, коротко бросив Софии: «Выходи».

Тем временем «гелик» затормозил у группы деревьев, ни одна дверца не открылась, из-за тонированных окон нельзя было понять, кто находится внутри салона и сколько там человек. Артем взял за руку Софию и потянул в магазин, который меньше супермаркета, но больше стандартного гастронома. Внутри он метался из зала в зал, как тут Софии не поинтересоваться:

– Чего ты бегаешь?

– Выход ищу. Запасной. Парень!.. – Он потащил и ее к молодому человеку в униформе. – Запасной выход в магазине есть?

– Вон через ту дверь, – указал молодой человек, с недоумением глядя на парочку. – Но туда посторонним…

Юноша не договорил и правильно сделал, ведь парочка скрылась за дверью, которую Артем поначалу не заметил – ее перекрывали стеллажи с продуктами. Они прошли короткий коридор, вторая дверь была распахнута настежь, через нее грузчики заносили товар в боковое помещение, но, выйдя на задний двор, Артем озадачился. Двор обнесен сплошной стеной, причем очень высокой, выезд со двора прямиком приведет на улицу, а там – «гелик». Они – назад, не успели войти в магазин, раздался звонок, обрадовавший Артема:

– Вовка! Ну?

– Ты сейчас где? – не с того начал Вовик.

– На окраине, в магазине. Давай, что выяснил?

– Значит, «гелик» у тебя на хвосте до сих пор, да?

– До сих пор. Что накопал, говори!

– Ну, слушай, – с готовностью начал Володя. – «Гелик» принадлежит Бубнову Амирану Ираклиевичу. Клички: Бубен, Буба, Батоно и просто Батон, Ирак, Кит…

– Клички? – перебил Артем. – То есть он…

– Ага, ага. Потомственный гад. Еще он Король, естесно, Бубновый. Настоящее имя с отчеством – от папули, который был грузином и вором в законе, а фамилию взял мамашкину – отпетой мошенницы. Бубен сначала пошел по их стопам, а в 90-х активно участвовал в криминальных разборках, постреливал, крышевал неоперившийся бизнес, выбивал долги, наркоту сопровождал в почетном карауле…

– А с какого перепугу мне на хвост упал? Я о нем впервые слышу!

– Странно, конечно. Бубен отошел от дел, стал уважаемым и почти честным гражданином, заседал в нашей Думе в качестве депутата…

– Что значит – почти честный?

– У него сеть алкомаркетов, а там наверняка толкают отраву, разлитую в тару на подпольном заводе. У него все – ОК. Ты уверен, что тебя пасут?

– Уверен, уверен, – перебил Артем. – А со мной София!

До Володи дошло, что именно так сильно нервировало друга – судя по тональности, и ему понадобилось меньше минуты, чтобы предложить выход:

– Оставь ее в магазине.

– Не могу, они видели, как мы сюда зашли, второй выход тупиковый, ей придется остаться. Если я уеду один, нет гарантии, что они поедут за мной, а не возьмут ее. Мы же не знаем, что у них на уме!

– Давай подниму наших орлов и мы приедем?

– Давай. Попробую оторваться и высадить Софию в подходящем месте, а там – как Бог даст. Не отключайся от связи, буду говорить, где мы находимся.

Он осторожно положил трубку в нагрудный карман жилета разговорным динамиком вверх, купил две бутылки минеральной воды, бананы с ананасом и кивком указал Софии на выход. Когда сели в машину и тронулись с места, Артем громко сказал:

– Вовка, «гелик» на хвосте.

В кармашке послышались неразборчивые звуки, ведь громкую связь он не включил, собственно, неважно, что говорил Вовка. Софию, помалкивающую до сих пор, другое волновало:

– Чего ты всполошился? Ну, едут… и что? Это город, день, кругом люди… Они ничего нам не сделают. Успокойся.

Он оценил ее самообладание – для него это моральная поддержка, но в данной ситуации лучше думать о худшем варианте, который не следует скрывать от Софии. Но сначала Артем вдавил педаль газа, автомобиль вырвался вперед, свернул в переулок… еще поворот… еще…

– Сейчас выберем место, – говорил он, орудуя рулем влево-вправо, – где растут большие кусты, ты выйдешь и спрячешься, а я поеду дальше.

– И не подумаю, – заявила София.

– Я сказал – выйдешь и спрячешься! – сорвался он на крик.

И это первый раз за их совместную жизнь (пока короткую), когда он прибегнул к мужскому шовинизму: раскричался командир, приказывает! Ей оставалось только сохранять хладнокровие, хотя, конечно, и она нервничала:

– Не кричи, дорогой, не поможет.

– София, не исключено, что это откинувшийся зэк, которого я законопатил на энное количество лет. Без тебя мне спокойней и легче с ними… договариваться. Вот здесь! Давай выходи и – вон за те кусты…

Он резко затормозил на улице среди частных домиков с палисадниками, высокими заборами, а также громадными кустами сирени, жимолости и невероятно желтых цветов, схожих с подсолнухами на длиннющих стеблях. Есть где спрятаться. Но София и не думала выходить.

– Умоляю! – взвыл Артем. – Быстро из машины в кусты!

– Поздно, – сказала она спокойно. – Нам не удалось удрать.

Однако не только «гелик» выплыл сзади из-за угла, впереди остановилась белая легковушка премиум-класса, перегородив проезжую часть. В сердцах Артем ударил ладонями по рулю и процедил:

– А эта тварь откуда взялась? Вовка, мы на улице Мартоса в кольце, еще одна тачка в нос уперлась. Смотри, какой мэн к нам идет…

Да, шел мужчина лет тридцати с небольшим, вполне приличного вида, если не считать рожи гопника, а только смотреть на белый летний костюм. Вышел мэн из белой иномарки, шагал неспешно, поглаживая свою отполированную парикмахером голову, а может, он от рождения лысый. Пока этот тип шел, Артем переложил пистолет из кобуры за пояс и с укором взглянул на Софию, но она положила ладонь на его бедро, улыбнулась, мол, ты зря нервничаешь.

Странно, у гопника, когда он наклонился и заглянул в окошко, пачка… то есть лицо выглядело каким-то трогательно-плаксивым, да и заговорил он не свойственным гопнику тоном, как-то так вежливо:

– Слышь, парень, ты Курасов?

– Ну? – произнес Артем.

– Из УВД, да?

– И что дальше?

– Поговорить надо. Выйди, а?

– Без подлянки? – напрямую спросил Артем. – Если что, я очень нервный, когда в армии служил, меня люком в танке ударило прямо по голове.

– Не-не-не! – заверил гопник почему-то с испугом.

Артем отстегнул ремень безопасности, открыл дверцу, но прежде чем выйти, дотронулся до щеки Софии и подмигнул:

– Не бойся, ладно? Вовик скоро будет здесь.

Далеко он не пошел, хотя, судя по жестам лысого в белом костюме, его приглашали в иномарку, нет, Артем оперся пятой точкой о капот своего авто и скрестил руки на груди. София не сводила с них глаз, но ничего не слышала…

– В машину не пойду, – категорично заявил он. – Говори здесь.

– У нас два трупа. (Многообещающее начало!) Ночью кто-то прикончил любимую племянницу хозяина, наследницу. И ее парня. Хозяину сказали, ты ас, можешь быстро найти… ну, того… Он это… приглашает тебя приехать. Ему очень нужно. Срочно. Он человек щедрый… Ты ж все равно по этой части…

– Хозяин Бубнов? – уточнил Артем.

– Угу. Мы не сообщали никому, решили сразу к тебе… Поехали, а?

– Ладно. А на хрена помпезный эскорт? Проще нельзя было?

Артем подбородком указал на «гелик» за его автомобилем, но гопник тупо мигал веками, не понимая, что именно не нравится Курасову. Стильный костюмчик надел, а мозг положить в черепную коробку не удосужился, однако подобным экземплярам следует напомнить и о перспективах на будущее, если…

– Если заманиваешь в ловушку, – сказал Артем, – имей в виду: номера ваших тачек я сообщил в управу. Ты все понял?

– Не-не! Мы ж по-честному. Я спереди поеду, а ты за мной.

– Спереди? Можно и просто впереди, – усмехнулся Артем и, несколько успокоившись, забрался в машину, спросив у Софии: – Все хорошо?

– Конечно. Зачем нас преследовали?

– В деревню отправимся позже, а сейчас… служба. – Он вынул из кармана трубку и положил на липучку напротив руля. – Алло, Вовка, ты все слышал?

– Слышал, но плохо. Мы уже близко.

– Пока лучше не показывайтесь. Мы едем к Ираку, адрес ты, надеюсь, знаешь. Снова позвоню, когда подъеду, а то боюсь труба сядет.

Артем следовал за белой иномаркой, одновременно пересказывая Софии диалог с гопником, который так и не догадался назвать своего имени. Потом позвонил маме и предупредил, что приедут позже. Настроение, безусловно, у Софии немного подпортилось, так ведь подобные сюрпризы с преследователями негативно сказываются на состоянии. Но у нее есть лекарство от стрессов – она переключилась на вторую профессию (теперь уже точно профессию, написала-то четыре детектива) и через некоторое время задумчиво вымолвила:

– Наследники… А знаешь, это прекрасная тема. Вечная.

– Что ты сказала? – спросил Артем.

– Я, кажется, нашла тему для нового романа – наследники. Кстати, папа как-то рассказывал любопытный сюжет.

– По-моему, тема заезженная.

– Хм! – обиделась София. – Ты сомневаешься во мне?

– Боже упаси! – воскликнул он, ухмыльнувшись.

– Нет, ты полагаешь, я пойду банальным путем? – завелась София. – Это в современной реальности сплошная банальщина, и, как правило, она повторяется, потому что твои преступники, в отличие от моих, не имеют фантазии и ума. А у меня девятнадцатый век, романтический флер, загадочные персонажи, мистика и реалии! Разницу улавливаешь?

– Улавливаю, улавливаю, – заверил он. – София, радость моя, тебе нервничать нельзя.

– Спорим, я напишу роман…

– Я заранее согласен проиграть спор, только успокойся. Мы подъезжаем. Я пойду в дом, а ты жди в машине. В случае чего – звони Вовке на вторую мобилу, он уже где-то здесь. Я пошел.

Артем припарковался рядом с белой автомашиной, ободряюще кивнул Софии и, захлопнув дверцу, скрылся за воротами, украшенными ажурной ковкой. Район престижный, здесь одни ворота стоят примерно как трехкомнатная квартира, двухэтажный дом считается сараюшкой, а не иметь охрану и слуг – как вообще такое возможно! Так и живут лучшие люди города, а некоторые из «худших» время от времени расследуют их разборки и собирают их же трупы.

Ступив на территорию Ирака, Артем осмотрелся. Участок большой, разделен на зоны – тут явно поработал ландшафтный дизайнер: клумбы, водоем с альпийскими горками, сад, за домом росли елки-сосны. Сам дом, напоминающий боярский терем с резными наличниками, что претенциозно и непривычно, высился посредине участка, к нему вела мозаичная дорожка. Гопник предложил пройти в дом, за ними следовали еще три парня в черной одежде – банальная униформа охраны, а выглядит весь кортеж маскарадом. Однако вкусы…

Едва Артем вошел в бежевую гостиную, взгляд его сразу уперся в Ирака. В простом льняном костюме голубоватого оттенка с цветным платком на шее бывший вор (хотя бывших воров не бывает, по мнению Артема) сидел в огромном кресле, опустив глаза, опираясь на трость обеими руками и положив на них острый подбородок. Гость, которого пригласили столь странным образом, остановился на пороге, а хозяин поднял на него глаза и замер, оценивая.

М-да, Ирак-Батон с болезненной худобой, с густой шевелюрой седых волос, с люто-голубыми глазами, мясистым носом, впалыми щеками и прямой линией рта не производил впечатления больного. Да, у него впалые щеки, кожа, напоминающая неглаженное белье и землистого цвета, но при всем стариковском наборе он не смотрелся развалиной. Ирак давно отошел от дел, сидит себе в загородном доме на тысяче квадратных метров и в ус не дует. Из человеческих радостей у него осталось: три собаки, охота с рыбалкой и телик. Пьет Ирак редко, не курит из-за эмфиземы, не ест всласть из-за проблем с желудком, по этой же причине не путешествует, ведь соблазн велик – попробовать заморских яств, баб не щупает из-за возраста. Короче, пенсионер и затворник, а было время… Но кто об этом помнит? Зоркое око Артема заметило капли на ресницах Ирака и даже мокрые пятна под глазами – то ли не успел их вытереть, то ли забылся и пролил скупые мужские слезы. Оказывается, легендарный вор умеет плакать, значит, и ему бывает больно…

В то же время София, подложив под спину маленькую подушку, взяла банан – пора было подкрепиться, обед-то теперь будет нескоро. Устроившись поудобней, она ела, уткнувшись в планшет на коленях, ее интересовала информация о наследственном праве в девятнадцатом веке, возможно, это и не пригодится, но материалов много не бывает. А в голове уже формировался…

Новый роман о Марго

– Умер! Умер! – словно с десяток змей зашипело на все лады.

То не змеи прошипели зловещий приговор, то любимые родственники новопреставленного устроили перекличку. Заветное и долгожданное слово «умер» прозвучало достаточно явственно, чтобы его не услышать даже мертвому, оно вырвалось из уст невзначай, словно чахлая птичка радостно чирикнула, вылетая из клетки. И тут же родственники переглянулись, дескать, кто посмел счастливым шипением возвестить о безвременной кончине Гаврилы Платоновича?! Но блеск в глазах… Но свет в них же… Нет-нет! Рано радоваться!

И страдальческие рожи одновременно склонились над телом князя, желая удостовериться, что долгожданный час пробил. Не дышали. Боялись ошибиться. А то ведь и так случается: покойник вовсе не покойник, всего-то забылся сном праведным. Но вот толпа у смертного одра вскинула друг на друга очи, в которых без труда читалось: все-таки умер!

Наконец-то! О счастье, о радость! Но только все они разом набрали в грудь воздуха, чтобы выдохнуть из себя многолетние мытарства в доме покойного, месяцы мечтаний о его смерти, унижения и прочие неприятности, как вдруг…

С постели медленно поднялась рука новопреставленного! Будто тот хотел уцепиться за ускользающую жизнь, внезапно растопыренные пальцы сложились в большущий кукиш. Ручка-то у него ого-го! Как и сам князюшка. Кукиш получился весьма солидный, легко пролетел в воздухе полукругом, чуть ли не касаясь носов любимых родственничков, чтобы каждый (!) увидел его. А то и понюхал, чем пахнут надежды. Также неожиданно, как поднялась, рука князя безвольно упала на кровать. Он снова замер. Точь-в-точь мертвец. Так умер или нет?

Родственники в замешательстве выпрямились, наконец-то бесшумно выдохнули, но не радость по поводу кончины, а разочарование выдохнули. Стало быть, его светлость живехонек, слышал шепоток «умер» и, судя по кукишу, помирать отказывался. А так чудненько замер, уж и не дышал! Но на смертном одре князь Гаврила Платонович кукишем дал понять: не дождетесь.

Печально. Весьма печально. Однако какой конфуз! Какое оскорбление – фига под нос! Это ж выходит, его светлость уличил ближайших родственников в коварных помыслах. А ежели у него хватит сил переписать завещание? Эдакий разворот хуже конца света.

Они переглядывались и с пониманием кивали, ободряя друг друга, мол, хоть и не умер ненаглядный князюшка, но умишком тронулся. Все дружно собрались почтить его своим присутствием при переходе в иной мир, а он кукишем размахивает! Да-с, из ума выжил-с. Знать, помрет все одно скоро.

А князь Гаврила Платонович, лежа на огромной кровати под балдахином, с грустью про себя рассуждал: вот ради чего он прожил длинную жизнь? Ради чего кормил, поил, в платье дорогое рядил всю эту стаю, которая ждет не дождется, когда он окочурится? Так и хотелось разогнать племянников с племянницей, а также двух овдовевших троюродных сестриц с отпрысками-бездельниками, и тетушку, и двоюродную сестрицу Натали, которая младше Гаврилы Платоновича на пятнадцать лет, ее дочь (старую деву) и сына – не пришей кобыле хвост, что означает – дурак. Каждый из них мечтал получить наследство, оттого потчевали князя лестью и ложью наперебой, оговаривая друг друга, чтобы стоять в завещательном списке первыми. Думали, старый князь глуп и на лесть падок. Куда б их, нахлебников, теперь деть? Кому оставить состояние? Ведь перебьют друг дружку, коль завещания не найдут, растащат по кускам то, что преумножалось предками и им самим веками.

Почувствовав острую необходимость остаться одному, Гаврила Платонович нарочито громко захрапел, причем захрапел, как вполне здоровый человек, но никак не умирающий.

– Спит… Спит… – снова зашипели наследники.

Клубок змей тихо, бесшумно расползался по сторонам, вскоре все твари до одной выскользнули из спальни, а Гаврила Платонович открыл глаза, повернулся на бок и снова задумался…

* * *

Очаровательная молодая дама Маргарита Аристарховна Ростовцева с постели поднялась рано: в десятом часу. О, это хмурое утро… Оно внедрилось в мозг, давило на виски, навевало грусть с тоской. Графиня прошлась к окну, отодвинула занавеску и недовольно опустила уголки губ. Январь наступил, пасмурно, наверно, снова пойдет снег. Опять снег, опять мороз… Миниатюрной и прехорошенькой Марго с удивительно живым и притягательным лицом стало скучно, очень-очень скучно. Просто некуда себя деть – вот досада!

– Ммм! – протяжно вздохнула она. – Чертовски надоела зима… и постная еда… и постные лица… О! А кто это к нам?

У парадного остановилась карета на полозьях, стало быть, кто-то с визитом пожаловал, странно, потому что сегодня не визитный день. Увидев княжну Дубровину, особу малоприятную, Марго поспешила вниз, понимая, что у той срочное дело, ибо дружбы между ними не водилось, чтобы вот так запросто приезжать. Едва она ступила на лестницу, а с докладом уж лакей спешил, держа маленький поднос для визиток:

– Ваше сиятельство, к вам пожаловали-с…

– Знаю, – перебила Марго, – в окно вида́ла. Проси.

Марго приняла княжну в белой гостиной, а не в будуаре, дав понять, что на светскую длинную болтовню не настроена, тем не менее готова выслушать. Из вежливости, как гостеприимная хозяйка, предложила испить чаю. Княжна… М-да, до чего ж неудачное творение Господа – княжна Татьяна, она напоминала растение, которое постоянно забывали полить, оттого оно выросло чахлым и ядовитым. Замужем не была, а ей уж лет тридцать, да теперь никто и не возьмет за себя – кому нужна столь непривлекательная, с вечным выражением обиды на невыразительном лице старая дева? Впрочем, она тщательно скрывала возраст, полагая, что кругом одни слепые и жаждут обмануться. Итак, княжна, усевшись на канапе с выпрямленной спиной и вытянутой шеей, словно ее некто невидимый придерживал за макушку, от чая отреклась:

– Не извольте беспокоиться, Маргарита Аристарховна, я ненадолго. Князь Гаврила Платонович послал за вами, просил приехать к нему немедля!

Странно, что князь не прислал письма с лакеем Карпом – его любимцем, а послал родственницу, подумала про себя Марго, вслух осведомилась:

– А что такое? Отчего эдакая срочность?

– Князь… – Княжна поднесла к глазам белоснежный платочек с широкой полоской кружев по краям, трагически вымолвив дрогнувшим голосом: – Умирает.

– Крестный умирает?! – ахнула Марго.

Трудно поверить, что князь, обладающий невероятной силой и крепостью, весельчак и обжора, отсюда за глаза прозвали его Гаргантюа, как персонаж романа Рабле, умирает. На осенней охоте он гнул двумя пальцами медные пятаки, скакал на лошади наперегонки с Марго, плясал на балах, ел за четверых, а ему без малого шестьдесят восемь – с чего бы князю помирать?

– На ладан дышит, – тем временем убеждала княжна. – Он уж тому недели две не встает с постели, ничего не ест. Поторопитесь, Маргарита Аристарховна, ваше свидание с князем может оказаться последним.

Марго позвала горничную, переоделась и поспешила к крестному.

* * *

– Мамаша! – вваливаясь в дом, крикнул Прохор.

В руках держал он свою шубу медвежью, сам был в одной рубахе – это в мороз-то! Завидев прислужницу Нюшку, некрасивую и глупую девчонку, чистившую сапог, рявкнул:

– Где мамаша?

– Чай пьют, – пискнула та.

– Чего стоишь, дура? Зови!

Девчонка не успела кинуться исполнять приказание, как дверь, ведущая в комнаты, распахнулась, в проеме обозначилась дородная фигура Гликерии Сазоновны, вышедшей на шум. Женщина она тихая и набожная, боявшаяся всего на свете, особенно мужа, мамаша, всплеснув пухлыми руками, ахнула:

– Господи, Прошенька! Ты ж далече должо́н быть. А отчего без шубы?

– Мамаша, куда мне ее положить?

– Кого, Прошенька?

– Барышню, – потряс шубой сын.

Только после его слов Гликерия Сазоновна заметила в руках сына нечто тяжелое, правда, барышню не рассмотрела, но растерянно указала:

– Может… в горницу?

Уж и дом новый выстроили по господскому образцу, а она все – горница да горница. Ко всему прочему в наряды барские не рядится, у нее все по-простому: юбку да кофту навыпуск наденет, сверху кацавейку, шальку на плечи приладит, ну и – чепец на голову с рюшами. Скромна матушка и неприхотлива, уступчива, едва Прохор решительно двинул на нее, она отступила, давая сыну дорогу. Еще ничего не понимая, мамаша засеменила за ним, да так и замерла, когда сын уложил шубу на кресло, раскрыл ее, а там… молоденькая девица в скромном шерстяном светло-коричневом платье, на белом воротничке пятна алели, поло́вые волосы рассыпаны по плечам и спутались у локтей. Более ничего на ней не было – ни шубки, ни шляпки, ни шальки. И как будто спала барышня, что обеспокоило Гликерию Сазоновну: а спит ли она, а не померла ли? А Прохор стал на колени и отогревал дыханием безвольные руки барышни, между делом расшнуровывая ботиночки. Разве ж можно парню снимать ботиночки с девки? Срамота!

– Где ж взял-то ты ее? – робко спросила мать.

– Нашел.

– Это как же? – вытаращила малюсенькие глазенки мамаша.

– А так. Выехали за город, кучер заметил у дороги коричный тюк, подъехали ближе, а это она лежит, на голове рана, кровь замерзла. Гляжу – дышит малость! Ну, я в шубу ее завернул, в сани отнес и домой приказал ехать. Не бросать же на дороге барышню.

– Так ты по морозу без шубы ехал?! – всплеснула руками мамаша, заголосив и ладонями за щеки взявшись. – Захвораешь, Прошенька! Ты чаю испей с малинкой да медом, я прикажу подать.

– Напрасно беспокоитесь, мамаша, ничего мне не сделается, – отмахнулся Прохор. – Здоровей буду.

Да, здоровьем Бог не обделил сына, а уж как хорош собою Прошенька – не рассказать. Недаром девки ума лишаются (да и чести тоже), когда он их в оборот берет, из-за чего скандалов случалось немало, ведь жениться сын отказывался. Мамаша всегда принимала сторону сына. Да, всегда! Считая так: плохо девок воспитали, раз чести не уберегли! Такая жена доброй не будет, на чужих мужчин заглядываться станет, но не это тревожило ее нынче, а неизвестная девица.

– Помилуй, Прошенька, не мертва ли она? – обомлела Гликерия Сазоновна, подойдя ближе. – Вона какая бледная. Ты зачем в дом мертвую привез?

– Да нет же, мамаша, жива она, жива. Только б не обморозилась, однако снегом я растер ее… Вы прикажите баню истопить, согреть ее надобно.

– Нюшка! – позвала Гликерия Сазоновна. На зов прибежала девчонка, которую Прохор встретил в доме первой. – Баню топи. Живо! Ох-хо-хо… Девица ента, что же, так вот без одежи и лежала на снегу?

– Ага. – Прохор согревал ладонями узкие ступни девушки. – И кровь у нее на голове была… Я отер шарфом, чтоб шубу не испачкать.

– Да что ж она делала за городом одна?

– То и мне показалось необычным. Видать, ударили по голове ее, полагаю, грабители, раз теплых одежек на ней нету. По следу я понял, ползла долгонько, оттого и не замерзла до смерти. А гляньте, мамаша, хороша-то как, точно ангел.

Мамаша плечиками пожала, выражая… да ничего не выражая, одну только потерянность. Оно-то так, девица наружностью весьма недурна: личико точеное, нежное, бровки дугой, носик махонький, губы – что лепестки розы, станом тонка, ручки беленькие с тоненькими пальчиками… Вовсе не рабочие ручки. Мамаша враз определила: девица мещанского происхождения, а это люди с незавидной долей, в нищете прозябающие. Сыновей своих мещане стараются отдать на военную службу, коль повезет, только там можно сделать карьеру, а дочерей – куда придется: в белошвейки, горничные, содержанки, в лучшем случае – замуж за состоятельного старика. Не жаловала мещанское сословие Гликерия Сазоновна, бедность – это нехорошо, бедные люди на всякие подлости с хитростями способны. Глядя, как сын хлопочет над юной девицей, а также зная, что он до юбок охоч – ни одной не пропустит, – она заворчала, кутаясь в шаль, хоть и натоплено в доме:

– Да чего ж хорошего-то в ней? Худа, бледна, видать, недоедала. – Тем временем девушка застонала, но глаз не открыла, лишь перекатила головку набок. – Ой, Прошенька, не знаешь, кто она да откудова, а в дом принес. Кабы б беды от нее нам не стало…

– Будет вам, мамаша, – отмахнулся сын и легко поднял бесчувственное тело на руки. – Отнесу-ка я в баню ее, там и обожду, когда натопится. Ей постепенное тепло надобно.

– Бог с тобой, Прохор! – замахала мать руками. Разврата только и не хватало прямо в доме. – Ты никак надумал мыться с нею? Не допущу!

– Да согреть хочу, а не мыться… – начал было оправдываться он.

– Ладно, неси, но греть я сама буду! Иначе повезешь в приют аль в больницу для бездомных, – твердо поставила она условие.

И аж испугалась твердости своей, ведь ни разу до сего дня сыновей строгостью не охлаждала.

– Да какая ж она бездомная, мамаша? Бездомные одеты иначе…

– Я свое слово сказала! Неси!

Прохор отнес девицу в предбанник, где было тепло и держался терпкий травяной дух, уложил на лавку. Вскоре пришла мамаша с Нюшкой, выдворили его и начали раздевать безвольную девицу. А платье-то на ней с виду вроде скромное, но из ткани весьма дорогой, в тканях-то мамаша толк знала, чай, из купеческого сословия сама и супруг. Да и под платьем исподняя одежда не всем дворянам по карману, не говоря о мещанах. Кто же барышня? В сознание она не пришла, хотя и в парной лежала, и прохладной водой ее окатили из ушата.

– Вот напасть так напасть, – сетовала Гликерия Сазоновна, вытирая насухо полотном нагое тело девушки. – Ну как помрет, чего делать будем? Чего полиции скажем? Кто она, откудова, где родители ее? Ни имени, ничего не знам.

Натянули на барышню полотняную рубаху, закутали в шали, Нюшка позвала Прохора, чтобы снес девицу в свободную комнату на кровать. К тому времени домой пришел сын Федор и немало изумился:

– Прохор, ты кого несешь?

– Да так… дивчину нашел. Без памяти она.

– Ух, ты! – рассмеялся младший брат, следуя за Прохором. – Везет тебе на девиц. А ей не повезло – таково мое мнение.

– Не болтай, – бросил Прохор через плечо.

– А как же твоя поездка?

– Обождет.

– Тебе б только батюшку сердить…

Останавливаясь, Прохор одновременно развернулся к брату, строго рявкнув:

– Федька, не зли меня! Открой лучше дверь.

Ухмыляясь, младший брат неторопливо обошел старшего, распахнул перед ним дверь и, придерживая ее рукой, сделал шаг в сторону, освободив дорогу. Прохор положил девушку на кровать, раскутал и накрыл одеялом по самый подбородок. К вечеру у нее начался жар, в бреду она говорила, но непонятно:

– В чем же вина моя, скажите?.. Простите, простите… Не надо!.. Господи, отчего они так злы?.. Как страшно… Помогите!..

Чувствуя ответственность перед семьей, Прохор не отходил от кровати, вслушивался в слова, стараясь найти в них связь. Гликерия Сазоновна приносила лечебное питье и лично поила больную, тихонько причитая:

– Огнем горит вся, видать, простыла. Не жилица она, ох, не жилица…

– Будет вам, мамаша, – урезонивал ее сын. – Надобно доктора позвать.

– Коль разрешение на то получишь от папаши, то всенепременно.

– А как без него поеду за доктором?

– Дождись батюшку, – попросила мать со слезой в голосе. – Хм, про какую такую вину она бормочет?

Сын оставил мамашу без ответа. Недовольства она не скрывала, одновременно боялась, что в доме из-за девицы возникнет раздор, ведь Аким Харитонович нравом крут, строг, не терпел вольностей. А тут старший сын подобрал девицу в чистом поле, нет бы – отвезти ее, куда положено, так он домой сподобился привезти! Эдак их уважаемый купеческий дом в ночлежку превратит, подбирая людей без роду без племени. В том, что девица безродная, Гликерия Сазоновна не сомневалась, иначе не очутилась бы с разбитой головой за городом. Что она там делала? А откуда одежда на ней не грошовая? Вдруг девка содержанка? И сынок на себя не похож: в сестры милосердия записался! Полотенце в уксусном растворе смачивал, ко лбу и вискам девицы прикладывал, ручьи пота сухим полотном промокал, а как требовалось поменять намокшую простыню с наволокой, на руки брал девицу и держал. Мать не понимала…

Аким Харитонович пожаловал точно к ужину, работал он много и сыновей приучал к труду. Прохор спустился в столовую, понял, что отец уже все знает, потому сразу, рискуя впасть в немилость, сказал:

– За доктором надобно съездить.

– Поезжай, – сухо разрешил отец.

Прохор хорошо его изучил: глаз не поднял, стало быть, не желал, чтобы старшенький узрел гнев в его очах. Однако разрешение ничего не означало, вероятно, буря ждала впереди, коль судить по суровому лицу отца. Аким Харитонович производил впечатление аскета – не в меру худ, со впалыми щеками, заросшими заостренной книзу бородой, с глубоко запавшими глазницами, отчего лицо казалось длинным и немного изможденным. Он скуп на слова, не суетлив, внушал семейству трепет. Только не Прохору, который достиг того возраста, когда родителей – святая святых – перестают бояться, тем не менее уважают, потому нечасто осмеливаются перечить им. Но уж если родитель переступит грань, перечат, и еще как. Когда б у Акима Харитоновича была уверенность, что найденная девица не помрет, не дал бы разрешения на доктора. Но, может быть, он заметил в лице сына готовность идти наперекор отцу, посему надумал промолчать пока, ибо спровоцированная непокорность дорого обходится – рушатся устои.

Идя к выходу, Прохор чувствовал впечатанный в его спину взгляд отца, не укоряющий, а изучающий, что, по всей вероятности, и оттянуло бурю. Он оделся, поскольку приказал запрячь лошадей много раньше, запрыгнул в сани, едва выбежав из дома, и взял кнут…