Читать книгу Мое простое счастье - Лаура Дейв - Страница 8

Когда резко переходишь от горя – самого острого горя в твоей жизни – к радости – такой сильной, что хочется петь в душе, – кажется, будто предыдущее состояние просто пригрезилось. Например, ты болен и не можешь поверить, что еще недавно был здоров. Или наоборот: выздоравливаешь, и, хотя сидящий рядом человек заходится от кашля, у тебя как-то не получается снова почувствовать себя больным. То есть ты помнишь, что это с тобой происходило, но помнить и чувствовать – разные вещи.

То же и во время путешествия. Ты опять ощущаешь легкость и душевный подъем, и уже не верится, что когда-то было по-другому. Ты прекрасно знаешь, что все это происходит не в действительности, и все же тебе кажется, будто вновь обретенная свобода уже никуда не исчезнет, особенно если покрепче за нее ухватиться.

В первые недели с Гриффином я была немыслимо счастлива. Мне даже не верилось, будто где-то в глубине души по-прежнему таится страшная боль и, хотя бы частично, огромная сила счастья – это ответная реакция на то, что боль, прежде невыносимая, теперь немного отпустила.

Потом произошли два события, которые изменили все.

Первым событием стала командировка на Искью – бесподобный итальянский островок в Тирренском море. Я провела пять незабываемых дней, гуляя по романтическим садам Ла-Мортеллы, любуясь склонами вулкана Эпомео, изучая производство меда под началом пчельницы из Форио и пробуя этот самый мед прямо у нее с пальца.

Обратно я летела с чувством, которого давно не испытывала: я была рада, что возвращаюсь.

Однако когда я добралась до дома – до того места, которое раньше считала своим домом в Лос-Анджелесе, – чувство это сразу пропало. Я больше не испытывала ни радости, ни спокойствия. Зато испытывала нечто другое – нечто, больше всего похожее на страх. Прошло несколько минут, прежде чем я осознала, почему Ник побывал здесь.

Естественно, он выбрал время, когда я в командировке: я сама вписала ему в календарь график своих поездок.

Однако из равновесия меня вывело не то, что Ник заходил, – в конце концов, это и его дом тоже. Но он хотел, чтобы я узнала о его приходе. Я попыталась понять, что помогло мне догадаться, и тут заметила на столе кружку для кофе, которую купила ему в Диснейленде. Мы ходили туда на День независимости вместе с друзьями Ника и их маленькими детьми. Выходные мы провели чудесно и на память купили огромную дурацкую кружку. Спереди красовалась наша фотография из фотоавтомата: Ник обнимает меня за шею, у меня губы сложены для поцелуя, и оба мы смеемся и светимся от счастья.

Ник любил эту кружку. И он нарочно вынул ее из шкафа и поставил на стол. Не чтобы использовать – она оказалась чистой, – а чтобы я ее нашла.

Я провела пальцами по краю кружки. Что Ник пытается этим сказать? Может, хочет забрать вещи? Ему понравилось в той, другой стране, и он решил там остаться? Или же поездка подходит к концу, Ник собирается вернуться назад и спрашивает, готова ли я облегчить для него возвращение?

Завибрировал мобильник. Я достала его и увидела, что у меня несколько неотвеченных вызовов – два от Гриффина и один от Питера, моего редактора. Я подошла к окну и открыла голосовую почту.

Голос Питера всегда успокаивал. Я представила себе его лысую голову и доброе лицо, представила, как он гоняет по Манхэттену, разговаривая со мной по телефону. Сообщение длилось несколько минут. Оказывается, нашу компанию купила еще более крупная медиакомпания.

«Просто хотел, чтобы ты узнала об этом от меня и особенно не волновалась, любовь моя, – говорил Питер на фоне уличного шума. – Новый издатель – истинный джентльмен и твою колонку сто процентов трогать не будет. Он от тебя в полном восторге. А вот я пребываю в раздражении. Мой роман зашел в тупик. И неужели я должен был услышать именно от Ника, что вы расстались? Говоря словами Стейнбека, “Вокруг столько печали, когда идет дождь”».

Когда я вышла из голосовой почты, гадая, зачем Нику понадобилось сообщать Питеру о нашем разрыве, телефон завибрировал снова. Это был Гриффин – третья попытка до меня дозвониться.

– А ты не даешь девушке даже дух перевести, – заметила я.

– Это срочно.

Сердце у меня замерло.

– Что случилось?

– Я купил билеты на концерт «Уилко».

Я невольно улыбнулась, прикусив губу:

– А что тут срочного?

– Концерт в Санта-Барбаре, и если мы хотим успеть на песню Remember the Mountain Bed, выезжать надо прямо сейчас.

Выходит, можно просто выключить свет, перестать искать ответы на вопросы Ника и поехать с Гриффином.

Так я и сделала.

* * *

А вскоре произошло второе событие, которое изменило все: приехала мама.

Приехала мама, и я познакомила ее с Гриффином. Она работала агентом по продаже недвижимости в Скоттсдейле, штат Аризона, куда переехала года полтора назад вместе со своим очередным мужем Гилом. Профессионалом мама была превосходным: никто не сумел бы продать дом быстрее ее. Она часто отправлялась в путешествие, чтобы отметить удачную сделку, хотя ко мне выбралась впервые.

Маму трудно назвать легким человеком, и мне не очень-то хотелось с ней встречаться. Я предчувствовала целый шквал вопросов о том, как это я поменяла Ника на Гриффина и переместилась из той точки, в которой мама имела хотя бы примерное представление о моей жизни, в точку, где она не знала вообще ничего. Но мама за меня волновалась, что ей совершенно не свойственно, и совесть не позволила мне отказаться. Плюс с мамой приехал Гил – добрый и положительный Гил Тейлор. И я решила рискнуть. Рядом с ним она обычно вела себя хорошо. И не только она.

Мы встретились в ресторане в деревенском стиле «Джелина». По-моему, Гриффин был несколько ошарашен, когда мама вошла в зал: ее красота всегда производит впечатление. Мама выглядела одновременно и старше, и моложе своих лет: длинные светлые волосы, как обычно, собраны в хвост, открывая безупречную кожу, цвет усталых бледно-голубых глаз гармонирует с цветом платья в этническом стиле, на ногах – красно-коричневые сапожки до колен.

Когда мама без улыбки подошла к столу, Гриффин сжал мою руку.

– Привет-привет, малышка, – сказал мне Гил.

Мама тем временем протянула Гриффину руку. Гриффин, надо отдать ему должное, не только встал ей навстречу, но и отодвинул для нее стул.

– Рад с вами познакомиться, миссис Тейлор, – сказал он.

– Зовите меня просто Дженет. – Мама улыбнулась – слишком широко и натянуто. – И никакая я не миссис Тейлор, хотя именно так зовут моего возлюбленного. Адамс. По-прежнему Дженет Адамс. Я оставила фамилию первого мужа, отца Энни, – не хотела, чтобы у нас с дочерью были разные. Не по душе мне это. Но если она когда-нибудь все-таки выйдет замуж, то, разумеется, расстанется с моей фамилией без малейшего сожаления.

Была и еще одна причина, о которой мама предпочла умолчать: если бы каждый раз, выходя замуж, она присоединяла к своей фамилии фамилию мужа, сейчас бы ее звали Дженет Адамс-Сэмюэльс-Нуссбаум-Тейлор. Где-то в этом списке присутствовал еще Эверетт, правда, всего одну неделю. Тяжелую неделю, на которой мне исполнилось четырнадцать, а мы успели переехать из Бостона в Сиэтл и обратно.

– Итак, сегодня за нашим столом новый человек, – сказала мама, усаживаясь. – Ты уже успела воспитать из него галантного кавалера? Или он просто пытается произвести впечатление на твою мать?

В этом вся Дженет: задает невинный на первый взгляд вопрос, якобы без подоплеки. А подоплека есть, и какая… Общались мы нечасто, но каждый раз мама задавала мне подобные вопросы, маскируя критику под искренний интерес, а когда я начинала возражать, говорила: «А что такого? Я же просто спросила».

Вот яркий пример. Когда я решила стать журналисткой, мама сказала: «Неожиданный выбор. А ты уверена, что хочешь целыми днями сидеть за столом и писать о том, как другие живут полной жизнью?.. А что такого? Я же просто спросила». А после первой встречи с Ником она заметила: «Обаятельный, пожалуй, но слишком зациклен на работе. Не трудно строить отношения с подобным человеком?.. А что такого? Я же просто спросила».

Итак, мы ужинали в «Джелине», передавали друг другу тарелки с лепешками, пили слишком много вина и слушали о маминых планах отдохнуть на мексиканском побережье в отеле, где есть бассейны с эффектом бесконечных краев, – не в том отеле, который я рекомендовала в последнем выпуске «Ста открытий».

По крайней мере, все шло гладко. Вернее, гладко и манерно, гладко и натянуто. Ужин четырех человек, которые раз в году играют в семью, а остальное время практически не встречаются.

Гриффин старался как мог, но мама не давала ему ни малейшего шанса: отворачивалась, перебивала. Она словно заранее проголосовала против него и теперь не хотела, чтобы что-либо повлияло на ее решение.

Поэтому когда Гриффин ушел в туалет, я внутренне приготовилась к тому, что сейчас последует, и попыталась угадать, чем он не понравился маме. Слишком худой? Слишком серьезный? Похож на четырехлетнего мальчугана с копной светлых кудряшек?

Мама повернулась и посмотрела прямо мне в лицо.

– Итак, это и есть твой новый мужчина? – сказала она и добавила: – Он тебя очень любит, правда?

Я так и уставилась на нее, потрясенная до глубины души. Хотя, пожалуй, это еще слабо сказано: я чуть было не упала в обморок.

– Что ты сказала?

– Такая любовь – большая редкость. Настоящий дар. Она нечасто встречается.

Я не нашлась что ответить.

– А как он на тебя смотрит! – продолжила мама. – Гил, ты тоже заметил?

Гил заметил.

Мама взяла меня за руку и сжала мой большой палец:

– Я рада за тебя, детка. За тебя и, пусть это с моей стороны эгоистично, за себя тоже. Так приятно видеть, что ты нашла человека, с которым можешь быть сама собой!

Еще никогда я не слышала от нее таких приятных слов.

Потом, словно опомнившись, мама замолчала.

– А с такими длинными волосами можно работать на кухне? – снова заговорила она. – Разве это гигиенично? Он хотя бы сетку для волос надевает?