Читать книгу Наследник из Сиама - Лариса Соболева - Страница 2

Бубнов изучал Артема внимательно, с заинтересованностью, которую не выпячивал, но она подразумевалась, ибо паузу завесил он весомую. Бывший вор не шелохнулся ни разу и был похож на застывшую игуану – всю в складках, немигающую, будто вынырнувшую из доисторических времен, чтобы посмотреть, как устроен мир будущего, а он неузнаваем и чужой. Глаза Бубна огромные и круглые на безжизненно-сером лице, но, как странно, не было в них эмоций – ни одной, даже удивления. Скорей всего, находился он в некотором замешательстве, а через минуту Артем понял, что его не устраивало, но сначала услышал вопрос:

– Майор?

– Он самый, – ответил гость.

– Ты молод для майора. И для начальника молод.

Вот оно что! Действительно, ему всего тридцать один год и вдруг – майор. Но есть еще такое понятие, как внеочередное звание, его дают не за выслугу, а за работу, риск, ум, навыки. Вор-то, хоть и бывший, должен об этом знать.

– Мне уйти? – равнодушно бросил Артем.

Фамилию Бубнов взял матушкину, а числился всю жизнь грузином, отсюда, наверное, и проскальзывал изредка легкий акцент, позаимствованный у папеньки, но придающий шарм этому, в общем-то, яркому человеку. Всем бывшим Артем не верил ни на йоту, они же прирожденные артисты – снимай кино, не ошибешься, и акцент считывал как дешевую рисовку, что, скорей всего, так и было. Кажется, Ирака не устраивал майор еще по каким-то причинам, а не только молодостью не глянулся, в его интонации послышалось некоторое сожаление:

– Я верю рекомендациям.

– Весьма польщен, – держался холодно гость.

Папаша Ирак выдержал добавочную паузу, во время оной Артем уже хотел попрощаться, удержало любопытство: его выловили на дороге, где-то есть два трупа, но компашка во главе с Ираком не связалась с полицией – почему? Неужто остался священный трепет перед правоохранительными органами, включая их кабинеты? А может, вор боится, что трупы на него повесят? Тут вариантов много.

– Присаживайся, – наконец вымолвил хозяин.

– Может, лучше сразу к делу? – не двинулся с места Артем.

– Вначале договоримся.

Пришлось Артему плюхнуться в кресло почти напротив, иначе игуана паузами замучит; после минутного молчания Ирак все же начал говорить о деле:

– Утром мне позвонили и сказали, что Лала застрелена в своей комнате. Я хочу, чтобы ты поймал этого человека. Быстро поймал.

– Ну, вообще-то, уголовный розыск держит на контроле все дела по убийствам, по ним ведь работают наши оперативники. Так зачем же было устраивать на меня облаву?

– Мне нужно, чтоб ты тихо искал убийцу. Без огласки.

– То есть… никто не должен знать о расследовании, так?

– Ты правильно понял.

Теперь Артему понадобилась пауза, он откинулся на спинку кресла и обвел глазами… пожалуй, антикварную лавку в бежевых тонах с яркими цветовыми вкраплениями. Чего тут только нет: Запад перемешан с Востоком без какого бы то ни было стиля, впрочем, красота сама создает стиль. Жилье – зеркало хозяина, а Бубнову при его богатстве чего-то не достает, поэтому обложился натурой центровой (ценными вещами на их жаргоне), а может, эта натура вообще темная (краденая). Кстати, о хозяине шедевров: в принципе Бубнова понять можно, абсолютно всем хочется только денег, а известность далеко не каждому в кайф. Некоторые мечтают залезть под золотую корягу и оттуда иногда выглядывать, как сделал Ирак в настоящем. Однако прошлое его догоняет, по всей видимости. Но даже ворье, когда обстоятельства прижимают, обращается в полицию – вот такая ирония судьбы, значит, и диалог с ним вести надо на понятном им языке.

– Вот ты, папаша, вроде образованный… (Образованный вор на жаргоне – опытный, Артем намеренно намекнул, что в курсе наследственного призвания Ирака.) Понимаю, сейчас трудно думать о практической стороне, но я обязан напомнить о некоторых моментах. Итак, если я буду искать «тихо»… как ты собираешься хоронить Лалу без свидетельства о смерти? Тайком? Это уже неправомочные действия, обязательно кто-нибудь стукнет, и тогда убийство повесят на тебя. Ну, сам подумай: кому выгодно скрыть не просто смерть, а убийство? (Про себя отметил, что данная мысль может быть и первой версией.) Нет-нет, не верю, что закопаешь родную племянницу как собаку. Значит, должен понимать: условие без огласки невыполнимо.

Казалось, Ирак не столько слушал, сколько пытался проникнуть своими голубыми, не потерявшими сочный колер глазами внутрь гостя – в его мозг, его мысли, его душу. А может, у старого вора было еще и желание посмотреть, как устроены внутренности майора? Люди подобный взгляд называют тяжелым, только Артема смутить не смог бы сам василиск на пару с горгоной Медузой, потому он тоже беззастенчиво вперился в хозяина, пока тот не произнес медленно ровным голосом:

– Я не о той огласке сказал.

– Не о той? В смысле?

– Лала была девушкой… незамужней, – нахмурившись, произнес Ирак, что стало первой его реакцией, а то на высушенную мумию был похож. – С ней… ну, там… молодой человек, его тоже шлепнули. Коротко говоря, обстоятельства нехорошие, газетчики начнут трепать ее имя… да и мое… я ведь известен в городе. А смерть любит тишину.

Ну и причина! Кого удивишь в наше время постельными отношениями? Как ни цинично звучит, Артем про себя посмеялся над такой щепетильностью. В бытность воровских «подвигов» Ирак, без сомнения, не мучился морально-этическими предписаниями, когда пичкал наркотой юнцов и грабил добропорядочных граждан.

– Их застрелили в постели? – уточнил Артем.

– Увидишь. И вторая серьезная причина: мать Лалы в больнице, ей сделали операцию на сердце. У меня больше никого не осталось, чтобы рисковать и ею.

На этот раз объяснение приемлемо, Артем лишь напомнил:

– Но сказать-то придется, лишать мать прощания с дочерью…

– Я не собираюсь лишать, – перебил Ирак без тени раздражения. – Валюша узнает, когда окрепнет, не ранее. До этого тело Лалы будет ждать в морге. И третья причина: тот, кто убил ребят в моем доме, рассчитывал на шумиху. Я так думаю. У меня нет желания доставить ему удовольствие.

– Ага! – подхватил Артем. – Значит, этот кто-то из твоих недругов? А кто-нибудь есть на подозрении?

– Нет, – уверенно сказал Ирак. – До твоего приезда я думал об этом, но никого не подозреваю. До похорон ты найдешь убийцу, за работу получишь миллион, но ты должен отдать его мне.

Круто. Все условия – круто. Миллион заработать – кто ж откажется? Но преступника отдать… это чересчур и типично бандитский подход в оценке человеческой жизни – какой бы пакостной она ни была. А ведь не исключено, что ныне уважаемый человек Ирак-Батоно сам явился поводом-провокатором. Но это был не последний сюрприз от перековавшегося в бизнесмена вора:

– Пока ты будешь вести поиски, твоя девушка побудет у меня, это подстегнет твои усилия. Я предоставлю ей самые лучшие условия…

– Что ты сказал?! – процедил Артем, поднявшись и по-хозяйски поставив руки на пояс.

– Два миллиона.

– Можешь не повышать ставку! – свирепо процедил Артем. Ему-то незачем держать марку невозмутимого мэна, правда, он мгновенно взял себя в руки и заговорил спокойно, хотя и зло, зато доходчиво: – Считаешь, я больной, чтобы согласиться на твой ультиматум? Моя жена на пятом месяце, каждая минута, каждый час, проведенный у тебя, ударит по ее здоровью и здоровью ребенка.

– Послушай, я…

– Нет, ты сиди там и слушай сюда. Сегодня не девяностые, когда вы банковали, понял? Мы преступников ищем и год, и два, и десять лет. Ты столько собираешься держать мою семью у себя? А доживешь? Попробуй только попытаться… – Артем выставил указательный палец, – …взять Софию в заложницы – я разнесу твой теремок по кирпичику! А тебя, папаша, с твоей бандой закрою на много-много лет, доживать будешь на зоне. Так что засунь свои миллионы… не будем уточнять – куда. Я понятно объяснил, ты все понял?

– Молодец, – вяло проговорил Ирак. – Не купился. Идем.

– Куда?

– В комнату племянницы.

– А моя жена?

– Я проверял тебя.

«Понты, кругом одни понты», – раздраженно подумал Артем, глядя, как поднимается Ирак на ноги. Он оказался довольно высоким – вровень с гостем; стоя визави, Артем все-таки заметил отпечаток боли на его лице. Боль – это такая субстанция, которую сколько ни прячь, она все равно смотрит на тебя, смотрит изнутри глазами стоящего напротив человека.

Комната Лалы находилась на четвертом уровне, до последнего лестничного пролета первым шел Ирак, но вот он остановился. Опершись одной рукой об изгиб перил, опустив голову, второй рукой указал наверх, после чего рука Бубнова безвольно повисла вдоль тела. Артем обошел его и начал подъем, но буквально через пару шагов остановился. Дверь в комнату была полуоткрыта, из-за нее выглядывала мужская рука, лежавшая на полу, и макушка со светлыми волосами.

– В комнату кто-нибудь заходил? – спросил Артем, не оборачиваясь.

– Домработница говорит, как только увидела тело парня, испугалась и не стала заходить, а сразу позвонила мне. Я приехал. И зашел. Но ничего не трогал, к Лале не подходил… и так понятно, что ей ничем нельзя помочь.

Поднявшись на небольшую площадку, Артем одним пальцем (боковой частью) приоткрыл дверь и некоторое время стоял, глядя вниз. Обнаженное тело юноши в луже крови перегородило вход, чтобы войти в комнату, нужно переступить через него. Артем не стал этого делать, сначала трупом должны заняться эксперты, но, осторожно ступая, тщательно выбирая место, чтобы не наступить на кровь, он просто заглянул в комнату девушки.

Метров сорок квадратных. Взгляд сразу уперся в кровать, стоявшую у левой стены. Постель разобрана, в беспорядке, одна подушка на полу, мужские и женские вещи разбросаны. Весело вчера проводили вечерок, об этом можно судить не только по разбросанным вещам. На ковре посреди комнаты (за столом как-то не комильфо праздновать) стояло два подноса с фруктами, конфетами, шампанским и двумя бокалами. Здесь же в беспорядке лежали диванные подушки в количестве шести штук с тиграми и леопардами.

А на кровати полусидела, опираясь спиной на подушки, обнаженная девушка лет двадцати, черненькая, худенькая, внешность на троечку с минусом. Да, Ирак прав, достаточно одного взгляда, чтобы понять: жизнь улетучилась из нее давно, хотя глаза широко распахнуты и смотрят прямо перед собой, но это уже стеклянные глаза. Грудь в крови и в темно-бордовых запекшихся сгустках… Девчонку уложили наповал. Кровь стекла по животу и между ног на постель, заливая белую в мелкий цветочек простыню. У Артема промелькнула мысль: вряд ли при жизни ей было бы все равно, какой найдут ее после смерти, а также сколько народу будет глазеть на мертвое тело. Но сейчас ей все равно. Он вынул из нагрудного кармана телефон и, спускаясь по лестнице, сказал в трубку:

– Вовик, давай с группой ко мне, здесь двойное убийство. – Потом обратился к Ираку: – Папаша, у тебя тут, говорят, собак полно?

– Собаки охотничьи, к тому же заперты, – успокоил Ирак. – А… твой Вовик знает, куда ехать?

– Обижаешь, папаша. Мой Вовик выяснил про тебя все, как только твои олухи повисли у меня на хвосте. Он, кстати, недалеко.

Но каким образом Володя оказался недалеко, Артем не распространялся, а Ирак не удосужился расспросить, его беспокоило другое:

– Я просил сохранить расследование…

– Послушай, папаша. Ты просил найти убийцу быстро, а как искать без экспертов и сыщиков? Это только в книжках и кино один в поле воин, на деле все обстоит иначе, уж кто-кто, а ты должен знать нашу кухню. Но я обещаю, что переговорю со всеми, у нас работают нормальные ребята, они войдут в положение твоей сестры. Короче, дело долгое, я пошел за женой, а то она в машине жарится.

* * *

Начали, конечно, с загораживающего вход в комнату трупа юноши, имени которого Бубнов не знал – это же друг племянницы, а друзей она меняла, к сожалению, часто. Но! Вчера в доме была вечеринка, о чем свидетельствовал бардак в гостиной на втором уровне, короче, гуляла парочка не в гордом одиночестве, а дружной компанией. Эксперт занимался трупом парня, и пока беднягу, попавшего сюда по иронии судьбы, не уберут, в комнату не войти. Дело не в этических нормах, мол, переступать через труп – ах-ах, нехорошо, просто Артем решил первым туда запустить криминалиста, чтобы тот исследовал каждый сантиметр, а пока отправил его на второй уровень заниматься вечеринкой. Он не мог скрыть недовольства, потому что не любит работать с новенькими, тем более неопытными. Ну что может знать о криминалистике человек, которому всего двадцать шесть лет, к тому же недавний выпускник? Когда поднимались наверх, он схватил Вовчика выше запястья и задержал, процедив тихо:

– Где Друбич? Ты зачем этого прихватил?

– Я, вообще-то, за тобой ехал, – оправдался рыжий и кудрявый Вовка, невинно вытаращив белесые глаза с рыжими ресницами. – Вызов делал по рации, кто дежурил – тот и приехал. Да он классный парень…

– Мне нужен ас! Мастер! А не классный парень.

– Между прочим, когда ты пришел в управу, тебе сразу доверили сложное дело, хотя ты был необстрелянным пацаном, – напомнил Вовик. – По слухам.

Нечем крыть Артему, нечем. Он попыхтел-посопел и… загрузил экспертов работой, оперативников отправил помогать криминалисту – искать в духе «найдите что-нибудь». А вдруг найдут некий след или вещь, что впоследствии пригодится. Сам отправился к хозяину в антикварную гостиную, где тот восседал все в том же кресле, задумавшись или переживая смерть племянницы. Там же, на канапе в сторонке, находилась и София, уставившаяся в ноутбук, в общем, оба друг другу не мешали. Артем упал в соседнее кресло с Ираком, пора было поговорить с ним серьезно:

– Итак, Амиран Ираклиевич, у меня несколько вопросов.

Тот повернул голову к нему, затем перевел взгляд на Софию, дескать, а как же тайна следствия и все такое? Ведь майор обещал «тихо искать убийцу», в этом смысле на женщину полагаются только идиоты. Артем понял опасения Бубнова и удивил его:

– София в курсе всех наших секретов, она работает в пресс-службе и тоже начальником.

Правда, обошелся без уточнения, что в ее подчинении всего один человек – она сама, да и важно ли это? София даже головы не подняла, вероятно, переговоров не слышала – настолько была увлечена. Ирак снова повернулся к майору, но уже с готовностью отвечать. Артем подметил в нем некую странность: худые люди более подвижны, энергичны, эмоциональны, этот же субъект демонстрировал другой тип поведения – то ли заторможенность, то ли основательность, а может быть, привычную осторожность. Поскольку хозяина на момент убийства не было в доме, первый вопрос стал закономерным:

– Где ты был этой ночью?

– Артем… – подала голос София с дивана, не отрывая глаз от монитора ноутбука, значит, все слышит и, не глядя, видит! Одной артикуляцией, беззвучно произнеся короткое слово, она напомнила ему об уговоре, он, стукнув себя по лбу ладонью, улыбнулся:

– Прошу прощения! Ирак, где вы были этой ночью? – подчеркнул Артем слово «вы» и посмотрел на Софию, мол, помню о твоей просьбе.

– Да ладно, можно и на «ты», мы привыкшие, – проворчал Бубнов. – Я был в больнице. Всю ночь. В палате Валентины стоит кровать и для меня, но я не сплю, боюсь прозевать, когда ей понадобится неотложная помощь.

Ответ привлек внимание Софии, она подняла глаза и с интересом изучала Бубнова, примечательного тем, что в нем ничто не напоминало его воровскую жизнь. Он вполне симпатичен, как ей показалось, даже аристократичен, а ведь среда накладывает отпечаток на личность, впрочем, не отпечаток – клеймо.

– И все же, Ирак, – продолжал Артем, – эти убийства не могут быть приветом из вашего богатого приключениями прошлого?

– Иронизируешь? – фыркнул Бубнов.

– Нет. Логика подсказывает покопаться в делах давно минувших дней. Не может же молоденькая девочка иметь смертельного врага, как полага… ете?

– Я в завязке почти пятнадцать лет, за этот срок все приветы вернулись с кичи, а кое-кто и дубарем (покойником) успел стать.

– Значит, девочка?

– А мальчик? Который там… наверху? – предположил Ирак.

– Мальчик? – задумался Артем. – Будем проверять. Но убивать пришли в твой дом, папаша, в твой… А что за вечеринка вчера была? Кто гости?

Пожалуй, это первый раз, когда Ирак опустил глаза, ему явно стало неловко, через несколько секунд он и голову повесил, еще небольшая пауза и – нехотя ответил:

– Я не знал о вечеринке. Ни о вчерашней, ни о предыдущих.

– А были и предыдущие? – подхватил Артем, Ирак закивал. – То есть вы узнали о вечеринках в вашем доме недавно, да?

– Сегодня, – коротко сказал Бубнов.

– Интересно. Столько народу, и никто… А кто доложил?

– Домработница рассказала, что во время моего отсутствия Лала приглашала друзей. Потом я допросил повариху, она, оказывается, готовила для гостей Лалы, хотя не должна была, мы с ней оговаривали ее обязанности и время работы.

– Ладно, переговорю с ними. Еще вопрос, пока последний: камеры видеонаблюдения есть?

– Конечно. Убийца стер записи.

– Стер… Стер… – повторил Артем, словно это слово никогда не слышал и хотел понять его. – А у вас что, охраны нет?

– У таких людей, как я, есть все. Или почти все.

Бубнов снова поднял глаза на майора: видимо, несмотря на трагедию в доме, бывшего вора задело, что молодой человек низко оценил его возможности. К хвастовству реакция отношения точно не имела, это была, скорее, вырвавшаяся обида, ведь если рассудить, к своему личному «все включено» он рвал на тесемки человекообразных, кто даже случайно оказывался на его пути.

– Ну и как получилось, что охрана есть, а записи стерли?

– Допроси их сам, – ответил Ирак, – я никому не разрешил уходить. Думаю, мне не все выложили. Если я буду с тобой, начнут утаивать правду, чтоб работу не потерять. Охрана в своем кабинете – дверь рядом с парадным входом, ведет в полуподвальное помещение. Домработницу и повариху найдешь на кухне.

– Мы заберем ноутбук Лалы, нужно проверить ее почту, аккаунты.

– Забирайте.

Женщин Артем оставил на закуску. Чтобы совершить преступление и остаться невидимкой, убийце сначала следовало избавиться от всевидящего ока охранников – об этом он должен был позаботиться в первую очередь. Вот с охраны и решил начать Артем, любопытно же, каким образом удался фокус.

После его ухода стало тихо, только стук клавиатуры, которую София трогала шустрыми пальцами, напоминал, что в этой гостиной обосновались не одни музейные экспонаты. Бубнов хмурился, косясь на жену майора, наверное, ему мешал даже легкий шумок от ее ноутбука, мешал сосредоточиться на своем горе и необъяснимых смертях в его доме. Пару минут он наблюдал за Софией, делал это машинально, просто глаз остановился на ней, машинально и произнес:

– А что вы все время пишете? Неужели роман?

Он знать не знал о настоящем призвании гостьи, просто сказал, что первое в голову пришло, но, как выяснилось чуть позже, попал в десятку. На его реплику София подняла голову и улыбнулась симпатичному старичку:

– Пока только записываю сюжет.

– Сюжет? В смысле? Что за сюжет?

– Это канва – что и почему происходит в моей истории, потом по этой канве напишу книжку. Главное, не упустить все линии, которые возникли. Если отложить на потом, забудутся детали, нюансы, все это сейчас переполняет мою голову.

– Вы что… писательница?! – искренне изумился он.

– Ну… уже можно сказать, что да. Правда, у меня только четыре книжки издано, эта, надеюсь, будет пятой.

Бубнов вроде бы включился в диалог, однако говорил вяло:

– Четыре – ого! Никогда не видел живого писателя, тем более женщину-писательницу, к тому же красивую. (Ну, это он загнул, София себя красавицей не считала.) Для меня живая писательница – как оживший динозавр, честное слово. Знаете, когда закончится следствие, я расскажу вам несколько историй… м… сюжетов. Они пригодятся вам, потому что есть в них зерно, ни на что не похожее построение задачи… э… преступления.

– Буду очень признательна вам. Только мои герои живут в девятнадцатом веке, героиней я сделала мою прапрабабушку, там совсем другой мир…

– Думаете, с тех пор что-то изменилось? Ну, появились новые технологии, ими пользуются как правоохранительные органы, так и преступный мир, а суть, потребность в адреналине, вызов всему укладу и даже себе, азарт, жажда взять цель… все это неизменно для любого времени.

Его послушать – говорил о романтической, всепоглощающей страсти, но к чему! Однако старик вновь погрузился в себя, а София опустила глаза в монитор, представляя своих персонажей…

Которые оживали в ее воображении

Атмосфера в спальне князя была удручающе-мрачной: запах ладана и микстур бил в нос, шторы, не пропускающие солнечного света, свечи под образами создавали иллюзию, будто он уже преставился. Многочисленные родственники, окружившие ложе умирающего, расступились, освобождая место для графини. Сдерживая слезы, она наклонилась к Гавриле Платоновичу:

– Крестный, это я, Маргарита… – Он зашевелил губами, ей пришлось склониться ниже, чтобы разобрать слова. Выслушав, она выпрямилась и сообщила присутствующим: – Князь просит оставить нас наедине.

Родственники нехотя попятились, потом бесшумно, как тени в царстве мертвых, убрались. И вдруг его светлость открыл глаза, скосил их на дверь и довольно оживленно зашептал:

– Маргоша, проверь, не подслушивают ли аспиды.

– О-о! – выразила она степень изумления, но заскользила к двери, распахнула ее…

Какая низость! Родственники столпились у двери стайкой! Не смутились! А невинно захлопали бессовестными глазами. Но как же нелепо устроен человек – стыдно стало Марго, будто не она, а ее застали за подслушиванием. Вместе с тем, подавив негодование с презрением, она выпалила первое, что пришло в голову, надеясь, что оценят ее такт и уберутся от дверей спальни:

– Его светлость просит свежей воды и желает, чтобы нас не беспокоили. Прикажите Карпу принести воду с… он знает добавки.

Догадавшись, что здесь творится нечто невообразимое, Марго не зря затребовала Карпа – верного слугу князя, он не позволит подкрасться к спальне и подслушать. Аспиды, выражаясь языком князя, поняли, медленно отступали, поедая ее подлыми очами. Марго стало не по себе от затаенно-хищных взглядов, недобрых, коварных, беспокойных. Метаморфоза, да и только! Немногим ранее эти люди отличались друг от друга, с трудом уживались, кто-то вызывал симпатию, кто-то, напротив, антипатию, но близкая добыча сделала их единым телом, мозгом, душой, единым лицом. Со стороны Марго они почуяли опасность, жаждали знать, чем грозит ее визит, и, не сговариваясь, готовы были не просто к обороне, а к смертельной битве. Она же, набравшись храбрости (или наглости), стояла до тех пор, щуря глаза цвета весенней травы, пока родственники князя не спустились с лестницы, после этого Марго вернулась в спальню, тщательно притворив дверь. Безусловно, она растерялась, не узнавая обитателей княжеского дома, но еще больше ее поразил хозяин:

– Крестный, что это вы удумали сказаться умирающим?

Тот сел и, обмахиваясь краем одеяла, тихонько рассмеялся:

– Уф, упарился. Топят, топят… Жарко, будто в аду! Ты садись, Маргоша, садись, – похлопал он ладонью по кровати. – Дело у меня к тебе. Тайное!

Не заставляя уговаривать себя дважды, она присела на кровать и ждала разъяснений странному поведению родственников, а также самого князя, хотя терпеливой ее никак нельзя назвать. Любопытная Марго всегда в авангарде событий, даже собственных мыслей, но все, что она увидела в доме за несколько минут, несказанно шокировало ее.

Когда князь готов был поделиться тайнами, в спальню ворвался Карп с графином воды и бокалом. Несмотря на почтенный возраст, старого слугу отличали редкая подвижность, предупредительность, а также преданность – ценнейшее качество на все времена. Его рот был постоянно растянут в улыбке до ушей, как у лягушки, а глаза прищурены, как у лиса. Карп поставил поднос на столик с многочисленными микстурами, поклонился Марго и расстегнул щегольской сюртук с чужого плеча:

– Прошу прощения, ваше сиятельство, но их светлость наисветлейший князь, почитай, с ночи не кушали-с, я тут принес малость… – Из-за пазухи он вытащил подобие торбы, оттуда достал салфетку и расстелил на коленях князя, на нее укладывал снедь. – Пожалте, ваша светлость, расстегайчики с рыбкой… Кусочек гуся… Блинчики с грибами… Коржики!

– А запить? – поднял на него жалостливые глаза князь.

Лягушачий рот Карпа еще больше растянулся в стороны. Он налил в бокал из графина воды, подал князю. Тот сначала перекрестился, залпом выпил, вытянул губы трубочкой и выдохнул, глаза его заметно повеселели.

– С анисовыми семечками, – шепнул Карп, – померанцевыми орешками и мятой настаивалась. Чтоб запаху не унюхали. Моя старая варила. Ну, как?

– Крепка, – похвалил князь, закусывая свернутым блинчиком.

– Так-ить три перегонки! – горделиво поведал Карп.

– Маргоша, хочешь? – указал глазами на графин князь.

– Водку?! – фыркнула она. – Увольте!

– Ну, расстегаи попробуй и блины.

– Моя старая редкая повариха, – похвастал Карп.

– Вообще-то, нынче пост… – напомнила Марго.

– А болящим послабление, – нашелся Карп.

– Крестный! – воскликнула Марго. – Что здесь происходит?

– Тише ты, а то услышат! – шикнул Гаврила Платонович.

Дожевывая блин, он впал в задумчивость, через паузу, глядя широко раскрытыми глазами куда-то далеко, произнес с горечью:

– Курай издох.

Курай – любимая собака князя, английский сеттер. Курая он держал в доме, кормил со стола, по мнению Марго, пес был до крайности невоспитанным, строптивым и наглым, спать укладывался на кровать князя – куда это годится?

– Из-за смерти Курая вы заболели? – осведомилась Марго.

– Я болен? – хмыкнул князь. – Карп, налей-ка мне еще чуток. – Он осушил половину бокала, отчего Марго поморщилась, и сказал, закусывая пирогом: – С моей тарелки Курай поел и подох, враз подох. Понимаешь?

– То бишь вы подозреваете, Курая отравили?

– Экая ты непонятливая! Травили не собаку, а меня!

– Бог с вами! – всплеснула руками Марго. Однако графиня далеко не экзальтированная особа, в себя пришла быстро. – Отравитель в вашем доме? Это невозможно. Произошло неудачное стечение обстоятельств, а вам показалось…

– Позвольте-с мне, ваше сиятельство-с, – нетерпеливо потирая кончики пальцев, перебил Карп.

Случалось, он вел себя несносно, чуть ли не на равных, а Карп слуга, лакей. Марго не сделала ему замечания, это обязанность князя, который излишне либерален к любимчикам, ей же осталось разрешить ему говорить кивком головы.

– Их светлость захотели-с покушать, а было сие часу в двенадцатом ночи. Я сходил в кухню, уложил на тарелочку отварного мясца… говядинку-с, кулебяку… три кусочка-с, осетринки нарезал, окорока, ну и огурчиков солененьких…

– Карп, аппетиты крестного мне известны, будь добр, покороче.

– Морсу налил, стало быть, – все же закончил перечислять тот, – и снес в кабинет. Они-с там подсчеты вели хозяйственным расходам. Поставил подносик, а Гаврила Платоныч взяли кусочек говядинки… величиной с ладошку и кинули Кураю. Тот проглотил разом, а князь Гаврила Платоныч пили морс в то время. Вдруг Курай будто подавился! Стоит эдак на четырех лапах, голову свесил вниз и срыгнуть тужится. Нас беспокойство взяло, мясо-то без костей, а пес навроде подавился. Мы к нему, гладим, водички даем. Он полакал… опосля повалился на пол, из пасти пена полилась, полчаса спустя издох в нечеловеческих мучениях.

И прослезился. Марго некоторое время думала, но недолго:

– Стало быть, вы полагаете, мясо было отравлено? Как же пес не учуял отраву? Собаки весьма чувствительны.

– Так он на лету кусочек подхватил и проглотил, – сказал Карп. – Не понюхав и не пожевав.

– Крестный, а как часто вы ужинаете столь поздно?

– Да почитай всякий день, – снова вместо князя ответил Карп. – Они-с редко ложатся натощак.

– Но почему же в морс не подмешали яду? – недоумевала Марго. – Эдак-то проще… отравить.

– А морс, ваше сиятельство, моя старуха приготовила, сама же и принесла, зная, что их светлости пить захочется. А остатнюю еду я взял с кухни-с. Но вот какая любопытность: мяса опосля я не нашел, а большущий кус был, ей-ей. Сие значит, что забрали его опосля того, как я к их светлости ушел с харчами.

Марго вздохнула, не находя слов. Выходит, кто-то из родственников подлый отравитель? А ведь ни у кого из них нет собственного состояния, все на иждивении князя. И второе: кто-то знал, что по ночам лакей кормит хозяина, подсунул отравленное мясо, но дело не вышло – сдох Курай. А кусок-то от мяса отрезан, несложно просчитать отравителю, что собака сдохла, съев мясо. Это опасно для обоих, если все так, как они оба представили.

– С тех самых пор я и стал умирать, – признался с грустью Гаврила Платонович. – Дабы коварный злодей подумал, будто от отравы.

– Именно-с! – подхватил Карп. – Мы как решили: у его светлости здоровья на десятерых хватит, то всякий знает, значится, быстро не помрет. Погляньте на их натуру – они ж вон какие… огромадные, им яду много надоть.

– Но крестного могут отравить в любой другой день, – резонно возразила Марго. – Дабы ускорить смерть.

– Никак нет-с, ваше сиятельство. Гаврила Платоныч кушают из моих рук-с, аль из рук моей старухи. Днем они не кушают, одну воду я подаю, а ночью тихонько ношу сюда харчи, чтоб сродники, – кивнул он в сторону двери, – думали, будто князь на самом деле помирает.

– Понятно, – покивала она удрученно. – Но я-то чем могу помочь?

– Однажды зашла речь о тебе с Виссарионом Фомичем Зыбиным, – оживился князь, – он весьма лестно отзывался об уме твоем и храбрости.

– Неужели? – усмехнулась она, зная на собственном опыте о несносном характере начальника следственных дел.

Марго буквально пролезла в следствие, да, пролезла и нисколько не совестилась. Жизнь ее круга скучна и нелепа, чтобы жить только ею, а у графини Ростовцевой масса сил, которые деть некуда. К тому ж она умна, отчаянна, склонна к авантюрам, потому и ринулась в следственные дела, словно заправский детектив, щекоча себе и другим нервы. Однако вначале нарвалась на упрямство Виссариона Фомича, не желавшего видеть ни одну даму рядом с собой ближе версты, но эта история заслуживает отдельных эпических сказаний.

– Истинная правда, а их высокоблагородие господин Зыбин на похвалы скупы-с, – продолжил тем временем Карп.

Зыбин скуп на похвалы? Мягко сказано! Да он во всем хорошем найдет воз изъянов, особенно что касается женщин, удел которых, по его мнению, – дом, фортепьяно и варенье, ни на что другое светская дама не годится, кроме как возглавлять варку варенья!

– Говорил, – снова взял слово князь, – ты не так давно оказала следствию неоценимую услугу, проявив способности к логике.

Марго надоели хождения вокруг да около, она спросила напрямую:

– Вы хотите, чтобы я помогла вам найти отравителя?

– Нет!

– Как так? – изумилась Марго. – А что же тогда?

Она не получила объяснений. Князь, обычно фонтанирующий энергией, соривший деньгами, как внезапно разбогатевший купец, откровенный и не всегда сдержанный в высказываниях, после ее вопроса замялся, словно ему неловко.

– Вы смущены… – осторожно произнесла Марго. – Что не так?

– У меня был сын… – сказал он, потупившись, и замолчал.

Разумеется, Марго слышала эту печальную историю, которая при князе никогда и нигде не обсуждалась, подробностей она не знала, а на слухи не полагалась, имея представление о доле выдумки в сплетнях.

– И где же ваш сын? – спросила Марго, впрочем, любопытство основная ее черта, не удовлетворив его, она не ушла бы.

– Осьмнадцать лет назад прогнал я его. – Гаврила Платонович с отчаяния стукнул кулаком по постели.

– Вы?! Добрейшей души человек, каким я вас знаю, и – прогнали единственного сына?

– Прогнал. – Голова князя упала на грудь, видно было, что гложет его случившееся. – Отрекся от него… Нет. Вначале он от меня отрекся!

Марго стало жаль крестного, он ведь хороший человек, правда, эпатажный, но это не столь большой грех. Она погладила его по руке со словами утешения:

– Полагаю, у вас была веская причина, раз вы так поступили. Что же он натворил?

– Обрюхатил гувернантку. Да то полбеды, с кем не бывает! Но жениться на что? Карп, иди-ка, погляди, коль сродники ушами к дверям припали, дай по харям.

Лакей на цыпочках, от усердия размахивая руками, подобрался к двери и резко открыл ее. Но за нею никого не обнаружил. Карп не удовлетворился пустым местом перед спальней, вышел за ее пределы, тотчас и вернулся, заверив:

– Будьте покойны, ваша светлость, никого-с.

А его светлость во время паузы почесывал затылок, обидчиво надув губы, не сразу продолжил:

– Княжеского роду, потомок Рюриков и – мамзеля полукровка в женах! Ейная мамаша-певичка прикатила из Франции за богатством! Внебрачная дочь! И сама по стопам матушки-певички пошла – легла в постель Мирона. Позор! Сладить с ним не вышло, сын упрямством своим вывел меня, я его и прогнал. Ушел он в чем был. Я надеялся – одумается и вернется, без денег-то романистике вскорости конец наступает. Но дошли слухи, будто он со своей брюхатой гувернанткой укатил в Петербург, там у него тетка по матери, к ней, как я понял, и уехал Мирон.

– Тетушка приняла его с той женщиной?

– Не ведаю! – раздраженно бросил князь. – Мы не вели переписку, поссорились еще при жизни моей супруги, сестрица ее сварливая поучать меня вздумала, дура. Позже слух прошел, будто Мирон поступил на службу и уехал на Кавказ, там завсегда неспокойно и… погиб он. В северном Табасаране, кажись.

Что творит гордыня! Марго ни за что не отказалась бы от сына Мити, какая б блажь ни пришла в его голову, отсюда не понимала князя – как можно выгнать собственного ребенка, к тому же без средств и с беременной женщиной! Разумеется, гувернантка не красит княжескую родословную, но даже ради чести не стоило лишаться единственного наследника и прямого потомства, ведь существует множество способов сохранить овец и накормить волков.

– Вот я тут лежал, – вымолвил князь тихо, – и думал: помру, а эти аспиды растащат все, что собиралось веками, и не помянут добрым словом. Яду вон подсыпали! Мне нужен наследник, продолжатель рода, кто фамилию нашу носить будет с честью.

– Но… ежели сын ваш погиб…

Марго опять не угадала.

– Не о сыне речь! – прорычал князь. – О внуке! Коль сын не удосужился прийти на поклон к отцу, то Бог ему судия на том свете. А внук… Кровь-то родная! Ему оставлю все, что имею, назло нахлебникам, кои не благодарностью переполнены за достойное содержание, а смерти моей алчут. Потому на твою помощь питаю надежу, Маргоша. Когда б кого другого позвал, мои приживалы вмиг раскусили, что затеваю супротив них заговор, а ты – моя любимица, подозрений не вызовешь. Разве только опасения, что наследницей тебя сделаю.

– Бог с вами, крестный, не внушайте им эту мысль, а то ведь и мне, не ровен час, жаркое с отравой подсунут, – рассмеялась она. – Однако, князь, ежели ребенок зачат вне брака, даже после венчания он будет незаконнорожденным, стало быть, бесправным, и не сможет стать вашим наследником. Таков закон.

– Маргоша, – ухмыльнулся тот, беря кусок гуся, – нынче не то, что встарь! Нынче государь снисхождение имеет к высокородным бастардам, вона скольким родительские титулы оставил! А наш род Соколинских к царскому роду ведет, неужто откажет мне узаконить внука, продолжателя рода?

– А коль откажет? – не унималась Марго.

– Хе! Да чтоб я оставил внука без средств… Найдем выход.

– Понятно. Только я никак в толк не возьму, в чем должна моя помощь заключаться?

– Поезжай в Петербург, найди внука.

– Князь… – У нее вытянулось лицо, а оно и так слегка удлиненное, округлились глаза, да-да, Марго потерялась, что случалось с ней редко. – Боюсь, ваше задание мне не по силам.

– А кто расписывал, как оборотня в усадьбе Мишеля разоблачил?

Вот к чему приводит хвастовство! Безусловно, страсть к загадкам в ней кипит, но когда загадки окружены тайной, пороком, преступлением. Необычайно любопытно, чем отличны эти люди от тех, кто никогда и ни за что не совершит тяжкого проступка, кто готов умереть за убеждения, но не отдать душу черту. Муж Марго, а он человек рассудительный и полная противоположность жене, считает ее тягу дурной чертой, глупым капризом. Собственно, она сама не понимала, откуда это в ней, вероятно, любопытство, свойственное всем женщинам без исключений, у Марго раздулось до невиданных размеров.

Заметив нерешительность крестницы, Гаврила Платонович привел еще один веский аргумент, объясняющий, почему его надежды связаны с Марго:

– И в истории с той женщиной – Камелией, как ее прозвали, – ты проявила ум. Мне доподлинно известна твоя лепта, потому доверяю одной тебе. Неужто откажешь крестному?

Но просьба князя найти внука слишком прозаична, неинтересна, заниматься заурядным поручением для Марго – мука. И отказать не посмела.

– А что скажу мужу? – нашлась она. – Зачем еду в Петербург?

– Марго, ты – и не придумаешь, плутовка? Сестра твоя живет в Петербурге, брат служит у Его величества, вот и поезжай к ним в гости.

– Прошло столько лет… – искала она причину для отказа.

– Фамилия Соколинские не из последних, чрез нее найдешь мать внука, полагаю, Мирон женился на ней, стало быть, фамилию нашу дал. Увидишься с ними либо сообщишь мне, я сам туда поеду. Но сообщения шли на почту и на имя Карпа, так-то оно верней будет.

– Непростое это дело, – не решалась она дать согласие, да что там – не хотела этим заниматься. – Смерть князя Мирона наверняка привела его семью к бедствиям. На что они жили все это время? Как мне стало понятно, князь Мирон не получал от вас содержания…

– Не получал, – буркнул Гаврила Платонович.

– А свое состояние у него было? От матушки, к примеру?

– Матушка Мирона хоть и княжеского роду, а из богатств имела одну красоту да характер покорный. Ее семья снимала плохонькую квартиру в Петербурге, из прислуги у них была кухарка да женщина приходила убираться, все работали. Она с матушкой и старшей сестрой вышиванием промышляли, а отец на чиновничьем месте над бумагами корпел. Князей развелось много, на всех богатств не хватило. Старшую выдали замуж – одному разбогатевшему дворянину понадобился титул, а вскорости и я забрал младшую да укатил сюда, не люблю суеты петербургской. Когда Мирону исполнилось лет десять, жена получила в наследство от матушки моей имение, оно недалеко от нашего города, а имением управлял я.

Раз отец управлял имением, денег сыну не высылал, Марго сделала печальный вывод:

– Стало быть, у Мирона не было выхода – только пойти на военную службу. Но остаться вдове одной с ребенком на руках и без средств, без поддержки, без родных… Ваша фамилия, светлейший князь, вряд ли помогла им справиться с трудностями, лишениями и нищетой, наш круг не терпит людей низкого происхождения, жесток он и с бастардами. А что тетушка Мирона? Сестра вашей покойной жены? Неужто ни разу не написала вам, не рассказала о вашем внуке, который нуждался в помощи?

– Ни разу. Она из тех людей, Маргоша, что, испытав нужду и возвысившись, презирают всех, кто попал в ее прошлое, а не проникаются состраданием к этим людям. Признаю: меня подвела гордыня, я сделал ошибку, прогнав сына, и наказан, оставшись один. Теперь хочу отдать внуку то, что ему положено.

– Я должна подумать.

– Поторопись. А теперича ступай, буду далее помирать.

Спускаясь по мраморной лестнице в первую гостиную, из которой коридор сразу ведет к выходу, Марго невольно замедляла шаг, видя внизу родственников князя, глядевших снизу на нее. Глядевших так, словно они голодны, а она – долгожданный кусок готового мяса, источающего аромат.

– Князь очень плох, – поддержала она легенду. – Вскорости навещу его вновь, возможно, мой визит поддержит крестного.

Выйдя на улицу, Марго встряхнула головой, высвобождаясь от неприятных впечатлений, и подумала, что крестный не напрасно устроил спектакль. Интересно, отравитель понимает, что он в комедианты подался? Преступника не так-то просто обмануть. И хотя все родственники боятся потерять наследство, этот кто-то, подсыпавший отраву, один. Марго с большим желанием занялась бы отравителем, в конце концов, внук, если он существует, никуда не денется, а вот князь в огромной опасности и ошибочно полагает, что надежно защищен старым слугой.

– Нужен толковый совет, – сказала вслух Марго и выглянула в окошко экипажа, окликнув кучера: – Елизар! К начальнику следственных дел гони!

Виссариона Фомича не было на месте, о чем поведал постовой:

– Их высокоблагородие на реку поехали, к трупу, ваше сиятельство. В проруби женщина найдена-с.

– Елизар, на реку, – скомандовала Марго, вернувшись в экипаж.

Вот на реке настоящая загадка, а искать наследника…

* * *

Велев вознице дожидаться, Виссарион Фомич Зыбин самолично вышел на пространство, закованное в лед от берега до берега, и, балансируя, осторожно ступал, боясь поскользнуться и упасть. Не тот возраст, чтобы падать, и телом он грузен, да и неловко перед подначальными будет – высокоблагородие да вдруг растягивается пластом на льду! Конфуз! Два сыщика скользили за ним, услужливо подставляя руки, мол, если что – мы поймаем, не дадим дорогому начальнику следственных дел покалечиться. Да куда им – тощим и глупым – удержать Виссариона Фомича! Он уж сам как-нибудь…

Добрался-таки до проруби без падения, где встретил его Кирсанов – молодой человек весьма привлекательной наружности, тайный агент, но служителя полиции в нем ничто не выдавало. Зыбин ценил его за ум, хватку, расторопность и знания, которыми обогащаются достойные люди. Кирсанов обладал манерами истинного аристократа, одевался в соответствии с модой, что помогало в деле, правда, щеголем не был, а вот откуда все эти достоинства взялись – помалкивал, однако не с неба же они упали на него. Виссарион Фомич оказывал ему безграничное доверие, а далеко не всех он привечал.

Наконец остановился Зыбин у проруби, запыхавшись; выдыхаемый им воздух на морозе превращался в пар, окутывая белой дымкой круглое лицо с бакенбардами до плеч. А на льду картина живописная и жалостливая…

Приличная дама (судя по модной прическе и дорогому платью) по пояс погружена в прорубь, в ее спине торчал нож, воткнутый по самую рукоятку. Видимо, бросили лихие люди несчастную в прорубь, думая, что она мертва, а дама была жива и пыталась выбраться. Не выбралась. За ночь вода успела замерзнуть, и дама, лежавшая ничком, повернув лицо в сторону и вцепившись растопыренными пальцами в куски льда, которых было в избытке вокруг полыньи, вмерзла в прорубь.

– Ох-хо-хо… Жалко горемычную, красотою лепа… – пожалел даму мужик-крестьянин с бородой до пояса, в тулупе, подпоясанном веревкой, и лохматой медвежьей шапке. – Бабы на рассвете пошли по воду, так и нашли утопшую. Визгу было…

– Да какая ж она утопшая, – произнес Кирсанов, присев у проруби на корточки и разглядывая бледный профиль с тонкими точеными чертами. – Сию благородную особу пытались убить, да не добили. Видать, в столь хрупком теле великая сила жила. Хочу обратить внимание, ваше высокоблагородие! Она ведь ушла под воду – волосы и платье покрыты корками льда, стало быть, нырнула. Гляньте, веки смежены неплотно, всего-то на полглаза. Значит, дама вынырнула, зацепилась за куски льда, чтобы выбраться, только вот силы кончились. Она лежала, цепляясь за лед, и понимала, что умирает. – Он выпрямился и повернулся к Зыбину: – Будем вынимать тело?

– Погоди… – выставил тот ладонь и наклонился к трупу.

Вместо того чтоб лежать на печи в столь почтенном возрасте, сладко спать, вдоволь кушать (он большой любитель поесть, оттого тучен) и наслаждаться праздностью, начальник следственных дел был страстно привязан к своему делу. Он обладал удивительным чутьем и наблюдательностью, потому предпочитал лично прибыть на место происшествия и осмотреть обстановку, тело, послушать возможных свидетелей, а потом уж думать, с чего начинать поиски преступников. Зыбин не успел толком рассмотреть бедняжку, как вдруг услышал знакомый женский голос и поднял голову:

– Виссарион Фомич!..

– Графиня Ростовцева! – изумился Зыбин.

– Она самая, – подтвердил Кирсанов, всматриваясь в даль.

Опираясь на руку кучера, по льду со всей осторожностью скользила Марго, Кирсанов поторопился навстречу графине, а толстые губы Зыбина растянулись в приветливой улыбке. Но это сейчас он рад видеть ее, она, конечно, навязала ему свое общество, несмотря на его адское сопротивление, но сколько пользы принесла следствию! Да и лично Виссариону Фомичу: когда начальство хотело отправить старика на покой, что стало бы равносильно смерти, графиня Ростовцева похлопотала и… Зыбин остался на своем посту служить Отечеству. Да, Виссарион Фомич считал следственное дело таким же почетным, как и военное, не меньше! Ведь очищать общество от преступного элемента, делать жизнь людей безопасной – разве это не благородное служение?