Читать книгу Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер - Страница 4

Не позволив себе понежиться в постели, Ирина на следующее утро поднялась первой. Пока она покупала «Дейли телеграф», рев моторов и сигналы машин на Тринити-стрит едва не свели ее с ума. Она молола зерна и ждала, когда из агрегата польется молоко. Она не знала, что ей проще сделать – ждать или застрелиться от затягивающей ее монотонной рутины. Радовало лишь то, что в это время не было необходимости смотреть на Лоренса и разговаривать с Лоренсом. Она уставилась остекленевшими глазами на лежащую на обеденном столе газету. Ее поведение прошлой ночью казалось неразумным, оно угнетало настолько, что мешало есть и спать, оставляло совершенно опустошенной. Секс стал тем, чем она никогда не сможет заниматься. И не будет. Даже у дурачеств есть пределы. Сборы и завтрак Лоренса казались бесконечными. На тост он потратил целую вечность. Кофе остывал. Может, он захочет почитать еще «Конец благоденствия», чтобы лучше настроиться на работу? Уже почти 9:00!

Когда он перевернул последнюю страницу газеты, Ирина едва не вырвала ее у него из рук. Стоило стрелке часов миновать цифру «двенадцать», в груди стала зарождаться глухая ярость. Разве это не право Лоренса побыть несколько минут с «женой», прежде чем погрузиться в работу, занимающую его по многу часов в день? Если бы Лоренс когда-нибудь переживал то же самое, сидел, кипя от злости, за столом, обезумев от ее присутствия, ждал, когда за ней закроется дверь их квартиры, она бы умерла. Просто умерла.

И все же сдержаться она не могла.

– Полагаю, за десять дней отсутствия в офисе накопилась уйма работы. – Если бы не раздражение в голосе, фраза могла бы сойти за вполне тривиальную.

– Возможно, – кивнул он.

За сегодняшнее утро она пришла к выводу, что Лоренс совсем ее не знает, однако его сдержанность свидетельствовала об обратном.

– Может, съесть еще один тост? – произнес он.

– Хочешь – ешь! – взорвала Ирина. – Будешь есть – ешь, не хочешь – не ешь, но реши, наконец! Бог мой, это же всего лишь кусок хлеба!

Лоренс встал и принялся собирать посуду.

– Тогда не буду.

Она вздрогнула, ощущая его обиду, словно столкнулась с бумерангом. Жестокость, выплеснутая на того, кого мы любим – по крайней мере, любили до недавнего времени, – и того, кто точно этого не заслужил, – неизменно возвращается и обрушивается на нашу голову.

Наконец Лоренс взял портфель. Взглянув на него уже на пороге, Ирина внутренне сжалась от раскаяния. Теперь, когда он действительно уходил, она старалась задержать его пустыми разговорами, пыталась одарить теплом, чтобы он запомнил ее милой подругой, остающейся на весь день в одиночестве, желающей продлить момент прощания.

– Извини, что сорвалась. Все время думаю об этом красном, не терпится начать работу.

– Я тебе мешаю?

– Нет, разумеется, нет. Не знаю, может, у меня ПМС.

– Нет. – Лоренс следил за всем.

– Тогда синдром «после месячных». В любом случае извини меня. Завелась на пустом месте.

– Да, на пустом.

– Прошу тебя, давай забудем! – Ирина сжала его руку. – Мне очень, очень стыдно.

Каменная маска исчезла с его лица, сменившись улыбкой. Лоренс поцеловал ее в лоб и сказал, что позвонит позже. Обиды забыты. Залатать дыры оказалось проще простого. Но она не могла понять, принял ли он ее извинения потому, что поверил, или из страха продолжения ссоры.

Первые минуты она старалась даже не смотреть на телефон, наслаждаясь способностью мыслить здраво, а если не здраво, то, по крайней мере, самостоятельно. Кроме того, Лоренс мог вернуться, забыв что-либо, и она не хотела объяснять, с кем говорит. К половине десятого сил почти не осталось, ее не сдерживала даже привычка Рэмси ложиться поздно, ведь сейчас рушится вся ее жизнь и повинен в этом он.

– Алло?

Ирина не любила, когда люди звонят и молчат.

– Привет, – смущенно пробормотала она.

Молчание на том конце провода казалось бесконечным. Боже, неужели то, что было для нее волшебным путешествием на ковре-самолете, для Рэмси лишь привычная прогулка на потрепанном коврике. Может, он действительно бабник, которым представляли его модные журналы, и ей лучше скорее повесить трубку, чтобы не выставить себя еще большей дурой, чем раньше.

Слова обрушились на нее океанской волной.

– Как я рад слышать твой голос.

– Я боялась тебя разбудить.

– Я еще не сомкнул глаз.

– Но ты не спал прошлой ночью! У тебя еще нет галлюцинаций?

– Раз уж я позволил тебе уйти – начал волноваться, что начались.

– Это я волновалась, думала, для тебя это не важно.

– Важно, – резко ответил он. – Чертовски важно.

– Чертовски…

– Верно. – Фраза должна была прозвучать решительно, но вышло скорее растерянно.

– Странно, – продолжала Ирина, – раньше я хорошо помнила твое лицо, а сейчас вспоминаю с трудом.

– А я отлично помню твое лицо. Но их стало два. Одно «до», другое «после». То, что «после», выглядит привлекательнее. Красивее. Будто в 3D. Замысловатое.

– Я испытываю те же ощущения. Оно незнакомо мне самой. Все это не к лучшему. Неприятно смотреть в зеркало и не понимать, кого видишь.

Несмотря на номинально добродетельные сексуальные отношения, в их разговоре уже возникали долгие паузы давних любовников – те паузы, когда в воздухе витает отдающий ладаном аромат, несущий смысл всего невысказанного. Любовники общаются не посредством фраз и предложений. Страсть выражается именно в интервалах. В этом случае важны промежуточные швы, а не кирпичи.

– Ты ему сказала?

– Я обещала тебе молчать.

– Знаю, но ты смогла промолчать?

– Я всегда держу слово. – Каждая минута их разговора заставляла нарушить его. Как чудно, что необдуманное обещание, данное Рэмси, перевешивает чувство долга перед Лоренсом.

– Я не могу. – Он замолчал, словно сверялся со шпаргалкой. – Из-за снукера и прочего у тебя, наверное, сложилось неверное представление. Я не выношу грязи. Со мной либо все, либо ничего.

– А если все, то что?

– У тебя есть Лоренс. – Голос его стал ледяным. – Ты счастлива. У тебя своя жизнь.

– Я думала, что так и есть.

– Тебе надо остановиться. Ты сама не понимаешь, что делаешь. Тебе есть что терять. – Фразы были короткими и пустыми.

– Я не могу остановиться, – произнесла Ирина. – Меня что-то держит. Ты смотрел «Опасные связи»? Там Джон Малкович говорит Гленн Клоуз: «Это выше моих сил». Он, как зачарованный, пускается в рискованные отношения с героиней Мишель Пфайффер. Так вот – это выше моих сил. Меня это не извиняет, но это правда. Я словно одержима. Не могу перестать думать о тебе. Я всегда была реалисткой, но теперь попала в плен наваждения. Хотела бы сказать, что это преувеличение, что я слишком увлекалась мелодрамой, но это не так.

– Я не видел этот фильм. Конец хороший?

– Нет.

– Наверняка он неспроста тебе вспомнился. Что случилось с женщиной?

– Умерла.

– А парень?

– Умер.

– Неплохо. В реальной жизни, милая, обычно бывает еще хуже, верно? Намного сложнее.

– В фильме есть намек, – Ирина внутренне сжалась, – на искупление смертью…

– Забудь об этом. В реальной жизни кажется, что не выживешь, но остаешься стоять на ногах. Проблемы должны погубить тебя, но ты выживаешь. Все выживают, и от этого становится чертовски плохо.

У Рэмси философский склад ума.

– Это выше моих сил. – Ирина была упряма.

– Значит, все будет зависеть от меня. Я должен остановиться ради тебя.

В этот момент она порадовалась, что не позавтракала. Ее сильно затошнило.

– Не стоит блюсти мои интересы. Мне это не нужно. Лоренс вел так себя многие годы, и что вышло? Не надо обо мне заботиться.

– Нет, надо, – прошептал Рэмси. – Это всем нужно.

– Ты не заставишь меня остановиться. У тебя нет на это права.

– Я один несу ответственность, – сказал Рэмси, удивительным образом копируя интонацию Малковича из фильма, который не смотрел. – Только теперь я это понял. И я один могу все прекратить.

Слезы обжигали ее щеки. Он не имеет права ее обворовывать. То, что она нашла в цокольном этаже его дома, принадлежит ей.

– Ты сказала – вчера. – Ссылка на время коробила. Ей казалось, они не виделись больше месяца. – Сказала, будто я что-то разбудил в тебе. Попробуй сохранить то, что тебе удалось открыть со мной, и отдай это Лоренсу. Пусть будет подарок.

– Что я открыла с тобой… Это был ты. Ты мой подарок. Во всех смыслах. Троим нам в постели будет тесно.

– Никто не говорил о постели.

– Об этом и не надо говорить.

– Мы не будем этого делать.

– Нет, – согласилась Ирина. – По крайней мере, в данный момент не будем.

– Я не стану твоим любовником.

– Мне это и не нужно.

– Так чего же ты хочешь?

На минуту Ирине показалось, что она едет по городу в машине с завязанными глазами. Как же ей вернуться домой? Обретя способность видеть, она огляделась. Она в таком красивом месте, разве ей надо домой? Ее похитили. У нее стокгольмский синдром, она влюбилась в своего похитителя.

– Мне нужно как можно скорее тебя увидеть.

Из трубки послышался вздох.

– Это неразумно.

– Ум здесь ни при чем.

Рэмси застонал.

– Я сам мечтаю встретиться.

– Я могу приехать на метро. Остановка «Майл-Энд», верно?

– Таким леди, как ты, не место в метро. Я заеду за тобой.

– Не надо сюда приезжать. Вчера… Тебе тоже не стоило подъезжать к дому. Тебя многие знают в лицо.

– Видишь, что получается? Фильм ужасов! Будто между нами что-то есть.

– Какова же альтернатива.

– Ты сама знаешь.

– Это невозможно. Я должна тебя увидеть. – Она обнаружила совершенно новую для себя черту характера – своеволие. Это чувство пьянило.

– От метро далеко идти.

– Я сильная.

– Ты редкий, уникальный цветок, который необходимо держать подальше от грязи и жадных глаз Ист-Энда. – В голосе слышалась насмешка. – А как же Лоренс?

– Он на работе. Он звонит мне днем, но я могу сказать, что ходила по магазинам.

– Тебе будет нечего ему показать из покупок.

– Я просто гуляла, не нашла ничего подходящего. Я могу прослушать его сообщение из твоего дома и перезвонить.

– Да у тебя есть опыт.

– Принимаю это как комплимент.

– Большинство телефонов в офисах определяют номер, откуда поступает звонок. У твоего… – он едва не сказал «мужа», – ботаника отличная память на цифры. Например, он мог запомнить мой номер. Я куплю тебе мобильный.

– Отличная идея, но мы с Лоренсом недавно решили, что это слишком дорого. Лоренс может его найти, тогда мне придется объяснять, откуда он у меня. Кроме того, он может выяснить другим способом, верно?

– Да. Даже тогда, когда нечего выяснять.

– А твой день рождения? Это ты называешь ничем? Если бы я стала твоей?

– Ты и есть моя, – мягко произнес Рэмси. – Прошлой ночью… ты ведь спала с ним?

– Разумеется, спала. У нас общая кровать.

– Я не об этом, ты прекрасно поняла. Его долго не было дома. Когда парень долго не видит женщину, он возвращается и трахает ее.

– Ладно, ладно. Да. Если бы отказалась, он бы что-то заподозрил.

– Мне это не нравится. У меня нет права так говорить, но мне это не нравится.

– Мне тоже, – призналась Ирина. – Я… смогла справиться только благодаря мыслям о тебе. Это ужасно – представлять другого.

– Лучше, когда ты рядом с ним думаешь обо мне, а не наоборот.

– Мне больше нравится быть рядом с тобой и думать о тебе.

– Так когда твоя сочная попка появится на «Майл-Энд»?

Видимо, это весьма типично – потратить уйму времени на обсуждение того, как это должно быть, и лишь в самом конце наконец перейти к деталям того, как это сделать. Ирина было приятно чувствовать себя особенной.

В метро на нее оборачивались и мужчины и женщины. Дело было не только в короткой джинсовой юбке и откровенной желтой футболке, а в ней самой. Возможно, попутчики не нашли определение ее виду как таковому, но все же оценили.

Люди часто рожают детей, женятся или образуют пары, но редко выглядят так, как Ирина. Женственная притягательность стала редкостью. Вы никогда не увидите это на рекламных плакатах в вагоне, заметите лишь вызывающую грудь с рекламы отдыха на островах и сногсшибательную белозубую улыбку, обещанную зубной пастой. Эти картинки заставляют пассажиров мучиться от отсутствия и от желания иметь.

Это была не та поездка, на которую надеялась Ирина Макговерн. Однако, приняв решение не расстегивать молнию юбки, она была честна с самой собой. Она села в поезд с сомнительными целями.

Без предварительного объявления по громкой связи поезд остановился в тоннеле. Подобные остановки на пятнадцать минут были настолько привычными для пассажиров Северной ветки – самой ужасной из всех, – что пассажиры даже не удосужились поднять глаза и оторваться от «Дейли мейл». В связи с «чудачествами» метрополитена постоянные пользователи, вероятно, уже прошли стадии ужаса, отчаяния, нетерпения и развили в себе выдержанность дзен-буддистов. Можно ли определить смиренность пассажиров иным другим словом, кроме мудрости.

Ирине представилась возможность взять паузу. Сначала Рэмси, а потом и внезапная остановка твердили: «Ты должна остановиться».

Мыслями она ускользнула в прошлое, в то время, когда несколько лет назад у них с Лоренсом появилась традиция перед ужином сидеть на диване и жевать попкорн, молча просматривая новости по Четвертому каналу. После переезда на нынешнюю квартиру традиция еще не успела возобновиться.

– Очевидно, что гарантий нет никаких, – пробормотала она, выбирая самые раскрывшиеся ядра. – Я о нас. Как много пар живут прекрасно, а потом – бам, и все кончено. Если это случится и с нами? Вдруг я потеряю веру в проект в целом? Нельзя сказать с уверенностью, что мы справимся. Но если у нас не получится, значит, ни у кого не получается. Или у меня не получится, какая разница.

– Да, – согласился Лоренс, подхватывая нелопнувшее зернышко, хотя она предупреждала, что оно может повредить мост во рту. – Я знаю людей, которые через пару лет опять готовы к новым свершениям, но это не для меня. Расстались? Я бы отказался от повторной попытки.

Жестокое для обеих сторон суждение. Лоренс всегда был для Ирины феноменом. Он умный, красивый и немного странный; они отлично подходят друг другу.

В прошлом они преодолели немало препятствий и трудностей – бурные волны первого года общения, профессиональная неустроенность Лоренса, пока он наконец не нашел работу в «Блю скай», невостребованность некоторых новых иллюстраций Ирины и переезд в другую страну. Сейчас все должно быть проще, верно? После почти десяти лет многое должно двигаться по инерции. Шероховатости сглажены, серьезные источники напряжения удалены, их отношения должны скользить по глади, как японский поезд на воздушной подушке. Вместо этого их вагон застрял между станциями, оставляя возможность лишь смотреть в угольно-черные окна. За одну ночь их отношения преобразовались с уровня высокотехнологичной железной дороги до Северной ветки.

Почему никто не предупредил ее? Внутренние чувства, призванные хранить, подтолкнули ее к опасности. Садясь в салон «ягуара» с видом безрассудной невинности, она не удосужилась обернуться, и это было весьма неосмотрительно с ее стороны. Она руководствовалась эмоциями. Ограблена. Разгромлена. Словно взяла с субботу днем скалку и вышибла себе мозги.

Неожиданно вагон дрогнул, поезд запыхтел и двинулся вперед. Передышка, подаренная метрополитеном, окончена. У ее попутчиков свои дела, они не могут ждать, пока женщина сорока с небольшим лет возьмет себя в руки.

Если принять, что Лоренс был для нее феноменом, то продолжить движение к конечной станции означает «потерять веру в проект в целом». Получается, она несется по тоннелю не к романтическим отношениям, а к циничным.

«Как печально, – думала Ирина, шаг за шагом преодолевая расстояние от станции метро вверх по Гров-Роуд до дома Рэмси, – что нельзя позволить себе влюбиться, поскольку любые эмоции ощутимы на расстоянии». Но если пугающая пустота при появлении Лоренса вчера вечером осталась незамеченной, может ли она вести себя так и дальше? По меньшей мере, чтобы не дать себе влюбиться, ей не стоило нестись утром сломя голову в Хакни, что лишь больше разжигало страсть. И не терзаться мыслями о том, что она, как кошка, может всегда войти и выйти из дома по собственному желанию через маленькую прорезь в кухонной двери.

В общепринятом смысле любовь связывает людей испытанным способом или бывает ниспослана свыше, но с ней не произошло ничего подобного. Несмотря на популярное высказывание о том, что любовь зачастую возникает «вопреки», ее нельзя вызвать одним повелением. Как невозможно избавиться от этого чувства, если оно становится неудобным или неугодным, если грозит губительно повлиять на жизнь. Куда более самого поцелуя у бильярдного стола, под воздействием которого она была последние восемнадцать часов, Ирину поразило, что ее состояние осталось не замеченным вернувшимся домой Лоренсом. Ее досада сокрушительно росла с каждым часом. Нет, она не разочаровалась в Лоренсе; шоры не упали с ее глаз, он не стал для нее в одно мгновение тем обычным маленьким человеком, каким видели его окружающие. Скорее, с поворотом ключа в замке романтические струны в ее сердце лопнули. Верность и привязанность к Лоренсу зиждилась лишь на особенностях ее характера. Их отношения рассыпались на куски. Трансгрессия выходного дня заставила нарушить основные условия ее соглашения с самой собой и привела к разочарованию в себе. Она словно уменьшилась и стала более хрупкой. Ирина чувствовала себя ординарным человеком и впервые, пожалуй, поверила в миф о том, что она состарится и умрет, как и все остальные.

Однако она двигалась вперед, чары не ослабляли своего воздействия. Впереди, словно из сказки, появились волшебные виды парка Виктории со шпилями павильона кафе, сплетенными струями фонтана в центре озера и длинношеими птицами, машущими крыльями. Она шла через парк по Гроув-Роуд, ощущая, как уходит внезапно охватившая ее слабость. Ирина вновь была юной и живой, героиней романа, события которого только начинают развиваться.

Когда Ирина свернула на Виктория-парк-Роуд, в окружающем пейзаже что-то изменилось.

В 1919 году в Бостоне взорвался резервуар с мелассой шириной девяносто футов, и содержимое, равное двум с половиной миллионам галлонов, хлынуло на город со скоростью тридцать пять миль в час, погубив на своем пути двадцать одного человека.

Похожая волна сладости пронеслась сейчас через парк Виктория, цветы лотосовых деревьев блестели, словно покрытые глазурью, соблазняя потянуться и лизнуть. Темные воды озера походили на патоку, залитую в кувшин с широким горлышком. Воздух словно карамелизировался, вдыхать его было все равно что посасывать леденец. Вне всякого сомнения, сироп, покрывший все вокруг, лился из знакомого дома.

Поднимаясь по крутой викторианской лестнице, Ирина вздрогнула от страшного предчувствия. Скорее всего, тревожные мысли пусты, как были и вчера вечером в ожидании встречи с Лоренсом. Она похожа на психованную стерву, кричащую на наемных рабочих, попросивших стакан воды, на гарпию, вспыхнувшую, но через минуты остывшую. В воскресенье Рэмси казался ей очаровательным, но сегодня уже понедельник. Нельзя с уверенностью утверждать, что, переступив порог его дома, она не посмотрит на него с безразличием.

Нет, все же это не тот случай. Лицо Рэмси – оно было красиво.

Скользнув сухими пальцами по ее коже вдоль выреза футболки, он опустился ниже, к тому месту, неприкосновение к которому ее совсем недавно волновало. Ирина застонала, и он впустил ее внутрь.

Она едва успела попасть домой раньше Лоренса. На телефоне мигала лампочка. Проведя рукой по спутанным волосам, Ирина нажала кнопку прослушивания. «Пожалуйста, повесьте трубку и попробуйте снова. Пожалуйста, повесьте трубку и попробуйте снова», – приятный, но сухой женский голос с британским акцентом произносил слово «снова» так, что оно было похоже на «стон». Из-за особенности телефонной станции в центре такое сообщение, подобно тридцать второй ноте, появлялось всякий раз, когда Лоренс звонил, но не оставлял сообщения. Создавалось впечатление, что он внял советам женщины. Прослушивая: «Пожалуйста, повесьте трубку и попробуйте снова», Ирина подсчитала: их было пять. Лоренс звонил пять раз.

За спиной раздался скрежет замка, заставивший сердце подпрыгнуть к горлу.

– Ирина? – Прошел всего день, но он уже отбросил ее второе имя. – Привет! Где ты была весь день?

– Да, так… – она заставила себя взбодриться, – болталась по городу.

Неправильно. Люди, прожившие почти десять лет вместе, никогда не говорят «болталась по городу». Она могла сказать, что ходила в «Теско», потому что у них закончился греческий йогурт, или в хозяйственный магазин на площади Слон и замок, потому что перегорела лампочка в настольной лампе в ее студии, – так обычно отвечают человеку, с которым живут под одной крышей. Ирина знала все о законе семейной ответственности, и несоблюдение постулатов было равносильно поднятому на вытянутых руках плакату с надписью: «У МЕНЯ ЛЖИВОЕ СЕРДЦЕ». При этом она всегда завидовала таланту, так необходимому ее сестре в балете и Лоренсу в политике. Нет, не ловкости, а двуличию. Но никогда не хотела быть им наделенной.

– Мне казалось, сегодня ты собиралась усиленно работать.

– Вдохновения не было. Ты ведь знаешь, как бывает.

– Последнее время ты прячешь от меня свои рисунки, поэтому не знаю.

Она побрела за ним в кухню, где он принялся намазывать ореховое масло на крекер. Движения были дергаными. Пять неотвеченных звонков прочно засели в голове.

– В «Блю скай» все в порядке?

– Обсуждали с ИРА прекращение вооруженной борьбы. – Слова звучали отрывисто. – Ничего, чтобы тебе было интересно… По какому поводу ты так оделась?

Она скрестила руки на груди, внезапно смутившись от внешнего вида, показавшегося слишком молодежным.

– Просто было настроение. Надоело то тряпье, которое ношу все время.

– Американцы, – проворчал Лоренс, – сказали бы «старье».

– Я наполовину русская.

– Не передергивай. У тебя американский акцент, американский паспорт, твой отец из Огайо. Кроме того, русский человек сказал бы «хлам». Правда? – Когда он не старался угодить, его русский становился значительно лучше.

– Что тебя… – Она замолчала, не дав еще одному типично британскому выражению сорваться с языка. – Тебя что-то тревожит?

– Утром ты дергалась, мечтая скорее приступить к работе. Я звонил около десяти, телефон был занят, а в десять тридцать тебя уже не было. Насколько я понимаю, ты отсутствовала весь день. Ты занималась важными делами? Сомневаюсь.

– У меня не было настроения.

– Ты никогда так вызывающе не одевалась. И потом, настоящий профессионал своего дела сидит и работает даже тогда, когда у него нет настроения. Ты сама так всегда говорила.

– Ну, люди меняются.

– Разумеется. – Лоренс впился глазами в ее губы. – Ты пользовалась помадой?

Ирина никогда не красилась. Она облизала пересохшие губы.

– Нет, конечно нет. Просто было жарко. Обветрились.

Лоренс отвернулся к телевизору, чтобы включить новости на Четвертом канале, и она поспешила в ванную, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Губы были сочного вишневого оттенка, подбородок ярко-розовым. Рэмси следует чаще бриться. Возможно, ей еще повезло, что Лоренс не заметил цвет подбородка и запах белого вина. Они с Рэмси выпили две бутылки совиньон блан, затем, по его настоянию, на плоском экране телевизора замелькали моменты известного матча по снукеру 1985 года, не шедшие ни в какое сравнение с происходящим на диване. Ирина смогла проглотить только кусок копченого лосося и белуги, запах которой до сих пор ощущала, и выкурила далеко не одну сигарету «Голуаз» из пачки Рэмси. Решив не рисковать, она почистила зубы. В ее привычки не входила чистка зубов в семь часов вечера, но это можно было объяснить неприятным привкусом во рту. Удивительно, но порой хорошо получается даже то, что вы не надеетесь сделать хорошо.

Странно, что Лоренс не унюхал запаха вина, хотя у него нос как у гончей. А это означает, что запах рыбы и подбородок он тоже не заметил.

Лоренс сидел в гостиной, увлеченно глядя на Джона Сноу.

– Сейчас принесу попкорн! – воскликнула Ирина с порога. – Да, как насчет пасты на ужин? – Курицу она забыла заранее достать из морозилки.

– Все равно. – Репортаж о коровьем бешенстве увлекал его намного больше. По указу британского правительства за несколько месяцев было забито около десяти тысяч несчастных животных.

– Приготовлю, как ты любишь, с чили и анчоусами!

– Да, конечно. – Он улыбнулся ей через плечо. – Отлично. Пусть будет горячей. И особенно вкусной.

Ей следовало предложить не только пасту, но он уже довольствовался и крохами.