Читать книгу Реальность миров - Ларс Один - Страница 5

Риц

Выйдя во двор, он привычно посмотрел вверх, на небо. Ни облачка, занималась заря, воздух был по-утреннему свеж. На улицах таял снег, обнажая идеально подогнанные камни мостовой, всех цветов и размеров. Он не мог предвидеть, что этот первый весенний день, так похожий на множество других дней в его неприметной жизни, станет для него особенным. Его ждала точка невозврата, а он, погружённый в свои невесёлые мысли, беспечно шагал по ещё спящим улицам города. Только такие же работяги, как он сам, так же уныло брели рядом. Они выходили засветло, чтобы успеть на рыночную площадь, к ратуше, и первыми встретить мастеров, торговцев, слуг и вообще всех пришедших нанять себе временного помощника. Если бы такое было возможно, они бы ещё ночью приходили туда, в надежде на подработку. Те, кто имел постоянное место работы, ещё спали спокойным сном, а этим беднякам, к которым принадлежал и он сам, не спалось, терзало беспокойство и неопределённость.

Прошлой весной он пришёл сюда с братом и друзьями из разных окрестных селений, в поисках лучшей жизни. Им, видевшим город лишь со стороны ярмарок и лавочников, представлялось простым делом разбогатеть и стать одним из тех красиво одетых щёголей, разгуливавших на площади с полными монет кошелями. Те беззаботно улыбались, мило беседовали и покупали себе всё что им понравится. Да, порой они замечали и тех, кто, например, таскал камни, перекладывая мостовую, или тех, кто замешивал раствор для ремонта городской стены, и конечно тех, кто умирал в лохмотьях за стенами города. Эти улыбались редко, а на их осунувшихся лицах лежала печать тяжёлого труда, забот и лишений. Для таких даже кружка отвратного, дешёвого эля могла стать поводом для радости. Однако для сельских романтиков эти работяги были просто неудачниками, теми, кто не сумел или не захотел жить красиво. Иллюзии развеялись довольно быстро. Монет, полученных за различную работу, а работали они много, хватало на малое. Брат с друзьями, не выдержав крушения надежд и испытаний городской беднотой, вернулись домой, к привычной сельской жизни. Но не он, только не он. Сила воли у него граничила с непомерным упрямством, и он остался. С самого детства все поняли, что этого себе на уме мальчишку, когда он вбил себе чего в голову, переломить невозможно. Не даром его здесь поначалу издевательски прозвали Ослом. Агрийский осёл если заупрямится, никакой плетью или палкой не сдвинешь с места. Поэтому многие торговцы предпочитали волов. Те были медлительнее, но надёжнее, однако и стоили дороже. Вообще многим нищебродам здесь давали обидные прозвища. Это отражало степень неуважения к их персонам. Осёл было ещё терпимым из всех, тем более, что он и сам в своём настойчивом, глупом стремлении разбогатеть, уже походил на это упрямое животное.

Медленно, но верно, и он превратился в обычного городского нищеброда. Этой зимой он стал вспыльчивым, угрюмым и даже озлобленным. Однажды в таверне, не стерпев очередного тупого оскорбления, Аск бесстрашно набросился на работягу, превосходившего его и по силе, и по размеру кулаков. В другой раз на него напали сразу трое, решив, что он перебил у них подработку, выставив неумехами. И хотя они таковыми и были, ему пришлось доказывать это в драке. И победил, несмотря на то, что был один против троих. С тех пор его даже слегка зауважали такие же оборванцы, как он сам. Многие перестали звать его Ослом, шутя, что стал тот не иначе как Быком. Наверное, за то, что пёр теперь всегда напролом, невзирая на опасность и последствия. Враги же продолжали презрительно, но уже часто лишь за глаза, называть его тем же Ослом. Они не знали, ни те, ни другие, что весельчак Вили помог ему одолеть тех троих. Он по сути спас его тогда от неминуемого и позорного поражения, а то и от участи калеки, и стал почти что другом селянина. Хотя бывали и печальные дни. Как тот, когда его подкараулили в тёмном переулке слуги одного зарвавшегося богача, перед которым он отказался извиниться за свой неряшливый вид, и довольно сильно побили палками. Он уже не верил, что честным трудом здесь можно разбогатеть и просто жил по инерции, не видя способа изменить настоящее. Попытки выиграть в кости провалились, а для того, чтобы иметь постоянную и высокооплачиваемую службу, к примеру наёмника, или стражника, нужно было сначала стать воином. А для этого следовало иметь полное снаряжение и оружие и обладать навыками хоть стрелка, хоть мечника. Можно было также пойти подмастерьем к одному из городских мастеров. Например, к мастеру-оружейнику, а через несколько лет получить постоянное место. И это он испробовал, и бросил, не выдержав рутины и слишком долгого ожидания. В общем всё это было либо недоступно для него, либо не подходило вовсе. Одежда за эти месяцы от тяжёлой, грязной работы поизносилась, но он всё ещё старательно латал дыры и не давал ей превратиться в лохмотья. Обувь же и вовсе рассыпалась, так что и ремонт не поможет, и её уже этим летом придётся выбросить. Ему не привыкать ходить босиком, в его родном селении пока тепло так и ходят. Но в городе, по мостовой, да и на стройках, ноги будут часто раниться о камни и мусор. Однако мысль о том, что лето совсем рядом, слегка успокаивала, а печалиться о новой зиме было рано. И всё же рванная одежда и отсутствие обуви могли помешать его городской жизни. И хотя он всё ещё снимал койку в настоящем доме с крышей над головой, недалёк был тот час, когда ему и на это не будет монеты. А потом его сочтут за потерянного, которых немало скиталось у городской стены, и хозяйка без сожаления вышвырнет нищеброда на улицу. Тогда останется лишь два пути, один хуже другого. Либо, сдавшись, уйти всё же в лагерь потерянных за городской стеной и жить среди лохмотьев и грязи. Стать самому частью этих богами забытых созданий, которым уже и на рыночную площадь не попасть, а лишь попрошайничать кусок хлеба у стены, да продаваться на потеху. Либо вернуться к родным в селение, расположенное, как и ещё несколько ему подобных, недалеко от города, и продолжить обрабатывать землю и растить скот, повторяя жизнь своих родителей. Там было сытно и спокойно, но смертная тоска и безвестность. Оба варианта вызывали у него приступы печали и злости, ведь Аск мечтал о успехе, богатстве и уважении. Иногда он даже завидовал брату, который с такой лёгкостью смирился с поражением.

К печали, с самого утра, добавились приступы тошноты. Он съел вчера на ужин лишь краюху чёрствого хлеба с куском подозрительного копчёного мяса и теперь очень жалел об этом. Можно было конечно поголодать, но и тогда какой бы из него был работник. О таких дешёвых кусках ходили всякие слухи: приготовлены из испорченного, протухшего, часто уже с червями мяса или привезённые далёким торговцем, неизвестно с каких земель, без доверия. Нормальные люди, да и он сам ещё недавно, даже не смотрели в сторону такой еды, и это было ещё одним знаком, что он опускался всё ниже. Всю ночь крутило живот, а сейчас ещё и подташнивало. Внезапный приступ рвоты заставил работягу повиснуть на ограде довольно богатого дома. Выдав наконец всё содержимое желудка земле за оградой, он задержался, чтобы отдышаться. Голова прояснилась, больше не тошнило, но живот всё ещё побаливал. На его счастье даже слуги спали и некому было отомстить ему за такое неуважение к собственности богачей. Он продолжил свой путь к площади медленно и обречённо. Об этом ли он мечтал, сбежав прошлой весной сюда от унылой, сельской жизни, в поисках перемен к лучшему? В его кошеле лежала всего пара грошей и, если не заработать сегодня-завтра, ему не за что будет даже поесть. Вернуться домой – значит признать поражение, уйти за стену – значит почти что умереть. Энергия и задор уже давно испарились, сменившись апатией и злобой. Даже физически, из-за недоедания и печали, он стал почти вдвое меньше себя прежнего. Черты лица заострились, плечи опущены, в глазах отчаяние. Лишь крохотный огонёк надежды, скорее благодаря несгибаемой силе характера, всё ещё теплился в его молодом, непокорном сознании.

На площади, у самой городской ратуши, до прихода чиновников, шла торговля рабочими руками. Немало таких же как он оборванцев уже стояли там в ожидании предложений. Постепенно, с разных сторон, к ним присоединялись остальные. Он влился в эту толпу и теперь нужно было лишь ждать.

– Аск! – окликнул его кто-то из собравшихся работяг.

Он повернулся на голос и увидел своего давнего знакомца Вили. Они познакомились ещё прошлым летом, работая у одного местного торговца. Там они таскали материалы для мастера, строившего ему домик для гостей. Разговорились, а после работы пропустили по кружке эля. После того частенько встречались в таверне и несколько раз работали вместе. Какое-то время даже жили под одной крышей, но менее удачливому Аску пришлось переселиться в комнатушку подешевле. А тот случай с дракой и спасением Аска ещё больше их сблизил. Были они примерно одного возраста, молоды и полны амбиций. Можно даже сказать, что они сдружились, но уже давненько не виделись.

– Вили, где ж ты пропадал так долго? Мы с ребятами решили ты нашёл себе постоянное место и возгордился, или вовсе покинул проклятый город, – откликнулся он, широко улыбаясь, вопреки всем своим печалям.

Аск был искренне рад встретить этого весёлого здоровяка, способного шутить даже с пустым брюхом. Его так и звали Здоровяк Вили. Несмотря на такую же скудную жизнь, выглядел он получше многих, во всяком случае особо не худел. Секрет какой-то не иначе, шутили остальные работяги.

– Не, дружище, этот город видно сожрёт нас всех и не отпустит ни за что! – прогремел здоровяк в своей обычной весёлой манере.

После того по площади разнёсся его характерный громкий хохот и даже тусклые лица стоящих рядом работяг осветились на миг принуждёнными улыбками. При этом он как обычно запрокинул голову назад, держась за свой изрядно потрёпанный ремень, который, как он сам говорил, был дорог ему как память о погибшем отце. Как, впрочем, и нож, висевший справа на ремне, в добротном кожаном чехле, с едва проступающим, до нельзя затёртым изображением какого-то родового герба на рукояти. На все вопросы по поводу своего происхождения Вили неизменно отшучивался, так и не позволив любопытствующим работягам узнать о себе сверх положенного.

– Поздно вечером, когда ты где-то пропадал, в таверну заглянул торговец Морт. Да, да, тот, которому недавно мы помогали с покупкой эля! Не забуду эти тяжеленные бочонки! Опустошать их было бы намного приятнее… Ха-ха-ха! – Аск сам был не малого роста, да и в плечах не узок, но Вили, стоя напротив него, нависал как гора. – Так вот, предложил он мне прогуляться из нашего славного городка в Эшт. Там он продал весь свой эль и закупил обратно товаров своему брату. На всё ушло немного больше времени, чем он обещал. Всё из-за упрямых ослов. На полпути стали и напрочь отказались тащить повозку дальше, хоть в руках неси. День провели в поле, дежурили всю ночь, по очереди. Боги нас миловали, разбойники не рыскали в том поле. Вернулись вчера вечером. Я так устал, что сразу повалился спать.

Здание городской ратуши стояло в центре площади, а со всех сторон его окружали торговые лавки. На саму площадь, уже в такую рань, в ярмарочный день набивалось немало сельчан, желающих продать овощи, фрукты, зерно, мясо и много чего ещё. Компанию им составляли бродячие музыканты и актёры, веселящие толпу за брошенные в них монеты. В день суда, с рассветом здесь полно желающих поглазеть на казнь, и палач становится самой популярной персоной после смертников. День был не ярмарочный и не судный, площадь была почти пуста. Позже сюда потянутся слуги за покупками для своих хозяев и праздные горожане за новостями. Чем теплее будут дни, тем больше соберётся здесь народу. Но так рано даже постоянные торговцы не спешили открывать свои лавки.

Наконец на площадь стали подходить первые наниматели и работяги обступили большой помост, с которого обычно выступали чиновники, объявлялись новости вестником или приговор преступникам. Здесь же было место казней и кровавые, и не только, разводы на деревянном настиле напоминали горожанам о тех забавах. А в этот ранний час на помост поднимались по очереди горожане, желающие нанять себе временных работников. Вили с Аском прервали беседу, дабы сосредоточиться на работодателях. А те выкрикивали кто им нужен, какова оплата и работа. Согласные поднимали правую руку вверх, наниматель с высоты помоста выбирал тех, кто ему подходит. Зимой, да и ранней весной, работы было немного и часто на любое предложение над толпой взмывал всеобщий строй согласных рук. И тут уж на кого укажет хозяин, ведь выбор у него большой. Аску не везло, хотя он всё ещё выглядел получше многих в этой толпе жаждущих подзаработать работяг. Наниматели часто не замечали его и предложения проходили мимо. Проклятье, полагал селянин, не иначе. Вот и сегодня указующие персты благодетелей тыкали в кого угодно, только не в него. Совсем скоро их осталось не более двух десятков, тех, кому работы не досталось. Они постояли ещё немного, в надежде на припозднившегося хозяина. В ратушу потянулась прислуга. Двое дюжих стражников с копьями, как каменные столбы, несмотря на всё ещё по-зимнему холодный рассвет, стали по обе стороны больших, крепких дверей. Солнце осветило башни ратуши и, не дожидаясь строгого окрика из окон, оставшиеся не у дел работяги разбрелись кто куда. С печальным удивлением Аск и Вили обнаружили, что остались сегодня без работы.

– Эх, дружище, не в первый и не в последний, – прогремел Вили, широко улыбаясь и хлопая Аска по плечу. – Зато сегодня мы можем спокойно посидеть в таверне за кружкой эля и весело поболтать, – и, увидев, что Аска вместо улыбки перекосило, добавил: – На счёт монет не беспокойся, я плачу сегодня и голодным ты не останешься.

– Вот это здорово! – Аск даже изобразил подобие улыбки и дружески хлопнул Вили по плечу в ответ. – Если говорить на чистоту, с монетой у меня в последнее время отношения разладились, – голодное урчание больного живота подтвердило его слова.

– Кому ты это говоришь! Я, в отличие от тебя, здесь уже второй год и порой почти был на грани. Но вот что я понял – никогда не оставляй надежду на лучшее и всё образуется, – глубокомысленно сказал здоровяк.

И тут, несмотря на весёлый тон и улыбку на лице Вили, Аск, заглянувший в его на миг ставшие печальными светло-голубые глаза, вдруг понял, что весёлый простак – это лишь маска, а под ней скрывается совсем уж непростой и скрытный человек.

Товарищи не спеша, как люди у которых на сегодня нет никаких забот, направились в сторону таверны, где у входа имелась резная, с узорами вывеска «Монета». Таверна располагалась у южной стены, в бедняцком районе, и представляла собой довольно большое строение в два этажа. На первом стояло множество столов. за которыми, обычно к вечеру, было полно желающих поесть или просто выпить бодрящих и веселящих напитков. На втором этаже находились комнаты для гостей. Место было для работяг и слуг и уважаемые горожане сюда не хаживали. В столь ранний час здесь почти никого не было и, к усевшимся за израненный прежними посетителями стол, сразу же подошла одна из дочерей владельца. Звали её Эмма и она была такой же рыжей, как и её вздорная мамаша и ещё семеро братьев и сестёр, которые также трудились в этом заведении. Кто-то кухарил, кто-то смотрел за чистотой и порядком. Отец принимала оплату, мать занималась комнатами наверху, а Эмма обычно разносила за столы заказы. Помимо рыжих волос и веснушек она была такой же безразмерной, как и вся её родня. Почему бы и не жиреть при такой-то жизни?! Были они настоящими богачами среди бедняков, но в число достойных горожан, на что любил посетовать её отец, до сих пор не попали.

– Привет, Здоровяк! – казалось, что Вили в городе любили абсолютно все и неизменно улыбались в ответ на его жизнерадостность – Что-то рановато сегодня. Чего пожелаете? – она нависла над столом как туча, уперев свои большие кулаки в бока и, судя по расплывшимся в стороны щёкам и превратившимся в щёлочки глазам, улыбалась.

– Привет, красавица! – прогремел на всю таверну бас Вили.

Она на это хрюкнула, что, наверное, было смешком в её оригинальном исполнении. Аск отвернулся, якобы глазея на жирные пятна на стене, тщательно скрывая то ли удивление, то ли отвращение. Здоровяк же ухватил рыжую толстуху за локоть, жадно обозревая её безразмерные прелести.

– А что рано пришли, так не по своей воле, без работы сегодня. Принеси-ка нам по кружечке доброго эля, по тарелке вашего знаменитого жаркого с картофелем, да немного хлеба. Ух, и тебя бы слопал сегодня на завтрак, так проголодался! – фирменный хохот Вили заполнил собой всю таверну, заставив дочку хозяина покраснеть.

Папаша рыжей «красавицы», скучавший на табурете у кухонной двери, также покраснел, но явно не от смущения. Был он таких же невменяемых размеров, как и всё их семейство, но черняв и этим выделялся на общем фоне. Шутники не переставали поддевать толстяка по этому поводу, а он уже привык и даже перестал огрызаться в ответ.

– Эль сейчас принесу и самый что ни есть добрый, а жаркое придётся подождать, ещё готовится, – и «красавица» в украшенном жирными пятнами, огромном, сером платье, поплыла в кухню.

Отец что-то пробурчал ей вслед, одарив самого весельчака крайне подозрительным и явно недобрым взглядом. За всё то время, что Аск бывал здесь, он так и не смог привыкнуть ни к грязи, ни к особенностям Вили, ни тем более к семейке Эммы. Каждое новое посещение таверны вызывало у него бурю эмоций. Вот и сейчас его распирало поделиться.

– Вили, эй, только не говори, что слухи о вас с Эммой правда, я этого не вынесу, – глянул он уже с плохо скрываемой иронией на толстяка.

– Эх, ничего то вы все не понимаете в жизни, поэтому и не видать вам доброго эля из бочонка получше. Так и будете как некто, – тут он недвусмысленно посмотрел на Аска, – сохнуть по дочери булочника и рукоблудить, идя прямой дорогой на тёмный берег к Виру.

При этом здоровяк как обычно открыто улыбался всем своим огромным ртом, словно ничто на свете не могло его опечалить. Меж тем со второго этажа спустились позавтракать двое торговцев, а может наёмников, уж не понять было по их виду. Такие вполне могли оказаться и разбойниками, но не пойман, как говорится, не вор. Эмма тут же вышла из кухни и покатилась к новым клиентам. Вили нагло глазел на свою избранницу.

– Уж лучше рукоблудить, мечтая о такой красотке как Лидия и в лапы к Виру, чем страдать прямо здесь в объятьях рыжей Эммы, – рассмеялся Аск. – А грехов и у тебя столько, что светлого берега, завещанного праведникам, тебе всё равно не видать.

Он, в отличие от здоровяка, говорил негромко, не желая ненароком разобидеть семейство рыжей «красавицы». Как и остальные, он не знал было ли что-то у Вили с Эммой на самом деле, но слухи ходили вероятно неспроста. У самого Аска до сих пор не было любовных отношений в городе. Хотя утехи плоти будоражили молодую кровь, и если бы не Лидия, он давно бы сорвался. Возможностей ведь было предостаточно везде и всюду. Можно было соблазниться замужней грешницей или немолодой, скучающей вдовой, купить задёшево ласки потерянной у стены, или даже увлечь девушку подобную Эмме, с риском стать частью её семейки. Кроме того, ласки блудниц в доме греха торговца Оту были доступны каждому, но стоили недёшево, особенно для простого работяги. Однако делать это с замужней Аск считал большим грехом, а он хоть и не особо переживал по заветам богов, лишний раз гневить Сета не желал. Да и в случае праведной мести ревнивого мужа, можно было запросто оказаться на тёмной стороне. Блудницы Оту были ему не по карману, а об утехах у стены он забыл, как только увидел, что стало с одним из работяг, проклятым за это богами страшной болезнью, пред которой и лекарь оказался бессилен. Вариант Вили так или иначе закончится свадьбой, а иметь некрасивую, а главное нелюбимую жену, да ещё зная о находившейся совсем рядом прекрасной Лидии, было для него равносильно смерти.

Лидия, светловолосая, голубоглазая красавица, в которую он был до безумия влюблён, была особой болью Аска. Для того, чтобы понять насколько она была прекрасна, нужно испытать на себе страстную, испепеляющую силу настоящей любви. А Аск был абсолютно уверен в том, что это его самая что ни на есть настоящая и единственная любовь. Конечно другие не видели в ней ничего особенного, а некоторые даже считали молодой да ранней вертихвосткой. Для многих она была просто милой, для других и вовсе некрасивой. Для Аска же она была богиней среди людей и не меньше. Она жила в прекрасном доме, в северной части города, рядом с другими состоятельными горожанами. Её отец совсем недавно был принят городским советом в круг достойных горожан города Рица, чему он был крайне рад и даже отпраздновал с размахом сие событие в «Звезде». Теперь он заимел герб и звался Сорэ да Кур, а Лидия стала госпожой Лидией да Кур. Им уже не приходилось работать в своей булочной, помогали слуги. После этого Аск потерял вообще всякую надежду. Лидия, и без того задиравшая свой милый носик в небеса, вовсе перестала его замечать. Конечно же, теперь разодетые и холёные франты, из сыновей достойных горожан, были её кругом общения, а продолжать водится, как это ещё было совсем недавно, с простыми работягами, ей стало не с руки.

«Вот бы враз разбогатеть и засыпать её подарками, так чтоб до макушки, самым дорогим что продавали в лавках и о чём девушки только мечтали! – часто погружался в сладкие грёзы Аск. – Тогда уж она б меня точно заметила».

А в реалиях, напросившись мастеру-кузнецу в подмастерья, тут же сдался. Всё потому, что быстро понял, как тяжко придётся в духоте, целыми днями, махать молотом многие годы, прежде чем станет только лишь учеником. До мастера же, чтоб ковать латы да оружие разное за достойную плату, неизвестно сколько лет понадобится. Может и жизни не хватит на это. Детям мастеров было проще, ведь родители желали как можно скорее передать им своё ремесло. Чужакам со стороны иногда так и не удавалось удостоиться даже звания ученика. И не потому, что работали плохо или неумехи, а только из-за нежелания самих мастеров поднимать кого-то ещё, кроме своих отпрысков. Лишь тот, кого с рождения отметили боги, способен был без родственных связей и монет стать мастером. Он таковым не был, а может не распознал пока свой божественный дар. В общем не понравилось Аску, неволя это страшная, как и в селе своём вся жизнь в трудах, а толку то здесь и сразу никакого.

«Торговцы неплохо живут. Вон как часто их в достойные принимают, богатеют быстро, даже имя себе могут купить с гербом. Отец Лидии тому явный пример. Тут купил, там подороже продал. Да где ж монет взять на начало? – размышлял он, ожидая заказанный товарищем завтрак. – Взаймы такому нищеброду как я никто не даст. Случайными приработками, которые порой как сейчас и не случаются, богатым уж точно не станешь, с голодухи б не сдохнуть. Нужно пока приклеиться к Вили, он не даст пропасть. Ишь весёлый какой постоянно, любимчик Монка!»

А здоровяк, любовавшийся рыжей Эммой, хоть и имел монет побольше чем у того же Аска, мыслил примерно также. Сама судьба свела двух нищебродов этим утром и уже готовила им перемены, о которых они и не мечтали.