Читать книгу Да не опустится тьма! - Лайон Спрэг де Камп - Страница 5

Пэдуэй твердо решил заработать себе на жизнь, а до тех пор ни на что не отвлекаться. Для достижения цели он не собирался лезть на рожон – например, изобретать порох или пропагандировать среди ни в чем не повинных римлян теорию всемирного тяготения. Однако известия о военных действиях напомнили ему, что о культуре и политике забывать нельзя. Мартин и прежде не очень интересовался происходящими событиями. А в Древнем Риме, лишенном газет и электрической связи, еще проще было не думать ни о чем, что выходило за рамки повседневной жизни.

Надо смириться с фактами. Он стал невольным свидетелем заката классической западной цивилизации. Наступают Темные века. Почти на тысячу лет Европу окутает тьма – остановится развитие культуры, науки, техники. Разумеется, люди, современником коих он оказался, и представить себе подобного не могут. Приход тьмы – процесс слишком длительный, чтобы заметить его на протяжении жизни одного поколения.

Как же быть? Способна ли отдельно взятая личность повлиять на ход истории? Последователь Карлейля ответил бы на вопрос утвердительно. Толстовец или марксист сказали бы «нет» – среда формирует человека, а не наоборот. Танкреди имел собственную точку зрения, сравнивая историю с прочной тугой сетью.

Как одиночке приступить к делу? Известно, движущая сила прогресса – изобретение. Но и в двадцатом веке, когда нет противодействия подозрительной и всемогущей церкви, судьба профессионального изобретателя не из завидных. Да и чего он добьется своими новшествами, даже если ему удастся избежать пагубного внимания стражей благочестия? Миру уже открыты арабские цифры, а также искусство самогоноварения и проката металлов, но сколько еще предстоит сделать за одну короткую жизнь!

Что остается? Коммерция? Знать относится к ней презрительно. Честно говоря, и сам Пэдуэй, хоть и выдерживал конкуренцию древнеримских предпринимателей, в глубине души не чувствовал себя настоящим бизнесменом. Политика? В век торжества острых клинков и вывернутой наизнанку морали? Бр-р-р!

Как помешать наступлению тьмы?

Империя могла бы выстоять, будь у нее лучше развита связь. Однако колосс развалился, ему уже нанесен смертельный удар, по крайней мере на востоке: Италия, Галлия и Испания лежат под пятой варварских «гарнизонов».

Быстрая связь и надежное распространение фактов – вот что может спасти цивилизацию! Самый жестокий захватчик не в силах уничтожить слово написанное, если минимальный тираж книги пятнадцать сотен экземпляров.

Решено: надо стать издателем. Сеть истории, возможно, прочна, но в конце концов Мартин Пэдуэй к ней еще не подступался.

– Доброе утро, мой дорогой Мартинус! – расплылся в улыбке банкир. – Как идут дела с прокатом меди?

– Так себе. Местным кузнецам достаточно и медных полосок, а торговцы боятся давать хорошие цены за товар, который пока не находит широкого спроса. Однако перспектива есть.

– Рад это слышать. Чем же ты намерен заняться?

– Вот, пришел к тебе за советом. Скажи, кто сейчас издает в Риме книги?

– Книги? Книги? Никто, если не считать писцов, переписывающих для библиотек истрепанные экземпляры. В Авентине есть несколько книжных лавок, но они торгуют исключительно привозным товаром. Нет спроса, да и стоящих авторов. Последний издатель в Риме разорился много лет назад. Надеюсь, ты не думаешь заняться этим пропащим делом?

– Именно думаю. Причем всерьез.

– Мартинус, не утратил ли ты разум? И не помышляй! Крах неизбежен!

– За меня не беспокойся. Но мне нужен начальный капитал.

– Что? Еще ссуда? Я же объяснил: на книгах в Риме заработать нельзя. Это бесспорный факт. Я и гроша не дам на столь сумасбродную идею. А сколько тебе нужно?

– Солидов пятьсот.

– Ой! Ой! Ты спятил, мой мальчик! Зачем так много? Всего расходов-то – купить или нанять писцов…

Пэдуэй ухмыльнулся.

– Вот тут ты и ошибаешься. Писцу потребуется не один месяц, чтобы скопировать, например, «Историю готов» Кассиодора. В одном экземпляре. Немудрено, что книга стоит пятьдесят солидов! Я построю машину, которая за несколько недель будет выдавать пятьсот, а то и тысячу экземпляров, и розничная цена снизится до пяти или десяти солидов.

– Но это огромные деньги!.. Ты слышишь, Господи? Пожалуйста, заставь моего заблуждающегося друга прислушаться к голосу разума!.. Не смей даже говорить со мной об этом, Мартинус! А как устроена твоя машина?

Если бы Пэдуэй представлял, какие трудности уготованы книгоиздателю в мире, не знающем печатного станка, горячего набора, типографской краски и бумаги, он не был бы настроен так оптимистично. Имели хождение чернила и папирус, однако для его целей они не годились.

С печатным станком – казалось бы, самым сложным пунктом перечня – получилось как раз легче всего. Уразумев наконец, чего от него хотят, плотник взялся изготовить чудной агрегат, хотя и терялся в догадках, как Пэдуэй собирается его использовать.

– На валяльный пресс непохоже… – вслух размышлял он. – А, понимаю! Ты новый городской палач, а сие адское устройство – твое орудие! Почему же ты не желаешь признаться, хозяин? Я бы гордился таким почетным ремеслом!.. Кстати, достань мне пропуск в камеру пыток – хочу убедиться, что машина работает надежно.

Станиной служил поставленный на колеса кусок мраморной колонны. Все чувства Пэдуэя возмутились против столь прагматического использования памятника старины, но он утешал себя мыслью, что и первопечатник вынужден идти на жертвы.

Опытный резчик подрядился изготовить медные литеры – десять тысяч штук, ведь о наборной машине не приходилось и мечтать. Сперва Пэдуэй планировал печатать не только на латыни, но и на греческом и готском языках, однако один лишь латинский шрифт обошелся ему в добрых две сотни солидов. К тому же в первой, пробной партии все буквы смотрели в обратную сторону; пришлось их переплавлять. Полиграфист ХХ века назвал бы получившийся шрифт готическим 14-го кегля. Букв такого размера помещалось на листе не много, зато можно было надеяться на разборчивость текста.

Изготовлять свою собственную бумагу Пэдуэй и не помышлял. О ее производстве он знал только одно – процесс этот сложный. Папирус слишком хрупок, да и источники его в Риме чересчур скудны и ненадежны. Оставалась восковка, в малых количествах производимая сыромятней в затибрской части города. Ее вырабатывали из дубленых шкур коз и овец усердным скоблением, чисткой, мойкой и растягиванием. Цена оказалась в пределах разумного, и хозяин сыромятни едва поверил собственным ушам, получив заказ на тысячу листов.

Пэдуэй, по счастью, знал, что типографская краска в основе своей состоит из льняного масла и ламповой сажи. Купить мешок льняного семени и прогнать его через ролики для проката меди – дело немудреное; нетрудно было и зажечь масляную лампу, подвесить над ней сосуд с водой и соскребать с его днища сажу. Краска удалась на славу, да вот беда – не желала ложиться. Она если и сходила с литер, то лишь бесформенными кляксами.

Вызывало тревогу финансовое положение – пять сотен солидов быстро таяли. Пэдуэю это казалось насмешкой судьбы; он так переживал, что работники за его спиной стали судачить. И все же Мартин продолжал упорно экспериментировать и вскоре добился успеха, добавив в краску немного мыла.

Как-то в середине февраля из унылого моросящего дождика у дверей мастерской возник Невитта, сын Гуммунда. Когда Фритарик провел его в комнату, гот так хлопнул Пэдуэя по плечу, что Мартин отлетел в сторону.

– Чертовски рад! – взревел гость. – Попробовал адского пойла, которым ты торгуешь, и решил взглянуть, как у тебя дела. Для чужеземца ты здорово устроился! Парень не промах, а? Ха-ха-ха!

– Я тебе все покажу, – предложил Пэдуэй. – Только одна просьба – храни пока мои методы в тайне. У вас нет закона, защищающего авторство на идеи, а мне не хотелось бы раскрывать их.

– Можешь смело на меня положиться! Я все равно ни черта не смыслю в разных там устройствах.

В мастерской Невитта был неожиданно заворожен примитивным волочильным станком.

– Какая красота! – воскликнул он, взяв с верстака моток медной проволоки. – Я бы купил жене… Отличные выйдут браслеты и серьги!

Пэдуэй не предвидел подобного применения своей продукции, но быстро сориентировался и пообещал через неделю выполнить заказ.

– А как это все у тебя приводится в движение? – поинтересовался Невитта.

Мартин вывел гостя в задний двор, где под дождем ходила по кругу впряженная в колесо лошадь.

– Больше пользы было бы от двух крепких рабов, – критически сказал гот. – Если дать им понюхать кнута, ха-ха-ха!

– Ну нет, – возразил Пэдуэй. – Эта лошадь любому рабу сто очков вперед даст. Посмотри на ее упряжь – ничего странного не замечаешь?

– Да, что-то есть…

– Хомут. Ваши лошади тянут лямку шеей. Ремень сдавливает горло, и бедное животное не может продохнуть. Хомут переносит усилие на плечи… Если тебе надо тащить на веревке груз, ты же не затянешь петлю у себя на шее?

– Не знаю, – с сомнением произнес гот, – может, ты и прав. Я давно пользуюсь своей упряжью и не уверен, что хочу ее менять.

Пэдуэй пожал плечами.

– Дело твое. Если надумаешь, обратись к седельщику Метеллию на Аппиевой дороге. Он работает по моим чертежам. У меня других забот хватает.

Тут Мартин прислонился к косяку и закрыл глаза.

– Тебе нехорошо? – встревоженно спросил Невитта.

– Голова тяжелая, словно Пантеон. Пожалуй, лучше мне прилечь.

– Конечно. Где этот лентяй?.. Германн!

Когда Германн появился, Невитта выпалил длинную фразу по-готски, и Пэдуэй уловил имя Лео Веккоса.

– Нет, не надо врача… – слабо запротестовал он.

– Глупости, мой мальчик, мне это не трудно. Твой совет держать собак на улице спас меня от одышки, и я с радостью тебе помогу.

Услуг медика шестого века Пэдуэй боялся гораздо больше, чем гриппа, но не видел способа вежливо отказаться. Невитта и Фритарик быстро уложили Мартина в постель.

– Типичный случай эльфова прострела, – изрек Фритарик.

– Чего? – прохрипел Пэдуэй.

– Тебя прострелили эльфы. Это я точно знаю, в Африке на собственной шкуре испытал. Меня вылечил знахарь из вандалов – он извлек невидимые стрелы эльфов. Когда они становятся видимыми, это такие маленькие стрелы с кремневыми наконечниками.

– Послушайте, – проговорил Пэдуэй, – если меня оставить в покое, я дней через семь поправлюсь.

– Оставить в покое? И речи быть не может! – хором вскричали Невитта и Фритарик.

Пока они спорили о диагнозе, Германн привел щуплого чернобородого человечка весьма болезненного вида. Лео Веккос открыл свою сумку. Пэдуэй мельком взглянул в нее и содрогнулся. В сумке были несколько книг, охапка разнообразных трав и стеклянные баночки с органами, скорее всего, мелких млекопитающих.

– Ну-с, драгоценнейший Мартинус, – начал медик, – взглянем на твой язык. Скажи «а-а-а».

Затем он ощупал лоб Пэдуэя, простучал его грудь и живот и задал вполне разумные вопросы касательно самочувствия.

– Типичный случай зимнего недомогания, – назидательно заявил Веккос. – Причины его пока неясны. Кое-кто объясняет немощь избытком крови в голове, вызывающим ту неприятную ломоту, на которую ты жалуешься. Другие видят истоки болезни в избытке черной желчи. Лично я придерживаюсь строго научных взглядов: природные силы печени входят в противоборство с естественными силами нервной системы. Поражение последних, само собой, отражается на дыхательных путях…